Текст книги "Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…"

И мысли Михаила вновь поплыли в тот уже далёкий 1915 год, такой счастливый для них с Анной год, когда судьба соединила их сердца, и такой трагичный для всего человечества год, когда весь мир сотрясала жестокая, кровопролитная Империалистическая война.

Он вернулся мыслями в те, необычайно теплые для той поры года денёчки, когда он, двадцативосьмилетний студент из Варшавы, прибыл в город Могилев погостить к своему лучшему другу Станиславу Войцеховскому, которому, по воле судьбы, и суждено было свести его с Анной Козловской, с его будущей женой. Это было давно… Это было 30 августа 1915 года… Дата, с которой начался отсчёт их ярко вспыхнувшей, великой любви.

II. Приезд Михаила Богдана в Могилев к его другу Станиславу-Аугустасу Войцеховскому

Итак…. листки календаря 1915 года отсчитывали последние денечки уходящего лета. Уже второй год, начиная с 19 июля (1 августа) 1914 года, шла Мировая, или как ее ещё назвали, Империалистическая война, объявленная России Германией. Война, которая продлится потом 4 года и 4 месяца. Война, в которую будут втянуты 33 страны с населением более 1,5 миллиарда человек, а это 75 % всех жителей планеты Земля! Война, в итоге которой будет убито, ранено, искалечено около 30 миллионов человек. Но все эти данные подытожат потом, после её окончания – в 1918 году…

А пока, в данном 1915 году, о котором сейчас идёт речь, война только набирала свои смертельные обороты, принося с фронтов горестные сводки о провалах российских войск, плохо подготовленных к этой войне. Тысячи полуголодных, плохо экипированных, лишённых военной техники, оружия и боеприпасов солдат и офицеров, призванных на фронт, продолжали гибнуть за Россию и царя-батюшку в кровавых окопах этой Империалистической войны…

В это самое время из фронтовой полосы потянулись в Россию через Могилевскую губернию тысячи беженцев. В Могилеве первыми ласточками войны стали беженцы из Ковно (теперь Каунас). Это были евреи, выселенные в трёхдневный срок из крепости в город Могилев по приказу коменданта крепости, как элемент малонадежный и опасный. Возражать евреям не рекомендовалось, а рекомендовалось ехать в Могилев и оставаться там до конца войны. Незамедлительно собрав свои пожитки, они направились туда, куда им было приказано. Благополучно добравшись до Могилева, они, совершенно неожиданно для его жителей, наводнили город своими многочисленными повозками, наполненными домашним скарбом, пуховиками и подушками, из которых выглядывали испуганные лица стариков, старух и детей. Прямо-таки невиданное зрелище!.. Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на всю эту бесконечную процессию, которая запрудила собой всю улицу от вокзала до Собора. Евреи же, решив, что добрались-таки до места назначения, начали потихоньку останавливать свои повозки и, пугливо озираясь по сторонам, слезать с телег…

Но, увы, в Могилеве их никто не ждал!.. О присутствии в Ставке столь опасных беженцев не было и речи! Как только все эти измученные долгим переездом люди приехали к месту назначения, в Могилев, им тут же было приказано в 24 часа покинуть город и ехать куда угодно, хоть в Тамбов… хоть в Пензу… хоть в Саратов… хоть к черту на рога, но только подальше от Могилева… подальше от Ставки!

Тут… нервы этих людей не выдержали, и они начали устраивать истерики, вздымая к небесам руки, но их некому было слушать. И уже утром от их присутствия в Могилеве не осталось и следа…

Неудивительно, что продолжительный переезд из Ковно до Могилева поглотил все средства этих несчастных людей, и одному Богу дано было знать, что их ждало в дальнейшей дороге, ведь в стране царила неразбериха, в городах и весях России люди пухли от голода, кругом царили грабежи и убийства…

Но были в Империи и другие, не тронутые войной города, словно все ещё живущие в благословенном 1913 году. К таким городам можно было смело отнести и город Могилев, который хоть и всколыхнулся, как и вся Россия, от объявленной войны, но на значительное изменение привычного для него уклада жизни это никак не повлияло. Всё так же, как и перед войной, работали учебные заведения, магазины, рестораны, кофейни… Проходили службы в церквях всех конфессий… Люди спешили в театры, кинематограф, ходили в гости. Все так же шли на службу утром чиновники, а вечерами играли в карты и развлекались с дамочками полусвета. И всё так же важный полицмейстер ездил на паре лошадей и наводил в городе порядок…

А еще, как и прежде, люди влюблялись, женились, разводились, рожали детей… Всё с тем же азартом перемывали друг другу кости, обсуждали последние веяния моды… Всё, как и прежде! Всё!.. Но… с одной лишь оговоркой – в те дни в душах людей, помимо интересов к своей и чужой личной жизни, помимо размышлений о смысле бытия да о хлебе насущном, множились страхи, связанные с тревожными военными сводками, поступающими с фронтов жесточайшей войны.

Вот именно в этом тревожном 1915 военном году, в конце его уходящего лета, а конкретно, в день 29 августа, молодой поляк Михаил Богдан и приехал в военную столицу Российской Империи – в город Могилев погостить у своего близкого друга Станислава-Аугустаса Войцеховского.

Дружба двух приятелей – Михаила Богдана и Станислава Войцеховского – уходила корнями в их раннее детство. Уже с тех самых пор они были не просто друзьями, они ощущали себя – братьями!..

Двадцативосьмилетний Станислав Адамович Войцеховский работал управляющим в одном из приватных банков Могилева, был богат и водил знакомства с завидными невестами из благородных семейств их города. По жилам Станислава Войцеховского текла голубая кровь знатных польских, литовских и немецких родов. А фамилия его отца, которую он носил, принадлежала к древнепольскому дворянскому роду Войцеховских. Еще в 1815 году, когда центральная Польша вошла в состав Российской Империи, император Александр I предоставил польской шляхте права русского дворянства, и предки Станислава переехали на постоянное местожительство в Санкт-Петербург, где сначала и родился его дед, Ян Войцеховский, а впоследствии и его отец, Адам Янович Войцеховский.

Будучи еще молодым человеком, Адам Войцеховский, в будущем отец Станислава, переехал из Санкт-Петербурга на постоянное место жительства в Варшаву, где оставалось проживать много его родственников и по линии отца, и по линии его матери. Там он получил хорошее образование, а позже очень удачно женился на дочери важного чиновника из влиятельного семейства Ландсбергисов, корни которого имели литовское происхождение. Семейство Ландсбергисов являлось носителями баронского титула, получив его от предков, титулованных дворян в нескольких поколениях. Представители семейства Ландсбергисов, по большей своей части, являлись банковскими служащими.

Сам же Станислав, сын Адама Войцеховского, родился в Варшаве в апреле 1887 года, однако все своё детство провел в Гродненской губернии, в одном из имений своего деда, барона Генриха-Гедеминаса Ландсбергиса, отца своей матери.

Дедушка и внук души не чаяли друг в друге, поэтому Станек, как звали малыша дома, практически не покидал деда и даже разъезжал с ним по всевозможным делам, куда дед брал его с чрезвычайным удовольствием.

С самых ранних лет маленький Станек, пухленький, златокудрый малыш с кукольными чертами лица, привык, чтобы им всегда и все восхищались…

«Ух, какой славный барчонок!..» – слышал он в свой адрес восторженные возгласы со стороны простых людей…

«Ох, какой неземной красоты ребенок! Словно Царица Небесная упустила из рук свое дитя, а его подхватили на руки земляне!..» – с упоением восторгались господа.

Первое своё образование Станек получал непосредственно в доме деда, который для этой цели нанял для своего беззаветно любимого внука гувернера-француза и лучших учителей, призванных дать мальчику знания, необходимые благовоспитанному человеку.

Домашнее образование окончательно испортило и без того уже балованного и капризного Станислава. А все потому, что он получил от деда вседозволяющую власть над появившимися в их доме взрослыми людьми, которым, как оказалось, отведена была роль стать не только его наставниками, но еще и объектами для отработки его лидерских задатков.

Зная о своей безнаказанности, Станислав без зазрения совести дерзил и своевольничал с ними, со своими учителями… А они, в страхе потерять хорошо, скажем так… очень хорошо оплачиваемую работу, потакали ему во всем, страшились лишний раз сделать ему какое-либо замечание даже тогда, когда его вздорное поведение совсем уж выходило за все немыслимые рамки вседозволенности.

Да и над дворовым людом не отказывал себе в удовольствии поизмываться маленький деспот Станислав, не имея никакого понятия о сострадании к простым людям. А также не упускал момент спровоцировать потасовку, а то и серьезную драку со своими сверстниками, если кто-то из них не угодил ему в чём-то или не пожелал подчиниться его воле.

Когда же Станек подрос и встал вопрос о дальнейшем его образовании, родители решили забрать его к себе в Варшаву, чтобы он продолжил свое обучение в лицее их города. Однако старый дед Генрих-Гедеминас Ландсбергис, чтобы не расставаться со своим любимым внуком, стал решительно настаивать на том, чтобы тот продолжил учебу в мужской гимназии неподалеку от одного из его имений. Родители Станислава предприняли попытку возразить ему, своему отцу, сославшись на то, что, несмотря на заметные достоинства гимназического образования, существует всё-таки немаловажный негативный аспект, связанный с этим самым гимназическим образованием, а в частности, что в гимназии не возбраняется принимать на учебу детей из других, более низших сословий общества. Пытались донести до него, что дворянство, особенно богатое и родовитое, неохотно отдает в гимназии своих детей, дабы не смешивать их с «грязным людом», в обществе которого их отпрыскам могут быть привиты дурные привычки и наклонности.

Но дед, в руках которого был основной капитал семьи, припугнул свою дочь и зятя тем, что если они будут ему противиться, то все движимое и недвижимое имущество семьи он передаст в пользу католической церкви. Тем более, нет ничего страшного, если мальчик научится общаться с детьми разных сословий. Ведь его готовят не к жизни в цветочной оранжерее, а к жизни в большом и сложном социуме, где на пути его повстречаются люди из разных слоев общества, в том числе, и из «грязного», как они изволили выразиться.

Ну, что ж… родителям Станислава ничего не оставалось делать, как только согласиться со своим вздорным отцом, и их сын Станислав-Аугустас стал посещать мужскую гимназию неподалеку от одного из имений своего деда.

По окончании гимназии Станислав в сопровождении своего деда переехал на постоянное место жительства в Санкт-Петербург, где по-прежнему оставалось проживать много его родственников – и по линии Войцеховских, и по линии Ландсбергисов.

В Санкт-Петербурге Станислава стали усердно готовить для поступления в университет, в который он потом успешно поступил, а по его окончании, будучи к этому времени уже наследником всего движимого и недвижимого имущества своего деда, несколько лет проработал служащим в одном из банков Санкт-Петербурга.

В феврале 1914 года, по приглашению своего дяди Франца Яновича Войцеховского, крупного Могилевского чиновника, Станислав переехал жить в Могилев. Его дядя предложил ему должность управляющего в одном из приватных банков города, на что Станислав с радостью согласился, где и зажил припеваючи, ни в чём себе не отказывая.

Станислав-Аугустас Войцеховский производил неизгладимое впечатление на окружающих. Сложно было отвести взгляд от этого высокого, атлетически сложенного парня со златокудрыми волосами, как правило, зачёсанными назад, и благородными чертами лица: величавый светлый лоб, выразительные карие глаза с длинными ресницами, широкие, вразлёт, брови, точёный, с едва заметной горбинкой нос и рот с немного припухлыми губами…

Помимо всего прочего, аристократичность его образу придавала нежная бледность лица с преобладанием в ней небольшого персикового оттенка, что прекрасно сочеталось с его карими глазами и златокудрыми волосами.

Станислав носил маленькие, тщательно ухоженные усики, кончики которых, когда волосы зачесывал на боковой или прямой пробор, подкручивал вверх. Во время раздумья или принятия какого-то важного решения он поглаживал свои усики пальцем, что помогало ему сосредоточиться на сути вопроса.

На людей Станислав смотрел слегка исподлобья и, как правило, с отчуждением во взгляде. Но нередко в его взгляде можно было уловить притаившееся коварство, иногда… издевательскую насмешку, а порой… откровенную циничность…

Общаться с ним было непросто… Редко кому из людей, вступающих в контакт с господином Войцеховским, удавалось добиться его расположения. Уж очень он был высокомерным, самонадеянным и нетерпимым к чужому суждению. Тем не менее, внимательно слушать людей он умел, но только тех людей, которые смогли убедить его в том, что их мнение заслуживает его внимания и доверять ему можно сполна.

Аккуратный и холеный до педантичности, одетый всегда с иголочки и только по последней моде, он всем своим неприступным видом давал понять, что самое ценное в жизни, и это – самого себя, уже приобрёл.

Любить этот баловень судьбы, привыкший получать от жизни все и сразу, не умел, поэтому в отношениях с женщинами был ветреным…. в любовных своих привязанностях непостоянным. И женщин это удручало… Им сложно было понять, отчего господин Войцеховский, только что такой галантный и чуткий, делался вдруг неприветливым и равнодушным. Немудрено, что от этого самовлюбленного поляка страдало много молоденьких, с навеки разбитыми сердцами, красавиц.

Но…. если все вышеперечисленные черты характера пана Войцеховского взять за правило, а в правиле допустить исключение, то исключением этим можно было бы смело назвать его друга – Михаила Богдана…

Вот уж кому, на самом деле – до глубины души, до самозабвения – был предан Станислав!.. Ему, и только одному ему – дорогому своему Михаське! Новых друзей, помимо Михаила Богдана, Станислав, дожив почти до тридцати лет, приобрести так и не сумел. Да и не очень-то к этому стремился… Холодное его величие, источающее крайнее превосходство над всеми, мешало кому-либо наладить с ним приятельские отношения. Человеку, претендующему на роль его друга, предстояло бы пройти немало испытаний, связанных с его капризным характером. Господину Войцеховскому трудно было в чём-то угодить, непросто было подстроиться под его резко меняющееся настроение. Зато выгодные знакомства Станислав Адамович водить умел. Умел быть полезным тем людям, в которых видел свою в том заинтересованность, умел ответственно относился к делу и данному им слову.

Почему же Михаилу Богдану удалось расположить к себе заносчивого Станислава Войцеховского? Скорее потому, что истоки их дружбы брали свое начало из их далекого детства, когда они вместе посещали гимназию, когда постепенно, с самых первых шагов своего знакомства, учились познавать и завоевывать друг друга.

Поступив на учебу в мужскую гимназию, гимназист Станислав Войцеховский сразу же из числа всех своих однокашников выделил для себя гимназиста Михаила Богдана… Михаську, как тот сам себя назвал при знакомстве со своими товарищами-гимназистами.

Михаська своими внешними данными оказался под стать самому Станиславу. Так же, как и тот, высокого роста, выше всех мальчиков-одноклассников почти на целую голову. Так же, как и тот, с роскошными вьющимися волосами. Единственно, Михаська был брюнетом с синими глазами, а кареглазый Станислав был златокудрым. Даже черты лица Михаськи, на удивление всем, оказались очень схожими с чертами лица самого Станислава.

Вот только характеры мальчиков разнились кардинально…

Станислав Войцеховский, воспитанный дедом жить в режиме вседозволенности, с первых же дней занятий в учебном заведении наделал много шуму своим несносным, своевольным характером.

Не по душе пришлась гимназисту Войцеховскому строгая дисциплина в гимназии, покушающаяся на свободу его действий. Не по душе ему пришлись учителя, принуждающие его к беспрекословному своему подчинению, не по душе ему пришлось их указание коротко постричь волосы…

В отместку за бесконечные порицания учителей мальчик не отказывал себе в удовольствии поизмываться над ними, прибегая для этого к любым изощрённым способам – засыпал преподавателей теми вопросами, ответы на которые заведомо могли бы застать их врасплох или ввести в смущение, что его откровенно забавляло… С завидным постоянством демонстрировал им акт своего неповиновения, не отказывал себе в удовольствии вступать с ними, со своими учителями, в не свойственную ученикам и педагогам полемику. Дерзил им – и тут же… с отчуждением и высокомерием пресекал на полуслове любые сентенции, направленные ими в его адрес.

Очень неплохо удавалось ему подчинять своей воле однокашников. А с теми, кто оказывал ему противодействие, разбираться посредством кулаков либо, в отместку за их непокорность, плести против них каверзные интриги.

Бесцеремонное его самоутверждение в лидерстве провоцировало в гимназии регулярные конфликтные ситуации. Для их разборок в кабинет инспектора гимназии бесконечно приглашался барон Генрих-Гедеминас Ландсбергис, дед Станислава, призванный хоть как-то повлиять на несносный характер своего балованного внука.

Что же касается гимназиста Михаила Богдана, он, несмотря на свои прекрасные физические данные, благодаря которым несомненно сумел бы дать достойный отпор любому мальчику, во всевозможные склоки и драки, спровоцированные, как правило, властолюбивым гимназистом Войцеховским, не ввязывался, но и подчиняться его воле, управлять ему собой, никогда не позволял…

Устраняться от всевозможных конфликтных ситуаций Михаилу Богдану помогало его умение обходить острые углы во взаимоотношениях с людьми, а еще – умение быть справедливым, искренним и отзывчивым другом, что он не раз и доказывал на деле всем своим товарищам по гимназии. Скорее всего, всё это вкупе и помогало ему находиться в добросердечных отношениях не только со всеми однокашниками, но и с самим Станиславом Войцеховским. Вдобавок ко всему, он сыскал к себе доброе расположение среди учителей гимназии, которые, усмотрев в нём качества добропорядочного человека и очень старательного и ответственного ученика, стали выделять его среди остальных учащихся и, даруя ему свое искреннее расположение и покровительство, предоставили возможность находиться в классе на особом, уважаемом счету.

Гимназист Войцеховский стал присматриваться к вдумчивому, справедливому и очень искреннему своему однокашнику – Михаилу Богдану. И его сердце призывно потянулось к этому яркому и надежному во всех отношениях мальчику. Он стал нащупывать с ним точки соприкосновения, и добродушный Михаська поддержал его порыв, не отказав ему в своей дружбе…

Старый барон Ландсбергис, наблюдая за плодотворным влиянием гимназиста Богдана на неуживчивый характер своего горячо любимого внука, не мог нарадоваться тому, что тот, благодаря своему маленькому дружку Михаське, сумел приоткрыть своё сердце к истокам настоящей дружбы, а значит, к таким важным качествам характера, как уступчивость, терпение и взаимовыручка.

Дед стал всячески содействовать союзу двух уже плотно сблизившихся ребят, и их отношения день ото дня стали стремительно крепчать, перерастая постепенно в верную дружбу.

Станиславу не раз предоставлялась возможность убедиться в искренней привязанности его друга Михаськи к нему. Не раз он был свидетелем того, что только он, его любимый друг Михаська, всегда готов был оказать ему своевременную моральную поддержку. Только он, Михаська, умел с легкостью восстановить душевное его равновесие… умел хранить любые его тайны… умел вовремя дать дельный совет, если его об этом попросили, и не лез в его душу тогда, когда чувствовал, что его в данный момент туда никто не приглашает. Только он, Михаська, мог искренне порадоваться успехам своего друга Станка. И именно Михаська мог все его неудачи с болью в сердце воспринимать, как свои…

Однако… преградой на пути дружбы двух мальчиков стали господа Войцеховские, родители Станислава. До них дошли слухи, что сын их Станислав уж очень сдружился в гимназии с мальчиком, мать которого, как выяснилось позже – простолюдинка и батрачит в поместье Пана. Эта новость возмутила их до невозможности… Отец и мать Станислава поняли, что это обстоятельство является неплохой зацепкой, чтобы выудить сына из рук деда и увезти его с собой в Варшаву. Но дед Ландсбергис невозмутимо пояснил им: «Неважно, кто мать гимназиста Михаила Богдана!.. Тут самое главное, кто его отец!!! А отец его, так уж случилось, как раз-то и есть тот самый пан, в услужении которого находится его мать. И этот пан – не кто-нибудь, а сам барон Стефан Ордоновский!» Да, да! Хорошо известный им барон Ордоновский, их добрый сосед, очень влиятельный, прекрасно известный всему светскому обществу аристократ, крупнейший землевладелец в нескольких губерниях Польши. А раз Михаил Богдан приходится хоть и внебрачным, но все-таки кровным сыном такому высокочтимому Ясно Вельможному шляхтичу, как барон Ордоновский, значит, у него, у Михаила, есть все права дружить с их сыном Станиславом…

Известие о том, что Михаил Богдан – сын кухарки, на первых порах по-разному было воспринято и родителями гимназистов. Одни из них отнеслись к этому лояльно… другие – с предвзятостью… третьи – нетерпимо… Настроения родителей передались и их отпрыскам, которые принялись всячески докучать Михаське, придумывая ему прозвища, связанные с его социальным происхождением. Однако на выручку Михаське Богдану, помимо его внебрачного отца – барона Ордоновского, пришел уже и дед Станислава, старый и очень почитаемый в светском обществе барон Генрих-Гедеминас Ландсбергис. Тем самым Михаил Богдан попал под неусыпное покровительство двух наделённых великой властью господ, что и помогло переломить ситуацию в позитивное для него русло. Перед ним распахнулись все двери фамильных дворянских домов, куда он стал приглашаться на утренники, детские балы и дни рождения своих приятелей-одноклассников.

Но после гимназии жизненные пути Станислава и Михаила разошлись. Каждый из них пошёл своей, отдельной друг от друга дорогой…

Станислав Войцеховский, как уже говорилось выше, уехал на постоянное местожительство в Санкт-Петербург, где впоследствии продолжил свое образование в столичном университете.

Михаил же…. как это ни прискорбно, вынужден был после гимназии вернуться обратно, в свою крестьянскую родительскую избу. И не только потому, что сильно занемогла его матушка, а еще и оттого, что барон Ордоновский судьбой своего внебрачного сына больше не интересовался. К этому времени он продал своё родовое имение и переехал на постоянное место жительства в Варшаву, где зажил исключительно светской жизнью.

Барон Ордоновский о своем сыне Михаське вспомнил только через шесть лет и незамедлительно вытребовал его из деревни к себе в Варшаву, где устроил ему жизнь по высшему разряду. Снял для него элитное жилье в центре города у знатной дамы, открыл на его имя счет в банке на карманные расходы, нанял преподавателей для его подготовки в Варшавский университет, куда тот впоследствии и поступил на факультет права.

Всё то время, пока Михаил жил в своей деревне, а Станислав в Санкт-Петербурге, друзья, к сожалению, не встречались. Однако расставание не смогло разлучить их. Ребята прилежно переписывались, и, как только Михаил перебрался из своей деревни в Варшаву, встречи их возобновились вновь. Михаил, во время своей учебы в университете, не раз навещал Станислава в Санкт-Петербурге, да и тот неоднократно приезжал в Варшаву, и не только для того, чтобы навестить там родителей и родственников, но и для того, чтобы встретиться со своим задушевным другом Михаськой…

Тем не менее, так уж сложилось в последнее время, друзья, в силу различных причин, не виделись уж очень давно… С момента их последней встречи в Варшаве, где они вместе праздновали новый 1914 год, прошло более полутора лет. Михаил Богдан по-прежнему жил в Варшаве, продолжая учебу в университете. Станислав же с февраля 1914 года проживал уже в Могилеве, под надежным крылом своего дядюшки – Франца Яновича Войцеховского. Друзья все так же старательно переписывались, что помогало им держать друг друга в курсе их дел. Вот и из последнего письма от Михаила Богдана, полученного Станиславом Войцеховским в мае 1915 года, он узнал, что его друг Михаська намеревается нанести ему свой визит в Могилеве в первых числах августа 1915 года.

С одной стороны… эта новость очень сильно обрадовала Станислава. С радостным трепетом и большим нетерпением принялся он дожидаться его приезда к себе в гости. С другой стороны… уж очень он страшился и тревожился за него, ведь ему, его Михаське, предстоял непростой путь от Варшавы до Могилева. А все из-за мрачных сводок с фронтов проклятой Империалистической войны!.. Ведь ни для кого не было секретом, что с начала 1915 года основные силы Германии находились на Восточном фронте. Сообщалось, что в начале лета 1915 года немецкие войска заняли Галицию, а потом, когда Германия сконцентрировала свои главные силы на польском театре военных действий, российские войска стали терпеть в Польше поражение за поражением. Стало понятно, что российским войскам не удастся отстоять Варшаву. Этот факт крайне омрачал жизнь Станиславу: ведь в Варшаве находился его любимый, его незабвенный друг Михаська.

А когда 5 августа мрачные прогнозы все-таки сбылись и российские войска сдали без боя Варшаву немцам, Станислав и вовсе потерял покой, ведь Михаська до сего дня на пороге его дома так и не появился.

Но он, всеми ему известными и неизвестными способами, пытался внушать себе, что с его другом всё будет хорошо и запланированная ими встреча вот-вот состоится…

Однако новости, приходящие с фронтов, делали свое чёрное дело, вводя Станислава в очередное крайнее беспокойство о друге. А тут, из последних новостей, он узнал, что после контрнаступления австро-германских войск на территорию российской части Польши погибло много поляков, значительное их число попало в плен, а некоторые даже оказались в составе противоборствующих армий и были вынуждены стрелять друг в друга. Узнал, что оккупанты используют людской потенциал в интересах ведения войны, отправляют поляков на работы в Германию.

Все это стало вводить Станислава в очередную тревогу о друге, но он опять-таки с новым воодушевлением приказывал себе думать только о хорошем. Например… разрабатывал план веселых мероприятий для своего желанного гостя… Прикидывал, куда поведет своего Михаську, чтобы развлечь его… Размышлял, чем будет угощать его, чем будет удивлять в городе Могилеве. Отдал распоряжение прислуге приготовить для него самую тихую комнату в своем доме, с окнами в сад, где бы его Михаська мог хорошо отдохнуть после долгого и утомительного путешествия. Раз десять перепроверил, все ли указания, отданные им прислуге, выполнены ею в надлежащем виде…

Но вот уже и середина августа… Каждый последующий день становился для Станислава все волнительнее и волнительнее, ведь в каждый из них он лелеял надежду на то, что вот сегодня-то его Михаська уж точно приедет. Он даже по нескольку раз в день выходил на крыльцо дома и всё всматривался далеко-далеко, в конец своей улицы, в надежде на то, что вот именно сейчас, во-о-он из-за того поворота появится экипаж с его ненаглядным другом.

Но все его ожидания были тщетны… Время стремительно летело вперёд, вот уже и месяц август подходил к концу, а Михаськи все не было и не было…

Сильно встревоженный, Станислав даже умудрился отправить письмо в Варшаву, на адрес Михаила, в надежде на то, что оно непременно дойдет до него и он отзовется. Однако после того, когда узнал, что варшавский университет, в котором учился Михаил, был вынужден эвакуироваться в Москву, а оттуда на Кавказ – в Ростов-на– Дону, понял: ожидать ему вестей от друга из Царства Польского нет никакого смысла…

Зато у него появилась возможность успокаивать себя тем, что его друг Михаська вместе с другими студентами и преподавателями их университета, скорее всего, был занят эвакуацией университета и ему прямо-таки было не до писем в столь ответственный исторический момент. Станислав был наслышан, сколько варшавскому университету пришлось помыкаться по империи в поисках постоянного пристанища, везя за собой в обозах около тысячи пятисот студентов, сотню преподавателей… А еще – библиотеку, лаборатории, музей древности и даже обсерваторию, а потом, остановившись в Москве, ожидать решения, в каком же из городов России он наконец-то найдёт пристанище на время своей эвакуации.

Но размышления о том, что Михаил занят эвакуацией своего университета и по этой причине не пишет и не приезжает к нему, недолго успокаивали Станислава. Нелогично!.. Совершенно нелогично, чтобы, находясь в Москве, а потом уже немалое время в Ростове-на– Дону, Михаил не нашел возможности – если уж не приехать к ожидающему его другу, то хотя бы уж черкануть ему пару строк… Станислав снова стал изнурять себя беспокойством о нём. В голову ему вновь полезли страхи, лишающие его покоя, не дающие сосредоточиться на других, не менее важных для него делах…

Вот и в тот субботний, по-летнему очень теплый день – 29 августа 1915 года, Станислав, вернувшись из церкви, где находился на панихиде по убиенным воинам, стал собираться на бал в имении господ Медведских. Еще неделю назад получил он оттуда официальное приглашение по случаю помолвки их любимой дочери Эллены. Но мысли о друге, по-прежнему терзающие его, отвлекали от сборов на бал. Дабы хоть как-то абстрагироваться от них, он все пытался переключить свое внимание на новый фрачный костюм, который к сегодняшнему балу доставили ему от портного.

Одетый в этот самый костюм, он стоял около большого напольного зеркала и критическим взором оценивал каждую строчку своего черного крепового фрака, разглядывал его лацканы, пытаясь понять, достаточно ли профессионально удалось портному отделать их по краю черной шелковой лентой. Внимательно осмотрел прямые, зауженные брюки, украшенные по внешнему шву лампасами из черной шелковой ленты. Перепроверил, надежно ли застегнуты на его белом пикейном жилете три отделанные шелком пуговки. Уравнял строго по центру воротничка белоснежной сорочки идеально завязанный белый галстук-бабочку. Большое внимание заострил на своих черных, натертых до идеального блеска лаковых туфлях – не дай Бог, если на них присела хоть малейшая пылинка!..