Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Весьма активны у современных поэтов архаичные варианты деепричастий на -а/-я от глаголов совершенного вида (типа уйдя, спрося). Они тоже отсылают к стилистике литературной классики. Согласно исследованию Л. Р. Абдулхаковой,
…формы С[овершенного] В[ида] на -в/-вши и -а(-я) в XIX веке не были противопоставлены друг другу, не отличались стилистически, что нашло отражение в свободном включении тех и других в произведения многих авторов. Вместе с тем нужно отметить различное отношение писателей к формам на -а(-я): одни используют их довольно широко (М. Ю. Лермонтов, С. Т. Аксаков, Ф. И. Тютчев и др.), другие ограничиваются лишь отдельными формами, которые часто имеют параллельные образования с суффиксом -в/-вши (Н. В. Гоголь, В. И. Даль, И. С. Тургенев, Н. Г. Гарин-Михайловский и др.), третьи вообще их не употребляют (В. Г. Белинский, Н. Добролюбов, К. М. Станюкович, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А. П. Чехов и др.) (Абдулхакова 2007: 32).
Примеры таких деепричастий в современной поэзии:
Взамен подушки мягкого пера.
Взамен каштана под нечуйщий локоть.
Взамен воды, какую ты пила,
Еды, какую мне, рыдая, лопать.
Как уносимый пенсией пират,
Глаза сомкня, под парусовый лепет
Читает сна бесспорный копирайт,
Где однолики шея, рея, леер
Эти словно и будто и как…
Но не сравнивай. Слышишь, живущий,
запустившийся в райские кущи,
отобьясь от собак-забияк.
Эти верно, наверное и
очевидно. Но что очевидно?
Что ни слуху не слышно, не видно
ни очам, ни очкам, ни-ни-ни…
Сохрани, и спаси, и помилуй
меня грешную, грешных нас.
В поле минном крапива с малиной
перед взрывом корнями сплелась.
Как заметишь среди ночи, между царственных светил,
пасть с зубами – не иначе это злобный Проходил.
<…>
Ты в постели спрячь кадило и кади исподтишка
возле пасти Проходила – с расстоянья в три вершка.
И когда он, сильно скуксясь, морду отвернёт свою,
ты плесни горячий уксус на его на чешую —
и почуешь: засмердело, словно квас перебродил, —
и не станет Проходила, и растает Проходил!
…А соседка, зубами стуча,
Тихим шагом в длину коридора
От такого брела разговора —
Ни советчика, ни врача
В белом платии помощи скорой.
И уже собралась она
Обратиться по месту прописки,
Как водичка из кошкиной миски
Ухмыльнулася, вспучась со дна,
И сказала: а шла бы ты на.
Побегите прочь вы, стихи, мелькая,
Как разносят крысы чумну заразу,
Чтобы приглянуться милому глазу,
Серый ли, карий.
Как ломают лыжи слетая с горки,
В поясе ломайтесь ему в угоду,
Не перекликайтесь и мне вдогонку:
Боле не буду
С вами я. В иную влезу обувку,
В личико иное лицо просуну,
Как бы домработница на прогулку,
Вымыв посуду.
Побегите прочь вы, мои, к поклону
Пясти растопыря и рты разиня:
Лакомой запиской, клочком картона
– В полной цветов корзине.
Она ушла и не простилась.
По небу плыли облака.
Слезой горючей обагрилась
его усатая щека.
Он для неё оставил маму,
и вот покинутый сидел,
и, подперя щеку руками,
он думу думал и худел.
Стржельчик жив ещё, внутри фамильи
своей весь в мыле проскоча,
бежит ли вдоль Фонтанки, «нон лашьяр ми…» ли
поёт, театр, сверкают очи,
он пьян, он диссидент, вон, вон
из Ленинграда, в Ленинграде
спектакль закончен, мост безумный разведён.
Вы раде?
Я призван этот клад зарыть,
точнее, молвить слово
во имя слова: ах, что станут говорить
Карнович-Валуа и Призван-Соколова?
География не обещала беды:
Просто сеть крупнолистого леса,
Не считая приближенной слева воды,
Приповернутой кверху как линза.
(Перед сном босиком мы прошлися песком,
И собака хватала ее языком,
Забредая по брюхо и выше,
Ледяная и мокрая вроде леща.
Загремел я посудою, прополоща, —
И опять никого не увижу).
Ты небо включил как люстру,
земля как река скатерть,
лодки в ней – люди, люди,
репы их – капли, капли,
(катится по ланите
пуля к едрене Лотте)
ты загулял по лютне —
пальцы по венам – лодки.
В лодках гребцы, кафтаны
жолты, а на корме-то
сам подбочась хозяин,
ал камзол как на смерти.
Бурей брюхаты брови,
зенки, а в каждом – космос.
Нету места живого, и в теплой волне
Хорошо ли кому? Хорошо ли вполне?
Но вцепясь из последних в последнюю из
Достоверную руку, гляжу за карниз:
Между нежить и выжить, между жить и не жить
Есть секретное место, какое
Не умею украсть, не могу заслужить,
Не желаю оставить в покое.
Как рабыню-туземку уводят в полон,
Удивляясь на кожу и кольца в носу,
Так на проданной даче – немилые люльки
И похабные женки гуляют в саду.
Не пойду, подкрадяся, за забор заглядеть,
Чьи там пятки мелькают и музыка хлещет,
Чтоб ее, как раскаявшийся обольститель,
Не хватать за рукав, и ступени-перила
Не тянуть, причитая, к губам.
Эти примеры показывают, что во многих контекстах стилизованное деепричастие, отсылающее к грамматике литературной классики, образовано от глаголов разговорного или экспрессивно-просторечного стиля: скуксясь, подперя, проскоча, прополоща, загрохоча, подбочась, вцепясь, упря.
Перемена нормативного деепричастия с суффиксом -в, образованного от глагола высокого стиля воздеть, на деепричастие с суффиксом -я [-’а], которая, казалось бы, должна привести грамматику в гармонию со стилистикой, вызывает противоположный эффект:
Во всех этих примерах деепричастия на -а/-я – от глаголов совершенного вида. Но у Марии Степановой есть и деепричастие несовершенного вида, соотносимое с прилагательным бегучий, поэтому оно может быть прочитано и как краткое прилагательное:
Для современного языка экзотичны деепричастия на -я, образованные от глаголов совершенного вида с основами на гласный звук:
Как щелкнет зубами и крякнет потом,
На развилке, задумаясь, витязь,
Где встретил дорожный, где надпись притом,
Тот камень, пред ним приказав: «Становитесь!»
И он становился подмышкой с копьем
И надпись на нем прочитая.
И думая сам в голове: «Е-мое!» —
Где резвые мысли бывают:
«Налево задвинешь, ты там попадешь,
Когда разбериха в народе,
Что станут раскручивать всякую вошь,
Куда она только ни ходит.
А кинешь ли кости направо, тогда
Усатый дадут тебе маршал.
И ты никому не прикажешь вреда,
Ни лежа ли вдрызг ни на марше.
А прямо – тут просто не жизнь, а кино
И свежая с хрустом газета…»
И витязь стоит, и похож на бревно,
И мозги побриты.
Вставьте мне в сердечко звёздочку, звёздочку,
Вместо ушек вставьте ракушки, ракушки,
А заместо глазок – шарики, шарики,
Вместо брючек дайте штаники, штаники,
Положите меня в ясельки, в ясельки,
Чтобы я лежал бы в люлечке, в люлечке
И пускал из носа сопельки, сопельки,
Издая при этом вопельки, вопельки.
Если деепричастия задумаясь, прочитая, издая, образованные, вероятно, авторами по аналогии с деепричастиями несовершенного вида думая, читая, издавая, по структуре они (в отвлечении от семантики), – обычные древнерусские причастия, то слову совладая, в котором тоже прочитывается возможное бывшее причастие, в современном языке не соответствует деепричастие несовершенного вида (*владая). Глагол владать вышел из употребления, а совладать имеется только в составе фразеологизма не совладать с собой (или с кем-либо); возможно деепричастие: (не) совладав с собой.
В Словаре русского языка XI–XVII веков зафиксированы слова владати, владаемый, владатель, владарь, владальный, владальствовати – все в текстах XVI–XVII веков, а Словарь Академии Российской приводит вариант владать в таком виде: «Владáю, дáешь, владáлъ, дáть, кѣмъ или чѣмъ. гл[агол] д[ействительный]. простон[ародный]. Зри владѣю» (Словарь Академии Российской 1789: 753). В поэзии XVIII века глагол владать употреблялся, хотя и редко.
Словарь русского языка XVIII века в составе словарной статьи «Владѣть» приводит строки из поэзии А. Н. Майкова Я в поле у себя зарыл великой клад. И ежели ево вы сыщите, владайте и высказывание В. К. Тредиаковского «Я уже говорил, что глагол владаю … есть испорченный, и что чистый сей глагол пишется владѣю» (Словарь русского языка XVIII в. 1987: 196). Об этом глаголе Тредиаковский пишет дважды, критикуя оду А. П. Сумарокова992992
Ода Е. И. В. Всемилостивейшей государыне императрице Елисавете Петровне, самодержице всероссийской, в 25 день ноября 1743.
[Закрыть]. Первый раз так: «Глагол владаю, который в шестом стихе, есть развращенный: искусные в языке говорят владею, а на аю произносят и пишут сей обладаю, а не владаю» (Тредиаковский 2002: 64).
Интересны примеры дублирования суффикса деепричастия:
Начинается все, лишь тебе не дано начинаться,
посмотреться тебе не дается в зерцало твое,
и японец кричит харасе, и податливый Надсон
рыбой по воду бьется, иская свое ё-моё,
и акаций лаская рукой запоздало-шутливой,
ты словаешь молча, говоряя глухие сказы,
Бонифация стая покой обуздаловой сливой,
словно шаеш свеча, на моря, и стихия слезы.
В стихотворении Игоря Булатовского несколько раз повторяется деепричастие спустя, а затем спустив:
Спустя рукава,
стоят слова,
ветер надувает
праздные рукава,
время спустя,
стоят крестья-
нские, энские,
всё лето спустя,
всё лето спустив
на то, чем жив
тяжелеющий голос,
до нитки спустив
и став зерном,
стоящим в дверном
проёме, светом,
крупным зерном
света, на глазах
зревшего, в слезах,
зревшего корни света
в утонувших глазах,
ушедших ко дну
искать одну
последнюю каплю терпенья,
ко жемчужному дну.
Сначала фразеологизм спустя рукава с фигуральным значением обоих компонентов содержится в авторской метафоре: условное действие приписывается словам. Затем происходит буквализация одного из компонентов: ветер надувает праздные 996996
Праздные здесь – ‘пустые’.
[Закрыть]рукава. Если в первой строфе идиома спустя рукава является обстоятельством образа действия, то во второй – время спустя – сочетание становится обстоятельством времени, деепричастие в нем имеет значение ‘по прошествии’. В конце второй строфы слова всё лето спустя – это уже сочетание с другим значением деепричастия – ‘потеряв, утратив’ – благодаря местоимению всё. После этого появляется вариант деепричастия спустив, подтверждающее указание на утрату.
Иногда поэты образуют неожиданные деепричастия от общеупотребительных глаголов: мять, звенеть, свесить:
Циклопов язык из одних согласных:
шипящих, сопящих, небных, губных,
гортанных, – меж древлезвонкопрекрасных
ему не затеряться. На них
восславить лепо сребро потока,
волос любимой нощную ткань,
пропеть про грустно и одиноко,
земли и неба звенея брань
и чаши с горьким питьем. А этим,
как око единым на голом лбу,
сродни изрыгать проклятья столетьям
и всей вселенной трубить судьбу.
Нет равных ему в наречиях дольних,
безгласному, – люди на нем молчат.
Заткнись и ты, мой болтливый дольник, —
язык циклопов суров и свят!
Да, сучёт – он не летает,
но совсем не потому, что,
не затем, что он не рыба,
а затем, что, ну, козёл.
<…>
Он, козел, сидит на ветке,
уши свеши ниже пола,
пол же свеша ниже светки,
потому что он мужской.
Он мужской производитель,
у него семья большая:
три сучотка и сучурка,
и от них сучата есть.
Деепричастие мяя у Давида Паташинского образовано от инфинитива мять по аналогии с деепричастиями гуляя от гулять, зная от знать.
Деепричастием звенея Максим Амелин имплицировал переходность глагола звенеть.
Текст Владимира Строчкова с деепричастиями свеши и свеша – ответ Александру Левину на его стихотворение «Снятие сучёта», основанное на пересегментации канцеляризма снятие с учета, где Левин играет грамматическими формами. Возможно, на появление у Строчкова игрового деепричастия свеши повлияли деепричастия типа спавши и типа глядючи.
Вероятно, те же причины и, конечно, редукция конечных -а/-я вызвали появление деепричастий на -и в просторечии, элементы которого включены Евгением Клюевым в его цикл «Бестиарий»:
Брысь
Не пугайси, не журиси,
что над самой головой,
в страшной выси, страшной Брыси
совершается прыжок:
ей, поганой брысьей расе,
уделён такой удел —
в страшной выси притаяси,
жизнь святую прерывать!
Ей, поганой брысьей пасти,
всё дано (на то и – Брысь),
чтобы рвать тебя на части
и, мурлыча, кости грызть…
Брысь помешана на мясе
и на всяких потрохах —
человечиной кормяси,
Брысь не ведает стыда.
Стань смиренно на откосе,
над собой раскинь убрус
и всецело успокойси:
на убрус не прыгнет Брысь!
И увидишь: серебряси
изо всех Господних сил,
всходит солнце на убрусе
лучезарное твоё.
В современной поэзии наблюдается очень заметная активизация деепричастий на -учи/-ючи и -ачи/-ячи. Краткие формы бывших причастий типа знаючи, ходячи (в русской огласовке, в отличие от церковнославянской знающи, ходящи) стали наречиями: Надо жить умеючи, / Надо жить играючи, / В общем надо, братцы, жить припеваючи (песня Черного кота из мультфильма «Голубой щенок»10011001
Слова Юрия Энтина, музыка Геннадия Гладкова.
[Закрыть]). Полные формы восточнославянского происхождения (горячий, лежачий) стали прилагательными в отличие от южнославянских по происхождению причастий горящий, лежащий и подобных.
В Академической грамматике написано так:
Дееприч. с суф. учи употребляются в художественной литературе при ориентации на народную речь и фольклор <…> В современной художественной и публицистической речи такие образования имеют стилистически сниженный характер (Русская грамматика 1980: 670–671).
Исследование, выполненное Л. Р. Абдулхаковой, показало ситуацию более подробно:
Об отсутствии стилистической маркированности форм на -учи и их равнозначности с деепричастиями других типов на этом этапе развития [в XVIII веке. – Л. З.] свидетельствует следующее:
образования с разными суффиксами (-учи и -а) могут выступать в близких контекстуальных условиях, что прослеживается в текстах как одного, так и разных авторов <…>.
вопреки рекомендациям, сформулированным М. В. Ломоносовым и ограничивающим образование деепричастий на -учи сферой низкого стиля, наибольшее количество и значительное разнообразие глаголов, от которых они образуются, отражено в поэтической речи <…>.
высокая степень употребительности форм на -учи свойственна сочинениям, относящимся к высокому и среднему стилям, и в меньшей степени – к низкому (например, басням) (Абдулхакова 2007: 26).
Особенно часто деепричастия на -учи/-ючи встречаются у Евгения Клюева: болеючи, ускользаючи, исчезаючи, огибаючи, лишаючи, украшаючи, собираючи, наползаючи, сожалеючи, забываючи, поджидаючи, растопляючи, меняючи, наполняючи, гадаючи, поспешаючи, глотаючи, отрясаючи, дёргаючи, выползаючи, размышляючи, стираючи, источаючи, ублажаючи, обращаючись, ухмыляючись, касаючись, спасаючись, собираючись, надеючись, восхищаючись, обжираючись, издеваючись, озираючись, сверзаючись, наслаждаючись, поднимаючись, подчиняючись.
Примечательно, что Клюев превращает даже слово будучи из глагольной связки в полноценный экзистенциальный глагол:
Есть у него и очевидная фольклорная стилизация, например:
Но гораздо чаще деепричастия на -учи/-ючи у Клюева имеют стилистически книжные глагольные основы:
На весёлых заоблачных саночках —
не касаючись нижних миров,
ничего вообще не касаючись,
позабывши отеческий кров,
полетим в направлении полюса:
в пустоту, в никуда, в молоко —
мы потом-то, должно быть, опомнимся,
да уж будем совсем далеко!
По лесам и по весям неведомым
среди разных диковинных трав,
размышляючи, кем пообедаем,
путешествует Пожираф.
<…>
Пожирафа – как все силы вражии —
не объехать и не обогнуть:
так что быть бы тебе при оружии
при каком, отправляючись в путь.
Ах ты птаха из праха и пуха,
вечный странник, – куда же теперь?
Тут повсюду живет Черепуха —
поразительной зверскости зверь:
вся в квадратах, заплатах и латах,
источаючи яда струю,
она ловит таких вот… крылатых
и приносит в пещеру свою.
Подобный стилистический контраст наблюдается и у других поэтов:
Сублимируючи столько
охренеть недолго!
Шаг один от платонизма
к пансексуализму!
Вот ведь не было печали —
черти накачали!
Вот ведь не было проблемы —
бес в ребро и семя в темя
ударяют скопом!
Божий мир сплошным секс-шопом
кажется в отчаяньи!
Александр Суриков создает текст с явно искусственными деепричастиями на фоне многих других искусственных слов и форм:
крутее колышется снежного солнце разбилося осень
трубою криватою стáрик махае ногами в возду́хе
забрезжил рассвет как козёл рогати́ной
<…>
Блески не выдержав малют загорбился
всею ручонкою сделавши отмашь
сказаючи жалобно и заплакуючи как жеребоцок
взрыдаючи лезет под нож
глазами глубыми в выцветший облик
как у бизоньего у таракана при зажигании
высунул усьями тонкими плави пода лучами
<…> да залегаючи я отвлекся от житейского хохота
с трезвой главою мы будемо бдумачи
незачем ставить ногý на паркету
где таракан отдыхал запьяненный
агоней так сказать в смертном одре
нога это нож заблестелого лезвия
ненадо отсекать новую жизнь ухо ямиже впиваючи
в тело шелестом листьев слыхать сердцебитие
и разрыдание аз очи опухли
Встречаются в современной поэзии и деепричастия в церковнославянской огласовке – с суффиксом -ящи:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
