Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Несовпадение субъектов спрягаемого глагола и деепричастия (некореферентность деепричастия субъекту действия)
Отнесение спрягаемого глагола и деепричастия к разным субъектам давно считается ошибкой:
Весьма погрешают те, которые по свойству чужих языков деепричастия от глаголов личных лицами разделяют, ибо деепричастие должно в лице согласоваться с главным глаголом личным, на котором всей речи состоит сила: идучи в школу, встретился я с приятелем; написав я грамотку, посылаю за море. Но многие в противность сему пишут: идучи я в школу, встретился со мною приятель; написав я грамотку, он приехал с моря; будучи я удостоверен о вашем к себе дружестве, вы можете уповать на мое к вам усердие, что весьма неправильно и досадно слуху, чувствующему правое российское сочинение (Ломоносов 1952: 566–567).
Такая ошибка в современном русском языке является очень устойчивой и массовой (см.: Гловинская 1996: 275–287).
П. М. Бицилли, цитируя слова Ломоносова, приведенные выше, писал:
Уже Потебня доказал, что Ломоносов ошибался: «неправильный» деепричастный оборот столь же свойствен издревле русскому языку, как, например, романским эквивалентный ему герундивный (Бицилли 1996: 135).
А. С. Петухов считает, что очень частое в современном языке нарушение нормы, которое Ломоносов называл досадным слуху, происходит потому, что деепричастные обороты ассоциируются с придаточными предложениями (Петухов 1992: 62).
В современной поэзии такое нарушение нормы нередко связано с литературными источниками.
Так, например, в тексте Александра Левина очевидно влияние знаменитой фразы из «Жалобной книги» А. П. Чехова – Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа:
Начало следующего стихотворения Юлия Кима – немного измененная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Когда за городом, задумчив, я брожу…». И далее следует стилизация языка XIX века, когда такие обороты-галлицизмы были более приемлемы, чем сейчас:
Эта стилизация с несовпадением субъектов обнаруживает еще и такую архаическую черту, как подлежащее в составе деепричастного оборота (каждый)913913
Подлежащее в составе деепричастного оборота есть, например, в таких текстах: На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась… (И. А. Крылов. «Ворона и лисица»); Услышав граф ее походку / И проклиная свой ночлег / И своенравную красотку, / В постыдный обратился бег (А. С. Пушкин. «Граф Нулин»).
[Закрыть].
Множественная интертекстуальность имеется и в таком тексте:
Вицли-Пуцли, ацтекский бог войны, является персонажем одного из произведений Генриха Гейне – «Vitzliputzli». Этот текст был переведен на русский язык в XIX веке М. Л. Михайловым, в ХХ веке Н. С. Гумилевым и В. В. Левиком. О Вицли-Пуцли говорится (в пер. В. В. Левика): Там на троне восседает / Сам великий Вицлипуцли, / Кровожадный бог сражений. / Это – злобный людоед, // Но он с виду так потешен, / Так затейлив и ребячлив, / Что, внушая страх, невольно / Заставляет нас смеяться. Стихотворение А. Левина и В. Строчкова содержит многоаспектную языковую игру с отсылками и к этому, и к разным другим текстам.
В приведенном фрагменте можно видеть отголосок фразы Л. Н. Толстого из его повести «Хаджи-Мурат» с аналогичным употреблением деепричастия: Накурившись, между солдатами завязался разговор. На фоне нормы, предписывающей односубъектность, попыхивание трубки, изображенное Левиным и Строчковым, может быть отнесено и к беседе, и к советам, естественно с их олицетворением.
В следующем контексте фрагмент Канарейкам свернувши головки (аллюзия на строчки Маяковского Скорее / головы канарейкам сверните – / чтоб коммунизм / канарейками не был побит!) тоже грамматически двусмыслен:
Этот деепричастный оборот может быть прочитан и как некореферентный, и (в соответствии с нормой) как то, что именно развитой романтизм свернул головки канарейкам (в чем, собственно, и состоит смысл «Послания Ленке»), и даже как отзвук древнего дательного самостоятельного (‘Когда канарейкам свернули головки…’).
Резкий смысловой диссонанс создается и в том случае, когда субъект один и тот же, но основной глагол и деепричастие никак не связаны отношениями главного и второстепенного действия (состояния), тем более что слово образован в следующем тексте может быть понято и как причастие, и как прилагательное:
В стихотворении Виктора Кривулина «Блудный сын» высокая степень компрессии текста без пунктуации (кроме тире) позволяет отнести деепричастные обороты на ящиках сидя, слыша ветхое радио и к слову встреча, и к отцу с блудным сыном, и, по формулировке Марко Саббатини, к «имплицитному лирическому „мы“» (Пушкин, Анненский, Маяковский, Кривулин и поэты его круга)917917
Саббатини 2018: 281–282.
[Закрыть]:
лепетание бабьего радио в парке
в уцелевшей его сердцевине
ради Бога послушай:
Отец повторяется в сыне
только блудном
и там
на задах кочегарки
эта встреча – на ящиках сидя
слыша ветхое радио скворчащее в глубине
о налогах жертвах о всякой и всяческой сыти
косит мизерный дождик по всей ненасытной стране
и голодному слуху далекая музыка брезжит
Слово встреча здесь ключевое. О его смысле подробно написал Марко Саббатини:
Начало стихотворения «Блудный сын» («лепетание бабьего радио в парке») содержит цитату в постмодернистском духе, где ирония, пафос и языковая игра соединяются. Поэт имеет в виду строки Александра Пушкина «Раздается близ меня / Парки бабье лепетанье…» («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы») – и название сонета Иннокентия Анненского «Парки – бабье лепетанье» <…> Каламбурный характер текста включает очевидную библейскую отсылку: в повторении отца в блудном сыне имеется в виду новый поэт (Кривулин), который цитирует старого (Пушкина/Анненского). Их метафизическая встреча происходит в глубине некогда роскошного парка, где теперь находится кочегарка. Персонажи выстраиваются в некую временную последовательность (коллективный персонаж «поэт» с его сюжетом-историей), объединяются определенной пространственной рамкой (совместное пребывание в общественных локусах) или литературными, социокультурными связями и некоторой общностью их свойств. <…> Во второй части «Блудного сына» поэт описывает так же реальную встречу между «блудным» лирическим героем и интеллектуалом-кочегаром. Это обыкновенная сцена подпольного быта кривулинского поколения, «поколения дворников и сторожей». Встреча с «кочегарами» – отщепенцами культуры, жаждущими ее, – расширяет сюжет стихотворения и снова позволяет голосу ветхого радио выйти на сцену (Саббатини: 2018: 281–282).
Заполнение лакун
В нормативной грамматике существуют многочисленные ограничения на употребление некоторых деепричастий (Русская грамматика 1980: 670–671). Компактно представлены некоторые примеры таких ограничений в учебнике по стилистике И. Б. Голуб:
В русском языке есть немало непродуктивных глаголов, от которых нельзя образовать деепричастия: ехать, вязать, лизать, мазать, низать, плясать, казаться, драть, звать, лгать, ждать, чесать, петь, искать, беречь, жечь и др. (Голуб 2001: 328).
Нормой запрещены и деепричастия от глаголов спать, тереть, врать, ткать, слать, есть, рвать, жать (руку), жать (рожь), мять, ждать, жечь, беречь, стеречь, лезть, расти, бить, пить, поить, петь, вить, лить, гнуть, вянуть, стынуть и от других глаголов с суффиксом -ну.
Поэты или игнорируют эти ограничения, или, напротив, привлекают к ним внимание, заполняя лакуны, предписанные нормой. Следующее стихотворение представляет собой рефлексию на тему запретов:
Мы пошли в зоопарк
чтоб увидеть лося,
я глядел на лося,
карамельку сося.
А потом мы решили
взглянуть на ежа,
я смотрел на ежа,
карамельку лижа,
карамельку лижа
или все же лизя,
нет, «лизя» говорить
однозначно нельзя
или можно «лизя»,
а не нужно «лижа»?
Я забыл обезьян,
бегемота и жаб,
мой язык онемел,
окосел, охромел,
мой язык перестал
ощущать карамель.
Вот такая беда
происходит, друзья,
если жить, филологией
ум свой грузя.
Действительно, следуя норме, образовать деепричастие от глагола лизать невозможно, но потребность в таком деепричастии может возникать, и система его вполне допускает.
Поэты часто следуют логике языка и заполняют подобные лакуны, образуя ненормативные причастия спя, éдя (от ехать), едя́ (от есть), ждя, мня (от мнить), мня (от мять), бежа, пиша, чеша, киша, толча, стрижа, пья, бья, шья, поя (от петь), поя (от поить), жгя:
далеко это ранчо однако
всё торнадо команчи леса
и не факт что в заштатном монако
иноходцу нароют овса
ни сырку ни лучку тебе дядя
посильнее здесь гасли умы
только истово крестится глядя
на большой полумесяц луны
и бубнит буераками едя
три сурка три сырка три медведя
Убрать болтливого вождя
нельзя, не ждя.
Построить храмы без гвоздя
нельзя, не ждя.
Когда луна, околдовав,
дрожит, скользя,
вам снова хочется – стремглав! —
не ждя – нельзя!..
Как «помощь скорая» летим,
смешав сирены и интим.
Плевали на очередя.
Нам ждать нельзя.
Из лесной прогулки
Ехал в Галич князь.
На седле в мешке ко втулке
Приторочен язь.
Белки приторочены
К поясным ремням.
Смотрит, на обочине,
Лютик ножкой мня,
Восставала девица,
Как бы говоря:
Все теперь изменится,
Все не будет зря.
– о откуда такой ослепительный прах
и до скрипа истонченный скрежет
что во мраморных венах у варшав и у праг
песья кровь створожённая брезжит
и испуганно блеет объятий бежа
арнаута товарищ кургузый
и садится веницейская тьма-госпожа
на дубленую кучу рагузы
Вот нам бы с долгими пятами
На ветке дерева сидеть
И в ночь огромными горящими глазами
И круглыми глядеть, глядеть, глядеть…
Глядеть бы нам глядеть,
И падать и скакать,
И вскакивать,
И, завия хвост о вершину,
Листы творения о неге не листать,
Не веря, в сущности, в их книгу и причину.
Самоцветный круг свершая,
Колесит Месяцеслов
Ярким хохотом зеленым
И багряною слезой.
Вслед ему – фонтан упругий
Бьет, паломников поя945945
В этом контексте деепричастие поя можно понимать двояко: как образованное от инфинитива поить и от инфинитива петь.
[Закрыть],
Бьет в Христово Воскресенье
Белым, пряным молоком
Еще похоже – будто божество,
Накинув тряпку неба,
Себя упрятать захотело,
Но в прорехи звезд
Сияет ослепительное тело.
Еще милее мне тот огонек,
Тот дальний свет в избушке,
И жалко мне, что нет там старика
Брадатого за чая дымной кружкой,
Но он, зажгя небесные огарки,
Как страж церковный вышел вон.
См. также текст Михаила Сухотина с рядами форм 1‐го лица и деепричастиями вяжа, рвя, стрижа, шья, пахня, пухня, ростя на с. 302 этой книги.
Нормативный запрет на образование деепричастий от глаголов с суффиксом -ну преодолевается и в таких контекстах:
Будь гнездом моим заочным!
Красный дом что красный угол,
В левом глазе привосточном —
Непрерывный жаркий уголь.
Как хожу я к эстакаде,
Боком к боку льня чужому,
Как стекло в пустом стакане
Ждет присутствия боржома,
Под руку тебя веду на
Красный дом, который знаю.
Ночь вокруг него – как дура.
День вокруг него – как знамя.
Системная вариантность формообразования
Вариантность деепричастий одного и того же грамматического значения появилась в русском языке в результате образования деепричастий из древнерусских и церковнославянских причастий, которые изменялись по родам, падежам и числам. Так, например, бывшее причастие ходив было формой мужского рода, ходивши – женского, ходивше – формой множественного числа; бывшее причастие глядя – мужского рода, глядящи – женского (из церковнославянского языка), глядячи – тоже женского, но собственно восточнославянское, затем русское. Деепричастиями такие бывшие причастия стали тогда, когда перестали изменяться, застыв в какой-либо из форм.
Время преобразования причастий в деепричастия – вопрос спорный, поскольку этот процесс был постепенным. Начало изменений прослеживается уже в текстах XI–XII веков по нарушениям согласования причастий с существительными. Стадия формирования деепричастий, наиболее близкая к современной грамматической системе, по мнению ряда исследователей, – примерно XVII–XVIII века (см. обзор точек зрения лингвистов: Абдулхакова 2006: 25–28). А. А. Потебня указывал на переходные состояния преобразования причастий в деепричастие:
Между причастием, вполне согласуемым со своим определяемым, с одной стороны, и деепричастием, вовсе не согласуемым и не имеющим непосредственной связи с именем, которое им определялось, когда оно было причастием, – с другой, можно заметить среднюю ступень. На ней отпричастное слово не может быть названо причастием, потому что уже лишено рода, числа и падежа, но не есть деепричастие в вышеупомянутом смысле, потому что стоит не при глаголе, а при своем подлежащем (Потебня 1958: 200).
В современном русском языке вариантность деепричастий в значительной степени основана на противоречиях в системе их словообразования. Деепричастия настоящего времени с суффиксом -а/-я могут быть образованы от глаголов совершенного вида (типа увидя), а деепричастия прошедшего времени с суффиксом -в/-вши – от глаголов несовершенного вида (типа видев, видевши).
Л. Р. Абдулхакова пишет:
Формальная стабилизация деепричастия происходила в результате конкуренции различных синонимичных форм, каждая из которых непросто уступала свои позиции, находя для себя «ниши» в структуре стилистических и грамматических отношений, образуя новые синонимические ряды и давая тем самым импульс для дальнейшего развития.
В процессе выработки и закрепления единой формы наблюдалось не только постепенное освобождение от синонимичных образований, но и возврат к некогда существовавшим и на какое-то время забытым формам (Абдулхакова 2010: 417).
Становление категории деепричастий продолжается и в наше время:
Нестабильность и синонимичность деепричастных форм современного русского языка объясняется тем, что категория деепричастия сформировалась достаточно недавно или, скорее, находится в стадии формирования: на наших глазах завершается утрата у деепричастий признака «время» (Добрушина 2009).
Системная вариантность деепричастий, принятых и не принятых нормой (без ясной логики), становится предметом языковой рефлексии в таких, например, текстах:
Поэма из одних концов.
Как в эротическом кошмаре,
где стулья на одно лицо,
как пропуск на трибуну в мае.
Ну ладно бы – конец недели,
иль на худой конец – дождя;
а то прождав (или прождя?..
(или – прождав?)…), на самом деле
я все равно забыл о чем
хотел сказать. Переучет.
С Уфляндом в Сан-Франциско
сижу в ресторане «Верфь».
Предо мной на тарелке червь,
розовый, как сосиска.
Я не знаю, как съесть червя.
Ему голову оторвя?
или, верней, оторвав?
засучив рукав?
с вилкой выскочив из‐за угла?
приговаривая: «Была
не была!»? посолив?
постным маслом полив? попéрчив?
Я растерян.
Уфлянд стыдлив.
Червь доверчив.
И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом.
Ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской.
Выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская – Беляево – Коньково – Тёплый Стан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: «Цыбин, ты в архив не сдан!
Ты компас наш земной, а также посох и праща,
Ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!» Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.
Эти примеры показывают, что затрудненность в выборе правильного деепричастия становится помехой коммуникации.
Если в языке появляются варианты, они стремятся прежде всего к стилистической дифференциации и затем к семантической.
В русском языке сложилась такая закономерность:
1) в парах типа сказав – сказавши стилистически маркированы деепричастия на -вши, сейчас они считаются признаком социального просторечия, но в классической литературе XIX века широко употреблялись;
2) в парах типа спросив – спрося; пришед – придя обнаруживается лексическая обусловленность стилистически нормативных вариантов деепричастий на а/-я;
3) в парах типа гуляя – гуляючи деепричастия на -учи/-ючи и -ачи/-ячи считаются народно-поэтическими.
Рассмотрим стилистику деепричастий в современной поэзии, предваряя подборки материала и анализ некоторыми историко-филологическими сведениями.
Л. А. Булаховский приводит такие сведения о противоречивом отношении писателей к деепричастиям с суффиксом -вш-:
А. И. Тургенев писал Вяземскому: «Посвятившись переменил я для того, что вши не должно впускать в слова; да и не нужно, ибо посвятив и чище, и короче; обогативши – также. С души прет от таких слогов» (12 июня 1822 г.) – Остроумно на несостоятельность этого аргумента Вяземский указал в своём ответе (18 июня 1822 г., Остаф. Арх., II) (Булаховский 1954: 132).
Ответ П. А. Вяземского:
Вшей не должно впускать въ слова.* У меня не вши, а вшись: это учтивѣе. Что за брезгливость смѣшная! <…> У французовъ слово pouvoir, хотя и тутъ есть вошь, не поражено проклятіемъ. Что мы за царевны недотроги, что отъ всего краснѣемъ и отъ всего морщимся!, да и нѣтъ, потому что слогъ ся на то и сдѣланъ, чтобъ замѣнить себя (Вяземский 1822: 264).
В книге В. И. Чернышева «Правильность и чистота русской речи. Опыт русской стилистической грамматики», изданной в 1911 г. (4 издание), написано:
Мы почти не чувствуем различiя между формами дѣепричастiй прошедшаго времени на въ и вши: прочитавъ и прочитавши, узнавъ и узнавши, смѣрявъ и смѣрявши, созрѣвъ и созрѣвши, вымывъ и вымывши, разбивъ и разбивши, растрепавъ и растрепавши, отвязавъ и отвязавши, посѣявъ и посеѣявши, отдавъ и отдавши, создавъ и создавши, отколовъ и отколовши, завоевавъ и завоевавши, вырвавъ и вырвавши, призвавъ и призвавши, избравъ и избравши, отплывъ и отплывши, застывъ и застывши, сжавъ и сжавши, увидѣвъ и увидѣвши, услышавъ и услышавши, оцѣнивъ и оцѣнивши, закрутивъ и закрутивши и т. п. после гласных. Но после согласных умѣстно только ши: уведши, расплетши, прочетши (устарѣлое), выросши, разгрызши, вытерши, остригши, зажегши, испекши и др. <…> Дѣепричастiя на въ болѣе свойственны рѣчи книжной и старой. Карамзинъ и Пушкинъ почти исключительно употребляют ихъ; даже у Тургенева преимущественно находим эти формы (Чернышев 2010953953
Факсимильное издание книги 1911 г.
[Закрыть]: 176).
Описанная В. И. Чернышевым стилистика деепричастий значительно отличается от современной. Сейчас разница между вариантами типа прочитав и прочитавши очень заметна. И если в начале ХХ века деепричастия на -въ были свойственны речи «книжной и старой», то во второй половине ХХ века именно они стилистически нейтральны, а «старыми» или просторечными оказались деепричастия на -вши. Деепричастия уведши, расплетши вытеснены вариантами уведя, расплетя, а на месте деепричастий разгрызши, зажегши, испекши вообще образовались лакуны в нейтральном стиле речи.
В современной поэзии это отражается очень четко.
Так, например, в жаргонно-просторечном пересказе фильма по пьесе Шекспира «Гамлет» Владимир Строчков часто употребляет именно деепричастия на -вши. Заметим, что во второй строке процитированного фрагмента есть слово вшивость в акцентно выделенной позиции конца строки:
А Гамлет дядю, взявши на слабо,
решил проверить на испуг и вшивость
и заказал… Не дядю, нет!.. Артистам
старинный водевиль про отравленье.
<…>
Потом пошла такая заваруха,
такая поножовщина… Сынок —
ну, Кеша Смоктуновский, он же Гамлет, —
офельина пришивши братана,
на нож поставил дядю, а мамаша,
хлебнувши яду, отдала концы.
В строчках Елены Шварц деепричастие вскипевши помещено в контекст с романтической метафорой и архаической формой местоимения оне, что, вероятно, отсылает к XIX веку:
Деепричастия на -вши, образованные от глаголов высокого стиля:
Покуда нежный зверь, собой объявши древо
И свесившись с ветвей, не скажет:
– Где ты, Ева?
Вот яблоко тебе.
– А это вкусно?
– Да.
И друга повстречав, с ним яблоко разделит.
И рай последний раз для них постелит,
И выведет из врат, и отошлёт в стада.
Куда идут дразниться и целоваться —
Склонивши ум, сегодня пришла сдаваться,
Чистосердечным знаньем, повинной явкой
Место себе заработать, как бобр и зебра,
Между сезонной линькой и зимней спячкой
Выгородить себе безмятежный угол,
Лечь на бетонный пол, полюбить решётку —
Верный каркас грядущего гнездованья.
Здесь я и здесь сложу свои упованья.
У Нади Делаланд в контексте с деепричастиями распустивши, смутивши есть и семантический архаизм смутить – ‘сделать мутным’:
Мария Степанова создает деепричастие с противоречивыми стилистическими маркерами: приставка воз– относит слово к высокому стилю, а суффикс -ши – к разговорно-просторечному:
Понятно, что деепричастие возвывши образовано М. Степановой от подразумеваемого инфинитива возвыть, соотнесенного с нормативным взвыть – глаголом непереходным. Вероятно, импульсом к фонетическому и одновременно грамматическому неологизму оказался глагол воспеть.
Впрочем, стилистическое противоречие имеется в самом языке: если при обиходном употреблении подобных деепричастий они воспринимаются как разговорно-просторечные, то в церковном дискурсе не имеют такой стилистической окраски:
…многие деепричастия с суффиксом -ши от глаголов с основой на согласную, практически не существующие в других стилях (например, обретши, сплетши), регулярно используются в религиозной речи – в качестве цитат из Библии, церковнославянизмов или просто как один из грамматических маркеров архаичности этого стиля (Добрушина 2009).
Другие примеры деепричастий на -вши, -ши:
Снежны пригорки, и воздух нечист.
Напряжена, как нога балерины:
Скажешь «Чирик» – откликается «Чиз!»
Птица. И тени от тяжести длинны.
Так над долинкой стою как баран,
Лоб уперевши в такой же соседа,
Как сообщающиеся сосуды
Или сугроб во середке двора.
Как рукава незапамятной шубы:
Свет одесную, свет и ошую.
Парк зарастает тесно, упорно.
Речка-линючка в дряхлых заплатах.
Туберкулезницы в длинных халатах.
Бабочки белы летают попарно,
Быстрыми взмахами нас пересекши.
Сядем, как голуби, пить и клевать
В смирной глуши облысевшей,
Родственной, словно кровать.
Архаичные деепричастия пришед, подошед, вошед употребляются как средство стилизации.
Л. Р. Абдулхакова пишет о них так:
…супплетивные деепричастные формы с корневым -шед-, связанные происхождением с глаголом идти (нулевой суффиксации типа вошед, нашед, пришед и под. и с суффиксальным -ши типа вошедши, нашедши, пришедши и под.), в 1‐й половине XIX сохраняли прочное положение и активно употреблялись как в прозе, так и в поэзии; в частности, для Пушкина были характерны только такие формы (Абдулхакова 2007: 146).
Вероятно, именно поэтому современные поэты употребляют подобные деепричастия как элементы исторической стилизации. Для современной поэзии характерно совмещение пафоса с иронией, как в следующих примерах из стихов Юлия Кима и Беллы Ахмадулиной. Только пафос представлен цитатой из поэзии Олега Охапкина, только ирония – в цитате из стихов Славы Лёна:
У Анри Волохонского встретилось и деепричастие обрев:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
