Текст книги "Всё имеет свою цену"

– Либо ты это сделаешь, либо мне придется откусывать от тебя по кусочку, пока ты не поймешь, что я вовсе не шучу.

Ей пришлось еще раза четыре прибегать к укусам, пока Жанет не смирилась и не стала выполнять ее указания. По мере того как кусочки скальпа один за другим покидали голову Полины Берг, она ощущала на щеке струйку крови, стекающую ей на шею. Боль, которая поначалу казалась ей невыносимой, внезапно как-то разом притупилась. Постепенно ей вообще стало мерещиться, что все происходящее ее как будто не касается. Жанет Видт отчаянно рыдала, но тем не менее покорно выполняла все ее указания. Наконец по прошествии довольно долгого времени она, всхлипывая, выдавила из себя:

– Все, у тебя их больше не осталось, я не могу нашарить ни единого волоса. Теперь ты не будешь больше меня кусать?

Полина Берг ей не ответила. Ощущая, что с левой стороны волосы все еще щекочут ей щеку, она запрокинула голову и, наклонившись теперь уже в другую сторону, стала тереться остатками прически о грубую, шероховатую стену бункера. Поскольку это причиняло ей едва ли не бóльшие страдания, чем прежде, вскоре она начала стонать от боли. Тем не менее она, не останавливаясь, все продолжала, продолжала и продолжала…

Глава 53

Лишь под конец ночи со вторника на среду Конраду Симонсену удалось наконец выкроить в своем графике пару часов на беспокойный сон. Он расположился в кресле прямо в своем кабинете. Сняв туфли и взгромоздив ноги на стол, он – для достижения большего комфорта и, в общем-то, скорее, по привычке – укрылся пиджаком на манер одеяла и захрапел. В пять утра его разбудил телефон. Один из инспекторов докладывал, что обнаружил свидетеля, допросить которого стоило бы Симонсену лично. Голос у инспектора был серьезный и усталый. Конрад Симонсен знал его как опытного сотрудника, который никогда не стал бы тревожить начальство понапрасну, тем более в столь неурочное время. Без тени недовольства он сразу же дал свое согласие на допрос, после чего уснул снова. Вскоре, однако, в дверь кабинета постучали; на пороге стоял тот самый инспектор в сопровождении женщины лет двадцати с небольшим.

Конрад Симонсен постарался как можно скорее прийти в себя. Заскочив на пять минут в туалет, он плеснул себе в лицо пригоршню холодной воды, которая как рукой сняла накопившуюся усталость. Возвращаясь в собственный кабинет, он уже чувствовал себя во всеоружии. Инспектор представил ему женщину:

– Это Юли Дениссен из Фредериксверка, она утверждает, что видела Андреаса Фалькенборга в понедельник вечером. Кроме того, у нее есть важная информация относительно его автомобиля.

Положив тонкую папку для рапортов на край стола, инспектор застыл в ожидании. Конрад Симонсен полистал папку и констатировал, что свидетельницу допрашивали уже дважды, причем оба раза в течение этой ночи. Он посмотрел на женщину:

– Не против обождать минутку снаружи?

Ему пришлось повторить это дважды, прежде чем она наконец поняла и покинула кабинет. Свою красивую пеструю сумку она тем не менее оставила. Главный инспектор отметил про себя, что походка у нее какая-то странная: создавалось такое чувство, что ее ноги и верхняя часть туловища движутся независимо друг от друга. Выйдя за дверь, женщина тщательно прикрыла ее за собой.

Как только они остались одни, инспектор спросил:

– Хочешь получить от меня резюме? Я понимаю, что ты зверски устал.

– Нет, я хочу знать, можно ли ей доверять. Точнее говоря, могу я исходить из того, что вы тщательно все проверили?

– Так тщательно, как только могли это сделать за ночь. Нет никаких оснований полагать, что она… того – в смысле психики.

– Ну, а сам-то ты что думаешь?

Ответ прозвучал уверенно:

– Она такая же нормальная, как ты и я. В противном случае я никогда бы тебя не потревожил.

Пробурчав что-то невнятное, Конрад Симонсен отослал инспектора и снова пригласил в кабинет женщину. Они уселись за стол друг напротив друга. В очередной раз полистав бумаги, главный инспектор констатировал:

– Итак, тебе 24 года, ты разведена, учишься в техническом училище во Фредериксверке и живешь с ребенком, которому сейчас два года.

Женщина утвердительно кивнула и, с трудом подавив зевок, смущенно улыбнулась в качестве извинения. Улыбка у нее была такой милой и заразительной, что Конрад Симонсен не удержался и улыбнулся в ответ.

– Расскажи мне немного о своей дочери.

Если вопрос этот и застал свидетельницу врасплох, то, по крайней мере, виду она не подала. Не тратя времени на раздумья, она тут же поспешила исполнить желание собеседника, как будто рассказывать о своем ребенке в половине шестого утра начальнику отдела полиции, занимающемуся расследованием самого громкого за последние годы уголовного дела в стране, было самым что ни на есть естественным. По мере ее рассказа главный инспектор внимательно разглядывал женщину, что, по-видимому, нисколько ее не смущало. Стройная, чуть ниже среднего роста с темными, средней длины волосами и высокими, немного пухлыми скулами, она, несомненно, была по-своему красива. Вся она излучала мощный заряд обаяния, однако наибольшее впечатление производили ее глаза. Карие и веселые, они с самого начала доверчиво встретились с глазами главного инспектора, который на протяжении всей беседы так и не заметил в них ни тени таких чувств, как подобострастие или, наоборот, превосходство. По мере ее рассказа Конрад Симонсен к собственному удивлению отметил, что ему нравится ее голос, и он не сразу решился прервать рассказчицу даже после того, как полностью убедился в отсутствии у нее какой-либо тщательно скрываемой патологии. В конце концов он все же вынужден был ее перебить:

– Стало быть, ты считаешь, что видела Андреаса Фалькенборга в понедельник вечером в пригородном поезде, следовавшем во Фредериксверк?

– Да, мне так кажется. А также я видела его в электричке, идущей до Хиллерёда. Он вошел на станции «Нёррепорт».

– Рассказывай.

– С чего мне начать?

– Ты оказалась в Копенгагене. Что ты там делала?

– Я провела два дня в Лондоне и возвращалась из аэропорта…

Ответы ее были точны и в меру подробны, указанное время полностью соответствовало времени, когда Андреасу Фалькенборгу удалось оторваться от своих преследователей; кроме того, она смогла описать даже детали его одежды. На станции «Хиллерёд» оба они сделали пересадку и попали в один поезд, причем случайно сели так, что она постоянно видела отражение его лица в оконном стекле. Через четыре остановки после Хиллерёда, в Гримструпе, они с Андреасом Фалькенборгом – единственные из всего поезда – сошли на перрон, и он сразу же проследовал на парковку рядом со станцией, где стоял его автомобиль. Женщина видела, как он отъехал.

– Можешь описать его машину?

– Конечно, это был красный «фольксваген-мультивэн».

– Ты так уверенно это говоришь. Разбираешься в машинах?

– Мой отец – автомеханик. Я, можно сказать, выросла в мире автомобилей.

– Догадываешься, почему ты сейчас здесь?

Она чуть смущенно, будто извиняясь, кивнула.

– Потому что автомобиль этот был красного цвета.

Теперь уже главный инспектор кивнул. Обратившись к бумагам, он выудил из них фотокопию рисунка и положил перед ней.

– Когда вы ехали в поезде во Фредериксверк, ты нарисовала портрет Андреаса Фалькенборга. Зачем?

– Я часто рисую портреты разных людей в поездах. Такая уж привычка. Иногда их внешность кажется мне интересной, иногда – просто, чтобы убить время.

– А зачем ты ездила в Лондон?

– Чтобы зарисовать античную стену.

– Звучит как-то странно.

– Я хочу стать архитектором.

– Где была твоя дочь, пока ты находилась в Англии?

– У своего отца.

– Какой оттенок красного был у машины Андреаса Фалькенборга?

– Не особо светлый. Цвета вообще трудно описывать словами. Ну, скажем, как поле национального флага [60]60
  Даннеброг – национальный флаг Дании – представляет собой белый крест на ярко-красном поле.


[Закрыть]. – А других ты во время этой поездки рисовала?

Стремясь сбить ее, главный инспектор перескакивал с одной темы на другую, то задавал новые вопросы, то возвращался к старым, однако все ответы ее были ясными и четкими. Кроме последнего:

– Ты живешь во Фредериксверке. Почему же ты сошла в Гримструпе?

– Это не имеет значения, кроме того, я обещала никому об этом не рассказывать.

Она сделала ударение на слове «обещала», как будто давая понять, что не хотела бы больше обсуждать данную тему.

– Кому ты это обещала?

– Одному знакомому.

– Кто-нибудь, кроме тебя, видел его машину?

– Не так хорошо, как я.

– Кто?

– Один знакомый.

Конрад Симонсен вздохнул и, стараясь сохранять спокойствие, принялся объяснять:

– Вчера вечером ты звонила нам четыре раза. Затем, уже ночью, ты по собственной инициативе явилась сюда, в префектуру полиции, и настояла на том, чтобы с тебя сняли показания. Поскольку это уже третий твой допрос, то ты должна прекрасно понимать, что к твоим словам мы относимся крайне серьезно. Однако я не имею права на ошибку, ибо в данный момент жизнь двух женщин находится – и это в лучшем случае – в смертельной опасности. Так что здесь попросту не может быть места никаким секретам, что бы ты там кому ни обещала. Кроме того, я не понимаю, почему ты обратилась к нам почти целые сутки спустя после этой своей поездки. Мне бы очень хотелось получить от тебя объяснения по данному поводу.

Немного подумав, Юли Дениссен приняла, очевидно, неверное решение и сказала:

– Я ручаюсь, что машина была красной – можешь мне поверить. Все остальное тут вовсе ни при чем.

Выругавшись про себя последними словами, Конрад Симонсен попытался решить, стоит ли ему и дальше тратить свое время, пытаясь взывать к здравому смыслу свидетельницы, и в конце концов решил не расходовать на это силы. Некоторое время он молча смотрел на нее в упор, однако в итоге она лишь решительно покачала головой. Тогда главный инспектор позвонил Поулю Троульсену, чувствуя себя при этом последним негодяем: эта женщина, несомненно, заслуживала куда лучшей участи.

После того как ее увели, Конрад Симонсен никак не мог заставить себя не думать о ней и испытал истинное облегчение, когда добрый час спустя Поуль Троульсен вернулся вместе с ней к нему в кабинет и усадил ее на прежнее место, попутно поясняя:

– На станции «Гримструп» она встретилась со своим любовником, и они вместе отправились в его загородный дом в Ассербо. У него есть жена и дети, и, по словам Юли, он старается весьма строго разграничивать свои встречи на стороне и повседневную жизнь. К примеру, он не захотел встретиться с ней Хиллерёде из опасений, что кто-нибудь там может его узнать. Оба они видели машину Андреаса Фалькенборга, правда, он – мельком, однако к нам он так и не обратился, хотя и обещал это своей… обещал это Юли.

Он кивнул в сторону женщины, которая сидела теперь понуро, бессильно свесив голову на грудь, и продолжал:

– Поскольку в средствах массовой информации продолжали фигурировать сведения относительно белого фургона, она решила сама взяться за дело и… ну, остальное тебе известно. Кстати, этот ее знакомый – вроде бы один из наших. То есть опять же, по словам Юли.

Конрад Симонсен почувствовал, что закипает, и даже сделал попытки сдерживать праведный гнев. Под сводами кабинета зазвучали грозные раскаты баса его хозяина:

– Ради его же блага надеюсь, что она ошибается. О ком мы говорим?

Поуль Троульсен назвал имя, и Конрад Симонсен моментально его вспомнил: это был человек средних лет, крепкий профессионал, им не раз приходилось работать вместе.

– Заместитель начальника местной полиции? – с изумлением спросил главный инспектор.

– Да, если верить Юли. Сам он отрицает, что имеет хоть какое-то отношение к ней. Я только что с ним беседовал и, помимо того, что он на меня изрядно обиделся, слова его прозвучали отнюдь не двусмысленно. Он никогда ее не видел, она никогда не бывала в его загородном доме, он никогда не встречал ее ни на какой железнодорожной станции – то есть, как сам видишь, сплошные «никогда». Я поручил покопаться в сети и добыть мне все сведения об этой парочке. Информация, разумеется, будет неофициальной, но на иное у нас просто нет времени. И пройдет не меньше часа, прежде чем мы их получим.

Юли Дениссен перебила его:

– Он так и сказал, что меня не знает?

Вопрос был обращен к Конраду Симонсену.

– Да, и теперь я, признаться, здорово сомневаюсь во всей рассказанной тобой истории. Тебе придется побыть здесь еще некоторое время до тех пор, пока я не разберусь, кто из вас двоих говорит правду.

Глаза женщины увлажнились, однако, быстро моргнув несколько раз, она подавила слезы, крепко сжала зубы и через пару секунд вновь овладела собой. Порывшись в своей сумке, она достала мобильный телефон и, нажимая клавиши, сказала:

– У меня тут есть кое-какие снимки. Подождите минутку – мобильник у меня барахлит, живет, так сказать, своей собственной жизнью, а на новый денег нет.

Мужчины подождали, пока она не справится со своенравным телефоном. Через некоторое время это ей все же удалось. Демонстрируя снимки, она поясняла:

– Первые сделаны в его загородном доме, остальные – у меня.

Некоторое время оба полицейских хранили молчание, как будто истина доходила до них по капле. Наконец Конрад Симонсен сквозь стиснутые зубы процедил:

– Доставь этого гада ползучего сюда, Поуль. По дороге доведи до его сведения, что написанное им заявление с просьбой об отставке должно поступить в министерство юстиции не позднее сегодняшнего дня. И если только он посмеет что-то там возражать… Ну, да не мне тебя учить. Но прежде всего, добейся от него, чтобы он подтвердил информацию по поводу цвета машины Андреаса Фалькенборга, и как только он это сделает, позвони и поручи внести изменения в ориентировку. Позаботься о том, чтобы в первую очередь новые сведения передали нашим экипажам и таксистам.

Поуль Троульсен устало отозвался:

– Это совпадает с теми пятью заявлениями, когда свидетели утверждали, что видели Андреаса Фалькенборга рядом с красной машиной. Но были, конечно, и те, кто утверждал, что машина была желтой или же…

Ему так и не удалось окончить фразу. Юли Дениссен жалобно попросила:

– Может, не стоит его наказывать? Ему сейчас и так тяжело. А вчера я еще вдобавок сказала, что не желаю его больше видеть.

Она сказала это так, будто искренне считала, что их разрыв будет ему достаточным наказанием. Из уголков ее глаз по переносице поползли две слезинки. Не обращая на нее внимания, Поуль Троульсен резко повернулся и вышел. Конраду Симонсену было жаль эту женщину. Ясно было, что она пребывает в заблуждении, считая наш мир хорошим и добрым, и, по-видимому, ей приходится регулярно расплачиваться за это свое прекраснодушие. Главный инспектор мягко положил ей на плечо руку, которую она тут же с благодарностью пожала.

– Сотни полицейских с большим удовольствием переломают ему кости, стоит им только узнать обо всем, так что о продолжении работы у нас не может быть и речи.

– Но вы ведь можете никому ничего не рассказывать.

Так и не дождавшись от него ответа, женщина негромко всхлипнула, затем еще раз.

– Я распоряжусь, чтобы тебя отвезли домой.

Конрад Симонсен несколько раз ласково и бережно провел ладонью по ее волосам и подумал, что в жизни некоторые встречи, к сожалению, происходят слишком уж поздно. На этом они и распрощались.

Глава 54

Яркий свет, вспыхнувший без всякого предупреждения, полностью ослепил обеих женщин, поэтому о присутствии Андреаса Фалькенборга они узнали лишь по жалобному воплю, который он издал, не успев еще даже толком войти внутрь. Когда зрение мало-помалу начало возвращаться к ним, они увидели, что он нелепо скачет перед ними, отчаянно жестикулируя при этом руками и ногами как впавший в настоящий транс взрослый ребенок. Время от времени он выкрикивал злобные ругательства и упреки в адрес настолько изуродовавшей саму себя Полины Берг.

– Что ты наделала? Тебе не следовало учинять над собой такое! Ты что, ничего не соображаешь, мерзкая, глупая гусыня?!

Маска его съехала набок, но он даже не пытался вернуть ее на место. Поначалу Полина Берг ничего не отвечала – она с превеликим трудом вырвалась из объятий беспокойного забытья, и жестокая боль от вырванных с корнями волос нахлынула на нее с новой силой. Кроме этого, говорить ей мешали искусанные в кровь распухшие губы. – Сейчас я так двину тебя током, что у тебя выпадут остатки твоих гнусных волос! Да-да, именно это ты и заслужила, безмозглая тварь!

Услышав упоминание об электрической дубинке, Жанет Видт нервно дернулась и начала исступленно бормотать:

– Это все она сама, сама! Я говорила ей, чтобы она не смела, но она меня укусила, и я не могла ничего поделать. Но я – я сделаю все, что он скажет…

Андреас Фалькенборг поправил маску и на мгновение застыл, остановив взгляд на Жанет Видт, которая тем временем продолжала твердить ему о своей невиновности. Затем он громко скомандовал:

– Пусть она сейчас же умолкнет!

Жанет Видт мгновенно замолчала. Между тем Полина Берг уже полностью пришла в себя:

– Ты можешь сколько тебе угодно мучить меня, Андреас, но от твоей дурацкой электрической дубинки волосы у меня снова не вырастут. Может, тебе стоит подумать о том, чтобы, пока еще есть на это шанс, сбежать куда-нибудь подальше отсюда? Подумай сам, ведь тысячи людей в районе Копенгагена ищут теперь тебя, и задержание твое – всего лишь вопрос времени. А у полиции в таких случаях есть одно неписаное правило; о нем ты, конечно же, ничего не знаешь, однако вскоре будешь иметь прекрасную возможность испытать его на собственной шкуре.

Поначалу он проигнорировал заброшенную ею наживку, однако немного погодя все же спросил:

– Что это еще за правило?

– Тому, кто подвергает пыткам полицейского, сразу же по задержании его коллеги платят сполна той же самой монетой. А задержат тебя совсем скоро, тут уж ты мне поверь.

– Ты лжешь!

– Посмотрим. Если тебе так нравится, продолжай убеждать себя в этом, мне все равно. Можешь даже опять притащить сюда свою идиотскую дубинку, меня это ничуть не пугает. Только имей в виду: то, что ты сделаешь со мной, и вполовину не сравнится с мучениями, которые ожидают тебя после твоей поимки. Скажи-ка мне честно, крошка Андреас, ведь у тебя же и так уже не встает? Или все же встает? Да нет, ты же импотент, верно? Оказывается, и в этом тебе далеко до твоего отца, жалкий маленький неудачник!

– Сейчас же закрой свой мерзкий рот!

– А вот и не закрою! Ну, что ж ты не бежишь за своей дубинкой? Признайся, ведь без нее тебе никак не обойтись, без нее ты – просто ничто!

– Ты не должна так разговаривать. Все полицейские должны быть вежливы.

– Да когда же ты уже прекратишь свои ребячьи глупости, Андреас?! Давай-ка лучше сбегай за своей дубинкой, и мы покончим с этим раз и навсегда. Потому что, должна тебе сказать, вне зависимости от того, изобьешь ты меня ею или нет, когда нас всех наконец найдут, я все равно скажу, что ты это сделал. Клянусь, что скажу это и в том случае, если ты хоть пальцем тронешь Жанет. Ты даже не представляешь себе, с каким удовольствием я буду наблюдать, как ты корчишься от боли, когда трое моих коллег будут тебя держать, а четвертый в это время разрядит всю батарею прямо в твой гнусный лоб!

Андреас Фалькенборг жалобно заныл:

– Нет, это неправильно, ты не можешь так поступить.

– Что ж, тогда изо всех сил постарайся поскорее смыться, пока у тебя еще есть на это время. Ведь если ты останешься здесь, в лесу, у тебя не будет ни единого шанса. Они уже вчера начали прочесывать все бункеры – это ведь часть обычной процедуры при всех случаях похищения людей, – так что совсем скоро они наверняка будут здесь. Тик-так, тик-так, Андреас – слышишь, как утекает драгоценное время?

Уловив, что роли кардинальным образом изменились, Жанет Видт поддержала сильную сторону:

– Ага, свинья, теперь-то ты сполна глотнешь своего собственного лекарства! А если надумаешь меня убить, гарантирую: рано или поздно мой парень придет и вырвет тебе глаза.

– Пускай она замолчит.

– Сам заткнись, жалкий психопат.

Повернувшись на каблуках, он торопливо выскочил наружу, так и не закрыв за собой дверь.

Стоило ему уйти, как Жанет Видт снова объял ужас:

– О, нет! Только бы он не принес дубинку, я этого больше не вынесу!

Полина Берг сердито шикнула на нее; некоторое время обе прислушивались. Наконец Жанет Видт сказала:

– Как думаешь, он сбежал?

– Хотелось бы в это верить, но звука отъезжающей машины я не слышала.

Они выждали еще несколько минут, и, видя, что ничего не происходит, Жанет снова нарушила молчание:

– Теперь они придут и найдут нас?

– Да.

– Ты ведь сказала, что они уже начали прочесывать бункеры. Что это стандартная процедура.

– Да, разумеется.

– И сколько их всего?

– Не знаю.

– Так ты врала? Все это была ложь?!

– Ты держалась очень мужественно, Жанет. Твоя смелость спасла тебе жизнь.

Однако отвлекающий маневр не удался, Жанет Видт во что бы то ни стало хотелось знать правду.

– Так это была ложь или нет?

Ответ Полины Берг прозвучал жестко и зло:

– Да, ложь. Та ложь, благодаря которой ты сидишь здесь, а не валяешься в яме, которую он засыпает землей и осколками цемента. Ну что, теперь довольна?

Внезапно все помещение потряс торжествующий рев Андреаса Фалькенборга. Фигура его возникла в дверном проеме, маска на лице отсутствовала.

– Я знал это, я знал, что ты все время меня обманываешь, грязная плутовка!

Затем он снова ненадолго исчез, чтобы через мгновение появиться опять, на этот раз уже в маске и в массивных наушниках. В одной руке он сжимал дубинку, в другой у него было два лоскута материи, а через руку была переброшена полоска скотча. Вообще-то вид у него был достаточно комичный, однако ни одна из девушек не засмеялась. Подойдя к Жанет Видт, он крикнул:

– Пусть она откроет рот.

Девушка моментально подчинилась; он затолкал ей в рот скомканную тряпку и поверх залепил его скотчем. Затем настала очередь Полины Берг. Она упрямо стиснула зубы, тогда ее мучитель поднял свою дубинку и молча поднес ее к шее Полины. Понимая, что так или иначе он все равно добьется желаемого результата, она почла за лучшее самой открыть рот.

Андреас Фалькенборг снял с себя маску и наушники и положил то и другое на пол. В течение почти всего следующего часа Полина вынуждена была бессильно наблюдать за его работой. Время от времени он покидал помещение и, возвращаясь, приносил все новые и новые материалы, инструменты и прочие необходимые ему предметы: большой пластмассовый таз, две канистры воды, восемь мешков сухой бетонной смеси, инструменты каменщика и длинную затирочную доску. Время от времени он заговаривал с ней исключительно для того, чтобы ее позлить: то высказывался на самые обычные нейтральные темы, то отпускал безразличные замечания, а порой злобно выплевывал в ее адрес ругательства и неясные угрозы.

– Раньше приходилось самим месить бетон. Вообще-то не так уж сложно запомнить: один, два, три – одна часть цемента, две части песка, три части гравия или щебенки. Вот только теперь этого никто не хочет делать. Сегодня все стремятся купить все готовое, пригодное к немедленному употреблению.

Принеся откуда-то маленький раскладной столик, он установил его возле вырытой могилы, бережно поднял с пола свою маску и водрузил на стол. Затем снова вышел и сейчас же вернулся с ножницами, помадой, рулоном скотча и пластиковым пакетом.

– Что ж, поскольку бетону все равно нужно время, чтобы настояться, то мы с вами вполне можем уже начать. А когда ты будешь гнить на этом стуле в полном одиночестве, то посмотрим, сколько народу станет тебя искать. Да-да, плачь, рыдай, сколько твоей душеньке угодно, ну а я, как ты и хотела, потом уйду. Так что, шлюха, не обессудь – сама напросилась.