Текст книги "Маленький скандал"

Глава 3

Я никогда не видела этого типа прежде. Он был точно не из Мэдисона. Такую машину я бы запомнила. Ему было тридцать с небольшим. Рыжие волосы на висках начинали седеть, и, в общем, он был парень ничего, симпатичный, и даже в смокинге он выглядел так, словно был экипирован в туристское снаряжение.

– Я вас знаю?

– Вообще-то нет, – ответил незнакомец и, кивнув в сторону машины Эй-Джи, уточнил: – Видите, вы написали лишнюю букву. Таким образом, вы назвали его чем-то вроде подставки. Что, согласитесь, тоже звучит обидно.

– Не лезьте не в свое дело, – сказала я, как отрезала и тряхнула головой: мол, мне на все наплевать.

Народ стекался к своим машинам. Мне пора было уносить ноги. Я пыталась идти быстро, но, черт возьми, сабо на шпильке и платье без бретелей не слишком этому способствовали.

Ну и что! – сказала я себе. После всего, что случилось, я просто не могла попросить папочку или кого-нибудь еще подбросить меня до дома. Я потрусила прочь с парковки вдоль двухполосной дороги, ведущей к городу. До квартиры было мили две, не больше. Вообще-то я вполне способна передвигаться со скоростью шесть миль в час, но только не в этом наряде.

Пятидесяти ярдов хватило, чтобы у меня заныли икры. Потом началось жжение в мышцах. На ступнях в районе пальцев начали образовываться мозоли. К тому же мне все время приходилось поддерживать лиф, чтобы грудь не вывалилась.

Часов у меня при себе не было, но, судя по тому, что уже стемнело, время приближалось к десяти вечера. Комары вышли на охоту и кровожадно жужжали. При иных обстоятельствах жужжание комаров, порхание ночных бабочек, запах свежескошенной травы могли привести меня в романтическое настроение, но сегодня был не тот день. Стебли царапали лодыжки, а острые каблуки проваливались в мягкий, влажный после дождя грунт.

Вздохнув, я сняла обувь. Придется идти домой босиком.

Машины притормаживали, приближаясь ко мне. Я видела, как люди высовывали головы из окон, чтобы поглазеть на меня, после чего торопились прибавить скорость и пролетали мимо. Мэдисон сегодня приобрел новую достопримечательность – городскую сумасшедшую.

Большой желтый «кадиллак» съехал на обочину, заставив меня сойти еще дальше на откос.

– Эй, поосторожнее! – сказала я зло.

– Привет, – улыбнулся водитель. – Бросьте придуриваться, Кили, и полезайте в машину. Я отвезу вас в город.

Откуда этот тип знает, как меня зовут? Я еще раз взглянула на машину. У нее был открывающийся кожаный верх и сияющие хромированные колпаки. Обивка внутри тоже была из натуральной кожи. Вызывающе роскошная машина, почти оскорбление хорошему вкусу.

– Мой папочка всегда предупреждал, чтобы я не садилась в машину к незнакомцам.

– Вообще-то нас знакомили, – сказал мужчина. – Сегодня на вечеринке. До того как вы съехали с катушек.

– Я вас никогда раньше не видела, – продолжала упорствовать я, совсем, не будучи в этом уверенной.

– Видели-видели. Ваша кузина Джейни нас представила друг другу. Хватит ломаться, Кили. До дома еще мили две.

По спине моей пробежал холодок. Вот оно каково, стать городской сумасшедшей – сразу начинают прилипать подозрительные типы в дорогих машинах.

– Откуда вы знаете мое имя? И мой адрес? Водитель «кадиллака» нетерпеливо покачал головой.

– Вас зовут Кили Мердок. А живете вы над мебельной лавкой. Если вы сейчас не сядете в машину, я просто уеду и все.

– Это не мебельная лавка, – сказала я. – Это студия по дизайну интерьеров. И я не помню, чтобы нас знакомили. Подвозить меня не надо, я и сама дойду. Я вообще люблю гулять пешком.

Мужчина пожал плечами.

– Как хотите. Я видел, как Джерниганы выходили из клуба – как раз за мной. Они будут здесь с минуты на минуту.

Я плюхнулась на переднее сиденье.

– Быстро, пока меня никто не увидел, – сказала я. Мужчина до отказа выжал педаль газа, и из-под задних колес этой яхты для наземного пользования брызнули фонтаны грязи. Мы помчались к городу. Я подтянула лиф платья, который все время норовил сползти.

– Это кровь? – спросил мужчина, указав на красное пятно на лифе.

– Нет, черт возьми, – сказала я. – Это клубничная «Маргарита».

Незнакомец поморщился.

– Как, вы говорите, вас зовут? – спросила я.

– Уилл.

– Просто Уилл?

– Махони.

Это имя было мне знакомо. Я посмотрела на мужчину внимательнее.

Он был высокий, даже выше меня, как мне показалось. Смокинг сидел на нем как влитой, но вот стрижка оставляла желать лучшего. Лицо было все в веснушках, а взгляд темно-карих глаз казался более проницательным, чем мне бы этого хотелось.

– Уилл Махони? Тот самый тип, что собирается разорить Малберри-Хилл?

– А вас волнует судьба заброшенного особняка?

Надо сказать, что Мэдисон, штат Джорджия, изобилует постройками середины девятнадцатого века, возведенными еще до Гражданской войны.

Но Малберри-Хилл, большой белый особняк на выезде из города, пустовал так долго, что местные жители со дня на день ждали, когда же он уже развалится.

– Малберри-Хилл – культурное достояние, – неодобрительно сказала я. – Кстати, что вы делали на моей вечеринке? Я вас не знаю, и, уверена, Джерниганы тоже вас не знают.

– Меня пригласила ваша свекровь, – сказал Махони.

– Джи-Джи? Я вам не верю. Она первая начала собирать подписи в защиту Малберри-Хилл.

– И тем тронула мое сердце, – сказал Махони. – Я решил пощадить дом. И даже сделал взнос в историческое общество. Теперь я лучший друг вашей свекрови.

– Она мне не свекровь, – уточнила я.

– После сегодняшнего, конечно, нет, – согласился Махони. Теперь он уже не прятал ухмылку. – Вы устроили настоящее шоу. Неудивительно, что оркестранты уехали – им с вами не тягаться.

Итак, он все видел. Дальше падать мне было некуда. Я смотрела в окно на пробегающие мимо ландшафты.

– Мне не хочется об этом говорить.

Слава Богу, мы уже въезжали в город. Через пять минут я уже буду в собственной квартире и наконец-то смогу сжечь испорченное платье. А потом отключу телефон и всерьез подумаю над тем, не переехать ли в другой штат.

– Поверните направо на следующем светофоре, – сказала я. – Мой дом будет через два квартала.

– Я знаю, где это, – сказал Махони. – «Интерьеры от Глории», так, кажется, называется ваша лавочка? И бизнес ведет ваша тетя? Красивое здание. Я подумываю о том, чтобы его купить.

Дом, в котором я жила, с фасадом, богато украшенным лепниной, вплоть до середины пятидесятых годов был доходным. Мой дед купил его у первоначального владельца и тоже сдавал квартиры в аренду до самой своей смерти в конце восьмидесятых.

– Купить наш дом? Мечтать не вредно. Глория унаследовала это здание от моего деда. Он принадлежит нашей семье больше пятидесяти лет. Она никогда его не продаст. Тем более вам.

– Как скажете. Мне совсем не хочется сердить такую вспыльчивую женщину, как вы, Кили Мердок.

Махони подогнал машину впритык к моему красному седану «вольво».

Наш подъезд, он же вход в магазин, отмеченный веселенькой черно-белой зеброй на тротуаре, был мягко освещен. Я сама украшала витрину. Экспозиция сменилась неделю назад. Сейчас в витрине красовался шезлонг, выполненный в стиле французского импрессионизма (я сама и купила его на блошином рынке за Парижем), несколько сияющих шляпных коробок от Гермес и Шанель и наполовину отмотанный рулон роскошного золотого дамасского шелка от Пьера Фрея. Разумеется, мыслями я вся тогда была во Франции. Мы с Эй-Джи должны были провести медовый месяц на вилле в Провансе.

– Черт, – сказала я тихо, посмотрев на витрину, буквально дышащую вызывающим и по-ребячески непосредственным оптимизмом. Витрину срочно надо переоформить.

Я вышла из машины, не спуская глаз с этой вопиющей витрины.

– Спасибо большое, что подвезли, – пробормотала я, вновь превратившись в живое воплощение вежливости и особого шарма, свойственного только жителям американского Юга.

– Эй, – окликнул меня Махони, – вы кое-что забыли.

Я покраснела. Мои босоножки. Цена этих синих атласных босоножек Маноло Бланик заставила бы покраснеть любую модницу. Я схватила босоножки, нечленораздельно пробормотав слова благодарности, которые нельзя было интерпретировать иначе как «уматывай поскорее и не попадайся больше мне на глаза». Но Уилл Махони намека не понял. Он не стал выводить машину на проезжую часть. Он даже не убрал своей руки с моей.

Махони озабоченно посмотрел мне в глаза.

– С вами все будет в порядке? Сегодня ночью? Я хочу сказать…

– Я в порядке, – ответила я, изобразив бодрую улыбку. – Я отлично себя чувствую. Спасибо за беспокойство.

– Знаете, в одном вы правы, – сказал Махони, и мне даже показалось, что он сейчас пожмет мне руку, отчего я поспешила ее убрать. – Эй-Джи Джерниган действительно поддонок, как ни напиши.

Глава 4

У Глории имелись ключи от моей квартиры, которыми она пользовалась так, будто квартира была ее собственная. Вообще-то законной владелицей здания действительно была она, Глория. И она же считалась моей работодательницей. Итак, технически я на нее работала, и сегодняшнее утро в этом смысле не было исключением. Как не было оно исключением в том смысле, что Глория даже не потрудилась постучать, прежде чем открыть дверь в мою квартиру.

– Кили?

Я с головой накрылась одеялом.

– Кили здесь больше не живет.

– Тебе повезло, – язвительно заметила Глория. Она наклонилась и поцеловала пододеяльник примерно там, где, по ее мнению, должен был быть мой лоб.

– Знаешь, уже почти полдень. Давай, солнышко, вставай. Могу предложить тебе горячий кофе и еще у меня есть два шоколадных эклера. Один из них предназначался тебе, но если ты сейчас же не вылезешь из кровати, я с удовольствием съем оба.

– Я не голодна, – сказала я, переворачиваясь и одновременно пытаясь обхватить себя руками, имитируя материнские объятия. Кошмар продолжался. Прошлой ночью я тупо смотрела на пакетик с «Хершиз киссез», оставшихся еще с Рождества, но не смогла съесть ни одной шоколадки. Однако я сумела прикончить всю остававшуюся в бутылке текилу и добрую пинту хереса «Бристольское молоко», найденного в студии внизу.

– Как хочешь, – сказала Глория. Я услышала шуршание бумажного пакета и высунула голову из-под одеяла. – Страшна как смерть, – сказала Глория, надкусывая эклер. – Ты прикончила все спиртное, что нашла в студии до или после того, как поменяла экспозицию в витрине?

Хороший вопрос. Сразу и не ответишь.

Да, вспомнила. Я нашла текилу в собственном баре и пила ее, смешивая один к трем с апельсиновым соком – неразбавленный алкоголь я пить не могу. Где-то в первом часу текила достаточно ударила мне в голову, чтобы внушить мне желание спуститься вниз и, не мешкая, переоформить витрину. Но хмель вскоре прошел, и тогда я принялась обшаривать тот уголок студии, где хранились кое-какие припасы – кофе, сахар, спиртное и прочее. Там я и нашла бутылку «Бристольского молока», пылившуюся, вероятно, еще со времен моего деда.

– И то и другое, – сказала я и поморщилась от воспоминания. Голова гудела, а во рту было словно в мусорном баке.

– Интересный прием – совмещение символизма и метафоры. Я имею в виду витрину, – сказала Глория, потягивая кофе. – Свадебный наряд в мусорном баке является интересным сопоставлением конструктивизма и сентиментализма. Но я боюсь, что некоторые клиенты, постарше, с более консервативными взглядами, могут почувствовать себя оскорбленными при виде порубленных фотографий Эй-Джи, не говоря уже о символике резиновой спринцовки, висящей в центре композиции. Это, пожалуй, самая пикантная деталь твоего очаровательного этюда. Я почувствовала острую боль в левом глазу.

– Черт, совсем забыла о спринцовке. Глория сочувственно кивнула.

– Где, скажи на милость, ты отыскала эту вещь? Я думала, их больше не выпускают.

– Она была на складе. Я давно ее нашла – она была под старыми коробками с выкройками и прочей рухлядью, которую дедушка, должно быть, сложил там после смерти бабушки.

– Ну что же, – бодро сказала Глория. – Я даже не хочу строить предположения о том, каково, по мнению дедушки, было предназначение этой вещицы. Судя по тому, что спринцовка оказалась в одной компании с выкройками, он, видно, считал ее приспособлением к швейной машинке.

– Ты разобрала витрину? – спросила я с надеждой.

– О да, – ответила тетя. – В первый раз мне позвонили часов в восемь утра. И понеслось. Пока я закончила чистить зубы и причесываться, на автоответчике было уже три гневных послания. Причем два из них от Джи-Джи.

– Неужели?

– Она и отцу твоему звонила. Дважды.

– Да? И как там папа?

– С учетом обстоятельств, я думаю, Уэйд держится молодцом. Он пошел забрать газету из ящика сегодня утром, а вместо газеты нашел заказное письмо от совета директоров загородного клуба с уведомлением, что ему отказано в членстве.

–О!

– И еще к письму прилагался счет. По пунктам. Очевидно, ты сильно повредила кубок Чаба Джернигана. Не говоря уже о побитом фарфоре и хрустале.

– Прошу прощения, – сказала я, вскочив с кровати.

Я едва успела долететь до туалета, как к горлу подкатил ком блевоты. В течение ближайших десяти минут мой травмированный желудок избавлялся от остатков текилы и сливочного ликера.

Когда я предприняла попытку протереть пол в ванной одним из моих новых полотенец, украшенных монограммой «КМД» – по первым буквам моего нового имени, – вошла Глория. Она легонько толкнула меня в направлении ванны.

– Горячая вода, – сказала она, включая душ. – Много горячей воды. А когда будешь готова, придешь ко мне и мы поговорим.

Я до упора выкрутила кран с горячей водой. Когда моя кожа стала темно-розового поросячьего цвета, я, наконец, вышла из душа. Надев старые джинсы и футболку, я обернула мокрую голову полотенцем и спустилась в студию.

Глория сидела за бюро в крохотном алькове, который мы использовали в качестве офиса. В основном помещении у нас стоит красивый обеденный стол из корабельной сосны, достаточно вместительный, чтобы усадить за него огромную фермерскую семью со всеми чадами и домочадцами – его-то мы и зовем рабочим. За ним ведем переговоры с клиентами, показываем образцы тканей и ковровых покрытий, мебельные каталоги и прочее. Но настоящая работа «Интерьеров от Глории» проходит здесь, в нише, называемой офисом.

Сколько я себя помню, тетя Глория всегда сидела за этим большим шведским бюро из золотистого дуба. Когда-то оно принадлежало первому владельцу дома и осталось здесь до сих пор, так как оказалось слишком громоздким, чтобы его можно было вынести, не снимая двери. Так дед и купил его вместе с домом.

Все потайные и выдвижные ящики бюро были аккуратно заполнены канцелярскими принадлежностями, корреспонденцией, оплаченными и неоплаченными счетами. Глория по-прежнему хранит карандаши в фаянсовой чашке и носит все те же очки в простой черепаховой оправе, которые все время сползают на нос. Даже прическа у нее не меняется – только подумать! – золотисто-каштановый «паж», причем она заправляет волосы только за левое ухо, выставляя напоказ крупные серьги с бриллиантами, без которых я тоже ее никогда не видела.

– Кто еще сегодня звонил? – спросила я, садясь за стол. Глория закатила глаза.

– Мамаша Пейдж.

– Черт.

– Она заявляет, что уже наняла адвоката и собирается подать на тебя в суд за злостную клевету, а также за оскорбление действием. За побои, одним словом.

Я опустила голову на стол и застонала. Прохладная древесина приятно холодила горящую щеку.

– Будь я на твоем месте, я бы плюнула на Лорну Пламмер и на ее шлюшку дочь, – сказала Глория. – Думаю, шериф не станет и разговаривать с этими двумя клушами.

Я улыбнулась. Шериф округа Морган, Ховард Бэнкс, уже тридцать лет находился в счастливом браке, но до сих пор еще не вполне освободился от своего чувства к Глории Мердок, в которую был по уши влюблен в школе.

Глория поцеловала кончик пальца и приложила к моей щеке.

– Эй, малышка, улыбнись. Еще не все потеряно. Попытайся все побыстрее забыть.

– Я не могу. Глория вздохнула.

– Ну что же, прошло слишком мало времени. Хочешь об этом поговорить?

Я сжала губы и покачала головой.

– Прости, – выдавила я из себя.

– Прекрати, – решительно заявила Глория. – Никаких извинений. Ты сделала то, что должна была сделать. Меня колотит от мысли, что могло бы случиться, если бы ты все же вышла замуж за этого мерзкого отпрыска Джерниганов.

– Но ведь тебе нравился Эй-Джи, – начала я. – Папа его обожает.

– Нет, – сказала Глория и хлопнула по крышке бюро для большего эффекта. – Мы с ним мирились. Ради тебя, Кили. Мы с Уэйдом имели серьезные возражения против кандидатуры Эй-Джи с самого начала. Я хочу сказать, что он слишком уж был положительным, чтобы в это можно было поверить. Мягко стелет, жестко спать, что называется. Все эти поцелуйчики, все это преувеличенное уважение. Он называл твоего папу «сэр», словно прописывал каждую букву заглавной.

– Если вы видели его насквозь, то почему мне ничего не сказали?

– Ты бы все равно не стала слушать, – сказала Глория. – Ты была по уши влюблена. А мы ничего конкретно плохого о нем не знали. Одни предположения. Хотя что-то гнилое внутри чувствовалось…

– Как илистое дно под чистой водой? Ступишь – и засосет, – пришла я ей на помощь. – Странно, что я этого раньше не замечала. Я и представить не могла, что Эй-Джи морочит мне голову. До вчерашнего вечера. Пока я лично эту парочку не застала с поличным. Как я могла быть такой тупой?

Теперь пришли слезы. Много и сразу. Я рыдала и всхлипывала. Глория стояла надо мной и гладила по голове, как ребенка.

– Как он мог? – восклицала я между рыданиями. – Как он мог так со мной поступить?

– О, милая, – сказала Глория тихо и печально. – Он мужчина, и этим все сказано. Они все одинаковые, ты же знаешь. Все до последнего заморыша. Пусть у них разные имена и разные адреса, но все они из одного теста.

Глава 5

В конечном итоге я прекратила плакать и поднялась наверх, чтобы привести себя в порядок. Зеркало этим утром не было моим другом.

Я наложила тональный крем под глаза, чтобы скрыть темные круги, добавила немного теней, накрасила ресницы, нарумянилась и сделала чуть ярче губы. Мои волосы нуждались в большем приложении сил, нежели я могла найти у себя этим утром. Поэтому я просто собрала их в хвост и перетянула тугой резинкой.

Кстати, о волосах. Бог мой! Сегодня же я была записана к Мозелле в салон «Ла Плас». Сколько сил и времени было убито на обсуждение той высокой прически, которая должна была подчеркнуть мою длинную шею и линию спины – свадебное платье имело весьма дерзкий вырез сзади. То самое свадебное платье из кремового шелка от Веры Вон, за которое было уплачено двенадцать тысяч долларов, и которое я вчера поместила на крышку мусорного бака, выставив и то и другое на обозрение публики.

Мне надо было еще вчера позвонить Мозелле, чтобы она меня не ждала.

Я до крови закусила губу. Мозелла не была мелкой рыбешкой в лице дизайна и художеств, она – настоящая акула бизнеса.

Мозелла переехала в Мэдисон из Атланты в прошлом году, после того как одна из клиенток ее шикарного парикмахерского салона снабдила ее очередным экс-мужем. Теперь Мозелла была замужем за анестезиологом на пенсии, который и построил ей новенький, умопомрачительный салон в Мэдисоне, и его бывшая жена не ленилась каждый месяц проделывать путь в пятьдесят миль от Атланты до Мэдисона и столько же обратно, чтобы привести в порядок свою голову. Никто не умел делать такое колорирование, как Мозелла! И никто – действительно никто! – не смел отменять визит в салон «Ла Плас», не уведомив хозяйку за сутки.

Мои руки тряслись, когда я набирала номер «Ла Плас».

Оскар, администратор, ответил как обычно:

–Та?

Оскар был кубинцем, родом из Тампы, и всю свою жизнь говорил на английском, поэтому я думаю, он просто подражал акценту Рики Рикардо. Возможно, с ним он ощущал себя более гламурным.

– Оскар, это Кили Мердок, – сказала я, собравшись с духом. – Э… боюсь, что я не смогу сегодня приехать.

– Это невозможно, – просто и однозначно ответил Оскар.

– Разумеется, я заплачу, – быстро добавила я, – но я действительно вынуждена отказаться от визита.

– Одну минуту, – сказал Оскар ледяным тоном. – Мозелла, – услышала я его голос в трубке, – кто-то звонит, называя себя Кили Мердок и хочет отменить визит. Я сказал ей, что это невозможно. Может, вам самой поговорить?

– Дай мне трубку, идиот. Кили, сладкая моя, с тобой все в порядке?

– Ты слышала? – спросила я.

– Ну, в общем, да, – вздохнула Мозелла.

– Кто тебе сказал?

– Ты имеешь в виду вчерашний вечер или сегодняшнее утро?

– Ты уже вчера об этом узнала?! – И почему меня удивил тот факт, что весь Мэдисон, как улей жужжанием, был полон вестью о разрыве моих отношений с Эй-Джи?

– Я собиралась открыться пораньше, в восемь, специально ради Джи-Джи. Она позвонила вчера в районе одиннадцати.

– Она, наверное, основательно ввела тебя в курс дела?

Мозелла рассмеялась дребезжащим смехом. Ей было чуть больше пятидесяти, и она не собиралась отказываться от многолетней привычки выкуривать по пачке в день. Даже ради своего богатого мужа доктора. – Можно и так сказать.

– И каждый из тех, кто звонил, излагал собственную версию событий?

– Картина получилась живописной, это верно, – согласилась Мозелла. – Но я не придаю большого значения сплетням. Ты же знаешь.

Я подавила желание прыснуть от смеха. Мозелла была сплетницей экстра-класса. Если кому-либо в городе случалось вляпаться в неприятную историю, она узнавала об этом первой.

– Из этого я могу заключить, что ты знала, что прическа мне сегодня не понадобится? – сказала я в заключение. – А также педикюр и маникюр.

– Само собой, – сказала Мозелла. – Все прочие приглашенные на твою свадьбу дамы уже позвонили и тоже отказались.

– Даже Пейдж? – спросила я, чуть не подавившись звуком имени этой мерзавки.

– О нет, – сказала Мозелла. – Я как раз сейчас смотрю в окно и вижу, как подъезжает ее машина. Они явились сюда обе – Пейдж и ее мамаша.

– Ты сделаешь мне одолжение? – спросила я.

– Попытаюсь.

– Обкорнай их наголо.

– Хотела бы я, моя сладкая, да не могу. Бизнес есть бизнес. Вот что я тебе скажу: как насчет эксперимента с цветом? Может, сделать ее слегка оранжевой?

– Я заплачу тебе вдвойне, если ты это сделаешь, – сказала я.

– Нет, тут уж я угощаю, – сказала Мозелла. – Мне никогда не нравилась эта маленькая потаскушка. Вечно скулит насчет своего чувствительного черепа, и чаевых от нее не дождешься. И даже не проси меня всерьез заняться ее мамашей.

– Не буду, – сказала я. – Спасибо, Мозелла. Пошли мне счет, ладно?

– Никаких счетов, – сказала Мозелла. – Рано или поздно мне все равно придется делать тебе свадебную прическу, а когда я ее сделаю, то мы с тобой обе войдем в историю парикмахерского дела.

Я сморгнула слезу и повесила трубку. Глория сидела на диване в моей крохотной гостиной с блокнотом в руке. У Глории была многолетняя привычка составлять список неотложных дел, и блокнот служил ей именно для этой цели.

– Я позвонила поставщику провизии, в администрацию клуба и флористу, – сказала она, пробегая пальцем по списку. – И еще я собираюсь отправить посыльного в церковь с короткой, но прочувствованной запиской для тех, кто не знает об отмене церемонии. – Она говорила таким тоном, словно обсуждала цвет штор в гостиной. – Ты отменила визит в салон? – спросила Глория. Рука се зависла над этим пунктом списка.

– Да, Мозелла уже в курсе.

– Ну конечно.

– Все остальные тоже отменили визит, за исключением Пейдж и ее мамаши.

– Ты полагаешь, у нее грандиозные планы на сегодняшний вечер? – спросила Глория.

– Я не хочу о ней говорить. И думать о ней тоже не хочу, – сказала я. – Для меня она – все равно что мертвая. Ее просто не существует.

– Можно кое-что спросить? – Глория склонила голову набок. – Как вы вообще смогли подружиться? Честно говоря, я сама всегда презирала снобов, но все же никак не могу понять, что вас могло сблизить.

Я задумалась, машинально накручивая на палец прядь волос.

– Мы вместе учились в школе, – сказала я, – но сблизились лишь в четвертом классе. Я помню, она была первой девочкой в классе, надевшей бюстгальтер. У нее первой начались месячные, она первая стала брить ноги. Я считала се крутой.

– Готова поспорить, что Пейдж и во многих других вопросах была первой, – язвительно заметила Глория.

– Что верно, то верно, – засмеялась я, вспомнив о кое-каких знаменательных исследованиях Пейдж в классе девятом. – Она могла заполучить любого парня. И я думаю, она всех их и поимела.

– Как ее мамочка, – сказала Глория. – Обе шлюхи.

– Лорна не казалась мне таковой, когда я была девочкой, – сказала я, вспоминая прошлое. – Знаешь, она так хорошо ко мне относилась. Была так ласкова со мной, когда мама ушла.

Глория кивнула, постучав карандашом по блокноту. Мы никогда не говорили много о моей матери. Когда она нас бросила, мне едва исполнилось семь – я была достаточно взрослой для того, чтобы помнить это. Я помню, как она утром, только проснувшись, пила пепси. Помню, что каждый вечер перед сном она подметала пол на кухне. Помню звук ее голоса, вкрадчиво-тихий и монотонный, когда она болтала по телефону с бессчетными подружками, помню запах ее духов – она всегда пользовалась «Джой». Я все еще храню тот флакон, что она оставила на трюмо. Теперь там осталось лишь несколько капель, но время от времени я беру этот флакон в руки, подношу к носу и вдыхаю запах, напоминающий мне о ней.

– Ты меня знаешь, Кили, – сказала Глория. – Для тебя не секрет, что я могу сказать много плохого о Джаннин Марри Мердок, но надо отдать должное твоей матери – такой, как Лорна, она не была.

– Наверное, нет, – согласилась я. – Но для меня Лорна была почти как мать. Она обращалась с нами как со взрослыми. Позволяла пользоваться ее косметикой, показывала, как укладывать волосы. Я помню, что впервые попробовала коктейль, когда нам приготовила его Лорна – в тот вечер к ней зашел бойфренд.

– Наверное, чей-то муж, – сказала Глория, надув губы. – Трудно представить, сколько мужчин перебывало в ее доме. Твой отец места себе не находил, когда ты там бывала – боялся, что ты увидишь то, что тебе не положено видеть. Но он не мог вас с Пейдж разлучить. Вы были словно сиамские близнецы.

– Я знаю, – сказала я. – И даже в старших классах, когда она действительно пустилась во все тяжкие, а я была еще слишком цыпочкой, чтобы делать то, что делала она, мы оставались подругами. Даже в колледже, когда я уехала, а Пейдж осталась дома и поступила в колледж, мы оставались подругами.

– В силу привычки, – сказала Глория, изогнув брови дугой. – Привычки не всегда бывают хорошими.

– Задним умом мы все крепки, – сказала я в ответ.

– Ладно, – хлопнув ладонью по блокноту, сказала Глория. – Давай работать. Кто будет звонить и отменять шатер и ледяные скульптуры: ты или я?

И как раз в этот момент раздался звонок. Когда мы перестраивали кладовую на втором этаже, Глория велела электрикам сделать в моей квартире сигнализацию, и теперь, если на первом этаже открывалась дверь, у меня начинала завывать сирена.

– Я не стала запирать дверь, просто повесила табличку «закрыто», – заверила меня Глория. – Почему бы тебе не спуститься и не выгнать нахала?

– А что, если это Эй-Джи? – спросила я, запаниковав.

– Не будь дурой, – сказала Глория. – Он не настолько глуп, чтобы являться сюда сегодня. К тому же, после того как ты вчера ушла, у нас с ним был разговор.

– Эй? Есть тут кто? – раздался мужской голос с лестницы.

– Одну минуту, – откликнулась Глория. – Иди, – сказала она, кивнув мне.

Я медленно, с опаской вышла на лестницу и, рискуя свернуть шею, заглянула в студию. Что, если там действительно был Эй-Джи?

– Привет, – сказал рыжеволосый незнакомец из «кадиллака», поднимая голову. Он смотрел на мое свадебное платье, которое Глория временно разложила на рабочем столе. – Я Уилл Махони. Помните? Ваш шофер?

– Помню, – уныло ответила я. – Уходите.