Текст книги "Всё имеет свою цену"

Глава 33

Сдержанно-оптимистической атмосфере, царившей в убойном отделе после окончания допроса Андреаса Фалькенборга, вскоре суждено было измениться. Всю оставшуюся часть дня на префектуру полиции Копенгагена вообще и на подразделение Конрада Симонсена в частности градом сыпались неприятности, причем поступавшие со всех сторон новости были одна хуже другой.

Конрад Симонсен и Арне Педерсен в компании Эрнесто Мадсена еще раз прошлись по записи допроса Андреаса Фалькенборга, и следует сказать, что психолог отнюдь не поддержал относительно радужный настрой своих коллег-полицейских в смысле его результатов.

– Тяжко вам придется с этим клиентом. Дело в том, что он превосходно знает, когда стоит пустить в ход наивную инфантильность и простодушную искренность, а когда следует от этого воздержаться, что в конечном итоге обеспечивает ему достаточно эффективную защиту. Я уверен, что он именно так и поступал всю жизнь, когда у него возникали какие-то проблемы. Речь идет о глубоко укоренившемся, привычном поведении – даже в наиболее сложных ситуациях ему не приходится особо задумываться над тем, как именно себя держать. Я исхожу из того, что ты и сам отметил, насколько блестяще он уходил от рассказов о тех вещах, от которых впоследствии ему трудно было бы откреститься.

Последнее замечание было адресовано Конраду Симонсену, который, в общем-то, был согласен с подобной оценкой, не считая того, что ему не нравилось слово «блестяще». Да и вообще, на его взгляд, не все было так плохо – существовал и ряд светлых пятен.

– Это ведь всего лишь начало. Его еще будут допрашивать снова и снова. Кроме того, я считаю, он выложил и кое-какие вещи, которые прямо его изобличают. Ведь он же несколько раз практически признавал свою вину.

– Он почти признавался, однако всякий раз проделывал это так нарочито покорно, что правдоподобность его показаний в значительной степени зависит от того, под каким углом зрения ее рассматривать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты для него – строгий папаша, которому он во что бы то ни стало старается угодить. Если бы я был его адвокатом, я бы усмотрел здесь немало моментов, к которым можно было бы прицепиться.

– Похоже, ты и впрямь считаешь, что все обстоит именно таким образом?

– В общем-то, так оно и есть. Правда, комедию он не разыгрывает, однако не стоит отождествлять его инфантильность с глупостью. Он сосредоточен на том, чтобы ни в коем случае не проговориться о тех немногих вещах, о которых известно только ему, ну и, может быть, тебе. На все прочее он реагирует попросту так, как ему в данный момент захочется. Это – крайне эффективная стратегия, которая, между прочим, обеспечивает ему во время допроса известное преимущество, поскольку ему не надо фокусировать свое внимание ни на чем, кроме того чтобы скрывать свою осведомленность по поводу использования губной помады ну и, разумеется, места захоронения Анни Линдберг Ханссон.

Уголки рта Конрада Симонсена обвисли. Арне Педерсен поинтересовался:

– Судя по твоим словам, он собирается отказываться от данных им показаний. Ты в этом уверен?

– Я убежден, что он заранее это просчитал. В противном случае его адвокат, ознакомившись с записью допроса, несомненно, подскажет ему такую возможность. Однако вы с подобными вещами знакомы, по-видимому, лучше, чем я.

– Я ее совсем не знаю. Как, Симон, она – хороший адвокат? – спросил Арне Педерсен.

– Очень даже. И в то же время крайне порядочный человек. А кстати, откуда она, собственно говоря, взялась? Появилась так, будто возникла прямо из воздуха. Ведь не сам же он ей позвонил – мы бы об этом знали.

– Верно, он так и не воспользовался своим правом на телефонный звонок, – заметил Арне.

Конрад Симонсен с недоумением в голосе продолжал:

– В таком случае ее, вероятней всего, известила пресса. Уж эти-то своего никогда не упустят. Однако есть еще кое-что, чего я никак не могу понять. Вполне возможно, что те защитные меры, которыми он воспользовался во время допроса, оказались гораздо более эффективными, нежели я мог себе представить. С другой стороны, разве для него не было бы гораздо разумнее вообще отказаться разговаривать с нами? Ведь как ни крути, а теперь у нас есть целая пленка с разговорами, которые выставляют его отнюдь не в положительном ракурсе.

Эрнесто Мадсен постарался объяснить:

– Он об этом даже не думает. Для него все в основном сводится к состязанию между ним и полицией. Наверняка ему кажется, что он победил, ибо ему удалось не сказать ничего такого, от чего бы он не сумел позже откреститься. Кроме того, не забывайте, что он был изрядно перепуган. Ведь абсолютно ясно, что он больше всего заботился о том, как бы тебя не разозлить.

– А как насчет новой девушки, о которой он там что-то молол? Лиз Суенсон, кажется. Что это, ложь или правда?

Вмешавшийся в разговор Арне Педерсен убежденно сказал:

– Однозначно ложь. И мы, и шведы уже успели ее пробить. В связи с исчезновениями данное имя нигде не фигурирует. Кроме того, мы, равно как и шведы, приложили немало усилий, когда еще в самом начале проверяли всех женщин, которые теоретически могли относиться к числу жертв Фалькенборга. Однако должен заметить, что, переведя стрелки на нее, он поступил весьма эффективно. Ведь по существу это был единственный раз, когда он взял инициативу в свои руки.

Эрнесто Мадсен был более лаконичен:

– Копайте глубже, она действительно существует.

Приняв к сведению эти прямо противоположные оценки, Конрад Симонсен подвел итоги:

– Нам всем следует еще по нескольку раз прослушать фонограмму допроса и снова вернуться к данной теме. Теперь нам хотя бы, несмотря ни на что, не следует опасаться, что его освободят из-под стражи в ближайшие дни.

Конраду Симонсену суждено было оставаться в столь приятном заблуждении еще ровно час. Приказ, предписывающий ему немедленно прибыть к директору департамента полиции, не оставлял сомнений в серьезности сложившейся ситуации. Да и суровое выражение лица директора, когда он несколько минут спустя появился на пороге ее кабинета, однозначно говорило о неприятностях. Хозяйка кабинета была высокая женщина, от которой исходило холодное очарование, вызванное, несмотря на мнение большинства, отнюдь не высокомерием, а наоборот, природной застенчивостью. Все как один сходились на том, что она изо всех сил стремится выполнять свою работу как можно лучше; однако по поводу того, насколько ей это удается, существовали значительные разночтения. К сильным ее сторонам относилось умение до конца выслушивать подчиненных и часто поступать в соответствии с их рекомендациями. Это было явно нелишним, ибо ее познания в области практики полицейской работы, в общем-то, сводились к нулю. Еще одной отличительной чертой ее было абсолютное неумение одеваться. Она регулярно превосходила саму себя по части подбора самых несуразных нарядов. Что касается сочетания цветов, то это была настоящая катастрофа, к тому же зачастую она пыталась втиснуть себя в вещи на несколько размеров меньше, что производило впечатление полнейшей безвкусицы и придавало ей вид маленькой девочки. Однажды она явилась на корпоративный праздник с оголенным на добрых четыре сантиметра животом. Правда, произошло это уже несколько лет назад, однако данная история до сих пор была весьма популярна, в особенности среди ее подчиненных женского пола, которые неизменно, пересказывая ее, закатывали глаза в праведном возмущении.

– Присаживайся, Симон, и слушай. Все это довольно-таки неприятно.

Тем не менее неприятные известия последовали отнюдь не сразу, ибо начала директор с того, что заверила Конрада Симонсена в своей самой высокой оценке как лично его, так и работы всего его отдела. Главный инспектор в это время равнодушно рассматривал висящий у нее за спиной под стеклом и в рамке портрет королевы Маргрете II. Ее Величество была изображена на нем при полном параде с затейливой прической и множеством чрезвычайно идущих ей бриллиантовых украшений. Ходили слухи, что, когда директору выпадало дежурить в сочельник, она налепляла на портрет мягкого каучукового рождественского гномика, который медленно скатывался по стеклу вниз. Правда, лично Конраду Симонсену никогда не доводилось быть свидетелем подобного неуважительного отношения к монаршей особе со стороны директора департамента. Когда она наконец умолкла, он не вполне вежливо, но зато энергично отмахнулся от волны обрушившихся на него славословий:

– Я очень занят. Так что тебе от меня было нужно?

Она довольно театрально вздохнула и кликнула мышью на одной из иконок на экране своего компьютера. Вслед за этим в динамиках зазвучали голоса Андреаса Фалькенборга и Поуля Троульсена.

– Есть две такие тюрьмы, которых тебе нужно во что бы то ни стало избегать. Среди заключенных в них существует жесткая иерархия, а в ней ты окажешься на самом последнем месте, поскольку, с одной стороны, ты не особо чистоплотен, а с другой, поскольку убивал женщин. И то, и другое отнюдь не прибавит тебе популярности.

– Но я слежу за чистотой.

Директор департамента полиции нажала на «Паузу» и ответила:

– Запись сделана в автомобиле, в котором Поуль Троульсен перевозил задержанного Андреаса Фалькенборга от места его жительства в нашу штаб-квартиру.

– И как же так вышло?

– Не представляю себе. Я надеялась, ты мне сможешь это объяснить.

– А откуда ты знаешь, что запись сделана в машине?

– Послушай дальше, и все станет ясно. Кроме того, этот файл уже выложили под названием «Поездка с полицией».

– Где это выложили?

– На YouTube и на прочих интернет-порталах. Это еще что – дальше хуже. Ты послушай, я сейчас перемотаю немного вперед – или как там у них теперь это называется? – Скажи, а тебя когда-нибудь били по-настоящему – я имею в виду прутом или палкой?

– Нет, никогда.

– А видел, как кого-нибудь так бьют? Я имею в виду, слышал когда-нибудь, как отчаянно кричат жертвы, когда молят их пощадить?

– Это мне слышать приходилось.

– Отлично, стало быть, ты понимаешь, насколько это больно. Так вот, в плохих тюрьмах дело обстоит еще во много раз хуже. Каждый день из тебя будут делать котлету просто потому, что ты кому-нибудь не понравишься. Обычно это происходит так: трое держат, двое бьют. Да уж, признаюсь, зрелище это не из приятных: вся спина превращается в сплошное кровавое месиво.

Директор департамента нажала на «Стоп» и продолжила беседу с Конрадом Симонсеном:

– Чуть позже Поуль Троульсен станет пугать арестованного неким человеком, которого он называет «шеф». Это случайно не ты ли?

– Разумеется, я.

– Связь здесь вполне очевидна. Если этот жалкий придурок не согласится дать признательных показаний, то ты упечешь его в такое место, где его будут регулярно истязать. Ну, так что ты обо всем этом думаешь?

– Что это самое настоящее дерьмо.

– Здесь я с тобой согласна.

– Это в значительной мере ослабит наши позиции в деле против Андреаса Фалькенборга.

– И тут соглашусь, хотя, к счастью, это не моя головная боль. Для меня проблемой является то, что отдельные выдержки из данной записи уже можно прочесть на сайтах разных газет и телеканалов, причем отнюдь не каких-то там желтых и популистских, а вполне серьезных и влиятельных.

– Ох уж мне этот поганый интернет!

– Все верно, Симон, – давай во всем пенять на интернет. Хочешь, если он тебя так нервирует, я завтра же его вырублю?!

Конрад Симонсен не ответил, и начальница вновь приняла свой обычный холодный и уравновешенный вид.

– И это отнюдь не первый промах Поуля Троульсена. Фактически на протяжении всей своей карьеры он позволяет себе подобного рода опрометчивые поступки. Если присмотреться повнимательнее, их окажется не меньше десятка, а то и больше, в зависимости от того, что имеется в виду. Однако теперь – это уже перебор. То, что произошло в машине между ним и Андреасом Фалькенборгом, переходит все границы. Ведь Поуль открытым текстом угрожает ему побоями, если он не сознается.

– Помнится, несколько месяцев назад во время транспортировки арестованного я вел себя с ним даже еще более грубо, чем Поуль сегодня.

– Может быть, но, во-первых, эта ваша поездка не была записана на пленку, а во-вторых, речь идет не о том, что кто-то, как ты выразился, вел себя грубо, а о конкретных угрозах с целью получить признание. Симон, я прекрасно знаю, что ему остается пять месяцев до пенсии, но ты обязан его отстранить. Никакого иного выхода я не вижу. – Нет!

Она выложила перед ним листы с записями.

– Прочти сам эти выдержки и увидишь, что все это просто-напросто неприлично. Он не оставляет бедняге ни единого шанса.

– Разумеется, у него и не должно оставаться ни единого шанса. Иногда нам приходится работать именно так вне зависимости от того, нравится ли это лично тебе или всей этой пресловутой общественности. Это я попросил Поуля Троульсена надавить на него. И не забывай: этот «бедняга» убил, по меньшей мере, двух, а скорее всего, четырех женщин.

– Все это лишь твои слова.

– Но я гарантирую, что он это сделал.

– Значит, сам ты отказываешься отстранять его?

– Отказываюсь.

– Тогда это сделаю я.

– К сожалению, не могу тебе в этом помешать.

Возникло тягостное молчание, которое ни один из них не стремился нарушить первым. Наконец директор департамента решилась все-таки озвучить то, о чем, по-видимому, думали оба:

– И что ты в этой связи собираешься предпринять?

– Ты сама знаешь.

Несмотря на то, что Конрад Симонсен сказал это тихо и спокойно, в голосе его прозвучала суровая непримиримость.

– Я опасалась, что ты скажешь нечто подобное. Благодарю, по крайней мере, что не стал мне угрожать.

– Не за что.

– Симон, нам обоим известно, что у тебя есть весьма влиятельные друзья. Не будешь ли ты так добр…

Она запнулась, с трудом подбирая нужные слова. Главный инспектор не стал ей помогать.

– …не информировать никого постороннего обо всем этом, я имею в виду об этой нашей беседе в контексте твоей работы до тех пор, пока… ну, в общем, это ведь только еще больше все осложнит… Черт подери, Симон, а что прикажешь делать мне?!

– Не знаю.

– Что бы сделал ты, если бы был на моем месте? Интересно было бы услышать.

– Не представляю себе.

– Да, пользы от тебя немного.

– Я же не директор департамента.

Она покачала головой и вздохнула.

Конрад Симонсен бессильно развел руками с самым дружелюбным видом, ясно давая понять, что это – единственное, на что он способен в подобной ситуации. Хоть она ему и нравилась, однако у него было слишком много собственных рабочих проблем, чтобы заботиться еще и о чужой головной боли. Начальница вновь вздохнула и отерла лоб тыльной стороной ладони; жест получился несколько театральным, и Конрад Симонсен ухмыльнулся.

– Ты смеешься!

– Я улыбаюсь.

– Хотела бы и я разделять твою веселость, сколь бы странной она в данный момент мне ни казалась. Во всяком случае, мне необходимо какое-то время, чтобы еще раз все обдумать, и последнее, что в этой связи мне нужно, это телефонные звонки с советами от Хельмера Хаммера и Бертиля Хампель-Коха. Или, если уж на то пошло, еще какого-нибудь министра окружающей среды.

– Министр окружающей среды! А ее-то ты откуда приплела? Тебе не кажется, что ты немного переоцениваешь величину моего фан-клуба?

– Нет, наоборот, мне кажется, что это ты ее недооцениваешь.

– Хорошо, не будем спорить. Однако если ты считаешь, что я стану звонить повсюду и жаловаться, значит, ты меня плохо знаешь.

– Да знаю я все, знаю. Ладно, шагай себе, раз от тебя все равно помощи ни на грош. Позже поговорим.

Конрад Симонсен покинул кабинет; зла на его хозяйку он не держал.

Подойдя к своему столу, он увидел лежащее на стуле заявление Поуля Троульсена об отставке. Самого Поуля он застал у него в кабинете пакующим личные вещи. Конрад Симонсен решительно отобрал у него пластиковый пакет, высыпал содержимое прямо на стол, а сам пакет швырнул в мусорное ведро.

– Забудь об этом! Не пойму, о чем ты только думаешь, Поуль?

В голосе Поуля Троульсена прозвучали упрямство и горечь:

– Не хочу осложнять жизнь ни тебе, ни отделу в целом.

– Тогда зачем ведешь себя так глупо? Может, начнешь все же устанавливать эту Лиз Суенсон, а не заниматься тем, что тебя вовсе не касается и, вообще говоря, является моей работой? Скажи, ты мне что, не доверяешь?

– Конечно, доверяю. Но я не хочу…

Шеф грубо перебил его:

– Хочет он – не хочет! Сейчас главное для тебя – Лиз Суенсон! У меня тут двойной убийца ускользает, так что мне сейчас совсем не до твоих душевных терзаний. Давай-ка поворачивайся. Я сейчас съезжу в суд, а когда вернусь, надеюсь, меня уже будут ждать первые результаты.

Конрад Симонсен повернулся и вышел, предварительно отправив скомканное заявление об отставке вдогонку за пластиковым пакетом.

Глава 34

Съездив на предварительные слушания и вернувшись обратно в префектуру полиции, Конрад Симонсен зашел к Арне Педерсену. Выражение лица сидящего за письменным столом хозяина кабинета красноречиво свидетельствовало о поступлении сразу нескольких плохих новостей. Поскольку и сам главный инспектор мало чем мог похвастаться, ни один из них не горел особым желанием услышать то, что предстояло сообщить другому.

Тем не менее Арне Педерсен все же поинтересовался:

– У тебя такой вид, будто встреча в суде не особо удалась. Только не говори, что его освобождают.

– Несмотря ни на что, слава богу, нет. Правда, он отказался от своих предварительных показаний, но мы вообще-то так и ожидали.

– Да, неожиданностью это не назовешь. А что еще?

Арне Педерсен изо всех сил сражался с солнечным лучом, который, преломляясь в оконном стекле, слепил его. Вместо того чтобы пересесть, он попытался загородиться от него приставленной ко лбу ладонью и в результате полностью скрыл свое лицо от Конрада Симонсена.

– Может, все же сменишь место, а то твоя рука меня раздражает.

Арне Педерсен послушно пересел.

– Эта духота просто невыносима, я зверски потею, вся одежда прилипла к телу.

Конрад Симонсен пропустил жалобу сотрудника мимо ушей – ему хватало проблем и с собственными приступами потливости.

– Дело кончилось тем, что дежурный судья отложила судебное разбирательство, чтобы иметь возможность спокойно и не торопясь сопоставить мой допрос с записью разговора Поуля Троульсена и Андреаса Фалькенборга в машине. Там была масса юридических рассуждений на тему что законно, а что нет. В частности, имеет ли право арестованный записывать беседу, ведущуюся с ним в полицейском транспорте. Поскольку подобных прецедентов, очевидно, еще не было, прокурор и адвокат сразу же сцепились по этому поводу.

– А что судья?

– Ее это, похоже, не особо интересовало.

– И когда будет принято решение?

– Когда она закончит читать, так что точная дата неизвестна. В зале было полно прессы, и это, как сам понимаешь, еще больше все осложняло. Надо думать, уж за три недели она управится. Вероятно, оглашая данный вердикт, она сократила установленный срок на неделю в знак своего недовольства ведением следствия. Но это всего лишь моя догадка. – Ладно, посмотрим. Но как, черт подери, ему удалось выкинуть этот трюк с записью в автомобиле? Никак не пойму.

– Да понять-то как раз не сложно, зато надо быть настоящим специалистом, чтобы все это проделать. Он использовал свой мобильный телефон, предварительно получив у Поуля разрешение взять его с собой в выключенном виде. Правда, он вовсе не был выключен – этот деятель что-то там нахимичил, так что телефон только выглядел отключенным, а на самом деле все время поддерживал связь с одним из его домашних компьютеров, с которым он предварительно проделал те же манипуляции: при осмотре он выглядел нерабочим, хотя все время продолжал принимать сообщения. Последним этапом было оцифровать запись их беседы и организовать автоматическую рассылку на различные интернет-форумы. Не спрашивай меня, как именно ему это удалось, однако один из наших компьютерных гениев, присутствовавший при обыске, уверяет, что это не так уж трудно.

– Хм, нечего сказать, ловко придумано. Слушая это, начинаешь сомневаться в словах нашего Э. Мадсена, что его наивность вовсе не напускная.

Арне Педерсен по-мальчишески лукаво усмехнулся.

– А знаешь, что означает это «Э» – ну, я имею виду «Э. Мадсен»?

– Нет, да мне, в общем-то, все равно.

– «Эрнесто» – бедолагу зовут Эрнесто Мадсен. Мне Полина сказала, только не говори ей, что узнал от меня – я ей обещал не болтать об этом.

– А чего ж тогда болтаешь? Ладно, проехали. Суть в том, что Андреас Фалькенборг оказался гораздо более ловким и расчетливым типом, чем можно было бы предположить, исходя из его начального портрета. Или, если угодно, профиля. А теперь расскажи-ка мне об обыске, хотя, как я понимаю, ничего особенно интересного вы там не обнаружили.

– Ты прав. И хотя вообще-то обыск еще не окончен, но я очень сомневаюсь, что там удастся отыскать что-то полезное.

– Так что, действительно так-таки ничего не нашли?

– А о бюсте Моцарта ты слышал? Во время переезда он нацепил на статуэтку пластиковый пакет и таким образом заполучил на нем отпечатки пальцев Карла Хеннинга Томсена. Позже он воспользовался именно этим пакетом, когда душил дочь Карла Хеннинга. Мы, во всяком случае, убеждены, что именно так все и было.

– Что касается бюста и отпечатков пальцев, Арне, то это все не больше чем домыслы.

– Есть одна по-настоящему плохая новость. Мы связались с его интернет-провайдером, и тот сообщил, что у него есть та статья, что появилась в понедельник на сайте «Дагбладет» – та самая, где содержится интервью Жанет Видт. Так вот, при осмотре компьютера Фалькенборга выяснилось, что он также читал эту статью, а значит, видел и фотографию.

– Дьявол! Еще что-нибудь?

– Да вроде ничего такого. Мы нашли два ключа непонятно от чего, но один из них, вполне возможно, от банковской ячейки. Другой – довольно необычный, с каким-то особым номером. Кроме того, в прошлую пятницу он снял со своего счета большую сумму наличных – 80 000 крон, – которую мы так и не смогли отыскать.

– И насколько я понимаю, никаких следов маски.

– Никакой маски.

– Что по поводу микрофонов в квартире?

– Надо сказать, что в своем роде это – настоящие шедевры. Крохотные чертенята – не больше таблетки от головной боли, но при этом с передающим устройством и прочими наворотами: голосовое управление, суперчувствительность и т. д. Спрятать их можно где угодно. Наверняка те же самые, которые он использует, когда работает – то есть шпионит за людьми.

– По всей видимости, раз ты так считаешь. А что по поводу приемного устройства, или как там оно называется? Я имею в виду то, куда поступала запись беседы. – У себя дома он пользовался компьютером или, точнее, одним из шести своих компьютеров. Однако мы также нашли у него некую рекламную брошюру. Оказывается, эти мини-микрофоны могут поддерживать связь с крошечным устройством, работающим на батарейках, которое пересылает сигнал на мобильный телефон. Само устройство – не больше спичечного коробка, так что спрятать его также несложно. Между прочим, на четырех компьютерах имеются пароли, с которыми возятся сейчас наши специалисты. Один – тот, на котором фотография Жанет Видт – они уже взломали. Многое указывает на то, что он специалист – не только в области прослушки и разных там микрофонов, но его богатый репертуар распространяется также и на компьютеры.

– Ты хочешь этим сказать, что, возможно, в прочие его компьютеры нам так и не удастся проникнуть?

– Нет, это всего лишь вопрос времени, причем, вероятно, не больше двух-трех дней. Просто я хочу сказать, что он здорово разбирается еще и в компьютерах. Кстати, мы выяснили, каким образом ему удалось выкинуть этот трюк с проникновением в дом к свидетелю, который по ошибке дал ему устаревший электронный ключ. Помнишь его? – Конечно, помню. Ну, и как же?

– У него оставался доступ к компьютерам соответствующей фирмы по установке охранных систем – по-видимому, еще с тех пор как он работал у них консультантом. Продолжать, я думаю, не стоит?

– Мы их проинформировали?

– А как же, и они сразу сменили все пароли.

– Прекрасно, тогда можешь не продолжать. Как насчет склада – ведь должен же он где-то хранить все эти свои штуки, которыми торгует?

– Разумеется, но о нем нам, к сожалению, ничего не известно, кроме того, что он вполне может быть не особенно большим – какой-нибудь гараж или что-то в этом роде.

Конрад Симонсен с недовольной миной подвел итоги:

– Да, не очень-то много дал нам этот обыск. Еще что-нибудь сказать можешь?

– Только то, что нам никак не удается отыскать его машину, точнее, одну из них. У него их две – синий «мерседес Е210» 2001 года выпуска и белый «фольксваген-мультивэн» 2004 года, обе – с обычными белыми номерами. Так вот, где находится вторая – фургон с раздвижной дверью – нам неизвестно.

– Объяви ее в розыск.

– Уже сделано.

– Еще что-то?

– Ничегошеньки. Может, съездить к нему еще раз?

– Нет, я бы хотел, чтобы ты помог Поулю с установлением этой Лиз Суенсон.

– Той призрачной шведки, которая существует, по-видимому, лишь в фантазиях Андреаса Фалькенборга и Эрнесто Че Мадсена?

– Да, вот именно, той шведки. Как знать, может здесь нас и ждет тот самый прорыв, который нам сейчас так необходим.

– Но ведь она, если когда-то и существовала, давно уже гниет где-то в лесу в Швеции вместе с еще несколькими несчастными. Честно говоря, не вижу, где тут можно наблюдать какой-то там прорыв.

– Это вовсе не повод для дискуссии, и постарайся говорить о ней более уважительно.

– О’кей, успокойся, я отыщу Поуля. Кстати, как он реагирует на ситуацию? Я имею в виду эту шумиху, поднятую в прессе, и всю тому подобную чушь.

– Он выполняет свою работу.

– Прекрати делать вид, что тебе на него наплевать, я-то прекрасно знаю, что это не так. Ведь ты же отстаивал его там, наверху, у этой чертовой русалки. Кстати, ты в курсе, что сегодня вечером она намерена выступить с каким-то там заявлением?

Конрад Симонсен встал. К собственному удивлению, никакой усталости он больше не чувствовал, даже зуд в лодыжках прекратился; сейчас он бы с удовольствием выкурил сигаретку.

– Нет, на него мне не наплевать, однако расследование двойного убийства занимает меня куда больше тех вещей, на которые я не в силах повлиять. Да, разумеется, я отстаивал его, а ты как думал? И наконец, я не в курсе, что директор департамента полиции собирается выступить с заявлением. Кроме того, предвосхищая твой очередной вопрос, позволь сказать, что не имею ни малейшего представления о том, что именно она хочет сказать. А засим я иду к себе и еще раз прослушаю запись допроса Андреаса Фалькенборга. Что же касается вас, то постарайтесь в ближайшее время разродиться хоть одной хорошей новостью – в данный момент нам это просто необходимо.

Пробыть в одиночестве Конраду Симонсену удалось недолго: примерно минут через десять Арне Педерсен действительно принес ему не сказать чтобы особо хорошую, но все же новость. Арне протиснулся в кабинет шефа, увлекая за собой хмурого и молчаливого Поуля Троульсена. Снимая наушники, Конрад Симонсен жестом пригласил инспекторов присесть, что, в общем-то, было излишним, поскольку ни один из пришедших не собирался дожидаться приглашения.

– Что ж, быстро обернулись. Ну, так как, она действительно существует?

Покосившись на Поуля Троульсена и поняв по выражению его лица, что отвечать он не собирается, Арне Педерсен взял инициативу на себя:

– По поводу ее имени у нас по-прежнему нет никаких официальных данных – а мы уже трижды перелопатили все реестры. Даже Мальте, похоже, слегка притомился. – Однако?..

– Однако мы проверили подъезды домов на Вестерброгаде напротив Городского музея. С изрядной долей допуска это «напротив» можно истолковать как девять подъездов. Из них только в трех есть лифт, и лишь в одном в 1992 году проживал стоматолог. На сегодняшний день он, правда, практикует в Баллерупе, однако подтвердил, что, когда у него была своя клиника в Копенгагене, Андреас Фалькенборг действительно входил в число его пациентов, или как там еще зубные врачи называют своих клиентов.

– Надеюсь, это еще не все?

– Может быть. Итак, Вестерброгаде, 62 – тебе это ни о чем не говорит?

Конрад Симонсен широко улыбнулся – впервые за сегодняшний день.

– Сопливый Папаша? То есть Холодный Доктор?

Наконец и Поуль Троульсен решился заявить о своем присутствии:

– Точно. Он живет там на четвертом этаже – ну, да ты наверняка и сам это знаешь.

– Да уж, знаю. Вы с ним связывались?

– Нет, я подумал, ты сам захочешь туда отправиться. В данный момент он сидит дома.

– Он всегда сидит дома. И что же, он по-прежнему при делах?

– Еще бы. Он входит в число тех трех ключевых фигур, кого начальник Главного управления полиции спит и видит, как бы посадить. Однако с тех пор, как он побывал за решеткой в последний раз, прошло уже пятнадцать лет, так что, видимо, желание не всегда совпадает с возможностями. – К сожалению, ты прав. Ну, а что-то конкретное по той шведке у вас есть?

– Ничего, лишь догадки.

Конрад Симонсен ненадолго задумался, однако, по-видимому, решение было им принято с самого начала.

– О’кей, я переговорю с ним.

Арне Педерсен полюбопытствовал:

– Я, естественно, слышал о Холодном Докторе, но почему вы называете его еще и Сопливым Папашей?

Начальник и Поуль Троульсен переглянулись и дружно заулыбались. Конрад Симонсен сказал:

– Это раньше мы его так называли – сейчас это уже вышло из обихода. Виной всему его нос – он у него действительно огромный; кроме того, это прозвище его раздражало и это, честно говоря, к великому нашему сожалению, на протяжении многих лет было едва ли не единственным неудобством, которое мы в состоянии были ему причинить. Хотите, отправимся к нему вместе?

Оба инспектора отрицательно покачали головами. Поуль Троульсен заметил:

– Я лучше пойду домой. Журналисты весь телефон уже оборвали, да и у жены накопились вопросы. Мне необходимо сейчас побыть с семьей.

Он посмотрел на часы. До окончания рабочего дня оставалось еще много времени, даже несмотря на то, что для Поуля он начался, когда все прочие коллеги еще спали. Конрад Симонсен понял его колебания и сказал:

– Да уж, что и говорить, журналисты – народ пронырливый. Ладно, отправляйся домой, только дай слово, что завтра выйдешь на работу, что бы там ни случилось.

– Конечно, обещаю – раз уж я не уволен.

– Никто тебя не уволит, а вся эта история с журналистами, как показывает практика, рано или поздно закончится. Если хочешь, направляй их прямо ко мне.

– Что ты, и не подумаю.

– Ну, тогда не хнычь, и передавай привет жене.