Текст книги "Андрей Капица. Колумб ХХ века"

Ледники поют

А пока на арбатской квартире Юрия Гавриловича Симонова два университетских друга – Юра и Андрей – срочно придумывали антарктический супервездеход, который повезет их к новым открытиям на ледовом континенте.

«Я тогда Андрею посоветовал, – рассказывал Юрий Гаврилович Симонов, – что нужно сделать что-то вроде большой капицынской квартиры, на которой мы все поедем».

Стараниями Андрея «изделие 404С» (снегоход), или «Харьковчанку», всего за три месяца построил Харьковский завод транспортного машиностроения имени В. А. Малышева – тот самый, что выпускал тепловозы и танки. Заказ на машину официально поступил от главного инженера Севморпути Юрия Александровича Аршеневского.

Построили «Харьковчанку» на шасси уже использовавшегося в Третьей КАЭ тяжелого артиллерийского тягача АТ-Т, имевшего ходовую от танка Т-54. Только для «Харьковчанки» с каждой стороны добавили по два катка. Получилась прямоугольная самоходная квартира общей площадью 28 квадратных метров с высотой потолка «два десять», внутри которой за перегородками разместились отсек управления, радиорубка, камбуз, кают-компания, раскладывавшаяся в двухъярусную спальню на восьмерых человек, тамбур, сушилка для вещей и даже туалет. Размеры машины были впечатляющими: 8,5 метра в длину, 3,5 – в ширину и 4 – в высоту. Кузов из дюраля с теплоизоляцией из восьми слоев капроновой ваты изготовил Харьковский авиационный завод. Иллюминаторы были оборудованы влагопоглотителями с постоянным притоком горячего воздуха, а ветровые стекла сделаны с электроподогревом, как у современных автомобилей.

Посередине подвижной «капицынской квартиры» размещался 520-сильный 12-цилиндровый дизель, который можно было обслуживать и ремонтировать прямо из салона. Благодаря турбонагнетателям в пиковые моменты этот дизель мог выдавать мощность чуть ли не вдвое большую. Восемь топливных баков на 2,5 тонны солярки обеспечивали машине запас хода в 1500 километров. А генератор «Харьковчанки» вырабатывал до 13 кВт·ч электроэнергии, что обеспечивало навигационные, бытовые и лабораторные потребности. Ширину гусениц довели до метра, что позволило снизить удельное давление машины на снег до 0,4 кг/см². Весила «Харьковчанка» без груза и топлива 35 тонн и могла буксировать прицеп массой 70 тонн. Вдобавок ее оборудовали лебедкой с тяговым усилием 25 тонн и тросом стометровой длины. Скорость предполагалась до 30 км/ч, но крейсерская в составе санно-гусеничного поезда ожидалась не более 15 км/ч.

Придумывая свой будущий поход, Андрей с Юрой фантазировали вволю. Вместе они увлеченно чертили будущий маршрут «Харьковчанок» к Южному географическому полюсу. В Четвертой САЭ, в которую они собирались – как раз тогда экспедицию переименовали из Комплексной в Советскую, – планировались не только гляциологический, но и геоморфологический отряды.

Зов Антарктиды и прилив творческой энергии были так сильны, что Андрей еще успевал писать короткие художественные рассказы – хотя бы в ту же рубрику «Заметки наблюдателя» в «Информационный бюллетень». Например, вот такой – «Поющий айсберг»:

«В феврале 1956 г. во время Первой антарктической экспедиции, в одном из маршрутов по морскому припаю мне с группой товарищей пришлось пробираться между айсбергами, окружающими о. Хасуэлл. Отвесные стены ледяных громад образовывали узкие проходы, чем-то напоминавшие путаные улочки средневекового города. Пройдя между двумя огромными айсбергами, мы вышли на сравнительно свободное пространство. Ледяные глыбы как бы расступились, образовав замкнутый круг, в центре которого возвышался небольшой айсберг. Он был весь покрыт трещинами и, по-видимому, довольно давно сидел на мели. Трещины рассекали его сверху вниз и создавали впечатление трухлявости. Казалось, небольшой толчок – и весь он рассыплется на отдельные ледяные глыбы.

Привлеченные его экзотической формой, мы подошли ближе, намереваясь сфотографировать эту живописную развалину. Устроившись около красивого тороса, который должен был служить передним планом, я стал наводить фотоаппарат на резкость. В это время со стороны айсберга раздался тонкий высокий звук. По мере того, как он рос, усиливался, он становился ниже, напоминая звук органа. Потом звук стал слабее, снова перешел на высокие ноты и, наконец, затих. Удивленные, мы переглянулись. Прошло несколько секунд, и снова, как нам показалось прямо из глубины айсберга, раздался мелодичный высокий звук. И опять как бы прозвучала музыкальная фраза, исполненная на органе.

Было ясно только одно – пел айсберг. Мы подошли ближе. Снова с тем же интервалом прозвучала необычная музыка. Мы обошли айсберг кругом. С другой стороны звучание было слабее, но все-таки слышно. Правда, здесь раздавалось с той же ритмичностью шипение. Подойдя к стене вплотную, мы обнаружили, что через одну из многочисленных трещин с шипением вырывался воздух. Шипение так же то затихало, то усиливалось с теми же промежутками, что и мелодичный звук.

Решение загадки оказалось очень простым. Океанская зыбь, шедшая со стороны Индийского океана, поднимала и опускала уровень воды вокруг айсберга. Как по сообщающимся сосудам вода поднималась внутри трещин и вытесняла воздух, который вырывался через трещины наружу.

По-видимому, одна из трещин вызывала вибрацию воздуха подобно тому, как это происходит в трубе органа. Каждая новая волна повторяла весь процесс вытеснения и всасывания воздуха, вызывая повторение все той же музыкальной фразы. Другие трещины не имели столь благоприятного для звучания сочетания длины и ширины, и из них раздавалось только шипение.

Такова разгадка “поющего айсберга”. Явление это не очень редкое. Нашим товарищам пришлось еще несколько раз слушать подобные концерты, уже не приходя в удивление»[195]195
  А. К. Поющий айсберг // Информационный бюллетень Советской антарктической экспедиции. 1958. № 1.


[Закрыть].

Однако закончилась подготовка к Четвертой Советской антарктической экспедиии не совсем так, как хотелось друзьям. «Мы с ним мечтали, как вместе поедем на полюс, – впоследствии вспоминал Юрий Гаврилович Симонов, – ну, а потом у правительства кончились деньги, и меня не взяли».

Разбираться с «Харьковчанками» остался Андрей:

«С первой же проблемой мы столкнулись, когда захотели вывести их из цеха. Ворота оказались слишком малы. Мы построили машины, которые не проходят в двери. Пришлось разбирать стену цеха! Потом “Харьковчанки” надо было доставить из Харькова в Калининград. Ну, ни одна железная дорога их не брала – негабарит. Ни по высоте, ни по ширине. Пароходство не брало – тоже негабарит. Тогда еще канала Волга – Дон не было (был, поскольку его строительство было завершено 31 мая 1952 года, но, видимо, еще не пущен в эксплуатацию в полную силу. – Прим. авт.), а через Северную систему везти их было нельзя. Единственный вариант – по шоссе. А там мосты. Выдержат ли они? Ну, поскольку “Харьковчанки” были еще и амфибиями, решили: если мост не выдержит, будем переправляться по воде. Однако пришлось поставить “Харьковчанки” на трейлеры, потому что у них ограничен ресурс. До Калининградского порта – 1500 километров, и если идти своим ходом, они его раньше, чем надо, выработали бы. Трейлер весил 10–15 тонн, так что с “Харьковчанкой” на платформе выходило у каждого около 50 тонн! Как быть?! Но оказалось, что существует такой Иван Иванович Павлов – старейший мостовик Советского Союза. Он строил практически все крупные шоссейные мосты в России и уже давно, лет десять, был на пенсии, и мы его с пенсии пригласили. Он нам ответил: “Хорошо, я вас провезу”. Образовалась кавалькада: спереди, конечно, милиция, потом несколько авторемонтных мастерских на случай, если будут поломки, потом три огромных трейлера с “Харьковчанками”, за ними два автобуса, в которых ехали мы все, экипажи и помогающие, и замыкала опять милиция. Наша кавалькада вытянулась на полкилометра. Впереди ехал Иван Иванович. Подлезал под каждый мост и смотрел – проедем или нет. Если говорил: “Проедете!”, то сидел под мостом, пока по нему не пройдет вся кавалькада до последней машины. Ни разу раньше из-под моста не вылез! А если мы подъезжали и перед мостом висел ограничивающий знак “50 тонн”, он говорил: “Не-е-е, по этому мосту не поедем, давайте объезжать”. И объезжали! Так Иван Иванович довел нас до Прибалтики. А в Прибалтике мы никак не могли миновать один маленький городок, правда, название его я забыл. В нем нам мешали трамвайные провода. Поэтому мы попросили городские власти временно опустить их на землю, чтобы мы смогли проехать. Ну а что? Ведь мы собирались ехать через город поздним вечером. “А к утру снова поднимете и будете ездить”, – пообещали мы. Однако тянулись мы через этот город всю ночь и все утро – только ближе к полудню выбрались из него. Так что оставили его жителей без трамваев, и я думаю, что, опаздывая на работу, они нас проклинали. Но все-таки мы благополучно добрались до Калининграда и погрузили наши тягачи на “Лену” – у нее были мощные 50-тонные краны»[196]196
  Аудиозапись. Семейный архив А. П. Капицы.


[Закрыть].

Погрузка происходила примерно 20 ноября 1958 года, а уже 23 ноября «Обь» и «Лена» направились к шестому материку.

«Когда мы пришли в Антарктиду, – продолжил свой рассказ Андрей Петрович, – то обнаружили, что просто спустить “Харьковчанки” с борта судна на лед не получится. Лед в том году был очень слабый, всего около метра толщиной, и такие махины не выдержал бы. А разгружать надо! Ну, и наши тягачисты придумали: “Спускаем машины по одной. Заведем им двигатели, и как только машина опустится на лед, быстро отбрасываем тросы в стороны и – ходу! Так, может быть, не провалимся”. Ну, так и сделали. И была потрясающая картина: тягачи шли от “Лены” на полной скорости. Около 40 километров в час они тогда дали! Из трещин во льду фонтанами бьет вода, пингвины разбегаются во все стороны, тюлени расползаются тоже в разные стороны, и так 30 километров до берега несутся наши тягачи, влетают на континент, и тогда мы все вздыхаем. Все добрались благополучно».

Тут в нашем повествовании неожиданно появляется новый фигурант. До этого мы читали про антарктические приключения Андрея глазами самого Андрея. Теперь же взглянуть на него со стороны нам поможет физик Игорь Алексеевич Зотиков, впервые направлявшийся в Антарктиду как раз в составе Четвертой САЭ.

Борис Иванович Втюрин рассказывал о Зотикове так: «Он, по-моему, прирожденный журналист. Вел огромную книгу, в которую все записывал. Мы вот с ним рассуждаем, что-нибудь такое вспоминаем, и если мне удавалось рассказать чего-нибудь необычное или хотя бы просто произнести заинтересовавшую его фразу – он сразу говорил: “Погоди, погоди!” И бежал, открывал свою книгу и записывал. Неплохо маслом писал. У него картины остались по Шпицбергену. Он со второго раза только стал членкором. Я его спрашиваю: “Чего ты добиваешься?” – “Ну как же, Боря, я буду иметь право, как член-корреспондент, иметь свою лабораторию. А я не буду ее иметь! А я буду писать! И никто ко мне не привяжется”. И писал».

Игорь Алексеевич Зотиков изложил свои первые антарктические впечатления в главе «460 дней в Четвертой Советской Антарктической экспедиции» своей книги «За разгадкой тайн Ледяного континента» (М., Мысль, 1984). Свой отсчет дней он начал с даты отплытия – 17 декабря 1958 года:

«Нас разместили по прекрасным двухместным каютам теплохода “Михаил Калинин”, который готовился в Рижском порту к отплытию в далекий путь. Я оказался в одной каюте с огромным, полным энергии Андреем Капицей. Забегая вперед скажу, что с ним вместе я прожил больше года в одной комнате нашего домика в Мирном, с ним делил каюту на теплоходе “Кооперация” по дороге домой и всегда с удовольствием вспоминаю об этом!»

Миновали Гданьск.

«День пятый… наше судно начало ходить с борта на борт. Сразу стало не по себе. Довольно неприятно ходить, как медведь, расставив ноги… Правда, Андрей сообщил, что в океане такая погода называется штилем, и рассказал шутку: “Ну, как море?” – “Тихо, волнение – два балла”. – “А что такое три?” – “Легко узнать: когда тебя первый раз вырвет, – это и будет три”».

Судя по книге И. А. Зотикова, Андрей всегда там, где готовится праздник – сказывалась школа Бориса Беклешова:

«Рядом с елкой на корме наши ребята начали строить бассейн. Готовимся к экватору. Создана комиссия: председатель – Лже-Нептун – магнитолог Медведев, Нептун – Капица, консультант – Гусев…»

У Андрея всегда богатырский аппетит:

«Кажется, что океан пустынен, лишь изредка, раз в день, выскочит из глубины пара дельфинов да промчатся над водой летучие рыбки. Сегодня первый день идем без сопровождения чаек, они отстали. Настроение у всех бодрое. Главное – шевелиться, и мы шевелимся: пишем, моем палубу, тянем разные тросы, купаемся. Аппетит отличный, правда, и повар превосходит себя. Сегодня в обед: стакан холодного сухого вина, холодная мясная окрошка (съели с Андреем по три тарелки), макароны с сыром и компот. А ведь это у нас так, средний обед».

Андрей с удовольствием участвует в разных представлениях, даже самых дурацких:

«День пятнадцатый. Экватор прошли часов в пять вечера. День начался, как обычно. С утра в тени плюс 31, на небе облака, дымка. В восемь утра, как всегда, начало вахты. Нас (меня и Андрея) послали скоблить начавший ржаветь нос корабля. Надо сначала снять всю старую краску, а потом вновь покрыть все суриком. Работали до полудня… После обеда, кто свободен, отдыхают на палубе под тентом. Разморило от жары, задремали… “Осталось две минуты”, – предупредило радио… “Одна минута”… Наконец, длинный гудок сообщил всем: проходим!

Вдруг откуда-то с носа раздались звуки рога и удары барабанов тамтам. Громче, громче. На площадку перед бассейном выскочил парень, с ног до головы вымазанный черной краской, вокруг пояса у него болталась бахрома из веревочек, такие же ожерелья были на ногах, на голове шапочка и рога. Он бьет друг об друга громадными крышками от кастрюль. Оказалось, что это первый черт из свиты чертей Нептуна. За ним выскакивают еще несколько чертей, а вслед важно идет наш корабельный плотник, здоровенный, вымазанный сажей детина с мечом. Он телохранитель Нептуна. На животе и спине у него нарисованы череп и кости. За ним шествует сам Нептун с густой белой бородой. Он в мантии и с большим трезубцем в руке. На голове у него золотая корона. Дальше идет русалка – наш моторист. У русалки здоровенные груди во взятом у официанток бюстгальтере и набедренная повязка, на руках – ожерелья, на ногах – чулки, сделанные из тельняшки, чтобы все знали: русалка морская. За ней следует свита: врач в белом халате с красным, намазанным помадой носом, доктор Айболит с трубкой и шприцем, сделанным из автомобильного насоса, и брадобрей с метровой фанерной бритвой и ведром мыльной пены, из которой торчит малярная кисть.

Нептун под оглушительные звуки тамтама поднимается на помост и, ударив трезубцем, вопрошает:

– Что за судно появилось у меня здесь, откуда и куда идет, что за люди и где капитан?

В белоснежном костюме появляется капитан. Он объясняет, кто мы, откуда, зачем и куда идем, вручает список экипажа и просит разрешения судну перейти экватор. Но Нептун не согласен: слишком много незнакомых, первый раз проходящих через экватор видит он на борту.

– Следовало бы постричь, побрить и выкупать этих незнакомцев, перед тем, как будет дано разрешение, – говорит Нептун.

Тогда капитан предлагает за судно выкуп – жбан с пуншем, а новичков отдает в распоряжение чертей. Нептун согласен, он разрешает нам плыть дальше и благословляет нас, желает нам счастливо вернуться. Тут же черти Нептуна и другие его приспешники быстро выпивают весь выкуп и приступают к делу. Черти вызывают по списку новичка за новичком, хватают, волокут на помост, мажут сажей и сажают на стул. Брадобрей намыливает лицо каждого малярной кистью, “бреет”, доктор выслушивает их огромным стетоскопом и затем отбивающуюся жертву спиной вперед бросают в бассейн».

Андрей вообще проказлив и смешлив:

«Сегодня развлекались, как могли. Основное развлечение: подкараулить кого-нибудь более или менее хорошо одетого и окатить морской водой из брандспойта. Сначала мы случайно облили проходившую мимо уборщицу (она здесь называется классной служительницей). Я пытался убежать по скользкой, залитой водой палубе, но упал и, растянувшись, проехал так далеко, что чуть не улетел за борт. Здорово ударился локтем. Андрей Капица так весело смеялся, извиваясь всем телом, что вонзил только что отточенный им скребок не в слой краски, которую он очищал, а в свою коленку. Андрея перевязали, после чего мы сфотографировались и пошли мыть корму. Там мы увидели отдыхающего в шезлонге одного нашего научного сотрудника – стилягу и пижона. Быстренько подготовлен и направлен шланг, но пижон пулей вылетел из шезлонга, и струя с ног до головы обдала подвернувшегося некстати гидролога Леву Смирнова. Ах, как он был разъярен! Оказывается, он только что выстирал и выгладил свои выходные голубые брюки. Он был особенно зол еще и потому, что два дня назад, когда он пришел посмотреть на бассейн, кто-то “нечаянно” столкнул его туда в этих же брюках.

Недолго думая, он схватил шезлонг и запустил им в меня. Я увернулся. Он замахнулся вторым, но в это время, ничего не подозревая, к нам подошел один из помощников капитана, и предназначенный мне шезлонг угодил в него. Сообща решили, что всему виной наш стиляга, который так быстро убежал из-под струи. Он был схвачен, втащен на помост и сброшен в бассейн. Часы мы с него сняли, чтобы не намочить».

Чуть ниже Игорь Алексеевич добавляет в серьезном тоне:

«Вчера Андрей Капица делал доклад о ледовой обстановке в Южном океане… Айсберги встречаются, начиная с сороковых широт».

Вид Мирного удивил Игоря Зотикова. Весь поселок оказался занесен снегом:

«Присмотритесь, видите наезженную дорогу, идущую от радиостанции направо, почти параллельно ледяному обрыву берега? Так вот, по ту, дальнюю от нас, сторону этой дороги на разных интервалах виднеется нечто похожее на срубы колодцев с крышами. Это входы в засыпанные домики».

Сойдя на берег, Андрей Петрович безо всяких комплексов, сознавая свою богатырскую силу, берется за самую грязную работу:

«Туалеты – по-морскому “гальюны” – у нас в каждом домике. Это вырезанные в снегу, обитые фанерой пространства, главную часть которых занимают большие бочки из-под горючего. Сегодня был “гальюнный аврал”. Вытащили на поверхность бочки, которые оставила нам полными старая смена, отвезли их к краю ледяного барьера и сбросили в море Дейвиса.

Когда вытаскивали бочку в нашем доме, возникло замешательство: кому быть наверху и тащить ее, а кому подталкивать снизу. Так как тот, кто будет внизу, наверняка перепачкается содержимым переполненной бочки, то, естественно, никому не хотелось там оказаться. И тут удивил Андрей Капица:

– Я думаю, что на таком ответственном посту должны быть старшие научные сотрудники, – сказал он и полез под бочку. Я последовал за ним.

Потом помещение вычистили, поставили новые бочки. Теперь гальюн – украшение нашего домика».

Андрей – заботливый товарищ:

«Вечером все ходили в кино, а я остался работать. Уже под утро, часа в три, Андрей встал и, ни слова не говоря, вскипятил мне какао. Растрогал меня почти до слез».

Но главное все-таки работа:

«Потом поехали к морене под названием Причал Лены. Занимались разборкой склада детонаторов, используемых для сейсмического зондирования льда и хозяйственных взрывных работ. В ящиках, вмерзших в лед и заваленных снегом, их около двадцати тысяч. Все эти ящики надо перевезти в какое-нибудь непосещаемое место. “Выковыряли” около пятнадцати ящиков. Особенно досталось Андрею Капице, ведь только он имеет “диплом взрывника” и смыслит в детонаторах. Поэтому он лишь работал ломом. Мы из солидарности сидели рядом, покуривали и относили ящики в сторону».

Наконец начинается бурение:

«Летали на остров Дригальского. Встали в шесть утра, ведь самолет в семь. Оделись потеплее: унты, четыре пары брюк (кальсоны, спортивные, лыжные и штормовые), свитер и специальная стеганая куртка. В самолете все забито до отказа. Ведь мы везем буровой станок и к нему сорок шнеков по восемнадцать килограммов каждый. Нас, гляциологов, пять человек (Казарин (Николай Иванович Казарин, инженер-буровик, конструктор бурового станка. – Прим. авт.), Андрей, я, Толя, Юра) да экипаж тоже из пяти человек. Первым пилотом летит огромный Федя Чуенков, вторым – его друг, щуплый, но ас Петя Рогов, штурман, конечно же, Юра Робинсон, радист Коля и бортмеханик Филимоныч…

До острова Дригальского сорок минут полета… Вот он, остров… Громадная низкая лепешка, геометрически правильно расползающийся блин жидкого теста, на который небесная хозяйка опустила гигантский стакан и подрезала слишком тонкие края. Поперечник его двенадцать километров. Берега острова обрываются со всех сторон в океан, попасть сюда можно только самолетом…

Здесь, в центре острова, мы будем бурить через снег и лед скважину. Чем она будет глубже, тем лучше. Далее в скважину будут опущены термометры. Показания термометров, установленных на различной глубине, сопоставленные с показаниями приборов в других скважинах, позволят выяснить, можно ли рассматривать ледяной покров острова как уменьшенную модель ледяного щита материковой Антарктиды, и ответить на ряд других вопросов.

Быстро разгружаем станок, ставим его на две доски, чтобы не болтался и не проваливался в снег, и вот уже тишину прорезал веселый стук мотоциклетного двигателя. Казарин, как всегда, занимается рычагами, моя работа – подать шнек, вставить его в станок, убрать горку ледяной стружки, поднятой на поверхность шнеками, подать новый шнек, и так далее. Дует ветер. Стрекочет, подгоняя нас, мотор. Любоваться природой некогда, мы бурим, спуская за несколько часов до сорока шнеков, а каждый шнек что-то весит, и ведь после бурения их надо еще вытаскивать из скважины, повторяя в обратном порядке уже описанную операцию…

Собственно достал этот станок Андрей. Он ему нужен был для того, чтобы можно было закладывать заряды взрывчатки не у поверхности, а где-нибудь на глубине тридцать – сорок метров от нее. В этом случае, думал он, ему удастся избежать влияния сложных акустических эффектов, которые мешали ему работать в предыдущей экспедиции».

Андрей упорно продвигает свою идею обязательного похода на Южный полюс:

«День восемьдесят четвертый. В четыре часа дня первый ученый совет. Обсуждались итоги похода на Комсомольскую («Харьковчанки» уже перегнали туда. – Прим. авт.)… Машины идут неплохо, но шалит отопление, летят пальцы, иногда ломаются траки в местах, где нет уширителей. Говорят, на Большой земле поломка траков очень редкая вещь.

Потом сделал сообщение о намеченном весной походе к Южному географическому полюсу Андрей. Он утверждает, что при максимальной нагрузке машин, если расход горючего на километр пути не превысит того, что был в походе на Комсомольскую, можно осуществить поход в полном объеме и уложиться по времени до отхода последних судов, которые придут за нами через год.

Многие отнеслись к словам Андрея скептически, говоря о том, что его план осуществим лишь при благоприятных условиях, а на практике оказывается все сложнее: могут начать буксовать машины на мягком зимнем снегу…»

А вот короткая, но яркая зарисовка Игоря Алексеевича Зотикова по поводу того, что значит побывать в глубинах Антарктиды:

«Вылезли на улицу, а навстречу – штурман похода “Харьковчанок” Олег Михайлов и Вадим Панов. Только что прилетели с Комсомольской. Они пришли туда утром, а вот сейчас, вечером, самолет доставил их уже в Мирный. И Олег, и Вадим очень изменились, особенно Вадим. Всего восемнадцать дней они пробыли в походе, а выглядят постаревшими на много лет. Оказалось, что машины промерзают насквозь. Утром температура в салоне – минус 10–15 градусов».

А Андрей все шутит: «Остановка в дверях, Савельев (Борис Александрович Савельев, доктор геолого-минералогических наук, мерзлотовед, гляциолог, начальник гляциологического отряда Четвертой САЭ. – Прим. авт.) надумал поговорить о деле: о бутылках для анализов воды с разных глубин моря:

– Краснушкин, я вами недоволен, вы не подготовили бутылки…

– И закуску, – перебивает Капица».

А вот еще:

«Занимались сегодня с Андреем анализом радиограмм. Когда, во сколько, откуда отправлены. Выяснили, что мамы пишут рано утром, жены – в восемь-девять вечера».

Так встретились на ледяном континенте двое ученых. Один – все же больше географ, другой – самый настоящий, серьезный физик. Пока его не захватила антарктическая романтика, Игорь Зотиков занимался у Сергея Павловича Королева расчетами плавления обтекателей боеголовок баллистических ракет при их возвращении из космоса в плотные слои атмосферы. Идея Андрея о таянии под ледяным антарктическим куполом Игорю нравится, так как любая выпуклая структура неизбежно порождает у него ассоциации с плавлением.

Андрею с Игорем пришлось тогда зазимовать в Мирном, чтобы дождаться благоприятного времени для похода на полюс. Андрей тренировался бурить и взрывать, Игорь закладывал в скважины косы термометров, чтобы определить, как меняется температура сверху вниз в леднике. У друзей было достаточно времени для разговоров.

Игорь Зотиков пишет: «Обратного градиента температур (когда температура книзу понижается. – Прим. авт.) в скважине на пятидесятом километре уже нет, а на седьмом есть. Значит, это не влияние потепления климата…

День двести шестой. Вот уже шесть дней как нет связи с Большой землей. Идут какие-то гигантские магнитные бури. По ночам горят странные кроваво-красные пятна полярных сияний. Мы раньше никогда не видели красных сияний. Первый раз было даже жутковато. Казалось, что где-то горят большие города.

День двести седьмой. С утра получил задание работать все на той же “бане”. Андрей взрывами пробил траншею, и теперь мы ее закладывали сверху листами железа. Работа легкая, и к обеду ее закончили. Погода стоит прекрасная, светит солнце… ясно, ветер 10–15 метров в секунду. Но мы давно привыкли к такому.

Нигде нет такого твердого снега, как в Антарктиде. Снег здесь можно “копать”, лишь разбивая его топором или выпиливая пилой. Лопата отскакивает и только звенит. Еще ни разу не становился на лыжи, да и невозможно. Поверх этого каменного снега стоят, как ящерицы, поднявшие голову, большие и малые заструги, такие же твердые, как сам снег…

Сегодня же радио сообщило, что на солнце был самый большой взрыв за сто лет. Из-за этого на неделю нарушилась радиосвязь между Америкой и Европой…

День двести пятьдесят третий… Вечером состоялось совещание летчиков с Дралкиным (начальник Четвертой САЭ. – Прим. авт.). Волнует один вопрос. Надо срочно лететь на станцию Восток. Два месяца назад у ребят кончились мясо и папиросы. Позавчера там съели последние масло и сахар. Остались лишь ядрица и сухари, а ведь сейчас там тяжелее всего: температура минус 80–85 градусов! Лететь туда можно, когда температура поднимется хотя бы до минус 50 градусов. А когда это будет, никто не знает. В прошлых экспедициях полеты на Восток начинались в конце октября, а сейчас конец августа. К октябрю у них кончится и крупа, и, пожалуй, соляр. Летчики решили с 10 сентября начать попытки прорваться на Восток. Этот полет будет очень тяжелый и опасный, ведь он занимает без посадки одиннадцать часов».

Наконец 27 сентября Андрей вспомогательным санно-гусеничным поездом из пяти тяжелых тягачей АТ-Т отправляется на Комсомольскую. В 14 часов 30 минут московского времени в небо взлетела зеленая ракета. Из Мирного поезд потащил пятеро саней с 200 тоннами груза. Игорь теперь будет периодически прилетать к своему другу Андрею самолетами:

«День двести семьдесят восьмой… Вчера все простудились. Грипп, наверное: насморк, сильно болит голова. После обеда Андрей ушел в поход, а мы даже не проводили поезд, такая слабость. Сидели дома, слышали, как урчат машины, и не вышли».

Снова на пути поезда сначала возникают опасные трещины, затем на сотни километров тянутся снежные заструги высотой под два метра. Добавилась и новая проблема: до станции Комсомольской пришлось заменить 220 стальных пальцев и 20 траков. Поезд шел 21 день и 19 октября прибыл на Комсомольскую.