Текст книги "Многообразие типичного. Очерки по культурно-исторической психологии народов"

Существует множество классификаций коммуникации.

Вербальная и невербальная коммуникации. В обоих случаях речь идет о знаковом общении, но в случае вербальной коммуникации мы имеем дело со знаками лингвистическими, а в случае невербальной коммуникации – с паралингвистическими средствами выражения.

По степени избыточности информации коммуникацию можно разделить на точную, сжатую и сверхубедительную (или искусную, вычурную). О точной коммуникации идет речь тогда, когда для передачи сообщения используется минимум слов и только по делу, что называется, без обиняков. Главное – донести смысл до собеседника, а вся избыточная информация отбрасывается. Такой стиль характерен для Америки, Европы.

Сжатый тип коммуникации – минимум слов, допускающих не до конца определенную трактовку и широкое использование пауз, молчание здесь тоже часть коммуникации. Это тип коммуникации, свойственный для Востока. Предполагается, что собеседник глубоко погружен в контекст происходящего и темы сообщения, поэтому можно не все проговаривать и обойтись без подробностей.

За последним типом коммуникации обычно проступают ценности коллективисткой культуры, когда все глубоко погружены в единый контекст. Такого рода коммуникация может быть в неких относительно замкнутых сообществах. Как у героев ковбойских рассказов О’Генри: если один ковбой задал вопрос, а другой не отвечает, это не означает, что он не реагирует. Просто между вопросом и ответом можно проскакать десятки миль.

Искусный или сверхубедительный тип коммуникации предусматривает использование большого количества слов, метафор, эпитетов, за счет которых эмоции педалируются. Этот стиль присущ арабской культуре. За ним стоит идеология общения, когда избыточная эмоция должна побудить собеседника принять позицию повествователя.

Прямая и косвенная коммуникация.

При прямой коммуникация сообщение равно самому себе. Минимум подтекстов. План выражения и план содержания совпадают. Косвенная же коммуникация, напротив, «шифрует» текст подтекстом. Здесь текст и передаваемый смысл не равны, не тождественны друг другу.

Приведу пример, ставший классическим. Э. Эванс-Притчард (Edward Evan Evans-Pritchard) писал о народе занде, у которого чрезвычайно развито искусство косвенной речи, которая называется «санца». Этнографу, говорил он, очень сложно: мало того, что надо язык выучить, надо еще и понять, прямо с тобой говорят или косвенно. Причем выучить это невозможно – слова одни и те же. Надо внимательно следить и ориентироваться по ситуации.

Вот пример использования санца:

Человек говорит своему другу в присутствии жены: «Ну и порхают же эти ласточки, друг мой». Он говорит о ветрености своей жены и на случай, если она поймет намек, прикрывается тем, что смотрит во время этой якобы невинной реплики вверх, туда, где летают ласточки. Друг понимает, что он имеет в виду, и отвечает: «Да, не говори мне об этих ласточках!» (Ты говоришь сущую правду). Жена также понимает, о чем идет речь, и говорит раздраженно: «Да, господин, оставь эту ее (жену) и возьми хорошую ее (жену), господин, если ты женился на ласточке, господин!» … Муж делает вид, будто он удивлен и огорчен, что жена обиделась из-за невинной реплики по поводу ласточек: «Разве обижаются по поводу тех, кто наверху (ласточек), госпожа?» Она отвечает: «Ах, господин, мне не нравится, когда меня обманывают… Ты упадешь с моего дерева…» (Коул, Скрибнер 1977: 221).

Эванс-Притчард следующим образом определяет удачную санцу: «Самое главное – это говорить туманно и оставлять открытым путь к отступлению, если человек, на которого вы нападаете, обидится и попытается доставить вам неприятности» (цит. по: Там же: 221–222).

Еще один пример непосредственно из жизни, практически из первых рук. К израильскому социальному работнику на прием пришла молодая пара олим, недавно приехавших в Израиль эфиопских евреев, и заявила: «У нас кончились вода и хлеб!». Соцработник пришел в ужас: вновь прибывшие переселенцы оказались в беде, пособие небольшое, и они не сумели в него уложиться. Он бросается им помогать – хватается за кошелек и предлагает им пятьдесят шекелей, пока не уладится ситуация. Молодая пара приходит в негодование, подумав, что их хотят оскорбить. Оказалось, что «кончилась вода и хлеб» в их культуре означает, что прошла любовь и они пришли просить развода.

В той или иной мере нам всем приходилось иметь дело с косвенной коммуникацией, когда в ответ на наше предложение или просьбу приходилось услышать: «Зайдите через недельку…» Косвенная коммуникация может встречаться в разных культурах, в одних это может быть узаконенной распространенной формой общения (санца), а в других обусловлено особым контекстом.

Пример из «Молодой Гвардии» А. Фадеева. Во время оккупации фашистами Краснодона шофер – солдат немецкой жандармерии – спросил Любку Шевцову на чистом русском языке:

– Не найдется ли у вас воды, залить в машину?

– Иди ты в болото! Понял? – сказала Любка, спокойно глядя на него в упор.

«Она, совершенно не подумав, сразу нашла что сказать… Если бы он попробовал сделать с ней что-нибудь плохое, она бы… подняла на ноги весь квартал, крича, что… предложила солдату взять воду в балке…»

Личностно-ориентированная или ситуационно– / статусно-ориентированная коммуникация

Личностно-ориентированная коммуникация ориентируется на личность говорящего: я вам что-то сообщаю, и главное, чтобы я сумел донести до вас информацию. При этом стиле общения избегают формальных кодов, сложных витиеватых формулировок, титулов, почестей.

Вспомните анекдот, в котором к старому английскому лорду врывается дворецкий и кричит:

– Сэр, катастрофа, Темза вышла из берегов… Наводнение… Надо бежать… Спасаться…

– Джордж, выйдите и доложите как положено, – говорит старый лорд. Дворецкий выходит и снова входит в комнату.

– Сэр… – начинает медленно дворецкий и, срываясь, второпях, – но вода уже практически у порога. Нам надо…

– Джордж, я же сказал, доложите, как следует, – сердится лорд. В третий раз дворецкий лаконичен:

– Сэр, Темза! – говорит слуга, и в проем двери врывается поток воды.

Для старого лорда форма коммуникации была важнее содержания. Тем не менее, считается, что английский язык личностно-ориентирован.

Ситуационно или статусно-ориентированное общение выстраивается в зависимости от контекста, учитывает нюансы ситуации и статус реципиента сообщения. В этом случае важно, как говорят. Как в анекдоте: лорд требовал статусно-ориентированного общения, которое предполагает жесткие правила, готовые устоявшиеся формы обращения. Предполагается также, что человек по-разному и разными словами будет разговаривать с тем, кто выше его по званию, и тем, кто младше.

Однажды американская журналистка пожаловалась специалисту по буддизму на обидную ситуацию, в которой она оказалась. Она хотела встретиться с Далай-ламой и взять у него интервью. В канцелярию Далай-ламы она направила письмо с просьбой о встрече. В письме она представилась, указала ряд вопросов, которые хотела бы обсудить с ним, и приложила свое расписание. Пусть, мол, Далай-лама посмотрит на свой график и укажет, в какой день он тоже свободен.

Она была крайне разочарована и обижена, когда не получила вообще никакого ответа.

Тогда этнограф и специалист по буддизму, которая много раз встречалась с Далай-ламой, так прокомментровала ситуацию: Далай-лама – это живой бог, воплощение Будды на земле. Теперь представь себе, что тебе предоставляется возможность встретится с Иисусом Христом. Ты ему вышлешь свое расписание, когда ты занята, когда свободна?

Журналистка взаимодействовала в рамках западного личностно-ориентированного общения, предполагающего изначальное равенство сторон коммуникации – я и Далай-лама. А Далай-лама – живой бог. Не может здесь быть симметричного общения – не нужно его информировать о своем расписании. Ее коммуникативная некомпетентность показала, что она далека от буддистских традиций, – не ей вести диалог между культурами.

Свидетелем этого разговора был другой этнограф. Эта исследовательница тоже хотела встретиться с Далай-ламой. Для этого она приехала в город Дхармасала, поселилась там и оставила в канцелярии Далай-ламы прошение о встрече с Его Святейшеством. Несколько месяцев жила неподалеку, проводила свои полевые исследования, но главное, ждала аудиенции. Присутствовала на всех появлениях Далай-ламы на публике, пока наконец на одной из встреч он не остановил на ней взгляд. После к ней подошел референт и назвал время аудиенции. Так она дважды была удостоена встречи с Далай-ламой и личной беседы с ним.

По типу коммуникации культуры принято разделять на высококонтекстные и низкоконтекстные. В высококонтекстных культурах важно то, как преподносится сообщение, а в низкоконтекстных – то, о чём в нем говориться.

Русская культура высококонтекстная. Когда мы разговариваем, предпочитаем, чтобы собеседник на нас смотрел, а не стоял, опустив глаза в землю. Важно паралингвистическое сопровождение нашего сообщения – невербальная составляющая коммуникации: будет ли говорящий размахивать руками, жестикулировать, как будет звучать его голос, насколько близко подойдет (подробнее см.: Стефаненко 1998, II: 60–66). Высоко– контекстный тип коммуникации чаще встречается в культурах коллективистских. Здесь «что» сильно зависит от «как», смысл сообщения зависит от формы, при этом важна настройка на реципиента.

В низкоконтекстных культурах в центре коммуникации – личность говорящего. В примере про встречу с Далай-ламой в формате низкоконтекстной коммуникации журналистка сделала все правильно: четко определила задачу и граничные условия коммуникации, а ее не приняли и даже не ответили.

Обобщая, можно сказать, что восточные культуры чаще высококонтекстные, а западные – низкоконтекстные. Для высококонтекстных коммуникаций невербальная коммуникация может нести более высокий информационный посыл, нежели прямой вербальный текст.

Такого рода принципы общения отражаются в языке, в лексике и языковых формулах.

В той же японской культуре есть «энрё» – этикетная форма самопорицания. Когда младший говорит со старшим по статусу, он должен это подчеркивать при помощи энрё.

Лексика языка также подстраивается под стиль общения. В английском наиболее употребимо одно местоимение – you, в русском, немецком во втором лице два местоимения – ты и Вы, в японском таких местоимений шестнадцать.

Еще пример: в европейских языках есть несколько часто употребляемых слов для обозначения мужа, так в русском – муж, хозяин, супруг, благоверный, суженый. В английском – spouse и husbаnd. В японском же 7 терминов, обозначающих «муж», 9 – обозначающих «дочь», 11 – «жена» и 9 – «отец» (Пронников, Ладанов 1985, цит. по: Стефаненко 1998, II: 65). Причем речь не идет о синонимах. Чтобы понять, какое конкретное местоимение или слово использовать, мало просто освоить японский язык, надо вникнуть в нюансы взаимоотношений и контекстов, стать компетентным и в этике, и в этикете вербальной коммуникации.

Имеет значение также и тональность того, как вы говорите. Европейские языки атональные. От высоты звука может, конечно, измениться интерпретация информации, но незначительно. Не так, как, например, в китайском. Там одинаковые звуки, произносимые на различной высоте, могут означать совершенно разные по смыслу слова.

Хотелось бы обратить внимание на то, что классификации всегда немного условны, всегда есть исключения из правил, всегда есть определенная динамика изменений, которые могут влиять на особенности коммуникации. Мы уже говорили, что русской культуре свойственно ситуационно– и статусно-ориентированная коммуникация. Но мы все дальше и дальше уходим от патриархальных отношений с неизменной дистанцией между статусами. Еще недавно невозможно было себе представить, что ученик старших классов, обращаясь к учителю, позволит себе сказать: «Что это Вы мне тыкаете?». А сейчас это встречается довольно часто. От преподавателей также требуют, чтобы в университете, особенно во время официальных процедур, студентов величали по имени-отчеству.

Рассмотрим подробнее арсенал паралингвистических средств коммуникации. Прежде всего это мимика, жесты и проксемика.

Мимика

Еще Чарльз Дарвин высказал предположение о врожденной природе мимики. Мимика человека и высших приматов весьма похожи. Многочисленные исследования в дальнейшем подтвердили предположение Дарвина, что мимика врожденна.

Американские антропологи Пол Экман (Paul Ekman) и Уоллес Фризен (Wallacе V. Friesen) в 1970-х гг. провели серию экспериментов, подтвердивших врожденность мимики. В ходе этих экспериментов испытуемым предлагался набор фотографий, на которых были запечатлены люди в различных эмоциональных состояниях. Представители различных культур – жители Аргентины, Бразилии, Соединенных Штатов, Чили, Япония – должны были идентифицировать эмоцию человека на портрете. Радуется или грустит, злится или боится. Опрошено было огромное количество людей. В результате наибольшее согласие в оценках выпало на шесть эмоций: гнев, грусть, отвращение, страх, радость, удивление.

Так была выдвинута гипотеза существования базовых эмоций, которые являются врождёнными и проявляются культурно независимым образом.

Тут же последовала критика, что все эти культуры в той или иной степени американизированы. Чтобы развеять сомнения, в следующей серии экспериментов была несколько изменена конфигурация: опять предъявляли набор фотографий огромному количеству людей. На этот раз папуасам Новой Гвинеи показали фотографии американцев, а американцам – фотографии из Новой Гвинеи. Получилось, что и в случае антропологически различных сообществ наибольшее согласие в ответах испытуемых было относительно этих же шести эмоций.

В следующей серии экспериментов попытались выяснить, насколько близки эмоциональные реакции представителей разных культур при схожих ситуациях. В этих экспериментах в основном участвовали американцы и японцы, испытуемым показывали фрагменты из кинофильмов, одновременно пытаясь заснять их лица, чтобы сравнить эмоциональную реакцию. Возникло множество осложнений. Прежде всего, оказалось, что японцы вообще не готовы демонстрировать свои эмоции в присутствии американских экспериментаторов. Но все же со многими поправками результат был получен положительный: одни и те же моменты вызывают схожие реакции – отвращение, улыбку, испуг.

Заметим, что результаты этих экспериментов не бесспорны. Причем претензии к этим исследованиям предъявляют не биологи, а лингвисты. Биологи как раз считают, что эмоциональные состояния и их выражение в мимике суть важнейшая эволюционная необходимость. А вот известный польский и австралийский лингвист Анна Вежбицкая (Anna Wierzbicka) ставит под сомнение не столько само существование базовых эмоций, сколько то, каким образом они исследуются. По А. Вежбицкой, проблема всех этих экспериментов состоит в том, что они были связаны с языковой перекодировкой – проще говоря, с переводом. Каким образом подбирались в различных языках слова, выражающие то или иное эмоциональное состояние? Ведь когда интервьюировались жители Новой Гвинеи, то исследователь должен был адекватно перевести объяснения респондента с одного из языков Новой Гвинеи на английский язык. Но любой перевод, особенно когда важны оттенки ощущений – это всегда упрощение, подгонка. Эмоциональные переживания новогвинейцев «вкладывались» в английские термины, обозначающие эмоции. В языке таитян, например, замечает Вежбицкая, нет слова «печальный». Как бы они обозначили эмоцию, если бы им предъявляли фотографии грустных людей, и каким образом перевели бы на английский?

Например, в английском языке есть слово sad ‘печальный’. На русский же язык оно может быть переведено как ‘грусть’, ‘печаль’, ‘тоска’, ‘уныние’, ‘огорчение’, ‘сплин’ (было в XIX в. такое заимствованное из английского слово), но в русском языке они не являются синонимами и отражают разные переживания (см. подробнее: Вежбицкая 2001: 15–40).

Тем не менее независимо от лексики пришли к выводу, что базовые врожденные эмоции, которые являются филогенетическим наследием человека, существуют. Мимическое их выражение универсально у представителей всех культур. Подтверждением их существования могут быть и другие источники. Время от времени природа ставит свои жестокие эксперименты: на свет появляются слепоглухонемые дети. Они никак не могут обычным путем усваивать культурные стереотипы, реагировать «как все», тем не менее их мимика абсолютно узнаваема и понятна.

Одной из таких детей была знаменитая Хелен Келлер (Helen Adams Keller). Хелен была дочерью состоятельных американцев. Этот недуг поразил ее после тяжелой инфекционной болезни, когда ей еще не было и двух лет. Родители сделали все, чтобы она жила полной жизнью. Ее воспитательницей стала Энн Салливан, молодая талантливая учительница, которой удалось разработать систему тактильной коммуникации и настроить канал общения слепоглухонемой девочки с миром. Х. Келлер и Э. Салливан вместе провели многие десятилетия жизни. История их общения и взаимного обучения дала начало разработкам методики обучения слепоглухонемых детей и интенсивной работе с ними психологов (описана в книге Х. Келлер «История моей жизни», первое издание 1903) (Келлер 2003).

По мимике этих детей совершенно понятно, радуются они или огорчены. И все же их мимика отличается от мимики обычного человека, на лице которого, как в зеркале, отражаются эмоции собеседника, которому свойственна эмпатия – сопереживание другому человеку. Кроме того, культура все равно дает свою огранку мимике.

Итак, мимика в основе своей врождённа, но проявление базовых эмоций культура встраивает в свои сценарии экспрессивного поведения. Она может поощрять и форсировать те или иные эмоциональные состояния, или стремиться максимально блокировать их проявление.

Жесты

Жесты намного более, чем мимика, обусловлены культурой. Принято выделять жесты-адаптеры, жесты-иллюстраторы и жесты-символы (Стефаненко 1998, II: 72–73).

К жестам-адаптерам относятся жесты, которые сопровождают речевое сообщение или просто помогают освоиться в обстановке: можно поправить прическу, одежду или перебирать в руках четки. Это те самые вышеупомянутые атрибуты общения, они могут не иметь прямого отношения к содержанию коммуникаций, он и скорее не для другого (собеседника), а для самого себя. Но по ним стороны коммуникации могут составить некое представление о душевном состоянии собеседника и косвенно оценить его отношение к предмету беседы.

Жесты-иллюстраторы сопровождают речь и поясняют значение передаваемого сообщения: «Я поймал вот такууую щуку», – хвастаясь, говорят рыбаки, широко разводя руки.

В Латинской Америке, в Израиле, на юге Европы жесты являются неотъемлемой частью разговора. В Китае и Японии это представить себе трудно. Но уж если в этих культурах сообщение сопровождается жестами, то они будут чрезвычайно важны и содержательны. Они могут даже вступать в противоречие с содержанием сказанного. И то, что выражается жестом, будет существеннее и значительнее сказанного и может в корне изменить смысл сообщения.

В качестве жестов-иллюстраторов могут выступать в буквальном смысле иллюстрации. Так, в традиционной культуре аборигенов Австралии (аранда), когда женщины рассказывают детям разные истории из жизни предков, рисуя веткой на песке некие условные традиционные изображения.

Жесты-символы

И, наконец, третий тип – жесты-символы. К этому типу относятся жесты, значение которых общеизвестно. Это устоявшиеся, принятые в культуре знаки, которые образуют своего рода самостоятельный язык жестов. С этим типом жестов, да и вообще с жестами, надо быть предельно аккуратными, так как, в отличие от мимики, у которой, как мы помним, есть определенная общая для всех народов физиологическая база, жесты чрезвычайно культурно специфичны.

Мы хорошо знаем жест «о’кей» – когда большой и указательный сомкнуты. Он означает «хорошо» и в США, и в различных европейских странах. Но уже на юге Европы он будет означать «ноль», в Японии – «дайте мне немного денег», а в Бразилии и вовсе – «давай займемся сексом» (Триандис 2014: 254; Стефаненко 1998, II: 72–73).

В Японии:

Кулак с торчащим вверх мизинцем означает «женщина» или «возлюбленная». Кулак с отогнутым большим пальцем означает «мужчина» или «возлюбленный». Если при этом мизинец и большой палец прикасаются друг к другу, то это означает любовную сцену. Когда же соприкасаются кончики большого и указательного пальцев, а остальные остаются вытянутыми, то это в Японии означает «деньги». А если при этом указательный палец изгибают, да еще пошевеливают им, вам следует покрепче держать свой кошелек, это предупреждение, что поблизости появился грабитель (Пронников, Ладанов 1985).

Большой палец, поднятый вверх, у нас обозначает «все в порядке»; в древнем Риме – дарование жизни поверженному на арене цирка гладиатору; у подводников – тревогу и экстренный подъем на поверхность.

Хлопки в ладоши. Во многих европейских культурах это аплодисменты, выражение одобрения, восхищения, поддержки. У таджиков – это просто выражение сильного эмоционального возбуждения, а на Тибете хлопками ладоней изгоняют злых духов.

В жестах-знаках, наиболее устойчивых и архаичных, чаще всего существует некая сакральная подоплека. У восточных и западных славян кукиш был оберегом от сглаза и жестом, отгоняющим нечистую силу. «Рога» или «шипак» (подняты вверх мизинец и указательный палец, а остальные прижаты к ладони), равно как и «кур» (поднятый вверх средний палец, остальные согнуты), у южных славян отгоняют мору или вампира.

В то же время все эти жесты обозначают коитус и гениталии, выступают как символ мужской силы и в силу этого являются универсальным средством против нечисти. Все они задействованы в разнообразных магических обрядах, защитных, прокреативных, целительских. (Левкиевская 1994: 26–27). Сегодня обсценные коннотации этих жестов сохранились, а магические функции практически забыты.

Пощечина сама по себе неприятна и оскорбительна, но если удар наносится тыльной стороной ладони, то это уже оскорбление вдвойне. Это связано с тем, что «обратное» действие ассоциируется с нечистью, то есть оскорбляемый таким образом низводится до нечеловеческого существа.

В языке жестов также очень важно, какой рукой производится действие. У многих народов, например у монголов, правая рука – это рука благодати (она для благодарения, приветствия и других «чистых» дел) и ассоциируется с сакральными действиями (как и вся правая сторона). Левая рука – для всяческих обыденных действий и, как и левая сторона, ассоциирована с профанным. Если делаете кому-то подарок или принимаете его, вы обязательно должны делать это правой рукой. Еще лучше – двумя руками, придерживая правую руку левой. У монголов это первое, что усваивает маленький ребенок. Если ему дают конфетку, он никогда не возьмет ее левой рукой.

Однажды в Таиланде я увидела очень любопытный синтез американского и тайского приветствия. В небольшом городке возле Макдональдса стоял его знаменитый бренд – клоун. Но стоял он, в поклоне, почтительно сложив ладони рук на уровне груди. Сложенные ладони – буддистский жест, который означает бутон лотоса, лотос – это цветок Будды, а вместе это приветствие Будды – благопожелание и благословение. И все это в исполнении макдональдского клоуна.

Проксемика

Первопроходцем этого направления исследования коммуникаций был американский антрополог Э. Холл (E. T. Hall), он же в 1960-х гг. ввел само понятие «проксемика» – пространственная организация общения. К ней относятся позы, принятая в культуре дистанция коммуникации, а также телесные контакты и их допустимость / недопустимость (можно ли касаться собеседника? можно ли склоняться к нему?).

По особенностям пространственной организации общения культуры принято разделять на низкоконтактные, среднеконтактные и высококонтактные. К низкоконтактным культурам относятся культуры Дальнего Востока: Япония, Корея, Китай. В этих культурах крайне нежелательно прикасаться к собеседнику, хлопать его по плечу, не приняты дружеские объятия и рукопожатия при встрече.

К среднеконтактным можно отнести Западную Европу, Америку, Россию. При этом Америка активно эволюционирует в сторону низкоконтактности. Но в отличие от Китая и Японии, в Америке это связано, скорее, с артикулированием понятия privacy, личного пространства, с подчеркнутым уважением к личности и боязнью, что какой-либо телесный контакт может оказаться неприятным и даже трактоваться как sexual abuse.

Высококонтактные культуры – это преимущественно Южная Европа, Латинская Америка, Испания, Португалия, Бразилия, Аргентина, Италия, Израиль, Средняя Азия и отчасти Кавказ. Когда общаются хорошо знакомые, причем одного пола, допустим высокий уровень контактности: дружеские похлопывания, объятия. Если же взаимодействуют лица разного пола, то это недопустимо. Степень контакта зависит также и от возраста собеседника, и от его статуса.

Проводившиеся исследования показали, что дистанция общения варьирует в различных культурах. Она зависит от языка коммуникации: когда японских или венесуэльских студентов просили перейти на английский, дистанция между собеседниками сокращалась: «Язык выступал… индикатором, определяющим, какие нормы общения следует использовать». Равно как есть зоны тела, к которым в одних культурах можно прикасаться во время беседы, а других они табуированы (см. Триандис 2014: 249–253). Наконец, на все аспекты проксемики накладывает свой отпечаток царящая в обществе система представлений о приличиях, статусах, магической опасности и т. п.

Б. Малиновский об аборигенах Тробрианских островов:

в присутствии знатного человека все люди более низкого ранга должны соответственно наклонять головы, или сгибать свое тело, или же садиться на корточки на землю – в зависимости от степени подчиненности своего ранга. Ни под каким видом ни одна голова не должна оказаться выше головы вождя. К дому вождя всегда пристраиваются высокие помосты, и на одном из них он обычно сидит… Когда простолюдин проходит мимо группы знатных людей, сидящих на земле, даже на расстоянии от него, он должен выкрикнуть tokay («поднимайтесь»), и вожди немедленно вскочат на ноги и останутся стоять, пока он будет, пригнувшись к земле, пробираться мимо них. <…> Святость персоны вождя локализуется прежде всего в его голове, которая окружена ореолом строгих табу. Наиболее святы лоб и затылок с шеей. Только равным вождю по рангу, то есть женам и нескольким особо привилегированным лицам, разрешено прикасаться к этим частям тела на предмет мытья, бритья, украшения и поиска вшей. Эта святость головы распространяется на женщин из знатных субкланов, и если знатная женщина выходит замуж за простолюдина, то муж не должен – по крайней мере теоретически – касаться ее лба, затылка, шеи и плеч даже во время самых интимных моментов супружеской жизни (Малиновский 2004: 492–493).

Ну и конечно, проксемика – это позы. Какие позы считаются удобоваримыми при беседе, а какие нет, какие могут подчеркивать почтение, а какие – неуважение к собеседнику. Для нашей культуры довольно странным покажется, если серьезные деловые переговоры, рассчитанные минут на сорок, будут проходить на корточках, а на Востоке беседы на корточках на самые разные темы могут длиться часами.

Когда М. Мосс (Marcel Mauss) описывает техники тела, он неоднократно упоминает, что мы, европейцы, забываем, что можно сидеть на корточках, а у других народов это может быть позой отдыха, беседы, трапезы. Оказывается, для европейцев поколения М. Мосса эта поза была столь непривычна, что большинство взрослых просто не могли сесть на корточки. М. Мосс сетует: «Все человечество, кроме наших обществ, сохранило эту привычку», – и нам стоило бы сохранить этот навык, который есть у детей (Мосс 1996а: 250–256). У многих народов, например народов Кавказа, это нормальная поза расслабления и отдыха. Аборигены Австралии, масаи и другие народы, живущие в саваннах Кении и Танзании, отдыхают, пребывая в полном расслаблении, стоя на одной ноге. Другая же нога, согнутая в колене, упирается в ту, на которой стоят.

В России, на Кавказе, в Средней Азии этикетные нормы требуют, чтобы младший при появлении старших немедленно встал и как минимум поприветствовал их стоя или даже остался почтительно стоять рядом. В Японии это было бы проявлением дерзости – там не принято вставать, когда входят другие люди, тем более старшие. В сознании японца сидение – это поза смирения, поэтому он почтительно не встает: «…смиренная поза стала культурной и социальной ценностью… Японец принимает смиренную позу при ходьбе, стоя, сидя» (Пронников, Ладанов 1985).

Еще один важный канал невербальной коммуникации в высококонтактных культурах – это запах. В самоанской высококонтактной культуре, например, чтобы поздороваться, надо тесно прижаться носом к щеке приветствуемого и вдохнуть воздух. Иногда такого рода приветствия называются «поцелуй носами»: люди трутся носами или обнюхивают друг друга. Они распространены в Малайзии, Океании, у народов Севера: «Как отмечал В. Г. Богораз, “взаимное обнюхивание у чукч имеет значение поцелуя… Чукча-отец, оставляя на некоторое время свою семью, иногда целует свою жену, но обычно он прикладывается носом к шейке ребенка и втягивает запах его тела и одежды”» (цит. по: Байбурин, Топорков 1990: 49).

Многие исследователи считают, что запах всегда присутствует в любом человеческом общении. Этот запах обеспечивают феромоны, которые даже у людей, осознаем мы это или нет, всегда вносят свой вклад в социальную перцепцию. Среди феромонов есть аттрактанты, особые вещества, которые привлекают внимание партнеров противоположного пола. Это «химическая коммуникация», которую человек унаследовал от далеких животных-предков, и, конечно же, в высококонтактных культурах она играет существенную роль независимо от того, отдаем мы в этом себе отчет или нет.

Иногда упования на силу воздействия аттрактантов на человека явно преувеличиваются. Несколько лет назад мне попалась в журнале реклама, которая предлагала людям, у которых есть проблема с общением, дружбой, любовью, заказать по почте какой-то замечательный аттрактант, и все жизненные проблемы уйдут в прошлое.

Невербальная коммуникация человека в целом – это одновременно и врожденная программа поведения, продукт эволюции рода homo, и этно-этикетные сценарии поведения, усваиваемые в процессе социализации и регулируемые нормами и ценностями. Оба эти плана переплетаются воедино, и генетически заданные паттерны поведения реализуются в виде культурно специфических форм коммуникации и экспрессивного поведения. Мимика врожденна, радость – это базовая эмоция, но существует множество типов «социальной улыбки» японцев, «которая служит подобно кимоно, надеваемому для подходящего момента… с целью соблюдения благопристойности»: улыбка, за которой скрывается печаль, надменная улыбка, довольная улыбка человека в возрасте (Пронников, Ладанов 1985) – всё это уже не природа, а культура. Жесты, равно как и многие позы, – культурные конструкты, их значение, представление об уместности, приличии / неприличии конвенционально, оно сложилось и существует только в определенных социально– исторических контекстах. Но у истоков языка жестов и поз – выразительные движения, которые в основе своей универсальны. Как доказал в своем исследовании Й. Эйбль-Эйбесфельдт, в стандартных ситуациях (таких как приветствие, прощание, спор, влюбленность, радость, страх, испуг) движения, выражавшие аффекты, оказались одинаковыми у папуасов центральной части Новой Гвинеи, у индейцев вайка верхнего Ориноко, у бушменов Калахари, у отж-химба области Каоко, у австралийских аборигенов, у французов, южноамериканцев и других представителей нашей западной культуры (Лоренц 2016: 531–532).