Текст книги "Всё имеет свою цену"

– Крайне малая.

– Насколько малая?

Конрад Симонсен ощутил, что щекам становится жарко от внезапно прилившей к ним крови. Эрнесто Мадсен ответил чуть сконфуженно:

– Не знаю, просто малая и все.

Конрад Симонсен понял, что пришла пора вмешаться. Завуалированное заявление Хельмера Хаммера вовсе не повлияло на актуальность планов главного инспектора привлечь к работе по ведению наблюдения людей из ПСК. Наоборот, ему неожиданно вроде бы даже удалось обзавестись союзником в лице самого начальника данного ведомства. Было очевидно, что шеф ПСК прекрасно понял суть сказанного заведующим отделом администрации премьер-министра. В отличие от остальных, не считая Графини, самого главного инспектора и Бертиля Хампель-Коха. Конрад Симонсен обратился к нему:

– Для выслеживания Андреаса Фалькенборга мне понадобится изрядное количество твоих людей – в отличие от моих, они прекрасно этому обучены.

И чудо действительно произошло: шеф ПСК воспринял его слова вполне положительно:

– Замечательно, не возражаю, но отдавать им команды буду я.

– Да, предварительно посоветовавшись со мной. Если расследованием руководят двое, то это уже не расследование, а бардак.

Директор департамента полиции горячо поддержала Конрада Симонсена, пустившись в пространные рассуждения по поводу неясности в приоритетах исполнения приказов начальства. По ее мнению, это являлось едва ли не худшим из всех зол, сравнимых разве что с чумой и маргинальным налогом… Наконец, шеф ПСК прервал ее, угрюмо буркнув:

– Ладно уж, пару дней я вполне могу пожить под началом Симона, ну, то есть Конрада Симонсена…

Теперь, когда все неясные вопросы были окончательно решены, заключительное слово было за начальником Главного управления полиции. Слегка помедлив, он начал:

– Да, так вот, значит, вполне возможно, мы могли бы рассмотреть…

Закончить данную глубокую мысль ему помешал заведующий отделом министерства юстиции:

– Это отнюдь не лучшее решение, и мое непосредственное начальство выступает категорически против него. Вся эта история – еще отнюдь не повод для того, чтобы из-за нее ослаблять службу, отвечающую за внутреннюю безопасность страны.

Секретарь министра юстиции с изрядной долей цинизма в тон ему прибавила:

– Речь-то ведь в данном случае идет всего лишь о каких-то там двух женщинах.

Высказывая этот аргумент, она энергично кивнула, и ее огромные клипсы закачались в такт произнесенным словам. В ответ Конрад Симонсен с ледяным спокойствием сказал:

– Попробуй повторить – и сразу же схлопочешь по физиономии. Можешь не сомневаться, это вовсе не пустая угроза.

Заведующий отделом министерства юстиции от неожиданности отпрянул от стола, начальник Главного управления полиции, отчаянно нервничая, попытался сгладить инцидент и перенести принятие окончательного решения на завтра. Эрнесто Мадсен, шеф ПСК и прокурор Копенгагена не сочли нужным прятать язвительные улыбки, а секретарша министра юстиции принялась с остервенением рыться в сумочке, пока не отыскала в ней свой ингалятор.

Наступившую паузу прервал Хельмер Хаммер. Глядя в упор на заведующего отделом, он сказал:

– Я, напротив, считаю, что это – лучшее решение. А если твоя непосредственная начальница с ним не согласна, она в курсе, куда обратиться.

После этого он посмотрел на начальника Главного управления полиции, который, запинаясь, пробормотал:

– Ну, что же, по-видимому, э-э-э… так мы и порешим…

Бертиль Хампель-Кох сделал заключительную запись в протоколе, и на этом совещание окончилось. Графиня же подумала о том, какая пропасть разделяет прежнего приятного босоногого собеседника из Ботанического сада и всемогущего чиновника-бюрократа, с которым ей довелось встретиться сегодня.

Оставалось рассмотреть лишь два незначительных вопроса, на решение одного из которых, правда, пришлось потратить довольно много времени. На протяжении добрых десяти минут начальник Главного управления полиции сетовал на тему переработок и своих скудных финансовых возможностей, при этом ни словом не упомянув о сотнях полицейских по всей стране, которые вполне добровольно и бесплатно предложили свою помощь, прослышав о попавшей в беду коллеге. Как ни противно было Конраду Симонсену слушать это, он все же сдержался и промолчал. Тем большее ликование вызвали у него слова Хельмера Хаммера, которому в конце концов тоже, по-видимому, надоело это нытье:

– Насколько я понимаю, соответствующая записка министру уже направлена?

– Нет, пока что я еще не успел…

– Хорошо, в таком случае будем ждать ее, хотя, впрочем, на мой взгляд, это дело терпит.

В самом конце совещания Конрад Симонсен, не тратя лишних слов, сказал:

– Я хочу, чтобы, если инспектору Полине Берг посчастливится выпутаться из этой передряги, мы не стали наказывать ее за допрос, самовольно учиненный ею Андреасу Фалькенборгу. То же должно распространяться и на того тупицу-полицейского, которого она привлекла к допросу. И она, и он, по моему мнению, уже и так достаточно пострадали из-за этого, хотя, конечно, меры их наказаний несопоставимы.

Чуть погодя все разошлись, демонстрируя при этом удивительное единство мнений.

Глава 51

Когда Конрад Симонсен покидал здание министерства юстиции, оказалось, что возле выхода его поджидает шеф ПСК. Он негромко сказал:

– Нам необходимо переговорить. Прямо сейчас!

Разумеется, Конрад Симонсен был согласен – откровенно говоря, он этого ожидал. Больше того, надеялся на это.

– Мы могли бы пройтись до ШК и побеседовать по дороге.

Шеф ПСК что-то прикинул и покачал головой.

– Не подходит. «Агнету и водяного» [56]56
  «Агнета и водяной» – подводная скульптура по мотивам сюжета датской народной сказки, установленная под поверхностью одного из каналов Копенгагена вблизи площади Хойброплас в 1992 году.


[Закрыть] знаешь?

– Если ты имеешь в виду скульптуру в Слотсхольменском канале, то да.

– Встречаемся там через десять минут. У меня поблизости есть одно местечко, где нам никто не помешает.

Конрад Симонсен по привычке посмотрел было на часы, однако шеф ПСК уже повернулся к нему спиной, тем самым проигнорировав намек на недостаток времени, и зашагал прочь.

Четверть часа спустя Конрад Симонсен и Графиня поджидали его на мосту Хойбро. Графиня, облокотившись о перила, разглядывала знаменитое творение Сусте Боннин, а главный инспектор, явно удрученный стремительно тающим временем, нервно выглядывал шефа ПСК. Появившись наконец, он никак не стал комментировать присутствие Графини – просто махнул рукой и в темпе повел их за собой через улицу. Отметив про себя, с какой силой он впечатывает каблуки в асфальт, Конрад Симонсен решил, что, по всей видимости, эта привычка осталась у шефа ПСК еще с армейских времен. Главный инспектор изо всех сил старался не отставать, искренне надеясь, что путь их окажется не особо длинным. Следуя за шефом ПСК, они пересекли площадь Хойброплас и вошли в подворотню, расположенную прямо напротив конной статуи епископа Абсалона [57]57
  Епископ Абсалон – основатель Копенгагена. Конная статуя работы скульптора Вильхельма Биссена установлена в 1901 году.


[Закрыть]. Пройдя по небольшому двору, образованному старыми зданиями пакгаузов, ныне отремонтированными и переделанными под шикарные квартиры, они приблизились к неприметной двери, которую их провожатый отпер с помощью электронного ключа и цифровой комбинации. Включив свет, он пригласил их пройти внутрь и присесть. Все помещение оказалось забито разного рода картинами и литографиями, стопки которых стояли вдоль стен, лежали на огромном, занимавшем едва ли не все пространство комнаты, столе, а то и прямо на полу. Графиня подумала, что, скорее всего, это склад какой-то художественной галереи. Все еще толком не отдышавшись, Конрад Симонсен сказал:

– Не сомневаюсь, что дело это важное, однако мне просто необходимо как можно скорее вернуться в ШК. Да, кстати, большое спасибо за поддержку на совещании.

Шеф ПСК усмехнулся. Видеть такое случалось немногим. О нелюдимости и замкнутости этого сурового человека ходило множество легенд.

– Не за что. Насколько я понимаю, вы уяснили себе, какого именно рода является полученное нами разрешение? Разумеется, если все это потребуется и окажется необходимым.

– Да, конечно. Нам все предельно ясно.

Шеф ПСК посмотрел на Графиню, которая медленно продолжала, тщательно подбирая слова:

– Хельмер Хаммер предоставил нам карт-бланш разрезать Андреаса Фалькенборга на мелкие кусочки, чтобы заставить его рассказать, где он прячет свои жертвы. Лишь бы никто об этом ничего не узнал. Неделю назад Хаммер поведал нам всю историю с письмом Нильса Свенингсена относительно размещения атомного оружия – о том, каким образом высокопоставленному чиновнику удалось дать разрешение, напрямую так и не заявив об этом. Поэтому, да – мы превосходно поняли, что если все это удастся сохранить в тайне, то мы можем в буквальном смысле распять этого Фалькенборга.

– Вот именно, и вы, надо полагать, сообразили, что именно ради этого и было созвано данное совещание? Все приглашенные на него идиоты были обычной декорацией, необходимой для того, чтобы прикрыть самого Хельмера Хаммера и администрацию премьера, если что-то пойдет не так. Разумеется, Бертиль Хампель-Кох в их число не входит. Кстати, создалось такое впечатление, что наш любезный заведующий административным отделом в каком-то смысле вам чем-то обязан, хотя, конечно, меня это нисколько не касается. Так вот, на сегодняшний день вопрос заключается в том, намерены ли мы воспользоваться… скажем, появившимися у нас новыми инструментами…если дело того потребует?

Конрад Симонсен ожидал этого вопроса и потому ни секунды не медлил с ответом:

– Если другого выхода не будет, то однозначно – да.

Мужчины, не сговариваясь, посмотрели на Графиню. Обращаясь к шефу ПСК, она поинтересовалась:

– Сначала скажи, а какое, собственно, отношение ты к этому имеешь? Тебя что, заранее поставили в известность обо всем?

– Естественно, нет. И отношение я к этому имею в той же мере, что и все – меня пригласили на заседание, и я реагировал именно так, как от меня и ждали. Скажи-ка лучше, что ты обо всем этом думаешь. Тоже готова пойти на крайние меры, если все прочие способы будут исчерпаны?

Графиня спокойно выдержала его пристальный взгляд.

– Поверь, без малейшего колебания – коль скоро это поможет спасти жизнь Полины и Жанет Видт. И ни при каких обстоятельствах, если речь пойдет о чем-то вроде возмездия или же наказания преступника.

Шеф ПСК хлопнул в ладоши.

– Стало быть – решено. Остается лишь определиться с тем, каким образом и когда. Для начала обсудим последнее. Я могу развернуть своих людей в течение двух часов, и как только он будет обнаружен, его сразу же возьмут в железное кольцо. Я, кстати, абсолютно не понимаю, почему это до сих пор не сделано. Вы знаете, как он выглядит, вам известен его автомобиль, он повсеместно объявлен в розыск, и тем не менее он уже больше суток спокойно разгуливает себе на свободе, да еще при этом, по всей видимости, под самым вашим носом – в столичном регионе. Скажите на милость, как такое может быть?

Вопрос был явно адресован Конраду Симонсену и заставил его досадливо поморщиться. Как бы там ни было, но он предпочел ответить честно:

– Я не знаю, и, честно говоря, нас это тоже немало удивляет. К сожалению, внешность у него, как говорится, самая заурядная. Но как бы там ни было, он обязан быть найден уже сегодня. Нам тут пришло в голову, что он мог сменить машину или, быть может, вовсе начать пользоваться общественным транспортом. Хоть наш психолог и убежден в обратном.

– Имейте в виду, что если он так и не будет найден в самое ближайшее время, то потом все это может утратить значение – если, конечно, уже не поздно.

Графиня рассердилась:

– Неужели ты считаешь, что мы этого сами не понимаем?

– Да, разумеется, прошу меня извинить. Давайте будем рассчитывать на то, что до завтра вы его обнаружите, и я смогу раскинуть свои сети…

Он посмотрел на Конрада Симонсена.

– …Ибо лично я исхожу из того, что именно так мы и будем действовать. Ведь ты же не собираешься его арестовывать?

– Конечно, нет. Он наверняка попросту откажется с нами разговаривать и тем самым поставит нам шах и мат. В особенности это стало очевидным после сегодняшнего совещания, на котором мое начальство столь ожесточенно отстаивало неукоснительное соблюдение принципов законности.

– О’кей, мне тоже так кажется. И это заставляет нас перейти к самому сложному: каким образом? У вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

Графиня сокрушенно покачала головой. В отличие от нее, главный инспектор неожиданно отозвался утвердительно:

– Да.

Оба собеседника с недоумением и интересом воззрились на него.

– Вам обоим прекрасно известен Маркус Кольдинг, которого в миру обычно называют Холодный Доктор…

Он рассказал о том, что в прошлую среду нанес визит этому тайному королю преступного мира, а также о том, что одна из жертв Андреаса Фалькенборга – финская гражданка Элизабет Юутилайнен – выполняла при Маркусе Кольдинге обязанности курьера, работая под именем Лиз Суенсон.

Когда он окончил, шеф ПСК некоторое время обдумывал его невысказанное предложение, после чего неторопливо заметил:

– Все это не так просто, Симон. Маркус Кольдинг – не тот человек, который будет бескорыстно оказывать услуги полиции, а свою жажду мести он вполне готов обуздать, коль скоро усмотрит в этом для себя хоть малейшую выгоду. Нет, для того чтобы он начал сотрудничать, понадобится нечто большее – ну да ты, вероятно, и сам отлично это понимаешь.

Конрад Симонсен исподлобья взглянул на Графиню:

– Выйди-ка во двор. Я вовсе не желаю, чтобы и ты потом несла за это ответственность.

– Об этом не может быть и речи!

Главный инспектор не стал с ней спорить и вновь повернулся к шефу ПСК:

– У тебя ведь есть доступ к делам организованных преступных группировок?

– У меня есть доступ к делам любых преступников, как, впрочем, и у тебя.

– Да, только если их запрошу я, то это сразу же заметят.

– Хм-м… А что конкретно тебе нужно?

– В организации Маркуса Кольдинга у нас есть свой информатор, занимающий там довольно высокое положение.

Графиня не сдержалась и издала изумленное восклицание. В отличие от нее, шеф ПСК понимающе кивнул:

– Ты хочешь сдать Маркусу Кольдингу их «крота» взамен на его помощь нам с Андреасом Фалькенборгом? – Да.

– А ты отдаешь себе отчет в том, что это значит?

– Да.

– И ты готов сам связаться с Доктором, когда Андреас Фалькенборг будет обнаружен?

– Да.

– Прекрасно, тогда остается оговорить всего два момента. Если Доктор согласится на то, чтобы заняться Андреасом Фалькенборгом, мне придется отозвать своих людей, причем никто не должен заподозрить, что за этим приказом будем стоять мы. The blame game [58]58
  The blame game (англ.) – здесь «Хорошая мина при плохой игре».


[Закрыть], ну, в общем, вы меня поняли. По этому поводу я попробую что-нибудь придумать, и мы обсудим это сегодня ночью. Важнее всего другое. Симон, ты отдаешь себе отчет, что с момента обнаружения Фалькенборга до того, как нам удастся провернуть задуманную комбинацию, пройдет не менее суток? И все это время на тебя будут отчаянно давить, требуя арестовать его. Я знаю, тебе только что преподнесли на блюдечке полностью самостоятельный оперативный статус, однако ты совершенно уверен, что сможешь продержаться эти сутки?

– А что, разве у меня есть выбор?

Графиня ответила еще более определенно:

– Скажем так: ты занимаешься своими делами, мы – своими. Ну что, мы закончили?

Действительно, на этом встреча завершилась. Выйдя на площадь Хойбро, они распрощались. К удивлению главного инспектора и его помощницы, собеседник напоследок протянул руку каждому из них. Они обменялись крепкими рукопожатиями, после чего шеф ПСК с легкой иронией заметил:

– Вот уж воистину, что для одного – жизнь, то для другого – смерть. А знаешь, Симон, если бы кто-нибудь раньше попытался рассказать мне о тебе нечто подобное, я бы ему не поверил.

– И был бы неправ, хотя, может, столь циничных высказываний я себе и не позволяю.

– Ты хотел сказать: «столь же циничных, сколь и справедливых»?

Но Конрад Симонсен, так и оставив эту реплику безответной, уже шагал прочь; Графиня следовала за ним по пятам.

Глава 52

Слушая в кромешной темноте горький плач и причитания Жанет Видт, Полина Берг изо всех сил пыталась сосредоточиться. Сделать это было непросто: положение их было безнадежным, и изменить его, по всей видимости, не могло ничто. Спинка стула, равно как и наручники, которыми девушка была пристегнута к ней, были сделаны на совесть, и освободиться от них не было никакой возможности. Оставалось лишь уповать на помощь извне, хотя слова Андреаса Фалькенборга по поводу того, что они могут кричать сколько им хочется, отнюдь не вселяли в этом смысле никакого особого оптимизма. Прежде всего Полина попробовала напрячь все свои пять чувств, чтобы, по крайней мере, определить, где именно она находится. В то же время, призвав на помощь всю свою логику, она лихорадочно старалась найти хоть какой-то выход из сложившейся ситуации, чтобы не дать разгореться постепенно охватывающему ее чувству панического ужаса. Повернув голову в сторону Жанет Видт, она резко сказала:

– А ну-ка, перестань скулить.

Девушка не послушалась, и плач ее стал еще громче. Полина разозлилась и крикнула:

– Сейчас же заткнись! Ты что, может, собралась сдохнуть в этой дыре?

Рыдания почти утихли, глотая слезы и всхлипывая, Жанет шепнула:

– Я не хочу умирать. Это не я умру, нет, нет…

– Тогда умолкни. Слезами ничего не изменишь.

Чуть погодя Жанет перестала всхлипывать и сказала:

– Ведь это ты проиграла. Так что, когда он вернется, умрешь ты.

– Да, я.

– Это ты попадешь в мешок, ты, ты, а не я!

– Да, черт возьми, я, а не ты, только успокойся! Ты что же, решила расписать это во всех подробностях?

Но Жанет Видт, казалось, ее не слышала, монотонно продолжая твердить свое:

– Я сделаю все, что он скажет. Меня он не убьет, не убьет…

Полина Берг никак не могла решить, что лучше сделать, чтобы ее унять: раскрыть ей всю правду, рискуя снова повергнуть в панику, либо сделать вид, что разделяет ее наивные надежды. Сначала она попыталась пойти вторым путем:

– Ну, вот видишь, значит тебе и бояться-то нечего.

Ты только выслушай меня…

Однако Жанет по-прежнему не обращала на нее никакого внимания, бубня, будто в трансе:

– Я могу всю оставшуюся жизнь быть его рабыней, никогда ему не дерзить, всегда быть послушной, покорной…

– Да, разумеется, все это прекрасно. Но, может, все же ради разнообразия выслушаешь наконец и меня?

– Там только одна могила – для тебя. Меня он оставит в живых.

– Да-да, наверняка так и будет. Но ведь тогда ты окажешься совсем одна, Жанет.

– У меня будет он.

Девушка едва выдавила это из себя, в голосе ее явно слышалось сомнение. Она явно находилась на грани помешательства, но Полине Берг все еще чудилось, что в ее словах звучат – пусть и слабые – нотки здравого смысла. Она решила воздержаться от комментариев и выждать какое-то время. И это сработало; чуть позже Жанет Видт вполне спокойно сказала:

– Я все прекрасно понимаю – меня он тоже убьет.

– Скорее всего, да.

– Он ведь разметил место для двух могил. Я это видела, когда тебя еще не было здесь. Он расчертил пол – сейчас это все не видно из-за слоя пыли.

– А маска на нем при этом была?

– Так что вторая могила для меня. Он просто ее еще не вырыл.

Полина напрягла все свои педагогические способности и мягко сказала:

– Понимаешь, Жанет, тебе просто необходимо меня выслушать.

– Да-да, прости, так о чем ты спросила?

– Я спрашиваю, была ли на нем маска, когда он пытался разметить… разметить место?

– Разметить место для моей могилы.

– Да, черт подери, место для твоей могилы. Так на нем была маска?

– Он всегда носит маску.

– Нет, не всегда, я видела его и без нее. Он просто очень больной человек.

– Как ты думаешь, нас ищут?

– В этом можешь даже не сомневаться. Нас сейчас разыскивают повсюду.

– Ах, ну да, ведь ты же легавая. Тебя-то они наверняка ищут с удвоенной энергией.

– Они хотят найти нас обеих, и мы обязаны в меру сил им помочь.

– Но что мы можем?!

– Я кое-что придумала. Для начала мы должны одно за другим попытаться использовать каждое из пяти наших чувств и посмотреть, что из этого выйдет. Понимаешь?

– Не совсем. Чем это нам поможет?

– Пока еще не ясно.

– А когда тебе это станет ясно?

– Просто делай, как я говорю, ладно?

– Ладно, только вот еще что…

– Что такое?

– Прости за то, что я говорила, когда он был здесь. Это было так мерзко с моей стороны.

– Сейчас это не имеет никакого значения.

– Я ужасно боюсь его дубинки, это так больно, когда он ею бьет. Мне невыносимо даже думать об этом.

– Ну, так и не думай. Лучше скажи мне, ты помнишь все пять чувств, которые у нас есть?

– Да, конечно: обоняние, слух, осязание, зрение и вкус.

– Сначала давай попробуем использовать зрение. Сейчас мы немного помолчим, напряжем глаза и попытаемся хорошенько осмотреться по сторонам. Ты поняла?

– Да.

Полина Берг начала медленно поворачивать голову из стороны в сторону, стараясь широко распахнутыми глазами уловить мельчайший лучик света, если таковой появится. Но никакого лучика не было и в помине – вокруг стояла непроницаемая тьма. Спустя некоторое время она прекратила это бесполезное занятие и поинтересовалась:

– Ну как, что-нибудь видно?

– Ничего. Сплошная чернота.

– У меня – то же самое. Однако, мне кажется, я чувствую запах какой-то краски.

– Это пахнет крест; я думала, что запахами мы займемся позже.

– Ну да, ты совершенно права. Расскажи мне, что это за крест.

– Он принес его еще вчера, и тогда, мне кажется, он был свежевыкрашенным. Устанавливая его, он все время подсмеивался и фыркал. Заметно было, что он им гордится. Наверное, он так хотел меня запугать, но я, признаться, больше боялась его дубинки. Я должна была все время подсказывать и поправлять его, чтобы крест стоял прямо. – Он точно больной. Теперь давай попробуем включить осязание. Приложи щеку и ухо к стене и скажи, что ты чувствуешь. Я сделаю то же самое.

Стена была шероховатая и холодная. Кроме того, Полине Берг показалось, что она ощущает влагу. Она сделала вывод за них обеих:

– Это внешняя стена – она сырая.

– Да, кажется.

– Отлично, а теперь попробуем послушать – это самое главное. Ты готова?

– Готова.

Обе девушки принялись напряженно вслушиваться в окружающую их темноту. Долгое время Полина не слышала ничего, кроме прерывистого дыхания – Жанет Видт и своего собственного, – как вдруг уловила слабый ритмичный гул, заставивший слегка вибрировать стенки их темницы. – Жанет, ты слышала?

– Да, это электричка.

Стараясь говорить как можно тише, Полина Берг шепнула:

– Откуда ты знаешь?

– Бункер расположен рядом с путями.

– Так мы что, в бункере?

– Да, под землей.

– Что же ты раньше этого не сказала? Ну, что ты знаешь, где именно мы находимся?

– Ты не спрашивала. Кроме того, я думала, что тебе и самой это известно.

Полина Берг подосадовала – с ее стороны это, разумеется, был очевидный промах.

– Нет, я ничего не знаю. Расскажи, что ты видела. Где мы?

– Кажется, это место называется Харесков [59]59
  Харесков – лес Харесков расположен к северо-западу от Копенгагена.


[Закрыть]. Мы в каком-то бункере, вырытом в земле.

– А вокруг нас что?

– Деревья.

– И все?

– Ну, еще лесная дорога.

– Она оканчивается здесь?

– Вроде бы да, но я не уверена.

– А откуда ты знаешь, что поблизости ходит электричка?

– Я видела это из окна автомобиля, когда мы свернули в лес, и потом, когда он тащил меня сюда, я ясно слышала шум поезда. Пути наверняка должны быть где-то недалеко. – А где ты сидела, когда вы ехали в машине?

– Рядом с ним, но я не смела даже шелохнуться – только смотрела. У него была та дубинка… ну, ты знаешь. – Сколько раз он ею тебя бил?

– Один раз, когда схватил меня у дяди в саду, и дважды подряд здесь – за то, что я плакала и говорила гадкие… ну, в общем, кричала на него, обзывала тварью и другими обидными словами. Нет, трижды – в последний раз он избил меня, заставив плакать, после того, как я тебе спела.

– Скажи, а на этой лесной тропинке люди были?

– Нет, но тогда шел дождь.

– Ну, а если бы не это, как ты думаешь?

– Не знаю даже, но мне кажется, сюда немногие заходят.

– Значит, звать на помощь бесполезно?

– Боюсь, никто нас здесь не услышит. Что кричи – что не кричи.

– А еще что-нибудь о нашем бункере рассказать можешь?

– Это такое старое подземное укрепление времен войны, которое любой желающий теперь может арендовать за 1300 крон в месяц плюс плата за электричество.

– Откуда тебе все это известно?

– Не знаю, правда ли это, но он сам мне об этом рассказывал.

– Но зачем?

– Думаю, чтобы поиздеваться надо мной. Когда он привел меня сюда, здесь были какие-то ящики – их он потом перенес в другое помещение. А цену он назвал, когда говорил, что внес арендную плату за три года вперед, и тут никого не бывает, кроме него. Но тут он соврал.

На мгновение Полине Берг показалось, что у них появился маленький лучик надежды.

– На что ты намекаешь? Неужели за то время, что ты здесь, все же кто-то появлялся?

– Да – ты.

– Конечно, ну, а кроме меня?

– Нет, только ты.

Немного подумав, Полина Берг сказала:

– Если он действительно арендовал этот бункер, то нас обязательно найдут – это лишь вопрос времени. В данный момент они перетряхивают всю его жизнь, внимательно изучают каждый прожитый им день.

– Он также хвастался, что снял его не на свое настоящее имя. Он даже называл какую-то фамилию, только я ее уже не помню.

– Что еще ты видела, когда он вел тебя сюда?

– Поблизости на траве был какой-то красный квадрат. Я не знаю, что это такое.

– Что за квадрат?

– Ну, как будто трава была испачкана чем-то красным – не знаю, чем именно.

– А какого размера был этот красный квадрат? Какого оттенка? Попробуй вспомнить.

Жанет Видт послушно стала вспоминать и рассказывать. Когда она окончила, Полина Берг упавшим голосом спросила:

– Скажи-ка теперь, ты помнишь, какого цвета была его машина?

– Тоже красная. Да, точно, того же самого оттенка. Ты что, думаешь, он ее перекрасил?

Полина Берг оставила этот вопрос без ответа. Ее подруга по несчастью и так была достаточно напугана, и усугублять ее состояние не было никакого смысла. Тем не менее все было плохо. Коллеги Полины разыскивали не красный, а белый автомобиль, и эта деталь могла стать для девушек решающей. Стараясь, чтобы голос ее звучал как можно оптимистичнее, Полина сказала:

– О’кей, а сейчас дай мне подумать, что мы будем делать дальше.

– Да, но мы ведь еще не использовали вкус и обоняние?

– Ничего страшного, полагаю, это нам уже не потребуется.

Сосредоточившись, Полина Берг надолго умолкла, лихорадочно стараясь придумать что-то, способное помешать Андреасу Фалькенборгу убить ее так, как он обещал. Внезапно ее осенило. Чем дольше девушка обдумывала возникшую у нее идею, тем более выполнимой она ей представлялась. Она наклонилась в левую сторону, вытянулась в струнку, насколько позволили ей немедленно впившиеся в запястья наручники, изогнулась и попыталась дотянулась головой до крепко привязанной к стулу руке Жанет Видт. Когда задуманное ей почти удалось, она мысленно порадовалась, что многочасовые занятия балетом выработали в ней гибкость и пластику, столь пригодившиеся в эту сложную минуту. Жанет Видт между тем спросила:

– Что это ты делаешь?

– Жанет, попробуй немного размять пальцы и, когда я скажу, схвати ими меня за волосы.

Снова изогнувшись до хруста в суставах, она рванулась всем телом к руке Жанет и прохрипела:

– Ну же, Жанет, давай!

– Да, я ощущаю твои волосы, но зачем мне их трогать? Полина Берг уселась ровно – долго находиться в подобной позе было невозможно.

– Сейчас я опять нагнусь, а ты, как только почувствуешь волосы, намотай на палец прядь и держи ее как можно крепче. Да, и смотри, чтобы прядь была потоньше. Как будешь готова, скажи. Понятно?

– Что ж, если ты так хочешь, я все сделаю.

Обе девушки приступили к процедуре. Наконец Жанет Видт сказала:

– Я готова, прядь у меня.

Едва услышав это, Полина Берг изо всех сил рванулась вверх. Жуткая боль, словно огнем опалившая кожу головы у самых корней волос, явилась свидетельством, что желаемый результат ею достигнут. Ощущение получилось столь острым, что Полина, хотя и была внутренне готова к этой боли, не удержалась и издала громкий вопль.

– В чем дело, я что, выдрала тебе волосы? Да, точно, так и есть, я это чувствую!

– Ну да, верно, так все и было задумано. Теперь твоя очередь – постарайся нагнуться как можно ниже к самой моей руке.

– Нет, ты что? Зачем мне это?

Полина Берг принялась торопливо объяснять. Она рассказала девушке о том, как Андреас Фалькенборг напал в свое время на бабушку Жанет, вскользь коснулась его психологического портрета, способа совершения убийств, наскоро придумав, добавила кое-что от себя и наконец подытожила:

– Это – наш единственный шанс. Если мы вырвем друг другу все волосы или хотя бы часть их, он, быть может, отступится. Попросту говоря, потеряет к нам интерес. – Так ты что, хочешь, чтобы я выдрала у тебя все волосы?

– По крайней мере, как можно больше.

– А это больно?

– Немного, но все это пустяки – не о чем говорить.

– Я тебе не верю, ты ведь так страшно вскрикнула.

– С непривычки – это ведь было в первый раз. Кроме того, впредь можем вырывать их гораздо более мелкими прядками – до его возвращения еще полно времени, так что мы вполне успеем.

– Но ведь увидев это, он рассвирепеет и изобьет своей дубинкой нас обеих. И будет продолжать избивать. Нет, я боюсь, не хочу!

– Ты что же, считаешь, что лучше угодить в мешок?

Жанет Видт принялась было снова хлюпать носом, но вскоре заявила:

– Хорошо, я попробую сделать, как ты говоришь.

Услышав по голосу, что девушка пытается наклониться, Полина Берг поняла, что сумела все же ее убедить. Сама она отчаянно растопырила пальцы, насколько ей позволяли это сделать наручники, однако все оказалось напрасным.

Каких бы усилий ни прилагала Жанет Видт, повторяя свои попытки и каждый раз, в соответствии с указаниями Полины Берг, принимая новую позу, сколько ни ободряла ее подруга по несчастью, у нее так ничего и не получилось. В конце концов, им пришлось сдаться – Жанет Видт просто-напросто не хватало гибкости.

– Тогда, Жанет, давай сначала выдернем волосы мне, а потом и для тебя что-нибудь придумаем.

– Не буду.

– Ну, я прошу тебя, наконец, я тебе приказываю. У нас ведь, попросту говоря, нет выбора.

– Нет, не стану я этого делать. Ты что, меня совсем дурой считаешь? Ведь тогда вместо тебя он набросится на меня. Я вовсе не желаю умирать исключительно ради того, чтобы ты осталась в живых.

– Я же сказала, мы и для тебя что-нибудь обязательно придумаем.

– Да, и что же именно? Я хочу знать заранее.

Полина Берг потянулась и укусила девушку за предплечье. От боли и неожиданности та взвизгнула.

– Ой, ты что, мне же больно?! Я ведь тебе ничего не сделала.

– А ну-ка, давай начинай! И не смей со мной спорить!

– Я не хочу, не хочу! Ты – сумасшедшая стерва! Вот увидишь, он поджарит тебя своей дубинкой!

Полина Берг изловчилась и укусила ее еще дважды, причем первый раз – изо всех сил. Жанет Видт издала вопль, полный боли и ужаса.