Текст книги "Андрей Капица. Колумб ХХ века"

Двойной удар

23 января 1976 года:

«Вот Надя и сдала все экзамены, правда хуже, чем мы хотели – 2 четверки и одна пятерка. <…> На Надю сержусь, так как не очень серьезно отнеслась она к экзаменам. Тут все – и то, что болели глаза, и то, что ей всего 17 лет, и главное, очень хотелось в Москву, только два последних дня об этом и думала, да еще и Сережа, брат Саши, весьма занимает ее воображение. Видно, что она довольно сильно увлечена, а тут надо учиться… Получается, что о ее переводе в МГУ надо особенно заботиться, чтобы не закружилась от любви ее цыганская головушка.

Аня вылетает в Магадан собирать материалы для дипломной работы. Но ее эмоции и думы все дома – они с Сашей очень милы и трогательны. Всё делают вместе и очень дружно.

Андрей сейчас вроде бы ничего: поспокойней и не такой мрачный. Шьем ему к поездке в Москву новый костюм. В Москву он летит где-то 16/II…»

1976 год – итоговый для девятой пятилетки. Андрей Петрович, как делегат грядущего XXV съезда КПСС (проходил с 24 февраля по 5 марта 1976 года), выступает в газете «Дальневосточный ученый» с парадной статьей «Оправдаем доверие народа». В ней он отчитывается за проделанную работу:

«За 1970–1975 годы созданы семь новых институтов, коллектив ДВНЦ АН СССР увеличился более чем в два раза, при этом число докторов наук выросло в три, а кандидатов – в два раза. Сейчас в Центре 1912 научных сотрудников, в том числе 12 академиков и членов-корреспондентов, 70 докторов и 759 кандидатов наук. Значительно укрепилась материально-техническая база. Построены новые здания институтов в Магадане и Петропавловске-Камчатском. Во Владивостоке введены в строй первые очереди институтов Биолого-почвенного и Химии. Завершается подготовка к сдаче второй очереди Института химии, сдан корпус Института истории, археологии и этнографии. Институты обеспечены современной электронно-вычислительной техникой, приборами, снаряжением. Введен в строй причал ДВНЦ в бухте Золотой Рог. Создается научно-исследовательский флот. План освоения государственных капитальных вложений на строительство, судостроение и оборудование перевыполнен и составил 110 процентов, в том числе 100 процентов по строительно-монтажным работам в целом по Центру…

Однако мы отдаем себе отчет в том, что у нашей организации есть серьезные недостатки: низкая эффективность исследований в ряде институтов, ошибка в расстановке и подготовке кадров, отставание ряда научных направлений и недоработки при внедрении НИР (научно-исследовательских работ. – Прим. авт.) в народное хозяйство. Мы недостаточно координируем научно-исследовательские работы академических и отраслевых институтов, вузов, работающих на Дальнем Востоке. Это положение справедливо подвергалось осуждению на партийных собраниях, было предметом деловой критики и самокритики коммунистов, что заметно способствовало качественному росту Центра».

Да, по-иному, без самокритики, в те времена было нельзя. А планов впереди было хоть отбавляй:

«В десятой пятилетке в системе ДВНЦ АН СССР предусмотрено создание ряда новых институтов, в том числе Экономики и Космофизики, а также экспериментальной базы и опытных производств, что будет способствовать более быстрому внедрению научных результатов в практику. Необходимо укрепить материально-техническую базу всех институтов, обеспечить строительство запроектированных зданий, снабдить их самым современным оборудованием, от чего во многом зависит эффективность и качество наших работ. В этом нам нужна большая помощь строительных организаций».

Председатель Президиума ДВНЦ АН СССР Андрей Петрович Капица уверенно входил в десятую пятилетку:

«Партия учит нас концентрировать силы и средства на решающих направлениях… В первую очередь это работы, направленные на широкое и эффективное применение в народном хозяйстве ЭВМ, исследования по синтезированию новых химических соединений и материалов. Будут продолжены работы в области молекулярной биологии, получения физиологически активных веществ для медицины, сельского хозяйства и ряда отраслей промышленности. Наши ученые будут изучать основы рационального использования и охраны почв, недр, растительного и животного мира, воздушного и водного бассейнов. Всемерно будут интенсифицированы исследования Мирового океана. Наши геологи расширят научные исследования земной коры и верхней мантии Земли для лучшего понимания закономерностей формирования и размещения месторождений полезных ископаемых.

Успехи, которых мы добьемся в решении этих задач, будут способствовать усилению экономической мощи нашей страны, новому подъему народного благосостояния».

И в финале, конечно, «Леонид Ильич сказал…» и про «построение коммунистического общества», без чего в советские времена не могла обойтись ни одна статья руководителя[254]254
  Капица А. П. Оправдаем доверие народа // Дальневосточный ученый. 1976. 4 февраля, архив Дома-музея П. Л. Капицы в ИФП на Ленинских горах.


[Закрыть].

По итогам XXV съезда КПСС Андрей Петрович сделал на общем партийном собрании ДВНЦ доклад, опубликованный в газете «Дальневосточный ученый». А к майским праздникам 1976 года вышла его статья уже в одной из центральных газет СССР «Советская Россия»:

«Мы, ученые-дальневосточники, в эти праздничные дни чувствуем себя еще и именинниками: за плечами нашего научного центра первая половина десятилетия… Сейчас в составе центра пятнадцать научно-исследовательских институтов… об особой специфике Дальневосточного центра говорят сами названия институтов: вулканологии, тихоокеанский океанологический, тектоники и геофизики, биологических проблем Севера… В бухте Золотой Рог построен причал для научно-исследовательского флота.

Коллективы Центра успешно выполнили свою первую научную пятилетку. Получены важные результаты в изучении строения и динамики земной коры. Исследования в области морской биологии и органической химии, геофизики, геологии и географии получили международное признание…

В первую очередь наша работа направлена на широкое и эффективное применение в народном хозяйстве электронно-вычислительных машин. Для Дальнего Востока с его дефицитом трудовых ресурсов проблема автоматизации производства и создания управляющих комплексов стоит остро.

Наши ученые создадут основы рационального использования и охраны почв, недр, растительного и животного мира, воздушного и водного бассейнов. Именно здесь, во вновь осваиваемых районах Дальнего Востока, при строительстве новых городов, промышленных комплексов, в условиях прокладки Байкало-Амурской магистрали, можно предусмотреть основы правильных взаимоотношений человека с природной средой, чтобы не допустить серьезных, а иногда и непоправимых ошибок.

Особая глава в книге наших исследований – океан. Почти все научные учреждения Центра в той или иной степени связаны с его изучением. Институты автоматики разрабатывают методику подводных работ для исследования дна, химики трудятся над проблемами извлечения из воды и живых организмов новых ценных элементов. Геологи и геофизики ведут работы по освоению минеральных богатств океана. Морские биологи развернут широкий фронт изучения питательных ресурсов океана, уделяя особое внимание проблемам аквакультур, то есть морскому фермерству»[255]255
  Капица А. П. И долг, и честь // Советская Россия. 1976. 1 мая.


[Закрыть].

6 мая 1976 года:

«…Андрей в Паратунке и звонит оттуда во все концы СССР… Скоро он вернется во Владивосток (20/IV) и 25 улетит в Москву. За 4 месяца 1976 года мы вместе прожили, вероятно, дней 35–40. Как говорил Маяковский: “Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова”. <…> По субботам и воскресеньям Аня, Надя и братья Гузенко красят яхту и готовят ее к летнему сезону. Агат, конечно, с ними…»

«Я на Камчатке раза три был, – вспоминал Б. И. Втюрин, – один раз с Андреем на курорте для подводников. Потому что вместе страдали спиной. Прихватило так, что я, наверное, с неделю лежал во Владивостоке. Он меня пригласил, и я с удовольствием согласился. И, между прочим, оказалось, такой отличный санаторий с грязью! С тех пор у меня спина не болела.

Нас там директор Института вулканологии Сергей Александрович Федотов (доктор физико-математических наук, сейсмолог, вулканолог, член-корреспондент АН СССР, академик РАН. – Прим. авт.) очень хорошо принимал.

Пока мы лечились, побывали во многих местах и специально летали на вулкан Толбачик, который как раз извергался. О-о-о-о! Это ж одно из самых могучих впечатлений! Наш вертолет завис где-то примерно в километре от вулкана: черная туча, молнии сверкают, идет красный лавовый поток (БТТИ – Большое трещинное Толбачинское извержение началось 6 июля 1975 года и закончилось 10 декабря 1976-го).

И Андрей мне говорил: “Вот ты хоть что-то еще по науке делаешь, я тебе разрешаю. А я вот совсем от науки отошел! Так мне хочется тоже заняться чем-то научным, а не получается!” Все-таки институтов-то много на Дальнем Востоке!»

17 июля 1976 года:

«Это я, наконец, пишу Вам из пансионата (так называемая дача), где мы с Андреем живем в тишине и покое (А. П. Капице только что исполнилось 45 лет. – Прим. авт.). Завтра ему последний раз сделают рентген и ЭКГ и отпустят из больницы с миром. А так, на субботу и воскресенье я его уже беру второй раз. Он вполне поправился, но врачи (Вы это знаете) еще осторожничают над ним.

У нас дивное лето, тепло, дождей совсем нет, поэтому осенью не будет воды и овощей. Как всегда, жизнь диалектична. На базаре – астрономические цены, пожирающие законы, открытые Карлом Марксом.

У нас гастролирует московский театр им. Пушкина, но мы с Андреем по вполне понятным причинам еще не были. Успех у театра огромный – билетов нет до конца месяца, но те, кто успел там побывать, хвалят его умеренно.

Дети мои отдыхают, по субботам и воскресеньям ходят на яхте на острова. Саша – капитан, Агат – начальник ВОХР, живут они дружно и вполне благополучно. Надю от практики освободили, так как она задала в экспедиции мигрень с обмороками (сказался подъем на сопку по солнцу), и теперь ей практику зачтут просто автоматически.

Мы твердо решили переводить Надю в МГУ, так как сравнили учебные планы факультетов и увидели, что здесь археология дальше I курса не идет, на II – “факультативно” 2 часа в неделю, и всё. Очень мне грустно, но придется с ней расстаться и послать ее в Москву… Да еще такой фактор, как Сережа, бедная Надя!..»

А в это время в газете «Дальневосточный ученый» выходит статья, ставящая под сомнение способности Андрея Петровича Капицы координировать работу институтов ДВНЦ:

«Географическая карта (по международному проекту «Тихоокеанская геологическая карта. – Прим. авт.) уже закончена. Ее можно получить у председателя северо-западного квадранта. В настоящее время в ученом секретариате ДВНЦ АН СССР проводится работа по определению объема этой заявки для нашего Центра. В проекте, экземпляр которого поступил к нам, приводятся разработанные легенды для всех предполагаемых карт. Кроме того, в проекте изложены основные требования к картам… Следующая конференция по проекту планируется в июле—августе 1978 года… К сожалению, долгое время научная геологическая общественность ДВНЦ АН СССР не была информирована об этом проекте (два маститых геолога-руководителя, и в том числе академик Н. И. Шило, побывали в 1974 году на конференции в Гонолулу, и все равно «геологи-то не знали…». – Прим. авт.) Впервые полная централизованная информация поступила к нам от руководителя проекта доктора Джона Райнемунда (США) в мае этого года и от куратора северо-западного квадранта М. Термана».

В то время отношения СССР и США «потеплели», между двумя странами развивалось научное сотрудничество, но упрек все равно был серьезным – о важном совместном проекте советские геологи узнаю́т не от своего научного руководителя, а от американцев! А 16 сентября 1976 года критикой в адрес руководства ДВНЦ разразилась самая главная в Советском Союзе партийная газета ЦК КПСС «Правда». В этот день была опубликована статья «Потенциал ученого»:

«Как Дальневосточный научный центр Академии наук СССР повышает эффективность и уровень исследований, каков практический вклад его ученых в народное хозяйство? Этой теме была посвящена проверка, организованная Комитетом народного контроля СССР.

За минувшую пятилетку институтами Центра выполнено более 400 тем прикладного и теоретического характера. Получены важные в научном и практическом отношениях результаты в области геологии, вулканологии, изучения природных ресурсов океана и других областях знания.

Вместе с тем проверка показала, что в работе институтов имеются серьезные упущения, мешающие продуктивно использовать их высокий научный потенциал и материально-техническую базу.

Поступает мало предложений о применении в народном хозяйстве результатов законченных исследований. За годы минувшей пятилетки реализованы с подтвержденным экономическим эффектом результаты всего 20 работ. Из 142 заявок на предполагаемые изобретения получены лишь 42 авторских свидетельства. Основное количество исследований завершается отчетами, публикациями, а также изданием внеплановых монографий. ДВНЦ АН СССР не выполняет одну из основных своих функций – координацию работ по естественным и общественным наукам в рамках Дальневосточного региона.

Президиум и научные учреждения Центра мало заботятся о подготовке квалифицированных кадров.

Подразделения Дальневосточного научного центра уделяют недостаточное внимание правильному использованию материальных ресурсов. Приобретаемое оборудование в ряде случаев длительное время простаивает, а затраченные средства оказываются омертвленными. Так, в Хабаровском комплексном научно-исследовательском институте около года не находит применения новейшая вычислительная машина. В Институте химии не используют дорогостоящие приборы, на закупку которых израсходовано 410 тысяч рублей.

Эти и другие упущения объясняются серьезными недостатками в стиле и методах работы руководителей институтов, аппарата Дальневосточного научного центра.

Записку о результатах проверки деятельности ДВНЦ АН СССР Комитет народного контроля СССР направил Президиуму Академии наук СССР для рассмотрения и принятия мер».

20 октября 1976 года эту статью перепечатывает газета «Дальневосточный ученый», разместив ее на самом видном месте титульной страницы и с мелкой припиской в левом верхнем углу «В Комитете народного контроля СССР».

Клан академика Шило вытеснял с Дальнего Востока Андрея Капицу.

Еще 3 ноября для Андрея Петровича ничего не предвещало больших перемен. Но случилось страшное.

«22 октября 1976 года, пятница, 16.00. О пожаре, который случился в этот день в Тихоокеанском институте биоорганической химии (ТИБОХ), никто в Советском Союзе так толком и не узнал. О нем рассказал только “Голос Америки”…

Институт располагался в каменном здании с высокими потолками под пять метров, и когда во время пожара научные сотрудники выпрыгивали из окон 4-го и 5-го этажей, то высота эта вполне была сопоставима с высотой здания ПромстройНИИпроекта, откуда 16 января 2005 года выпрыгивали юные сотрудницы банка…

А причина пожара вот в чем… Есть такое вещество – серный эфир (так иногда называют обычный эфир. – Прим. авт.). По правилам оно должно храниться в несгораемом помещении, и для опытов его можно приносить в лабораторию крохотными порциями. Но не зря говорят в авиации: “Инструкции кровью писаны”. Стоит только нарушить инструкцию… Так вот, лаборанту надоело таскать серный эфир понемногу, и он принес в лабораторию на 5-й этаж целую бутыль. Уронил, разбил, и роковое вещество полыхнуло огромным огненным шаром. Никакой водой его потушить невозможно.

30 лет назад Тамара Павко была студенткой ДВГУ и проходила практику в ТИБОХе. Когда в лабораторию, где сидела Тамара, ворвалась горящая лаборантка Лена с криком “Пожар!”, женщины пытались потушить ее огнетушителем. Но его мощности не хватило! В те годы люди увлекались одеждой из трикотина. Сгорая, эта толстая синтетическая ткань агрессивно вгрызалась в тело. Горящая девушка добежала до первого этажа, на вахте огонь потушили, и она еще прожила три дня. Умерла от ожогов, несовместимых с жизнью…

Пары эфира разнеслись по всему зданию. Третий, четвертый, пятый этажи вспыхнули мгновенно. Люди выпрыгивали в окно на палатки, которые растягивали внизу прибежавшие из соседних институтов коллеги, но брезентовое полотно лопалось под тяжестью тел. Многие из прыгавших гибли мгновенно. Так, с третьего этажа выпрыгнули муж и жена, с пятого молодая девчонка, дочь архитектора. По подсчетам Тамары, число разбившихся насмерть было не меньше пяти, а число обожженных – значительно больше.

– Говорят, в экстремальной ситуации у человека откуда-то берутся невероятные силы, – вспоминает Тамара. – Я до сих пор удивляюсь, как я могла, зацепившись одной рукой за подоконник, висеть на нем. Помню, как мы с коллегой висим на окне, и она говорит: “У нас же в соседней лаборатории хранится люмогидрит лития, если он загорится, будет такой взрыв, что от этого здания ничего не останется”. Так бы я и довисела до приезда пожарных, но мне коллеги закричали: “Прыгай! Ты нам мешаешь”. Я и прыгнула.

Очнулась уже в больнице. После меня прыгала однокурсница Наташа Бусарова – она упала на руки и переломала их. В больнице она была “ходячая” и часто навещала меня. Мы до сих пор дружим…

Еще на больничной койке Тамару допрашивала милиция: “Почему вы не тушили пожар? Зачем вы сразу побежали к окну и открыли его?” Что можно ответить на это? “Было страшно. Тушить необъятный пожар махоньким огнетушителем – бесполезно. Хотелось выпрыгнуть в окно и – если Бог даст – спастись или умереть сразу, без боли”.

Самое тяжелое испытание предстояло тем, кто выжил. Две девочки, которых отвезли в Москву, – им ведь сейчас будут делать одну за другой операции по пересадке кожи, и это будет длиться не один месяц…»[256]256
  https://zr.media/news/incident/01-01-1996/tragediya-kotoruyu-zamolchali


[Закрыть]

Б. И. Втюрин вспоминал: «Четырехэтажное здание, вход, по-моему, был один. Потому что закрытая организация. В химической лаборатории вспыхнул пожар. И главное, он перегородил выход из лаборатории. Выбраться не могли – прыгали с четвертого этажа, и жертвы были, да».

3 ноября 1976 года:

«14 января на неделю приедет к Вам Андрей и подробно расскажет о своих делах и бедах. Этот взрыв унес уже 3 жизни и, наверное, будет еще одна смерть. Оказывается, что заместитель Андрея, ответственный за технику безопасности Г. Б. Беляков (на самом деле Еляков. – Прим. авт.) – директор института, где этот взрыв произошел. Я помню, как этот Беляков рвался к Андрею в заместители и как Андрей 2 года сопротивлялся, а потом под нажимом Овчинникова и нашего крайкома все же добился своего. Он – противный тип с манерами футбольного тренера и очень неинтеллигентный… простите мне это отступление. Но ведь этого вам Андрей не скажет!.. Андрей держится с большой выдержкой и внешним спокойствием, не суетится и ни разу не сорвался. Но наладить ему сон по ночам – стоило больших трудов. Хотим на ноябрьские праздники уехать в Арсеньев – сами вдвоем на машине (400 км от Владивостока), и никто не будет звонить. Уговариваю Андрея, а он колеблется…»

9 декабря 1976 года:

«Андрей лежит покорный врачам, но не испуганный. Процесс остановлен, и теперь будут улучшения ЭКГ. Настроение у него бодрое и спокойное, на нас не злится и лежит смирно. Ест очень мало. Все лекарства капельницей вводят ему 1 раз в день.

Примерные планы: в больнице до 10–15 января. Вставать с кровати – сидеть, потом ходить с 20 декабря; 30 декабря выйти 1-й раз на улицу, с 1 января гулять. После всего – санаторий на месяц.

В марте быть в Москве и лечь на 10 дней на проверку в Ляпуновку. Это примерно, если все пойдет так хорошо, как теперь. Самое главное, он спокоен и собрал свою волю для выздоровления.

Почему так получилось?

1) летняя оскорбительная комиссия;

2) местные власти, которым нужен не Капица, а послушный скромный мальчик, а из Андрея его выкроить невозможно;

3) пожар и разбирательство, с этим связанные;

4) частые полеты на самолете.

Я уже давно говорю ему: 2 года, на которые мы ехали, – прошли. А дело только началось, и бросить его трудно. Все понимаю, но хочется мне его отсюда забрать, очень хочется…

Вот мой короткий отчет. Буду Вам звонить через 2–3 дня. Что делать дальше? Спросите Лену. Может быть, числа 18–20 декабря прислать еще одного врача по Лениному выбору из Института кардиологии, молодого, без чинов, который знает ремесло “реабилитации” инфарктных больных.

Они говорили, что если и был инфаркт, то очень небольшой.

Беспокоит меня Надя. Все вокруг нее стонут, худая такая, и уговаривают брать академический отпуск или переходить на I курс. Поддержите ее угасающий дух, пусть борется до последнего патрона и не сдается.

Бедное, глупое животное – все на него давят – врачи, куратор из факультета, и ей себя очень жаль. А жалеть ее нельзя… Вот и все мои нескладушки, больше не пишу и не считаю это письмом. Целую Вас и Петра Леонидовича нежно, Андрей просит передать, что он хороший и слушает врачей. И еще он просит позвонить М. А. Зарецкой – пусть примет рукопись на доработку во Владивосток, пока он болеет.

Аня уже здорова, только побледнела, но все равно красотка, уже начала заниматься».

Санаторий «Приморье», 6 февраля 1977 года:

«Села писать Вам письмо, так как понимаю, что не писать больше – стыдно. А что писать? Живем мы в санатории МВД – сейчас мертвый сезон, и отдыхают тут все милиционеры средней руки и средних успехов – даже милиция из Крыма отдыхает тут зимой – вокруг одна милиция. А милицию, как вы знаете, я всегда любила, сама не знаю за что. Номер у нас хороший – TV, VK и так далее. Но коридоры холодные – t= +8–10 – и длинные – до столовой и обратно – 500 м. Вот мы с Андреем немного и загрипповали, даже не гуляем, только сидим дома в номере и читаем и смотрим TV, а я еще вяжу на спицах, чего не делала уже лет 5…

Я по-прежнему много слушаю музыку, даже перевезла проигрыватель с наушниками в санаторий. Завтра у меня вечер Вагнера – прочла “Песнь о Нибелунгах” в издании Academia, это чтобы лучше понять музыку “Кольца Нибелунгов”. Но эпос этот слишком кровавый и грубый, на музыку не ложится. Следующий вечер у меня – Шуман, а потом симфонии Гайдна. Вот как у меня интересно, правда, не хватает мне материалов – записи фирмы “Мелодия” чаще всего очень невысокого качества, и недостатки восполняются воображением, уютной обстановкой, свечами и чаем в антракте.

Вот, Анна Алексеевна, и все про нас. Вот уже больше 2-х месяцев мы живем изолированно и в обстановке болезни и уныния. Но Андрей – молодец, ведет себя как настоящий полярник – не ноет, не боится. Спокоен и мужественен…»

1 мая 1977 года:

«Дорогая Анна Алексеевна!

Начинаю свое последнее письмо из серии “владивостокских”. Эпоха “близких родственников на Дальнем Востоке” кончается. <…>

Книги и посуда собраны, это 120 ящиков из-под вина; завтра будем разбирать бельевые и платяные шкафы…

Еще мне пришлось научиться обрывать “сочувствующие” разговоры. Их было поначалу много, и хоть говорились они от чистого сердца, но ничего, кроме расстройства, у меня не вызывали. Здесь я вспоминала Вас, Ваш железный характер, и старалась вести себя похоже. После долгих размышлений и сопоставлений отдельных рассказов и разговоров я пришла к выводу, что наука на Дальнем Востоке краевым властям не нужна. Столичные люди мешают им вариться в собственном соку и, кроме того, недостаточно покорны, не бегают с доносами и так далее. Поэтому крайком терпеливо ждал уже года три, когда Андрею надоест и он уедет, просто ждал и ничего не делал и, конечно, не помогал абсолютно ни в чем. Их лозунг, высказанный в запальчивости заведующим Отделом науки в крайкоме: “Еще ни один приезжий не принес пользы Дальнему Востоку”. Как был слеп Андрей, что не видел этого или не хотел видеть. Я здесь уже 2 недели. За это время ни один из партийных боссов – ни из ДВНЦ, ни из крайкома не позвонил и не пришел, и не предложил помощь. Ни один не поинтересовался самочувствием Андрея. Ни один. А они были у нас (и у Вас!) дома, были на “ты” и считались друзьями! Поэтому я считаю, что эта затея с наукой на Дальнем Востоке – пустая, пока она не нужна краевым властям! И зачем это затевали в 1970?!

Зато просто ученые, просто люди – все старались и стараются меня поддержать, помочь и отвлечь. И поэтому я вижу, что Андрея любят и уважают, о нем жалеют, но – только интеллигенция. Ну, хватит об этом. Просто мне захотелось подвести некоторые итоги, а это уже лучше сделать в письме к Вам. Я же не могу сказать этого Андрею!

Аня дома уже 2 дня, она довольно слабая, бледная и худенькая, но с младенцем Петенькой управляется ловко и с известной твердостью…»

Анна Андреевна вспоминает: «Пожар совсем выбил отца из колеи. Он очень переживал, что виноват, недоследил, недосмотрел. Думал, что мог как-то предотвратить.

Ведь когда случился пожар – там даже противоожоговых лекарств не было нигде! Дальний Восток – на то он и дальний. Насчет лекарств надо было сперва договориться с Москвой, а это часы, часы, часы…

У отца после пожара были инфаркт и инсульт. Ну, последовательно, как это всегда бывает. Но все это происходило уже в академической больнице в Москве.

После этого мы поняли, что уезжаем. До этого не собирались.

Мы уехали в июне 1977 года. У меня месяц был ребенку. Мама приехала, мы сложили все вещи в контейнер, и все».

В 2006 году, в последнем интервью академика Н. И. Шило, который в то время жил в знаменитом Доме на набережной напротив Кремля, журналист Владимир Губарев задал ему вопрос:

«– Андрей Капица не устраивал власть? Вольнодумец был, как и отец?

– Нет. Случилась беда. В лаборатории Геологического института произошел пожар. (спутать в 93 года названия институтов можно легко. – Прим. авт.). Погибли люди… Виновным был признан, как и положено в таких случаях, председатель президиума научного центра – Андрей Петрович Капица, его отстранили от работы.

– И назначили вас?

– Да, пришлось переехать во Владивосток, хотя в мои планы это совсем не входило»[257]257
  Губарев В. Академик Николай Шило: все золото Колымы // Наука и жизнь. 2006. № 11.


[Закрыть].

Т. А. Воробьева вспоминает: «Сразу же у Андрея Петровича и Вячеслава Георгиевича Коноваленко началась вражда с партийным руководством Приморского края. И тут же, конечно, нашлись местные, которые были слабоваты, которых раздражали приехавшие во все институты, я не говорю про Тихоокеанский институт географии, его еще не было, а вот в Институте биологии моря таких было много. Сразу началось вот это: “набежали тут с Москвы”».

Рассказывает Б. В. Поярков: «Слышал, что многие крайкомовцы были уязвлены тем, что зарплата у председателя Президиума ДВНЦ была значительно выше, чем у первого секретаря крайкома. Существенное значение имело и то, что А. П. Капица имел непосредственный выход на Москву, и не только на Президиум АН СССР, но и на Политбюро ЦК КПСС. Такого положения в крайкоме стерпеть не могли. Началась изнурительная позиционная война, своеобразное “перетягивание каната”.

С самого начала организации ДВНЦ АН СССР надо было решить вопрос о месте базирования его руководства. Последний председатель Дальневосточного филиала СО АН СССР, А. С. Хоментовский, будучи директором Хабаровского комплексного института, постепенно де-факто перебазировал руководство филиалом в Хабаровск, хотя исторически центром дальневосточной науки считался Владивосток. В момент организации ДВНЦ встал вопрос: Хабаровск или Владивосток? Местные партийные органы предлагали Хабаровск, но А. П. Капица настоял на Владивостоке. Он этот выбор сделал как географ, которому было совершенно ясно: Владивостоку присуще более выгодное транспортно-географическое положение, хотя у него и строительная база послабее, чем у Хабаровска, и город в те времена был закрыт для иностранцев. Как показало потом развитие дел, выбор Владивостока был стратегически совершенно оправдан: ДВНЦ сразу развернулся лицом к проблемам всего Тихоокеанского региона. Наиболее ярко это проявилось в 90-е годы XX века. В Хабаровске была опасность, что создаваемый научный центр мог замкнуться на проблемах собственно советского Дальнего Востока, что, конечно же, тоже важно, но стране был важен форпост науки на Тихом океане.

Следующая проблема – как создавать новый академический центр: по типу Новосибирского академгородка или нет? А. П. Капица, насколько я могу судить, склонялся к варианту академгородка. Приморский крайком КПСС был против. В конце концов начал реализовываться компромиссный вариант. Здания новых институтов стали строить возле уже построенных (ДВГИ и Биолого-почвенного) в зеленой зоне между железнодорожной станцией “Чайка” и автодорогой, ведущей во Владивосток. Этим расположением определялась хорошая транспортная связь с городом: на электричке, автобусом и, впоследствии, троллейбусом. Жилые дома стали возводить не у места расположения институтов, а в разных частях города. С моей точки зрения, это было совершенно правильное решение. Во-первых, как только в 90-е годы возникли затруднения с централизованным финансированием науки из госбюджета, так сразу академгородки попадали в тяжелейшее финансовое положение. У них, образно говоря, на ногах повисли многопудовые гири социальной сферы. Во-вторых, как мне говорили многие мои друзья, жившие в Новосибирском академгородке, психологически очень тяжело все время видеть одни и те же лица на работе, в доме, в котором живешь, в магазинах, кино, Доме ученых и так далее. Живешь как на сцене. Благодаря разности мнений этого удалось избежать в ДВНЦ».

Чем обернулась отставка Андрея Петровича для его соратников в Дальневосточном научном центре – например, для Ф. Г. Староса?

«Новая газета во Владивостоке» проясняет этот вопрос:

«Когда в 1978 году Капицу на посту главы ДВНЦ сменил академик Николай Шило – магаданский геолог, прошедший суровую школу Дальстроя, – Старосу стало еще сложнее. По словам Заводинского, Шило воспринял Староса прохладно: “Посетив лабораторию Староса, выслушав его соображения по созданию искусственного интеллекта и увидев вакуумные установки, в которых можно напылять любые материалы, академик посоветовал заняться… золочением ложек”. Сам Шило, впрочем, писал: “Я высказал… свое одобрение проводимым им исследованиям и сказал, что более важных работ в Дальневосточном центре не вижу. Обещал всяческую поддержку и полную “реабилитацию” его реноме, в чем он, видимо, нуждался”.

Такие противоречия – случай нередкий: случается, мемуаристы выгораживают себя, а порой попросту подводит память… Вот и южные глаза Староса – темные, подвижные, очень живые – Шило почему-то запомнил голубыми. А про ложки – может, это такая колымская шутка?»

А между тем Ф. Г. Староса – доктора технических наук, защитившего в 1967 году диссертацию «Принципы создания микроэлектронных элементов и систем», а с 1971 года – профессора, все никак не выбирали в члены-корреспонденты советской Академии наук.