Текст книги "Андрей Капица. Колумб ХХ века"

День за днем

Капицы с Симоновыми были соседями по зоне «И» Главного здания МГУ, и младшая дочь Юрия Гавриловича часто проводила время у Капиц.

Наталья Юрьевна Симонова вспоминает:

«Однажды, совсем маленькими мы были, они забрали меня на дачу на выходные, и мы с Надькой нашли там капустное поле. Не могу объяснить, с чего мы решили, что всем нужна квашеная капуста. Мы складывали кочаны недалеко от машины. Думали: когда Андрей Петрович с тетей Женей обнаружат наши запасы, то поделят их между Анной Алексеевной, собой и моими родителями. Натаскали много. У нас даже рожицы были в грязи и капусте: мы ее выковыривали, отрывали, таскали. Кочаны большие, отрывались плохо, ножей у нас не было, по крайней мере нам их не давали. Я тогда пошла, наверное, во второй класс, была осень 1967 года. С последними кочанами, сильно уставших, нас и застукали.

Андрей Петрович сразу превратился в свеклу – скорее всего, просто потерял дар речи. Так и стоял: пунцового цвета огромный человек, который от ярости даже говорить не может! Младшие, воруют капусту, с колхозного поля! Это нет, это невозможно! Евгения Александровна тут же метнулась за валокордином, а он, топая, решительно пошел в дом Петра Леонидовича и Анны Алексеевны.

Первой оттуда вышла Анна Алексеевна, тонкая, хрупкая, в какой-то шали, такая английская леди, ищет нас взглядом, а он стоял за ней. Как потом выяснилось, он пошел за ремнем, на чем и был пойман своей мамой. Потому она и вышла вперед посмотреть, кого бить-то будут? Ремня мы тогда еще не видели, увидели потом. А Анна Алексеевна обернулась к нему и спросила: “Андрюша, в чем дело? Девочки проявили хозяйственные способности. Девочки, поделите капусту ровно на три части!” Сначала мы занесли капусту к ним, потом под присмотром Евгении Александровны погрузили в машину. А Андрей Петрович все это время ждал, что вот сейчас его мама скажет нам, что воровать нехорошо, и он доделает свое черное дело. Ремень был широкий, он держал его за пряжку. Это был ужас просто! Я точно знала, что разницы не будет – мне достанется ровно столько, сколько и родной дочери. И Надька знала, что будет ровно пополам. Мои родители пускай накажут меня, как хотят. А сейчас я получу, как третий ребенок Капиц!

Но его мама сказала: “Девочки, в следующий раз попросите у меня фартук! Андрюша, можно тебя на минуточку?” Они отошли. Никто не слышал, что она ему говорила, но вдруг раздался громовой хохот Андрея Петровича. Пока мы разносили туда-сюда капусту, он стоял с ремнем в руке и смеялся.

Анна Алексеевна выдала две простыни, в которые нас завернули, чтобы не пачкать машину, и мы поехали в Москву. Но мыть нас не стали!

Я тогда, наверное, единственный раз увидела, как от нормального состояния выходящий из дома человек мгновенно превращается в яростный костер! А потом еще два шага – и хохот!

Когда спустя, наверное, лет тридцать я оказалась в ситуации в экспедиции, когда мы едем мимо поля, мимо еды, и моя экспедиционная приятельница говорит: “Слушай, давай возьмем две свеколки и капустки – вечером приедем, суп сварим”. Первое, что я подумала: я больше никогда в жизни ничего не возьму с колхозного поля!

Так как Капицы раньше жили на Ленинском проспекте, Надя ходила не в мою школу, а в другую, ее туда возили, и в университете у нее не было друзей. Может быть, поэтому мы и сошлись. Я пошла в школу в семь, она в шесть – Надя крупной девчонкой была, а я тощая, зеленая. Но оторвы были обе.

…Помню, как мы с Надькой в конце сентября прямо в одежде в Москве-реке плескались. Зачем – не помню, но вылезти на берег в скользких ботинках и намокших пальто было трудно. А Андрей Петрович, который нас в речке нашел, стоял высоко на берегу и не спустился, нам не помог – дети должны быть самостоятельными! И это был, наверное, единственный раз в мелком детстве, когда он наорал. Приказным тоном велел вылезти и по дороге отжать полы пальто. Не раздеваться. Заставил бегом бежать до дачи. Рассказал, как им с братом в детстве Анна Алексеевна однажды сказала: “Утонешь, домой не приходи!”

С дачи нас обычно везла тетя Женя. Во-первых, Андрей Петрович на даче мог выпить рюмку. А потом тетя Женя очень берегла его от стрессов. Охраной его нервной системы тетя Женя занималась серьезно! Особенно после Владивостока я его за рулем видела редко. Тетя Женя ездила за рулем спокойно, я бы сказала рационально, а он с удовольствием “давил на газ”!

Капицы возвращались с Дальнего Востока в два приема. Первой приехала Надя, остальные, закончив дела, через год. Поэтому Надя целый год жила у бабушки, у мамы тети Жени. Мамы Андрея Петровича и тети Жени вместе учились в Петрограде в Институте благородных девиц. Только были совсем разными. Анна Алексеевна учила нас всех, без разбору кто чей, правильно складывать ручки и ножки и делать реверанс: “Девочки, надо правильно делать реверанс. Сделаете правильно, я угощу вас вкусным английским печеньем!” – И все тренируются. Лет до пятнадцати я уже знала, что делать с вилками, ножами и ложками, если их выдают сразу по восемнадцать штук. Причем все, кто попадал в эту семью, обязаны были выучить эту науку. А у Александры Ивановны, мамы Евгении Александровны, жили две кошки, две собаки, два попугая – один белый, другой зеленый – было жуткое количество кактусов, и она курила “Беломор”. Бабу Алю я знала очень недолго, но никогда в жизни не забуду! У нее, по-моему, даже растения дружили. Заходишь в ее дом в первый раз и понимаешь, что надо снять обувь, хотя тебе говорят: “Не снимайте!” Еще не успеваешь толком оглядеться, а уже не хочется уходить! Мокрые ноги переодевались у всех, вообще у всех, и выдавались новые шерстяные носки. А на батарее, помню, все время сушились наши. А еще она была остроумная – не то слово. Ядовито-остроумная. Думаю, Андрей Петрович даже слегка побаивался ее за острый язык.

С ножами и вилками у Андрея Петровича и тети Жени было попроще, чем у Петра Леонидовича и Анны Алексеевны. Вилка, ложка и нож подавались всегда, и пользоваться ими нужно было прямо с ясель. Но у них был несколько другой подход, все-таки эпоха дефицита.

Характер дома, конечно, задавал Андрей Петрович, а вот настроение – тетя Женя. Человеком она была веселым и легким. Для меня она была все-таки тетя Женя, а он – Андрей Петрович. “Дядей Андреем” он не был ни для кого и никогда.

У Андрея Петровича была великолепная память, цитата всегда к месту и грубоватый, но очень смешной анекдот, тоже к месту всегда. Поэтому, когда за столом собиралась большая компания, Андрей Петрович царил. Рассказы его были полны юмора и очень живые. Он рассказывал – сразу возникала картинка. Тетя Женя не стремилась рассказывать анекдоты, но с удовольствием слушала и смеялась. Английских баллад за столом не пели. Пели экспедиционное, Городницкого, Визбора, “Чайничек с крышечкой” помню – ну, то же, что и во время застольев у моего отца. Насчет того, как Андрей Петрович пел – рот, помню, вместе со всеми открывал. Правда, со слухом у него было не очень. Но он никогда и не перекрикивал компанию – наверное, об этом знал.

Когда в советском доме в те времена появлялась хорошая техника – магнитофон, потом компьютер, – ее от детей старались оградить, чтобы сразу не сломали. Но у Андрея Петровича порядок был другой: он первым делом собирал всех в кучу вместе с тетей Женей, если она еще не знала, и заставлял быстро выучить, как это работает. Поэтому я, например, научилась обращаться с видеомагнитофоном намного раньше, чем он появился в нашей семье. У Капиц разрешалось брать кассеты, потому что предварительно каждому, кто бывал у них дома, давали сломанную и велели карандашом вернуть пленку обратно. Поэтому, наверное, и сломанная кассета у них была только одна! То же было с радиотелефоном, и так же в определенный момент всех посадили за руль. Кроме меня, конечно, потому что у нас была своя “Волга”. При этом за руль посадили только на Николиной – никому машину без водительских прав вести не давали, никогда!

Машины у них были “Волги” – сначала старая, за ней новая, потом “Жигули”. Я хорошо помню самую первую, белую “Волгу” с большими диванами, на которой нас увозили с капустой. Такое ощущение, что у них тогда появилась подержанная машина. А вот всякие “блестящие штучки” с персональным шофером – я вместе с Надей так куда-то ездила, может быть, два раза в жизни! Дочери Андрея Петровича не пользовались государственной машиной.

Прислуги дома не было. Это у Анны Алексеевны были две помощницы по хозяйству, две старушки, еще из Англии. Они с ними всю жизнь прожили. Одна уехала помирать на родину – у нее там были дети, внуки, – другая осталась здесь. Слово “бонны” к этой семье не очень подходит. Вот как их назвать? Кого берут в английских романах с собой в путешествиие, когда едет дама? Наверное, сопровождающее лицо дамы! Они обе были возраста Анны Алексеевны. Обе любили готовить, и я не уверена, что за зарплату. А тетя Женя все делала по дому сама. Ходила в тот же гастроном, что и я – в университетскую “стекляшечку” перед поликлиникой. “Наташа, иди скорей сюда! Нет, нет, подождите, я ей занимала!” – говорила она очереди. Потому что буженину вдруг выкинули. Это ж надо меня в дверях заметить и на весь магазин кричать! И это Евгения Александровна Капица, на минуточку. Были бы миллионы – буженину домой бы носили. Но не носили. Какие-то банки откуда-то она таскала. И девочки ее всё умели: сковородки драить, капусту квасить, пуговицы пришивать…

На всякие выставки, в Третьяковку, на елки, на учебу внучек водила Анна Алексеевна. Правда, с Анной Алексеевной я попала только один раз, когда совсем мелкая была. Нельзя сказать, что Андрей Петрович девочками не занимался. Но от него этого и не ждали. То есть все удивились бы, если бы он кого-то повел за руку в музей. Но вот после музея надо было все ему рассказать, Андрею Петровичу это было интересно. Ну, и могло закончиться тем, что придется сходить еще в два музея. Просто он был такой, нестандартный…

Иногда Андрей Петрович работал в кабинете. Я помню это громкое: “Же-е-е-ня!” на всю квартиру. Значит, что-то потерялось. Тетя Женя держала дом.

А дальше звонок – и он куда-то умчался. Иногда вместе с женой, иногда без жены. Перемещался он довольно быстро и много. Придя домой после работы, мог поесть и прилечь – ну, устал, а потом через два часа звонок, и они раз – в какой-нибудь театр. Очень легкие на подъем были, но заводилой, конечно, выступал Андрей Петрович. Евгения Александровна никогда не возражала. Для нее тоже перемещения в пространстве были какими-то очень легкими.

Редкое качество, особенно в девять вечера, когда все советские люди обычно усаживались у телевизора. А Андрей Петрович с тетей Женей – на второй акт какого-нибудь балета. Кстати, театралом он не был. Но новинки считал должным смотреть. При этом в обязанности Евгении Александровны входило следить за тем, что может быть интересного. Но в результате не только они, но и я посмотрела весь репертуар Театра на Таганке. Потому что если ему нравилось, то детей тоже обязательно надо отправить! И тогда вместе с Аней и Надей туда снаряжали и меня.

В театре я с ним бывала: заметила, что ему любопытно наблюдать за действом. Но это могла быть и художественная выставка, а в живописи он разбирался точно. Но на выставки мы как-то предпочитали ходить без него. Потому что он очень быстро все осматривал, за ним трудно было угнаться. Я не успевала сориентироваться – мне надо медленнее смотреть. Перед выставкой он обычно изучал каталог, что-то выбирая себе для просмотра, а остальное, как бы это сказать, “пролистывал”. Увлекающаяся натура! Хочу новое, следующее, еще! И так во всех сферах, и даже в еде.

Помню, пришли с тетей Женей из какого-то кино. Тете Жене понравилось, а мне – нет. Андрей Петрович бросает взгляд на дочерей: “Нет, надо, надо. Вам надо посмотреть!” Он очень любил фильмы про Индиану Джонса. Это он привез их из-за границы сначала на кассетах, потом на дисках. У него было много кассет со всякими путешествиями. И еще был период, когда он не расставался с кинокамерой – снимал все места, где бывал. Тетя Женя тоже снимала на кинокамеру поездки в Англию, в Финляндию, в Париж. На уровне вполне себе документального кино. Мизансцена, приближение – удаление, какие-то архитектурные кусочки. Все это привозилось из поездок, чтобы показать, что видела. Впечатлениями от поездок они всегда делились.

После нашего дома, где всегда проходной двор, из моих знакомых домов самый открытый был у Андрея Петровича».

М. А. Масленников рассказывал: «Я как-то раз с маленьким сыном был у них в Москве, в университете в гостях. А у них игрушка: невероятной красоты птица сидит на жердочке, а в ней всего-то батарейка пальчиковая. Но мы-то не знали! Если включить, попугай на разные лады поет, трепещет крыльями и хвостом. Мальчишка мой в полном восторге! И вдруг слышу, Надя шепчет своему тоже маленькому сыну Ване: “Мальчику очень понравилась твоя птичка. Вань, подари ему ее, пожалуйста. Он у нас в гостях”».

Год 1991-й Капицы встречали, впрочем, как и все предыдущие, полными надежд. Вот только Евгения Александровна немного приболела…

«Плохо себя чувствовала, а потом выяснилось, что это запущенная желудочная онкология. И лечили, и все, что нужно, делали, а оказалось, что уже поздно что-либо делать, несмотря на все принятые меры и знакомства, – с горечью вспоминает Анна Андреевна. – Мама за полгода ушла в 60 лет в 1991 году».

«Она настолько женщиной была! – поражается Т. М. Красовская. – Внешне очень импозантная, я ее видела за неделю до смерти: подтянута, с укладкой волос, подкрашена, то есть она держалась до последнего. И Андрей Петрович, видимо, жил надеждой, что это продлится, а оно внезапно оборвалось. Он тогда мне позвонил, сказал: “Женя умерла”. Я к нему, конечно, сразу приехала. Было очень тяжело. На него было просто страшно смотреть. Евгения Александровна была его ангелом-хранителем».

И не его одного – после смерти в 1984 году Петра Леонидовича Капицы Анна Алексеевна особенно сблизилась с Евгенией Александровной.

«Когда Анна Алексеевна осталась одна, она обязательно раз в неделю приезжала к тете Жене. Обедала у них дома, или они вдвоем ехали в ресторан», – вспоминает Н. Ю. Симонова.

«Папа переживал ужасно. Сначала Надя пыталась с ним жить, но для нее это стало настоящим испытанием. Потому что папа – человек, который подчинял себе все окружающее. А мы уже были взрослыми. Но вот с Младой Алексеевной они потом прожили долго», – рассказывает Анна Андреевна.

Млада Алексеевна Калашникова, соседка по даче, тогда обратила внимание на Андрея Петровича. К тому времени она уже была вдовой Андрея Аракчеева, того самого мальчика, написавшего Анне Алексеевне письмо с фронта насчет того, что «ножик для Андрюши я уже достал». «Аракчеев много помогал папе на Дальнем Востоке, – говорит Анна Андреевна. – Потом на его кафедре работал. Лохматый такой, в очочках. С деревяшками вечно возился. Он был из добровольцев, что из Москвы уходили на фронт».

Т. Ю. Симонова помнила эти самые тяжелые времена Андрея Петровича: «Выглядел он тогда совсем плохо. Стал очень крупным, сильная гипертония у него была. Когда Млада вышла за него замуж, она первым делом перевела его на раздельное питание. Есть мисочка углеводной пищи, есть мисочка белковой. Ешь, сколько хочешь, только выбери: или оттуда, или отсюда. И он за полгода, может месяцев за семь или восемь, сбросил 40 килограммов. Он к нам домой в гости приходил, и мы с Натальей видели: ест шницель в сухарях, а сухари углеводные, ему нельзя, и ему даже не лень было их ножом счищать! После этого ему очевидно стало даже легче двигаться».

Но это было еще не все. «В тот год, что умерла мама, – вспоминает Анна Андреевна, – у нас в Заречье был большой пожар: сгорела наша дача, и вместе с ней все луки, стрелы, шкура зебры, стена, где все оставляли автографы, и пленки, которые снимали родители. То, что удалось спасти, лежало в коробках в бывшей “Избе физических проблем”».

Надо ли добавлять, что в тот год вообще развалилась страна – Союз Советских Социалистических Республик? Ситуация была непростая, государственное финансирование науки резко сократилось, полностью менялась работа кафедр, лабораторий и экспедиций.

«Число госбюджетных тем сокращается с 1259 до 1077, то есть на 15 %, – писал в своей книге Ю. Г. Симонов. – Ликвидируется 22 структурных подразделения университета… только в той экспедиции, в которой я был научным руководителем, уволено свыше 100 человек… В университете практически ликвидированы все хоздоговорные штаты. Сделано это было с большими нарушениями трудового законодательства, и сотни людей, проработавших в университете десятки лет, остались без работы. Это… произошло в университете впервые. Они искали себе работу по специальности и не находили. Десятки государственных учреждений… были закрыты, или в них произошло аналогичное сокращение штатов. Ликвидировались целые направления работ. Это была первая чрезвычайно болезненная ломка годами складывавшейся системы высшего образования в нашей стране»[272]272
  Симонов Ю. Г. История географии в Московском университете: события и люди. Т. 2. Ч. II / Под ред. Т. Ю. Симоновой. М., ООО «АПР», 2017. С. 476–477.


[Закрыть].

Т. Ю. Симонова вспоминала: «Мы тогда организовали частное предприятие. Решили спасать Россию и собрали большую команду академиков. И Капицу туда пригласили. Андрей Петрович был склонен к авантюрным решениям. Он считал, что его фигура и фамилия спасут предприятие. Но ничего заработать нам не удалось. Все там были, а денег никаких не было. Через год академики стали спрашивать: “А деньги-то где?” Мы влипли в очень неприятную историю».

Первый выход Андрея Петровича в свет после всего, что внезапно обрушилось на него, отмечен в 1993 году.

Рассказывает Ю. П. Баденков: «Я как раз новый дом на даче построил, и в 1993-м мы устроили здесь заседание “Каллисто-клуба”. Собрали всех, кто плавал на “Каллисто”. И Андрей приехал, мне это было особенно приятно, потому что этим он выразил свое уважение, несмотря на высокие позиции, которые занимал в Академии наук. Приехал не один, а с журналистом – Олегом Константиновичем Игнатьевым из “Правды”, спецкорреспондентом, очень известным в свое время. Такой журналист-зарубежник. Он, кстати, тоже с нами плавал на “Каллисто” от Новой Зеландии до Фиджи. И каждый день давал сводки в “Правду”, где печаталась вся история нашего рейса. Такая открытость Андрея Петровича располагала».

Однако в 1993 году Андрей Петрович уволился из Академии наук и перешел в МГУ на полную ставку заведующего кафедрой. Впереди предстояло еще побороться за нее в «новых экономических условиях» разрухи.

Восток – дело тонкое

А тем временем англичане продолжали с самолета прощупывать локатором ледниковый щит Антарктиды. Самолет «Геркулес» с доктором гляциологии Гордоном Робином на борту однажды выбрал правильный галс и прошел над станцией Восток с юга на север почти по меридиану. Его локатор, посылая радиосигнал вниз каждые 2,4 километра, обнаружил на протяжении 220 километров лед с гладкой нижней поверхностью, в то время как ее обычная шероховатость в глубинных районах Антарктиды достигала перепадов в 500 метров. Этот лед как будто «плавал» по ровной водной поверхности. Посередине обозначился не то остров, не то полуостров. Толщина льда оказалась неодинаковой – от 3700 метров под станцией Восток она увеличивалась к северу до 4100. Результаты этого исторического полета значатся в картотеке кембриджского Института полярных исследований имени Роберта Скотта под индексом «Полет 009 1977/1978».

Предыдущие широтные галсы «Геркулеса» над районом станции Восток неоднократно показывали незначительные участки льда с гладкой нижней поверхностью. Но это были куски протяженностью от 10 до 40 километров, и Гордон Робин попросту не придавал им значения.

Вдобавок данные с первого европейского спутника ERS-1 (European Remote Sensing satellite), специально запущенного для исследования полярных шапок Земли, позволили Джефу Ридли (Jeff Ridley) из Муллардовской лаборатории космических исследований Лондонского университетского колледжа построить в 1993 году карту скального ложа ледника в районе станции Восток – в ее горизонталях отчетливо проступили контуры продолговатого углубления с крутыми бортами.

По этому поводу уже в ноябре 1993 года в Британской антарктической службе в Кембридже состоялось рабочее совещание, на котором присутствовали главные фигуранты дела: Г. Робин, Дж. Ридли, А. П. Капица, И. А. Зотиков. Участники совещания попросили Капицу еще раз изучить результаты выполненного им сейсмозондирования в 1959 и 1964 годах на станции Восток. Но как их изучишь, когда все сейсмограммы сгорели на даче! И тут судьба словно протянула Андрею Петровичу руку: лента с записью результатов сейсмозондирования 1964 года, которую они сделали вместе с О. Г. Сорохтиным, нашлась в одной из коробок с дачным имуществом, вынесенным из огня. Поэтому уже 31 августа 1994 года Андрей Капица делал в Риме доклад на заседании рабочей группы по геологии и геофизике земной коры XXIII конференции Научного комитета по изучению Антарктики (Scientific Committee of Antarctic Research, SCAR).

Андрей Петрович впоследствии писал в академическом журнале «Земля и Вселенная»: «На сейсмограммах, полученных в 1960–1964 годах, обнаружены еще более глубокие поверхности отражения, которые можно интерпретировать как подтверждение существования мощного слоя воды под ледниковым покровом… Очень четкое отражение тогда, в 1964 году, я не решился интерпретировать как границу воды и льда»[273]273
  Капица А. П. Подледниковое озеро Восток: географическое открытие в Антарктиде // Земля и Вселенная. 1995. № 3. С. 14–15.


[Закрыть].

Специальную конференцию «Lake Vostok» для того заседания рабочей группы на XXIII конференции SCAR Капица и Робин готовили вдвоем. Они вместе разработали целую программу изучения уникального природного объекта под условным обозначением «озеро Восток» и разослали приглашения 150 адресатам. На докладе присутствовало 60 человек.

В подготовленном ими документе «Lake Vostok Project» (LVP) Капица и Робин отметили, что обнаруженное под антарктическим ледником озеро, по-видимому, «больше Женевского, но меньше Байкала, а его глубина должна быть свыше 500 метров», и приглашали исследовать его силами ученых разных стран – «советских, английских и, возможно, американских». Капица и Робин призвали изучить озеро новейшими геофизическими методами. Они выразили надежду, что это «поможет пролить свет на такое природное явление и объяснить происхождение аналогичных озер в Антарктиде меньших размеров, а также вообще подледниковых озер в истории Земли и получить полное представление о процессах, происходящих в ледниковых покровах».

Программа LVP подразумевала три этапа исследования:

«Первые два года, с 1993 по 1995-й, посвятить теоретической интерпретации всех имеющихся данных.

На втором, с 1995 по 1997 год, провести новое сейсмо-, радиолокационное и спутниковое зондирование. Уточнить конфигурацию озерной ванны и построить ее объемную компьютерную модель. Установить со спутника скорость и направление движения ледника, перекрывающего озеро. Предохранить озерную воду от проникновения в нее бурового раствора и других чуждых ей веществ. После чего провести детальное изучение химического состава воды, озерных течений и обитающих в озере живых организмов.

На третьем этапе, начиная с 1997 года, новейшими методами отыскать новые перспективные точки для глубокого бурения в Восточной и Западной Антарктиде. Это должно помочь установить местонахождение других подледных антарктических озер и понять схему движения пресной воды под ледниковыми щитами. Все эти знания лягут в основу теории оледенения Земли как глобального геофизического феномена».

Внизу программы две подписи: слева A. P. Kapitsa, справа – Gordon de Robin[274]274
  Семейный архив А. П. Капицы.


[Закрыть].

На этом заседании рабочей группы по геологии и геофизике земной коры Андрей Петрович первым выступил за сохранение при бурении уникальной озерной природы.

Рассказывает академик В. М. Котляков: «Меня тогда назначили представителем России в Международном Антарктическом комитете, в знаменитом SCARe, и мы поехали в Рим вместе с Андреем. При мне он там сделал свой знаменитый доклад об этом озере. Зотикова почему-то не было, он не приехал. Андрей рассказывал об озере в целом. Лед на станции Восток за тридцать лет был пробурен уже больше чем на 3500 метров, до воды оставалось всего около ста пятидесяти – двухсот. Естественно, мы торопились, чтобы стать первыми. А Андрей при всех вдруг возьми да скажи: “Надо запретить русским бурить, потому что существует опасность загрязнения озера”. Как бы он не причастен! Он действительно в бурении не участвовал. Может быть, был обижен, что его не пригласили. Но я-то был прямым участником и сидел там, как глава этого всего, и слушал. На меня все еще так посмотрели… Его логика, конечно, была понятна: природный объект уникален. Если туда случайно прольется заполняющая скважину жидкость – в ее составе авиационный керосин, фреон, она ядовита, – то это будет большой урон для науки. Только форма была выбрана не очень удачная: “Надо русским запретить”. После чего была принята резолюция, мы ее поддержали, и я тоже проголосовал за нее, даже не воздержался, что надо остановить бурение, пока не будет разработано соответствующее оборудование. Его разрабатывали в Санкт-Петербурге, в Горном институте, а потом была создана комиссия в Министерстве природных ресурсов, я был ее председателем, и мы одобрили создание новой технологии. Бурение через несколько лет продолжилось и закончилось уже в наши годы – все-таки мы в этом деле остались первыми».

Впрочем, тогдашняя формулировка Андрея Петровича вполне понятна. Кто, как не он, после приключений на Дальнем Востоке лучше всех знал о русской штурмовщине!

Андрей Петрович потом писал: «По просьбе биологов автор повторил свой доклад в рабочей группе по биологии. Биологи очень заинтересовались открытием, говорили о проблеме существования архаичных форм жизни в озере (микроорганизмы, имеющие возраст несколько миллионов лет). Рабочая группа по биологии приняла специальную резолюцию, призывающую быть крайне осторожными при бурении, чтобы не допустить загрязнения буровой жидкостью подледного озера. Эти же выводы были повторены и на общем заседании SCAR (той самой его XXIII конференции, которая проходила в Риме с 29 августа по 9 сентября 1994 года. – Прим. авт.). Известные геофизики Ч. Бентли и Д. Берендт подтвердили интерпретацию сейсмограмм»[275]275
  Капица А. П. Подледниковое озеро Восток. С. 16.


[Закрыть].

В. М. Котляков вспоминает: «Доклад Капицы имел очень большой резонанс».

И. А. Зотиков потом переживал, что не присутствовал, почему-то называя конференцию «совещанием»: «Но главной сенсацией на этом совещании был доклад А. П. Капицы. Он сообщил, что провел повторную интерпретацию своих сейсмограмм, полученных им при исследовании толщи ледникового покрова на станции Восток, проведенном в 1964 году. Оказалось, что под ледниковым покровом не мерзлые породы, как он считал ранее, а вода, озеро, причем толщина водного слоя в нем превышает 600 метров. Новость эта была с энтузиазмом воспринята делегатами SCAR»[276]276
  Зотиков И. А. Антарктида. Дорога к озеру Восток. М., Голос-Пресс, 2008. С. 368.


[Закрыть].

Еще бы! Это было официальное заявление об открытии озера Восток.

Игорь Алексеевич Зотиков сетовал: «Я до сих пор удивляюсь, что ни доктор Капица, ни я не попытались интерпретировать это второе отражение тогда, в 1964 году, с точки зрения теории существования донного таяния и подледниковых озер. Мы оба думали об этом и находились рядом друг с другом, но не пошли в этом направлении дальше размышлений. А ведь к тому моменту уже была опубликована даже наша совместная работа, в которой мы оба обсуждали вопрос постоянного таяния льда у дна ледникового покрова под станцией Восток. Но, думая о подледниковых озерах, мы считали, что это очень неглубокие озера, образно говоря, мы шли на охоту на вальдшнепа, а нам навстречу вылетел глухарь, и мы не приняли его за дичь»[277]277
  Зотиков И. А. Антарктическое подледниковое озеро Восток. Гляциология, биология, планетология. – Москва: Научный мир, 2010. С. 38.


[Закрыть].

20 июня 1996 года журнал «Nature» («Природа»), один из самых уважаемых в мировых естественно-научных кругах, вышел с Антарктидой на всю обложку. В ее центральной части красным цветом было выделено продолговатое пятно. Заголовок гласил: «Giant lake beneath the Antarctic ice» – «Огромное озеро под антарктическим льдом». Журнал был целиком посвящен озеру Восток. В нем было опубликовано коллективное письмо в редакцию А. П. Капицы, Дж. Ридли, Г. Де К. Робина, М. Сигерта и И. Зотикова – каждый рассказал в нем свою историю открытия озера. Оно было осторожно датировано возрастом в 50 тысяч лет. Толстый ледниковый щит «недодавил» вниз скальное материковое ложе под станцией Восток – приподнятость скалистых берегов озера над уровнем моря вселяла надежду, что вода в нем пресная. Предварительная оценка его размеров свидетельствовала о том, что оно вдвое меньше озера Онтарио. О глубине упомянули лишь вскользь – не менее 125 метров. Но было уже известно, что перекрывающий озеро четырехкилометровый лед медленно, со скоростью всего 3 метра в год сползает с водораздела, расположенного в 240 километрах к северо-востоку от станции Восток, и дрейфует над зеркалом озерной воды в юго-западном направлении как еще невиданный внутриконтинентальный шельфовый ледник. Авторы других статей в этом номере «Nature» рассуждали, может ли быть в озере Восток жизнь и вообще откуда могла взяться в центре Антарктиды пресная вода.

В тот же день вышла английская газета «The Times», сравнившая озеро Восток с населенным чудищами подземным озером из романа Жюля Верна «Путешествие к центру Земли». Другие издания опасались древних микробов, долгое время изолированных от мира, и даже микробов марсианских. Кто-то пугал дремлющими в озерной воде динозаврами, другие – еще не виданными эпидемиями…

Позже выяснилось, что озеро Восток в три раза меньше Байкала. При длине 250 и ширине 50 километров его глубина достигает 1200 метров. Вода его не слишком холодная, ее температура может доходить до +10 °С благодаря выходам на дне термальных источников. Но она ядовита, так как кислорода, агрессивного окислителя, в ней в 50 раз больше, чем в обычной пресной воде! Кислород попадает в озеро вместе с уплотняющимся и постепенно опускающимся в ледник с поверхности снегом. К тому же вода в озере находится под давлением в 300 атмосфер. А возраст озера, судя по извлеченным на поверхность глубинным кернам льда на станции Восток, – не меньше 500 тысяч лет.

В 1997 году Географический факультет МГУ выдвинул Андрея Петровича Капицу на Ломоносовскую премию за открытие озера Восток. Письма в его поддержку написали все полярники: и мерзлотовед Б. И. Втюрин, и геолог С. А. Ушаков, и даже О. Г. Сорохтин, ассистировавший Капице в том историческом сейсмозондировании 4 января 1964 года.