Текст книги "Маленький скандал"

Я помнила тот наказ, который мне давала Глория, объясняя, что, по ее мнению, называется красивой комнатой. «Деревянные полы, покрытые восточным ковром, для ощущения богатства и текстуры. Одна настоящая антикварная вещь, которая придаст комнате элегантности и организует пространство. И красивая картина, которая говорила бы с тобой всякий раз, как ты на нее смотришь.

Этот комод стал бы одним из трех краеугольных камней формулы Глории.

– А теперь наш хит, – сказал ведущий, согнувшись перед микрофоном, быстро сканируя взглядом зал. – Ореховый комод девятнадцатого века, прибывший сюда прямо с плантации Катабога возле Чарльстона. Вы ничего подобного нигде не увидите, разве что в музее. Что скажете? Кто даст мне шестьдесят?

– Долларов? – спросил кто-то сзади. – Я дам вам шестьдесят долларов.

– Господа, за издевательство над ведущим – штраф, – сказал аукционист. – Я говорю о шестидесяти тысячах американских зеленых, и это еще дешево для такой вещи. Кто даст мне шестьдесят тысяч?

Все вокруг завертели головами, высматривая, найдется ли кто-нибудь, готовый предложить такую цену. Но каждый понимал, что начинать торг – дело последнее.

Аукционист покачал головой.

– Ладно, жмоты. Кто даст мне пятьдесят пять? Дайте мне пятьдесят пять, и вы уйдете отсюда с покупкой века.

Никто не откликнулся.

– Пятьдесят? – с недоумением спросил он. – Друзья, я отдаю его всего за пятьдесят тысяч.

В зале было очень тихо. Покупатели, которые раньше ходили вокруг этой вещицы и облизывались, смотрели друг на друга и ждали, кто первым сдастся.

Ведущий устраивал настоящее шоу. Он прикладывал согнутую ладонь к уху, словно ждал, что кто-то из участников начнет торг шепотом. Наконец, он пожал плечами и с видом снисходительного взрослого, вынужденного общаться с неразумными ребятишками, сказал:

– Ладно. Сорок пять. Нет? Сорок. Нет? Тридцать пять. Тридцать? Люди. Вы меня убиваете. Двадцать. Двадцать, ребята! Нет? Кто-нибудь, вызовите мне врача! Я, кажется, попал в морг. Ладно. Пятнадцать. Кто-нибудь даст мне пятнадцать тысяч за шедевр, украшавший усадьбу возле Чарльстона? Был бы я сейчас в Нью-Йорке, давно бы уже получил свои шестьдесят тысяч! Эти янки за такие гроши тут же бы вещицу отхватили.

Тишина.

Аукционист вынул из кармана носовой платок и вытер лоб.

– Ладно. Пусть будет по-вашему. Дайте мне стартовую цену. На самом деле. Нам надо это место сегодня освободить – только поэтому соглашаюсь. Дайте мне что-то, с чего начать.

– Тысяча, – выкрикнул мужчина лет тридцати в бейсболке и поднял свой флажок, чтобы аукционист видел, что он не шутит.

– Ладно, тысяча так тысяча. Мне не хочется брать этот старт, но будь по-вашему.

И вот теперь аудитория ожила.

– Одиннадцать, – сказала женщина, сидящая в моем ряду где-то в конце и помахала картонкой.

– Двенадцать, – сказал аукционист, и сразу несколько картонок взметнулись в воздух.

– Пятнадцать. Двое. Двадцать пять. Трое? Трое. Пятеро? Вот так-то лучше.

Я смотрела на свой флажок, лежащий у меня на коленях. Пять тысяч – это меньше половины того, что я готова была заплатить. Этот комод был настоящей вещью. Не дешевкой. И мне надо было еще столько всего купить для дома. Я тратила деньги, как пьяный матрос – двадцать восемь тысяч за одну вещь в Атланте. Уилл не одобрит таких трат.

Я помнила, каким голосом меня спросила Нэнси: «Двадцать восемь тысяч за буфет? Пять тысяч за паршивый комод? Словно это все из золота сделано!»

И поэтому я держала себя в руках и флажок не поднимала.

Аукционист продолжал в своем духе:

– Пятьдесят пять. Теперь шесть. Я получил шесть тысяч. Теперь семь. Теперь восемь. Теперь девять.

Большинство вышло из торга после пяти тысяч. Осталось только трое. Мужчина в бейсболке, дама в очках в роговой оправе и тот, кто сидел позади – я не могла его видеть.

– Десять, – сказал аукционист. Он кивнул кому-то справа от меня. – Одиннадцать. – Теперь в сторону двери. – Двенадцать. – Тот, кто сидел позади меня, вышел из торгов. Гонка получилась чудная.

– Тринадцать. Четырнадцать. – Аукционист искоса посмотрел на мужчину в бейсболке. – Пятнадцать?

Мужчина в бейсболке грустно покачал головой и опустил свой флажок.

– Пятнадцать? – еще раз прокричал аукционист. – Пятнадцать? Все. Продано. Самой удачливой даме в Саванне. – Он сделал паузу. Женщина протянула свой флажок служащему, сидящему рядом с ведущим, чтобы тот зарегистрировал номер. – Пятнадцать тысяч долларов за лот 213.

Нестройные аплодисменты, и женщина в роговых очках, отметив что-то у себя в каталоге, подняла глаза в ожидании следующего лота.

Я встала и взяла сумочку. Оставаться тут дальше смысла не было. Я чувствовала себя как ребенок, объевшийся сладкого. Все тут было слишком богатое. И от этого у меня внутри встал ком.

Глава 47

В шесть утра я услышала, как поворачивается ключ в замке, и подняла глаза – я как раз зашнуровывала кроссовки. Остин стоял на пороге с туфлями в руке, и выражение лица у него было одновременно довольным и виноватым.

– Хорошо провел ночь? – спросила я.

– Что ты делаешь? – ужаснулся он. – Я помню, ты сказала, что мы уезжаем рано, но не так же рано!

– Расслабься, – сказала я. – Поспи. Мне надо сделать кое-какие покупки, так что раньше полудня мы не выедем.

Остин упал на кровать рядом со мной и зарылся головой в подушку.

– Слава Богу. Надо было догадаться, что пить джин при нашем климате – смерти подобно.

– Полагаю, ты завел себе несколько милых друзей? – спросила я.

– Милых и испорченных. – Голос Остина звучал невнятно из-под подушки. – Я бы никогда не смог тут жить. Я бы умер через полгода. Загнал бы себя в гроб вечеринками.

Я встала и потянулась.

– Полдень, – предупредила я. – Шесть часов на то, чтобы прийти в себя полностью и окончательно. До того, как мы покинем город.

В лифте я ехала одна. И вестибюль отеля тоже был пуст. И снаружи еще не до конца рассвело. Я прошла через площадь, мимо дремлющих на скамейках в сквере бездомных, и отправилась на север по Дрейтон-стрит. Никакого плана у меня не было. Просто побродить по центру Саванны до того, как солнце начнет немилосердно печь и от влажности станет нечем дышать.

Я шла и думала о Малберри-Хилл. Я неплохо начала, но кое-что упустила из виду.

На рисунках все выглядело прекрасно, и я это знала. Но когда я мысленно собирала воедино все, что купила и заказала, целостной картины не получалось. Мне начало казаться, что я покупаю вещи механически – просто из-за известной марки. Стефани узнает дорогую марку ткани. Стефани оценит шик буфета из красного дерева времен королевы Виктории, позолоту зеркала времен Регентства и сделанный на заказ ковер. Но на мой вкус все это казалось притянутым друг к другу за уши, все это оставалось холодным и помпезным – и скучным.

Как такое могло случиться? Впервые в жизни я работала, не будучи стесненной рамками бюджета. Сроки были убийственными, но ведь и бывшую котельную я обставляла в том же режиме, но там у меня подобных проблем не было.

В голове прокручивалась формула Глории. Хорошие ковры. Хорошие произведения искусства. Одна приличная антикварная вещь. Я не купила вчера такую антикварную вещь, но почему за хорошее надо так дорого платить?

У меня определенно было несколько хороших – и дешевых – ковров. Я планировала купить дорогой обюссонский ковер для столовой и что-то такое же великолепное для двух гостиных, но роскошные цвета тех ковров, что я приобрела, отлично подойдут для комнат первого этажа Малберри-Хилл. И фарфор – белое с синим – пусть даже слегка выщербленный – привнесет в обстановку неповторимый дух старой Англии. С ними, с этими тарелками и блюдами, жизнь станет теплее.

Я шла, а Саванна между тем оживала. Небо светлело, и, если под правильным углом склонить голову, то можно увидеть ряды церковных шпилей, поднимающихся над замшелыми дубами. Медленно у меня созревал новый план. Я могла бы создать тот дом, в который Стефани могла бы влюбиться, даже если она останется равнодушной к Уиллу. Но я смогу это сделать лишь в том случае, если я сама полюблю этот дом, если сумею угодить и Уиллу. Я не стану швыряться деньгами. Я стану в первую очередь полагаться на мой хорошо натренированный взгляд и на воображение.

Я свернула вправо, в сторону очередной площади. Здесь, в историческом центре города, было полно антикварных магазинчиков. Я остановилась у витрины моего любимого – «У Джозефины», что на Джонс-стрит. Этот дом был построен в 1840-м – пол первого этажа выложен красным кирпичом. В окне цокольного этажа хозяйка торопливо раскладывала товар: картины, часы с маятником. Кресло-качалку времен королевы Анны она задвинула в угол, а в центре композиции теперь стоял тот самый комод, что я не купила накануне. У женщины были очки в роговой оправе. Она обернулась и узнала меня. Еще секунда, и дверь магазина распахнулась. Хозяйка выглянула на улицу.

– Вы все еще можете его купить, – сказала она мне. – Это самый лучший комод, который мне доводилось видеть. А я, поверьте мне, видела немало.

– Он очень красивый, – согласилась я, – но для меня дороговат. Сколько вы за него просите, можно спросить?

Женщина широко улыбнулась.

– Тридцать тысяч. Почти даром, вы не находите?

На Йорк-стрит я остановилась у витрины антикварного магазина, которого раньше тут не было. Название у него было «Дом», и логотип, напоминавший интернетовскую «собаку», заставил меня улыбнуться. Большой сосновый стол с резными гнутыми ножками и остатками голубой краски. В черной декоративной лаковой вазе, поставленной наискось, лимоны, кружевная скатерть, небрежно наброшенная, спускается до пола. Мне понравилось, как оформлена витрина, но главным объектом тут был стол. Возможно, был немного мал для моих нужд, и состояние его не слишком радовало, но стол запал мне в душу. Он прекрасно вписался бы в холл Мал-берри-Хилл, стал бы центром композиции. Я прилипла лицом к стеклу, чтобы разглядеть цену, но этикетки не было.

Я посмотрела на часы. Еще и семи не было, а табличка на дверях говорила о том, что раньше десяти магазин не откроется.

И поэтому я пошла дальше. Прогуливаясь по площадям, притормозив у бензозаправки на Дрейтоне, чтобы выпить чашечку кофе с на удивление вкусным банановым кексом. Там я купила воды и местную газету. Но все равно было только восемь. Я нашла скамейку на другой тихой площади возле церкви Иоанна Крестителя. Я никогда прежде здесь не бывала, но мне тут же понравился проходной сквер с зеленой травой и кованой решеткой вокруг клумбы там, где обычно ставят памятник или статую.

Я потягивала воду и ела кекс, отгоняя обнаглевших голубей. Я убивала время, просматривая газету, оставляя самое лучшее – рекламные объявления – на потом. Я просмотрела объявления о продаже недвижимости в ожидании, пока придет время идти в магазин, но на этот раз практически все, что касалось распродаж, имело отношение к распродаже домашнего скарба в пригородах Саванны, где я никогда не бывала.

В девять я вернулась в отель. Остин лежал на кровати лицом вниз, в одежде. Я громко прикрыла за собой дверь. Он даже не шелохнулся.

Приняв душ, я переоделась, упаковала вещи и, сев рядом с Остином на кровать, прошептала ему на ухо:

– Вставай, герой-любовник. Есть для тебя работа. Остин застонал и накрыл голову еще одной подушкой.

– Оставь меня здесь. Я до Мэдисона автобусом доеду.

– Ни за что. – Теперь я уже трясла его за плечо. – Пошли. Я тут нашла одну чудную вещь и хочу ее купить до того, как кто-то другой ее отхватит.

Остин стонал и отмахивался, но комбинация уговоров и угроз в конце концов подействовала. Пока он принимал душ, я спустилась вниз, оплатила счет и заказала ему кофе.

Мы подъехали к магазину как раз в тот момент, когда молодая женщина его открывала.

Я выпрыгнула и подошла к ней.

– Стол в витрине, – сказала я, забыв о правильной тактике деланного безразличия.

У девушки были короткие темные волосы, майка без рукавов и впечатляющая татуировка на левом плече. Еще на ней были укороченные линялые джинсы и черные хип-хоповские кроссовки.

Девушка открыла магазин, и маленький черный котенок бросился ей в ноги.

– Бидермайер, где ты был всю ночь, негодник!

– Похоже, он такой не один в Саванне. Девушка отпустила котенка и кивнула:

– Все из-за влажности. Люди с ума сходят.

– Я насчет стола, – принялась я за свое. Девушка уже зажигала свет.

– Шестьсот, – решительно заявила она. – Мы его только на той неделе привезли, поэтому я не могу снижать цену – времени прошло мало.

– Отлично, – сказала я, доставая бумажник.

Глава 48

Остин помог мне завернуть стол в одеяло и запихнуть его в кузов, где уже лежали ковры и посуда.

– Удачно прошел вечер? – спросил он, отойдя в сторону, чтобы стереть с лица пот бейсболкой.

– Неплохо, – сказала я. – Купила симпатичные ковры и посуду, и дешево, но то, ради чего приезжала, приобрести не получилось. Зато у меня было прозрение.

– Сегодня моя очередь за рулем, – сказал Остин. Я с сомнением приподняла бровь.

– А ты годишься для этого?

– Пока нет, но две чашки кофе меня спасут.

Я была только счастлива уступить ему руль. Всю дорогу, пока мы не выехали из города, Остин молчал.

– Что за прозрение? – спросил Остин, когда мы оказались на шоссе.

– Что? А, прозрение. Я прозрела, что трачу слишком много денег на Малберри-Хилл, когда фабрика висит на волоске.

– Разве это твоя проблема?

– Конечно, не моя. Но мне не по себе оттого, что можно выкинуть десять тысяч долларов за какой-то комод.

– Ты столько потратила? – с тревогой в голосе спросил Остин.

– Нет, но запросто могла потратить вчера. Но я этого не сделала. И знаешь, что я поняла? Что, когда у меня мало денег, дизайн получается творческий, более изобретательный. Ты меня понимаешь?

Остин кивнул:

– Конечно. Со мной так же бывает, когда полно роскошных цветов. Тогда всего труднее придать им достойный вид. К тому же при таких исходных данных любой бы справился. Но дай мне необычную упаковку, немного дикого винограда, лаконоса, сухоцветов с чужого двора, и тогда я получаю от работы настоящее удовольствие.

– Значит, я не сумасшедшая?

– Только в том смысле, что ты можешь заработать куда больше денег, потратив куда больше денег Уилла. И непохоже, чтобы он был против того, чтобы ты так поступала.

– Я знаю. Я просто так не могу. Знаешь, тот стол, что я купила в Саванне, – он-то и принес мне больше всего удовольствия за всю поездку. И я не могу дождаться минуты, когда сяду за эскизы и нарисую холл таким, каким хочу его видеть. Еще надо подобрать к нему зеркало…

– Я тебя понял. Ты пристрастилась к покупкам по дешевке, верно?

– Ты попал в самую точку, – сказала я. – Мы можем даже не заезжать в Новый Орлеан. Я думала поискать там кровать в хозяйскую спальню – такую, как захотела бы Стефани. Я могла бы даже найти то, что надо, в антикварном магазине на Мэгэзин-стрит, но цены там астрономические.

– Мы не поедем в Новый Орлеан? – Остин был раздавлен. – Но ведь ты обещала.

– Ладно, но только на одну ночь. Боюсь, больше ты просто не выдержишь.

Остин облегченно вздохнул.

– Обещаю, что буду пай-мальчиком до этой самой ночи. Я сам хочу сберечь себя для Нового Орлеана.

Он дружески похлопал меня по коленке.

– Почему бы тебе не вздремнуть? Я разбужу тебя, когда подъедем к Бирмингему.

– Никакого сна, – сказала я, зевая. – Я должна почитать… Когда я проснулась, мы стояли на заправке посреди пустыни.

Остин заправлял машину, одновременно сверяясь с дорожной картой.

– Который час? – спросила я.

– Начало четвертого.

Выйдя из машины, я зашла на заправке в туалет, и когда я выходила оттуда, заметила, что Остин складывает мобильный телефон.

– Где мы? – еще раз спросила я, зевая. – На подъезде к Бирмингему?

– Не совсем, – сказал он.

– А точнее нельзя?

– Мы уже в Алабаме, но не на подъезде к Бирмингему. Мы сделали маленький круг. Мы в Уэдоуи.

Я заморгала.

– Почему это название мне что-то говорит?

– Потому что Уэдоуи, штат Алабама, – родина Дарвиса Кейна.

Возле заправки стоял автомат с колой. Я купила диетическую колу и вернулась к машине.

Остин стоял возле машины и молчал. Я ждала, пока он что-то скажет, он, в свою очередь, ждал, пока что-то скажу я. Остин сдался первым:

– У Дарвиса Кейна в Уэдоуи живет сестра. Ее зовут Долорес Эйкерс. Она намного старше Кейна. Я подумал, что она может знать, как нам найти ее брата. По телефону я говорил с ее дочерью. Она сказала, что мать спит, но если мы подъедем минут через пятнадцать, она сможет нас принять.

– И что она нам расскажет?

– Не знаю, – спокойно сказал Остин. – Я говорил только с се дочерью. Зовут ее Белла. И ее не назовешь болтушкой. Говорит, что никогда в жизни не встречала своего дядю. Но Уэдоуи совсем недалеко от шоссе. Я подумал, что стоит сделать этот крюк.

– Ладно. Раз уж мы сюда приехали, посмотрим, что из этого выйдет.

Остин выглядел разочарованным.

– Почему ты не спросишь меня, как я ее отыскал? У меня на это, кстати, две недели ушло.

– Не буду спрашивать, – сказала я, глядя в окно. Следующие пятнадцать минут мы ехали по Уэдоуи. Смотреть там было не на что.

Наконец, следуя указаниям, нацарапанным Остином на салфетке, мы заехали в самый глухой район городка с унылыми, выкрашенными желтым, бетонными коробками домов. Перед домами на парковке стояли машины – немного и все сильно потрепанные. В последнем подъезде дверь была открыта, и пожилая дама в ярко-зеленых шортах и футболке яростно сметала грязь на ступеньки.

Мы подошли, но она продолжала мести. Вокруг нас взметнулось облако пыли. Мы остановились перед входом.

– Миссис Эйкерс? – поинтересовался Остин.

Пожилая дама явно нас не слышала. Она стала мести с еще большим ожесточением. Мне пришлось отступить и прикрыть лицо от пыли.

На крыльцо вышла другая женщина. Она выглядела несколько моложе и была одета в такую же футболку бейсбольного клуба и голубые джинсы. На голове у нее была бейсболка. Она подхватила пожилую даму под руку и закричала ей в ухо:

– Мама, перестань. У нас гости.

Старушка посмотрела на меня и Остина. Лицо у нее было землисто-бледным. Короткие седые волосы торчали в разные стороны.

– Вы кто?

– Остин Лефлер, – сказал Остин и протянул женщине руку. – А это моя подруга Кили Мердок.

– Я не знаю никого по имени Остин, – заявила пожилая дама, повиснув на метле. – И Кили тоже не знаю.

– Они не отсюда, – сообщила ей дочь. – Они приехали из Джорджии. Хотят расспросить тебя о твоем брате Дарвисе.

Старуха подозрительно прищурилась:

– А что у вас к нему за дело? Зачем он вам понадобился?

– Ну… – неуверенно начал Остин. Очевидно, Нэнси Дрю не приходилось иметь дела с кем-то столь несговорчивым, как эта дама. Он покашлял и сделал вторую попытку: – Может, мы пройдем в дом и поговорим там?

– Зачем? – спросила Долорес.

– Мама! – упрекнула ее дочь. – Не будь такой. Люди проехали долгий путь.

– Я их не знаю, а они не знают меня, – проворчала старуха, но позволила дочери провести ее в полусумрак прихожей. Белла Эйкерс усадила нас на зеленый металлический диван-качалку, а мать в кресло-качалку. Сама она села на единственный оставшийся стул. Кондиционер натужно гудел, но проку от него было мало.

– Хотите пепси? – спросила Белла.

– Я бы выпила, – сказала Долорес, но мы с Остином вежливо отказались.

Белла вышла за пепси, а Долорес пристально на нас уставилась, покачиваясь в кресле.

– Мой братик какое-то время жил в Джорджии, – начала она. – У него был хороший дом и ковер во весь пол.

– Он работал на моего отца, – сказала я. – Продавал автомобили. В Мэдисоне. Двадцать пять лет назад.

– Надо думать, – сказала Долорес.

Белла принесла матери пепси и та жадно начала пить. Потом качаться.

Остин незаметно мне кивнул.

– Я хочу узнать про вашего брата потому, – начала было я и запнулась. А зачем мне нужен Дарвис Кейн?

Остин еще раз мне кивнул, но я сидела и молчала, словно воды в рот набрала.

– Ваш брат Дарвис имел… роман с матерью Кили, когда он жил в Мэдисоне, – начал Остин, и я благодарно на него посмотрела. – Мать Кили звали Джаннин Марри Мердок. Она исчезла в 1979-м. И мы подумали, что она, может быть, уехала с Дарвисом.

– Исчезла? – спросила Белла, переводя взгляд с меня на Остина и обратно. – Вы хотите сказать, исчезла и все? Может, ее украли?

– Ну, нет. Мы не думаем, что Джаннин уехала не по своей воле, – ответил Остин. – Мы думаем, что они сбежали. Вместе.

– Похоже на Дарвиса, – сказала Долорес, поднимая глаза от стакана. – Ему всегда нравились женщины. Особенно те, которые были замужем за другими.

– Вы когда-нибудь встречались с моей матерью? – с напряженным вниманием спросила я, подавшись вперед. – Они сюда приезжали?

– Сюда? Зачем им было сюда приезжать? – спросила Долорес.

– Мы подумали, что они из Мэдисона поехали в Алабаму, – объяснил Остин. – Они ехали на машине Джаннин. На красном «малибу». И мы знаем, что машина была продана в Бирмингеме вскоре после того, как они исчезли из Мэдисона. Но это все, что мы знаем.

Долорес продолжала посасывать пепси и качаться.

– Мама, – сказала Белла, нажав на подножку, чтобы кресло перестало качаться. – Расскажи им про Дарвиса. Он привозил сюда женщину? В 1979-м?

Долорес надула губы.

– Он привозил сюда женщину, которую называл своей женой. С ней было двое детей. Но было это очень давно.

– Ее звали Лиза? – спросила я. – Дарвис был женат на женщине по имени Лиза. И у них были дети.

– У меня есть двоюродные братья и сестры? – спросила Белла, пораженная этим открытием. Она толкнула мать. – Ты мне никогда об этом не говорила.

– О, черт! – взвизгнула Долорес.

– Дарвис был женат на женщине по имени Лиза Франклин. Она развелась с ним после того, как он бросил ее с детьми, – сказал Остин. – Лиза живет во Флориде. И ваши двоюродные брат и сестра Кортни и Уитни тоже там живут, – сказал он, обращаясь к Белле.

– Кортни и Уитни, – повторила Белла. – Красивые имена. – Она еще раз толкнула мать. – Вот тебе за то, что ты мне не сказала.

Старая дама закачалась с удвоенной скоростью.

– Когда именно вы получали от Дарвиса последние вести? – спросил Остин.

Белла еще раз толкнула мать.

– Скажи им, мама. Прямо сейчас. А то я пну так, что ты окажешься в другом штате.

Долорес отъехала вместе с креслом подальше от дочери. Но качаться перестала. Минуту спустя она тихо сказала:

– Я знала, что они неважно живут. Дарвис всегда плохо поступал. Но он был у матери любимчиком, и она ни разу пальцем его не тронула. Вот и испортила парня. Гнилой плод – вот кто такой Дарвис.

– Что он делал, когда вы видели его в последний раз? – осторожно спросила я.

– Ехал продавать ту машину, о которой вы говорили, – запальчиво сказала Долорес. – Большую старую сияющую «малибу». Он явился сюда на ней, как с неба свалился. Хотел, чтобы я поехала с ним в Бирмингем на своей машине, чтобы он мог продать эту красную. Сказал, что заплатит мне за бензин, если я соглашусь. Вот я и согласилась.

– А как насчет моей мамы? – прошептала я. – Моя мать была с ним?

Долорес решительно покачала головой:

– С ним не было никакой женщины. Он был один – сам по себе. И он очень торопился.

– Он сказал, почему торопится? – спросил Остин.

– Я не спрашивала, – ответила Долорес. – Правду он мне все равно не сказал бы. Мы поехали в Бирмингем, и там ему дали за машину пачку зеленых. После этого он велел мне отвезти его на автобусную станцию в Аннистон. Потом он отдал мне мои деньги, и я уехала.

– Вы видели, куда он поехал? Он покупал билет на автобус? – спросила я.

– Нет, мэм, – уверенно сказала Долорес. – Не мое это дело. Я вернулась домой и с тех пор ни разу не видела моего братца. – Она закрыла глаза и принялась раскачиваться.

Белла проводила нас до машины.

– А вы? – спросила я. – Вы знаете что-нибудь о местонахождении вашего дяди?

– Нет, мэм, – серьезно сказала Белла. С этого расстояния она не выглядела такой старой, как показалась вначале. Может, ей было сорок с небольшим. Лицо ее было задумчивым. – Я даже не знала, что у меня есть сестра и брат. Уитни и Кортни. Во Флориде. Как вы думаете, они отведут меня в «Дисней-Уорлд»?