Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Нарушение нормы при употреблении непереходных глаголов как переходных часто бывает связано с тавтологическими сочетаниями. В русской фразеологии известны такие сочетания, как шутки шутить, сказки сказывать, ночь ночевать, горе горевать, думу думать (см. о такой тавтологии, выражающей в фольклоре общее и типическое: Евгеньева 1963: 139).
Эта модель переносится на другую лексику, не входящую в подобные устойчивые сочетания:
сон не сплю я в полнолунье
боль болею теплым телом
ночь не ночу, злость не злю я
звук позвучу, лень поленю
шум шуметь – душе так душно
мыслить мысль – низка подушка
бег бегу в рассвет от темь я,
ритмлю ритм назло оттенкам
В следующем тексте замена словоформы дверью формой винительного падежа сопровождается строкой, которая начинается с буквы «ю», следовательно, транзитивация глагола при таком наложении фрагментов речи в какой-то степени обманчива:
В современной поэзии встречается немало примеров с расширенной сочетаемостью глагола говорить как переходного.
Норма словоупотребления предписывает, что можно говорить правду, чушь, глупости, допускает, что можно говорить сказку12631263
Носители русского языка усваивают этот синтаксический архаизм в раннем детстве: у Пушкина кот ученый идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит.
[Закрыть]. То есть объектами говорения, которые оформляются винительным падежом, являются речевые акты. Но и в этом случае есть ограничения сочетаемости. Нельзя, например, говорить шутку, жалобу, обещание, рассказ.
В поэзии глагол говорить постоянно получает валентность креатива, уподобляясь по своей семантической роли глаголам типа строить, шить, лепить, рисовать:
Зачем, уплыв, спасательным буйком
Из тьмы морей всплывает мыший остов
В блокноте волн, набитыих битком,
Как пальмами – благополучный остров?
Я буду говорить тебя тайком.
Срезать горбушкой. Как ладонью о стол,
Как вовремя подставленный апостроф,
Как валидол под толстым языком.
…а люди подходили и кругом меня обступали,
глаза, как дыры, в ушах маленькие пилюли,
один из них, дарвин, очень похожий на рыбу,
говорил книгу, ходил ногами
<…>
подходите еще ко мне, люди,
говорите мне свои любимые книги,
нет мне больше цвета и вкуса,
нет меня в этом мире
Маленький человек, наверное, из простых,
был москвич, в руке догоревший спич,
в глазах папирос дым, ростбиф в его зубах,
поднимайся в воздух, говори бах,
забирай ключи, останешься молодым,
моцарт молчи, музыки полон дым
лица его прекрасны, мачты горят почти,
фрачны его мечты.
Господи, боже мой, но идет домой,
трет лоб, говорит чтоб,
брат его, лицедей, говорит людей,
пьет из колб, да подальше шел б.
Проанализируем один из примеров:
Написала бы ты мне хоть что-нибудь,
Хоть какую траву или ртуть,
Потому что мне её греть,
Мне её говорить,
Мимо самого рта спугнуть.
Поле брани, нива шёпота или какой молвы,
И какие ещё хлеба?
Так мы ехали. Мимо окон глазели лбы,
И рука, стирающая со лба
Не испарину, но какой-то внешний, не влажный, след,
Так старалась, как нету других услад,
Ни других обид,
Только этот сад,
Этот стандартный вид.
Слова написала бы в пределах первой строки – это элемент обычной просьбы сообщить что-то, написать письмо. Но уже вторая строка резко меняет и смысл глагола написать, и смысл местоимения что-нибудь. Это что-нибудь оказывается вполне вещественным: траву или ртуть.
В стихотворении речь идет, вероятно, о лекарстве. На болезнь указывает желание измерить температуру (греть ртуть), а также строки И рука, стирающая со лба / Не испарину, но какой-то внешний, не влажный, след.
В таком случае оборот написала бы <…> что-нибудь может базироваться на переходном глаголе прописать из сочетания прописать лекарство.
В строчке мне ее говорить референтная отнесенность местоимения и, соответственно, глагола, неопределенна и аграмматична: деформированный порядок слов указывает на то, что субъект речи намерен говорить и траву и ртуть.
Строкой Мимо самого рта спугнуть обозначены затрудненность и эфемерность говорения. Аграмматизм и алогизм – это и есть то, что автором названо Мимо самого рта спугнуть. Дальше в строчках Поле брани, нива шёпота или какой молвы, / И какие ещё хлеба? идет полисемантическая игра со словом поле, включающая слово траву в ряд лексем, относящихся к говорению – через сочетание поле брани (брань, шепот, молва). А в строке И какие еще хлеба? вполне отчетливо выражено значение слова хлеб, метонимически употребляемого в выражениях, связанных с профессиональной деятельностью (зарабатывать на хлеб, уйти на вольные хлеба). Семантический компонент ‘заработок’ в языке может быть и ослаблен, и устранен: можно сказать это мой хлеб, не отнимайте у него его хлеб и в ситуациях, не предполагающих материального дохода. В стихотворении речь идет именно о таком «хлебе» поэта.
Вполне возможно, что на синтаксическую связь траву говорить повлияло выражение заговаривать траву из дискурса магии.
Управление говорить что на месте узуального оборота говорить о чем в какой-то степени противостоит экспансии предлога о с формами предложного падежа (см.: Гловинская 1996: 252–262).
Транзитивация безличных глаголов вполне допускается грамматической системой (прорвало трубу; речку заморозило; дорогу занесло снегом; больного знобит, тошнит), но она лексически ограничена. Следующие примеры демонстрируют выход за пределы нормы и узуса:
Беды мои, беды – травы сорные.
Лучше вспомнить,
сидя у воды,
Как салюта звезды рукотворные,
Расцветая, падали в пруды;
Как растили луковицу в баночке,
Как знобило за полночь аллею,
Как влетали солнечные бабочки
По неразуменью – в «Бакалею»
В некоторых текстах транзитивация безличных глаголов сопровождается их преобразованием в личные:
Аномальное обозначение объекта в конструкциях с предлогом о
Поэзия показывает экспансию предлога о/обо с формами предложного падежа, свойственную почти всем разновидностям современной русской речи12751275
Ср.: Иду, и холодеют росы, / и серебрятся о тебе (А. Блок. «Ищу огней – огней попутных…»).
[Закрыть] (см.: Гловинская 1996: 252–262), но в таких сочетаниях, которые для практической речи не характерны, например:
с чемоданом и футляром
я влачусь в центральный парк
где сейчас гуляют пары
выдыхая ртами пар
я приду займу скамейку
или лавочку займу
и не подберу копейку
а десятник подниму
закурю о чём-то вечном
и открою чемодан
чуя как крылатит плечи
рифма коих никогда…
а потом футляр открою
и ныряя с головой
из далёких непокоев
в беспардонный беспокой
я подумаю недаром
и почувствую не зря
я влачился по бульвару
с чемоданом и футляром
с недосыпа с перегаром
на гуляющие пары
зенки красные хмуря12771277
Примечание Б. Гринберга: «Чемодан» – книга Анатолия Маковского, «Футляр» – книга Антона Метелькова.
[Закрыть]
В последних двух текстах очевидна компрессия: конструкция курить, думая о чем-то (или куря, думать о чем-то) преобразуется в сочетание курить о чем-то. Глагол курить, перенимая от глагола думать его косвенно-объектную валентность, дополнительно приобретает значение ментального действия.
Другие примеры компрессии:
check me out, отель калифорния!
пансион на метро одеон,
я то съеду я девка упорная,
не с такого съезжали, а он
всё грустит и хрустит круассанами,
теми самыми – да, теми самыми,
что на голые ланчи в кровать
подавали во дни несказанные,
когда было о чём пировать.
хинкальная закрылась навсегда
а как они готовили хинкали
стучит по крыше ржавая вода
но достучится – мёртвая – едва ли
там было всё что можно пожелать
душе вечерней в таинстве событий
там можно было есть или лежать
безмолвствовать в пару иных наитий
и водки замороженной графин
нарезать на галеты для поэтов
теперь ты сам графин и господин
теперь ты сам
налей себе об этом
я сегодня остался без тела:
январь
вместо меня блестело:
январь
опусти руку
нашарь
глазное яблоко:
лежит
на глазном дне
обо мне
обо мне
это яблоко
лежит
обо мне
нырни за ним вне
верни меня мне
нырни за ним вне
верни меня мне
нырни меня мне
нашарь
– О чем ты бежишь, утренний бегун в парке?
О чем неслышно рушишь воздушные арки,
врата света, встающие перед тобой незримо?
О чем возвращаешься, падающие листья целуя,
о чем волочит стопу, припадая слегка на цезуре,
бегущий рядом ризеншнауцер-сучка по имени Рифма?
– О тебе бегу, наблюдатель, с пятого этажа глядящий,
воздвигающий эти врата, откладывающий в долгий ящик
все на свете, заслышав осипший тростник знакомый.
О тебе, даже и тогда не выходящий из дома,
ссылаясь на геморрой, на лень, на теплое лоно,
когда мимо тебя пробегает твой истинный звук, настоящий…
– Обо мне? Не может быть. Не могу поверить.
Отвернусь от окна, уткнусь взглядом в картины, в двери,
в засохший вереск…
Мне волнения запретили терапевт и знакомый сексолог.
– Отвернись. Но учти – больше о тебе не пробегу ни разу.
Не замедлю быстротекущее время, не дарую радость,
Что ты мог бы познать, следуя ритму моих кроссовок.
С помощью света факелов в темной ночи
человеку легко объяснить: молчи!
Ты здесь чужой, чужак, твой недобрый взор
исконное наше присваивает, как вор.
Молчи, не покушайся на нашу речь,
на наше барокко, на Запорожскую сечь,
не слушай песен, которые мы поем.
Пусть звуки песни застрянут во мшистом ухе твоем.
Не крестись на наши иконы, из наших крынок не пей,
наших красавиц и в мыслях касаться не смей,
не любуйся весною на белый вишневый цвет —
это наше, родное, тебе в этом доли нет.
Об этом в ряды вливаются. Об этом – строятся в ряд.
Об этом ночные факелы в надежных руках горят.
Об этом – нога к ноге. Об этом – плечо к плечу.
Ладно, уговорили. Я вашего не хочу.
В этих примерах ментальные глаголы думать, мечтать, размышлять и другие подобные остаются в подтексте, они заменены на глаголы сопровождающего действия или состояния. Если в нормативных высказываниях типа о чем ты думаешь, когда бежишь… ментальные глаголы представлены как бы крупным планом, а глаголы в обстоятельственных придаточных предложениях являются фоновыми, то в приведенных контекстах ситуация оказывается противоположной: глаголы действия или состояния выдвигаются на первый план, при этом они функционируют как ментальные.
Встречаются и другие примеры с аномальным употреблением предлога о, в которых не подразумеваются ментальные глаголы.
В следующих контекстах предложным изъяснительным падежом управляют глаголы чувства:
У Натальи Горбаневской изъяснительным предложным падежом управляет безличный предикатив со значением физического ощущения. Это ощущение мыслится как источник информации:
Обратим внимание на то, что звуковой образ слова знобит распространяется на весь фрагмент аллитерацией забыт – забыто – знобит – разбитого – разбит.
Метонимия мысли о поцелуях → поцелуи определяет синтаксический сдвиг в строчках Марии Ватутиной:
Вероятно, в следующем примере сочетания о тебе виноват, о тебе виновен заменяют нормативное перед тобой, а в строке кто о тебе солдат – возможные для тебя, у тебя:
Кто о тебе виноват,
кто о тебе невиновен?
Лампочка в тысячу ватт
над тысячью малых воен.
Кто о тебе солдат,
лётчик, разведчик, воин?
Тысячи мест и дат,
тысячи «волен – не волен».
Где опечатка зрачка
смотрит в тебя из волчка,
лязгая тихо ключами,
там ни вины, ни вина,
там не обременена,
не обречена на молчанье.
Цикл Игоря Булатовского, посвященный Наталье Горбаневской, начинается со строфы:
В следующих строчках Булатовского сочетание твердеют о своем вероятно, производно от нормативной языковой метафоры твердить о чем-либо:
и клочья губ шуршат ещё,
и говорят, и говорят,
но фонарю не видно слов,
он освещает всех подряд,
но всюду светит между слов,
и те твердеют о своём
на дне коротких частых ям
древесным каменным углём,
чуть-чуть блестящим по краям
У Виктора Ширали встречается такое употребление:
Летим не над землей, над облаками
<…>
Беременна,
Дурна лицом о том,
Еще о том, чтобы быстрей полет закончить.
Три пуговички разошлись на кофте
Под выступающим на руки животом.
Ей так нехорошо.
Зачем она в полете
С лицом,
Как зеркалом,
В себя повернутым?
Радикальная деформация конструкции с предлогом о встретилась в стихотворении Александра Кабанова:
Сбереги обо мне этот шепот огня и воды,
снегириный клинок, эвкалиптовый привкус беды…
Я в начале пути, словно Экзюпери – в сентябре,
где Алькор и Мицар, где иприт в лошадиной ноздре.
Далеко обними, пусть ведет в первобытную синь,
где Алькор и Мицар, твой мизинчик династии Мин.
Над звездою – листва, над листвою – трава и земля,
под землею – братва из космического корабля.
Я за словом «кастет» – не полезу в карман кенгуру:
вот и вышел поэт, танцевать золотую муру!
Вот смеется братва и бессмертную «Мурку» поет,
и похмельное солнце над городом детства встает!
Сбереги обо мне – молоко на хозяйской плите
(здесь любой виноград – бытовая возня в темноте).
Сбереги о любви – бесконечный, пустой разговор,
где лежит у воды с перерезанным горлом, Мисхор.
И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я – зверь о тебе, что я – муж о тебе,
что я – мысль о тебе…
Семантическая деформация глагола сбереги в строке Сбереги обо мне этот шепот огня и воды и в строке Сбереги о любви – бесконечный, пустой разговор определяется измененным порядком слов, если исходными высказываниями являются сбереги шепот огня и воды обо мне; сбереги бесконечный, пустой разговор о любви; Выдвижение на первый план слов сбереги обо мне (в двух строках из трех оно обозначено знаком тире) меняет актантную структуру в модели управления. Косвенное дополнение, предшествующее прямому, повышает это обо мне в ранге.
Между инверсированными конструкциями помещено свернутое высказывание, обозначенное именем ситуации молоко на хозяйской плите. В развернутом виде это, предположительно, такое сообщение: ‘сбереги воспоминание о том, как мы жили в чужом доме, кипятили молоко, что за этим последовало’. На тематическом уровне компрессия мотивирована домашним языком, понятным и субъекту речи, и адресату.
Последние три строчки усугубляют и компрессию, и аномалию управления – тем, что управляющими словами становятся имена существительные.
Интересно и то, что из этих трех строк с синтаксически параллельными конструкциями последняя абсолютно нормативна. Получается, что в контексте семантика слова мысль формируется с включением контекстуальной семантики слова зверь и муж. Первое из них, вероятно, обобщает представление о стихийных страстях (ср. также выражение звериная тоска), второе – о семейных и человеческих ценностях, о любви и ответственности.
Поскольку такая предложно-падежная конструкция связана с речевыми и ментальными актами (говорить, думать, вспоминать о чем-то), слова зверь и муж тоже оказываются вовлеченными в это семантическое поле. Субъект речи – поэт, и в этом случае понятия зверь, муж, мысль наполняются содержанием: ‘я тот, кто о тебе не только думает, но и, будучи и зверем, и мужем, напишет о тебе, сохранив тем самым тебя не только в своем сознании, но и в широком ментальном мире’.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.