Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА 11. ДЕЕПРИЧАСТИЯ
Под ветвями словесными,
в сени зеленой, древесной
Прячутся деепричастия —
ящерицы языка
Рыщут, мигая чешуйками,
с золотыми играючи змейками
В многотравьи причудливом,
в чаще по имени Ща
Сергей Стратановский
Деепричастие – категория развивающаяся, особенно активно в XIV–XVIII веках (Булаховский 1954: 124; Кунавин 1993; Абдулхакова 2007; Биккулова 2010).
А. С. Петухов обращает внимание на активизацию деепричастий в конце ХХ века, объясняя это явление потребностью компрессии речи:
Зачем же тогда деепричастия? Очевидно, они позволяют несколько сокращать, уплотнять высказывания, что, несомненно, повышает динамику речи и, вероятно, ее скорость. Именно поэтому в наше время общего повышения темпа жизни деепричастия стали очень употребительными наперекор утверждениям в пособиях по стилистике 15–20-летней давности. Тогда использование деепричастий считалось стилевым признаком книжной речи (см., например, в кн.: М. Н. Кожина. Стилистика русского языка. М., 1977. С. 138–139). В последние годы, едва ли не совпавшие с перестройкой, речь – и устная и письменная – оказалась буквально нашпигована деепричастиями <…> Широкое использование деепричастных оборотов приняло массовый характер. <…> Особенности книжной речи стали интенсивнее проникать в устную бытовую речь (Петухов 1992: 59, 63).
Исследователи отмечают, что деепричастия больше всего востребованы в художественных текстах и, может быть, особенно в поэзии, что объясняется, во-первых, их синкретизмом – совмещением свойств глагола и наречия, во-вторых, компрессией высказываний, в-третьих, обособлением, а значит, и интонационным выделением деепричастных оборотов.
О. С. Биккулова, автор раздела «Деепричастие» в «Корпусной грамматике русского языка», пишет, что «поэтический текст является для авторов полем для экспериментов с деепричастными оборотами и выявляет семантический, морфологический и синтаксический потенциал этой формы» (Биккулова 2011). В ХХ веке поэтика деепричастий наиболее активна у Б. Пастернака (Кнорина 1982) и у М. Цветаевой (Ревзина 1983). По наблюдениям О. Г. Ревзиной, в эволюции поэтического языка Цветаевой «прослеживается не сокращение, а нарастание употребления деепричастия» (Ревзина 1983: 220).
О. Г. Ревзина рассматривает употребление деепричастий в поэзии Цветаевой как последовательный эксперимент, исследующий семантический потенциал этой части речи на периферии и за пределами нормы.
Эксперименты с деепричастиями в современной поэзии очень разнообразны, они определяются такими свойствами этой глагольной формы:
1) функцией обозначать второстепенное действие, сопутствующее главному;
2) происхождением деепричастий из причастий, совмещающих атрибутивную и предикативную функции;
3) расхождением между нормой и узусом по отношению к односубъектности главного и второстепенного предиката;
4) вариантностью формообразовательных аффиксов;
5) многочисленными нормативными ограничениями на системное формообразование, создающими лакуны;
6) омонимией с другими частями речи;
7) возможностью имплицировать личные (в терминологическом смысле) глаголы-неологизмы чресступенчатым словообразованием.
Иерархия главного и второстепенного
А. Н. Гвоздев так формулировал основную функцию деепричастий:
Деепричастие, обозначая добавочное действие, характеризующее другое действие, в первую очередь используется для того, чтобы одно из действий отодвинуть на второй план по сравнению с другим (Гвоздев 1952: 167).
Статистическое исследование, результаты которого опубликованы в 2018 году, показало, что в современных художественных текстах, в отличие от классических, деепричастия не только обозначают сопутствующие действия, состояния и обстоятельства, но и оказываются в центре внимания:
Что касается частотности употребления деепричастий совершенного вида и деепричастий несовершенного вида в классических произведениях, то оба типа деепричастий не являются специальными кандидатами, относящимися к фигуризованным ситуациям871871
Имеется в виду оппозиция «фигура – фон» как иерархическое противопоставление объектов восприятия, принятое в искусствоведении, психологии, семиотике.
[Закрыть]. В то время как в современных произведениях деепричастие несовершенного вида положительно участвует в фигуре (Китадзё 2018: 49).
Действительно, современные поэты противопоставляют общепринятой картине мира свою – с измененной иерархией главного и второстепенного. Это очень ярко представлено в ироничном стихотворении Владимира Строчкова «Затянувшееся танка»872872
Сведения из Википедии: «Танка (яп. 
танка, „короткая песня“) – 31-слоговая пятистрочная японская стихотворная форма (основной вид японской феодальной лирической поэзии) <…> В настоящее время танка культивируется как основная форма японской национальной поэзии. В XIII–XIV веках существовал сатирический жанр – ракусю, а в более поздние времена – юмористическая поэзия кёка (в буквальном переводе „безумные стихи“), которые также используют строфу танка, то есть 5-7–5-7–7».
[Закрыть]:
Поутру встав, стеля постель и моясь,
и завтракая, и посуду моя,
жену целуя, запирая дверь,
спускаясь в лифте и садясь в автобус,
единый предъявляя контролёру,
читая книгу в метрополитене,
давясь в троллейбусе, спеша на проходную,
садясь за стол, подписывая акты,
рассчитывая планы по объёму,
труду, реализации; ругаясь
по телефону, споря с руководством
и подчинёнными; обедая; потом
опять подписывая и ругаясь,
и споря; и потом, идя с работы,
к метро пешком, потом в метро читая,
садясь в автобус, поднимаясь в лифте
и в дверь звоня, здороваясь с женой
и умываясь, ужиная, моя
посуду и смотря программу «Время»
и серию про жизнь секретаря
обкома, умываясь перед сном,
любя жену и после, засыпая,
всё думал напряжённо о другом…
Стихотворение представляет собой длинную цепочку из 35 деепричастных оборотов внутри одного предложения, описывающих действия в течение дня и предшествующих заключительной строке всё думал напряжённо о другом, в которой глагол обозначает не физическое, а ментальное действие. Главная мысль стихотворения: действия, из которых состоит жизнь, конечно, второстепенны, главное – то, что человек думает, но это главное в действиях не воплощается, а вытесняется второстепенным.
В стихотворении того же автора «Деепричастность» содержится 37 деепричастий, при том, что ни субъект, ни предикат вообще не обозначены:
Засыпая и просыпаясь; засыпая,
просыпаясь и засыпая; просыпаясь,
как песок между сонных пальцев; вытекая,
как вода между мокрых пальцев; проникаясь
состояньем сыпучим песка меж пальцев сонных;
состояньем текучим воды меж пальцев волглых;
превращаясь в песчинки, пески, мириады, сонмы;
растворяясь в каплях, струйках, потоках, волнах;
засыпая собой города, берега, пустыни;
заполняя собою моря, океаны, воды;
преломляясь в спектре сплошной желтизной и синью;
превращаясь в сухую и мокрую часть природы;
исчезая и возникая; исчезая,
возникая и исчезая; возникая;
то глубины, то дали смыкая и разверзая;
то барханы, то волны воздвигая и размыкая;
путешествуя, странствуя, двигаясь, простираясь;
разбиваясь о камни, пенясь; рассыпаясь и иссыхая;
просыпаясь и засыпая; просыпаясь,
засыпая и просыпаясь.
Засыпая.
Само заглавие указывает на то, что в стихотворении говорится о причастности к действию, а не о действии.
В первых строчках Засыпая и просыпаясь; засыпая, / просыпаясь и засыпая; просыпаясь – изображается не действие, а изменение состояния.
Сначала идет монотонный повтор двух слов Засыпая и просыпаясь, но затем, в составе сравнения просыпаясь, / как песок между сонных пальцев меняется значение слова просыпаясь: появляется омоним – деепричастие от переходного глагола просыпаться – ‘сыпаться сквозь что-л’. Затем и деепричастие засыпая тоже получает омонимичное значение ‘заполняя чем-нибудь сыпучим’. Структура текста такова, что эти превращения происходят как будто сами собой, в них нет активности субъекта, да, собственно, и субъект не обозначен. Но его не может не быть, значит, можно домысливать что угодно – «я», «он», «некто»… Некто в процессе изменений состояния как будто превращается в «нечто» (в песчинки, пески, мириады, сонмы; растворяясь в каплях, струйках, потоках, волнах). Все эти процессы происходят во сне независимо от воли человека.
А в строчках то глубины, то дали смыкая и разверзая; / то барханы, то волны воздвигая и размыкая появляются деепричастия от глаголов с семантикой такой творящей активности, что эти действия можно было бы приписать Богу.
То, что в этом стихотворении есть подтекст, – очевидно. Но не очевидно какой. Один вариант толкования: ничего не происходит, несмотря на возможность действий, событий, несмотря на приближение к ним. Другой вариант: все эти деепричастия относятся к имплицитному предикату живет (живу, живешь, живем).
Тогда всё, что обозначено деепричастиями, становится метафорами различных событий, ситуаций и ощущений, которые человек получает в жизни, а метафорой самой жизни оказывается сон, при том, что в традиционной европейской культуре сон является метафорой смерти.
В следующих примерах можно видеть ложный или нулевой таксис (отношение действия к другому действию), формальную, но не смысловую тавтологию:
Магазин канцтоваров, химчистка, два мебельных в ряд.
Этот ряд продлевать я не буду, боясь надоесть.
<…>
И поскольку меня сократили на службе, как дробь,
к одному знаменателю ног приводила и я
магазин канцтоваров, химчистку, два мебельных. Стоп.
Это я говорила уже, говоря.
Там руки воздевает лес
И знать не знает про дома.
Под ангельским лицом небес
Ты слеп – иль свят – иль без ума.
Над ангельским полком небес
Царя, царит Она сама,
Спускаясь в Области Словес
И – раскрывая закрома.
Вставай и жди, вставай и будь.
Проси, как лес, пуститься в путь.
А вот и девушка достала бутерброд
С каким-то маслом, тихий рот раскрыла…
<…>
А полы длинные роскошного пальто
До пола влажного свисают,
Когда она, жуя свой бутерброд,
Жевала бутерброд, куда-то вдаль смотрела
И бутерброд свой с маслом ела, ела…
В следующем тексте имеется псевдотавтология на основе омонимии форм 1‐го лица лечу ← лечить и лечу ← лететь:
Далее рассмотрим некоторые синтаксические архаизмы с деепричастиями.
Атрибутивность деепричастий
Деепричастия произошли из причастий, которые изменялись по родам, числам, падежам, могли выполнять и функции определения – подобно прилагательным, и функции сказуемого – подобно личным формам глагола.
В современной поэзии нередко встречаются такие контексты, в которых деепричастие может читаться как определение к существительному-субъекту, чаще всего в оборотах с именным предикатом:
Кто к хрящу стремится жаден
Для того ученье – праздник
Но Альберт был неудачник
И сказал ему наставник:
Неспособные к науке
Бесполезнее собаки
Говорливее заики
Состоя с сорокой в браке
Безотрадная картина
Лучше б ты играл на спице
Бессловесная скотина
Что ты дрыгаешь зеницей?!
Усатый человек, закинув морду,
Бредёт уныло по перрону. Вот и поезд.
Чеченец спит, развесив губы по вагону.
Блондинка серая, в штанах и задыхаясь.
Раскрыли книги: юноши и папа.
Кроссворд решает бледный долгоносик.
Спокойно на душе, как будто дождь закапал.
Усталый поезд замедляет нервный бег,
И мы выходим на свободу…
В некоторых контекстах подлежащее выражено неодушевленным существительным:
солоноватый привкус во мне оживал спустя
полстолетия, школьником, наш Брокгауз
обрывался на букве П, на Первой Войне
дальше – свалка, пустырь, битым стеклом блестя…
блеянье у доски, состоящее больше из пауз
и насколько хватало зрения – мусор мусор в окне
О. Г. Ревзина пишет:
В литературном языке отсутствуют прямые ограничения на характеристику субъекта по одушевленности – неодушевленности в предложениях с деепричастными оборотами. Но косвенные признаки указывают на то, что субъект наделен в них признаком активности (Ревзина 1983: 222).
Пример из стихотворения Виктора Кривулина «Французский сад» этому противоречит: блестеть не является активным действием.
О. С. Биккулова выделяет деепричастные конструкции с неодушевленным субъектом, описывающие действия этих субъектов, наблюдаемые со стороны. Такие конструкции содержат деепричастия от глаголов типа белеть, звучать, мерцать.
Считается, что глаголы с производным (переносным) неакциональным значением ограничены в возможностях образовывать деепричастия: *Окна, выходя в сад…; *Дом, стоя на окраине города… (глаголы выходить, стоять предназначены для выражения действий, прежде всего, человека; в конструкциях с неодушевленными подлежащими эти глаголы теряют возможность образовывать деепричастия). Их основное и производное значения входят в противоречие. Тем не менее существует ограниченное количество такого рода употреблений деепричастия с неодушевленным субъектом, которые находятся на периферии нормы, но все же встречаются в текстах. Предположительно, они связаны с «молодостью» самой деепричастной формы и нечеткой границей между функциями современных причастий и деепричастий (Биккулова 2011).
В стихотворении Виктора Кривулина актуализированы одновременно атрибутивная и предикативная функции деепричастия блестя: оно может читаться и как определение, и как сказуемое. При попытке преобразовать синтаксис этого текста в современный нормативный возможно двоякое прочтение: пустырь, битым стеклом блестящий (блестевший) и пустырь битым стеклом блестит (блестел).
Очень вероятно, что атрибутивное употребление деепричастий в современной поэзии воспринято не столько из древнеславянских текстов, сколько из поэтики О. Мандельштама891891
Приведем комментарий Р. Тименчика, характеризующий различное отношение современников к такому употреблению деепричастий у Мандельштама: «„Ошибка“ <…> включается в правила порождения текста. Подобное сознательное введение „ошибки“ в текст встречается у акмеистов. Так, в последней строфе стихотворения „Невыразимая печаль“ —
Немного красного вина,Немного солнечного маяИ упоительно живаяТончайших пальцев белизна О. Мандельштам при републикации заменил третий стих (И, тоненький бисквит ломая), и этот вариант (вызвавший, если верить на сей раз Г. Иванову, дискуссию в Цехе) был воспринят читателями как эстетическое новшество. А. К. Лозина-Лозинский прокомментировал его так: „Не кончено. По-моему, прелестные, веселые, прозрачные стихи“. Ср. отзыв В. Пяста: „И все. Конец. В предложении недостает сказуемого. Это то, к чему – много позднее – стремились футуристы. Но из их грубой ломки синтаксиса получился только „свинцовый“ – и какой еще бывает? – лом“» (Тименчик 1986: 64).
[Закрыть].
Независимая предикативность деепричастий
Деепричастие, в соответствии с современной нормой его употребления, является зависимым от основного глагола в личной форме. В поэзии зависимая форма стремится стать независимой: «Для развития русской поэзии в ХХ в. характерно постепенное „освобождение“ форм зависимого таксиса от опорного предиката» (Николина 2009: 83).
Следующие примеры показывают усиление у деепричастия не атрибутивного, а, напротив, предикативного признака (активизацию глагольности), что также является характерной приметой древнерусской и старославянской грамматики:
В следующем тексте деепричастие может быть воспринято и как атрибутивное, и как предикативное:
Победой мглы мохнатые коренья
Среди серпов вдоль рыжей рукояти
До искр над ней, – натягивают сети
Но сети рвут прекрасными ночами
Летая осы армией крылатой
Словно листвы кочующие звенья
И утренние гнезда тонут в пене
Зарытые в тумане бородатом.
У Виктора Сосноры предикативные деепричастные обороты изумляя за дозы и видя мой абрис отнесены к разным субъектам, хотя эти обороты следуют друг за другом, как однородные синтаксические комплексы:
Н. А. Николина отмечает, что «ослабление конструктивных связей всегда приводит к усилению ассоциативных связей в тексте»: незамещенные позиции могут по-разному заполняться читателями (указ. соч.: 84).
В большинстве случаев такое употребление деепричастий соответствует стилистике церковнославянских и древнерусских текстов.
Иногда воспроизводится древнеславянский оборот встав и рече. В нем присутствуют значения и действия и признака: второстепенное сказуемое было одновременно и определением. В таких случаях
предложение, чуть сдерживая свое единство, еще как бы распадается надвое, что, однако же, не тождественно с полным его раздвоением <…> Удержание союза и по превращении причастия в деепричастие может быть объяснено как случай «переживания» явлением того строя, среди которого оно возникло (Потебня 1958: 190–191).
В поэзии чуть, как бы и однако же имеют важное значение – все эти пограничные ситуации, как и совмещение старого качества с новым, позволяют передать те нюансы мироощущения, которые свойственны поэтическому сознанию.
Современная поэзия активно использует семантический потенциал конструкции встав и рече, так как она склонна уравнивать главное с второстепенным, признак, присущий субъекту или объекту, с действием или состоянием, обстоятельство с действием, признак предмета с обстоятельством его действия или состояния:
Осень! какая! в моем окне,
ежи по-буддистски по саду лопочут,
будто гений включил перламутр у осин
с пером, и чудесный воздух бокал за бокалом глотая.
Будто и нет жизни, вот этот цвет,
как феномены, поют зеленые лягушки,
и Мир, как тигр бегает головой,
его глаза мои, ярко-желты!
Вчера и сегодня выпускали поплавать.
Я караулил с багром, Петров с карабином,
Улизнуть не пыталась и только брызгалась;
Температура воды; температура тела;
Возможно использовать в целях рыбодобычи.
Бегал по берегу, изображал охоту.
Кротко нырнула-вынырнула – впустую,
Мокрая, белозубая и блестя.
В первом примере конструкция с деепричастным оборотом, присоединенным союзом и к глаголу, мотивирована сюжетно: речь идет о покойнике, лежащем в соборе. А это напоминает и о церковнославянском языке, и о вечности, с представлением о которой часто бывает связана языковая архаика.
Но независимая предикативность деепричастий встречается и в текстах совершенно другого стиля:
Прав человека, прав! —
когда он юн и минздрав,
когда он стар и сортир,
беженец, дезертир,
голоден и пожрав.
Прав человека, прав! —
когда он что-то соврав,
когда он кого-то кинув
или, напротив, разинув,
раззявив и проморгав.
<…>
И как бы он ни был бурав,
углублён или, может, возвышен,
усмирён или, может, задушен,
озверев, одурев, заорав,
взлетев или убежав,
он прав, человека, прав.
<…>
а что человека, к примеру, мудрав,
или, там, перелев, переправ,
или же он пережив, перемёртв,
и потому проиграв.
А значит, он прав, прав,
что бы он там ни сказав…
Слова прав человека здесь явно производны от устойчивого сочетания права человека, которое часто употребляется в родительном падеже (нарушение прав человека, защита прав человека).
Деепричастия пожрав, соврав, кинув и т. д. здесь употребляются и как краткие прилагательные, подобные форме прав. При контакте слов пережив и перемёртв форма пережив оказывается и лексически и грамматически двусмысленной – это и деепричастие глагола пережить, и краткое прилагательное типа полужив.
Эксперимент Александра Левина заключается в том, что он на основе грамматической синонимии типа сказав – сказавши910910
Ср. диалектные и просторечные предикативные деепричастия с перфектным значением: выпивши, ушедши.
[Закрыть] делает предикативными формы не на -вши, а на -в.
Примеров с независимой предикативностью деепричастий в современной поэзии очень много. Они представлены преимущественно в стихах петербургских поэтов, склонных к традиционно-поэтической языковой архаике – О. Охапкина, В. Кривулина, С. Стратановского, А. Миронова. Контексты показывают, вероятно, обязательное условие появления атрибутивного значения у деепричастия: всё это предложения экзистенциальные, без полнозначного глагола, так как при глаголе действия деепричастие становится максимально подобным глаголу и читается как второстепенное сказуемое.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
