Текст книги "Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера"

Глава 12
Сказки для живых детей. Исаак Башевис-Зингер как детский писатель. 1950-1980-е годы

Главным событием 1969 года для Зингера стало присуждение ему Национальной премии по детской литературе за автобиографические очерки «День удовольствий. Истории о мальчике, выросшем в Варшаве». Как уже догадался читатель, большая часть этих очерков представляла собой переработанные и переведенные на английский язык главы из книги «В суде моего отца». Очерки эти и в самом деле получили большую известность в Штатах, и американские критики хором отмечали их «большое воспитательное значение» и рекомендовали «к семейному чтению».

Однако вне сомнения эта премия была одновременно признанием вклада, внесенного Башевисом-Зингером в мировую детскую литературу, так как к тому времени уже вышли и были переведены на многие языки мира несколько книг его сказок и рассказов для детей: «Коза Злата и другие истории» (1966), «Мазель и Шлимазель, или Львиное молоко» (1967) и др.

В последующие годы Башевис-Зингер написал еще целый ряд сказок и историй для детей, вошедших в книги «Иосиф и коза» (1970), «Хелмские дураки и другие рассказы» (1973), «Рассказы для детей» (1984) и многие другие.

В начале 80-х годов также для детей Зингер написал сказочную повесть «Голем», переведенную на английский язык в 1984 году – к официальному 80-летию писателя и сразу же ставшую бестселлером.

И в предисловиях к своим книгам, и в многочисленных интервью Зингер всегда отмечал, что стал детским писателем благодаря редактору и переводчице Элизабет Шуб, бывшую, как не трудно догадаться, горячей поклонницей его творчества. Небезосновательно считая, что детская литература на идиш крайне бедна, что в ней явно ощущается недостаток сказочников вроде Пройслера или рассказчиков типа Николая Носова, она еще в середине 50-х годов обратилась к Башевису-Зингеру с просьбой попробовать себя в качестве детского писателя. В конце концов, считала Шуб, кому же еще не писать настоящие еврейские сказки, как не художнику, творчество которого в значительной степени основано на фольклоре и в произведениях которого герои то и дело сталкиваются с различными сверхъестественными явлениями, лежащими, по сути дела, в основе любой сказки? Башевиса-Зингера это предложение захватило, что называется, врасплох – он-то считал, что как раз пишет на темы и сюжеты, отнюдь не предназначенные для детских ушей; более того – откровенно шокирующие многих взрослых читателей.

Однако Элизабет Шуб настаивала на своем и, в конце концов, убедила Зингера попробовать написать несколько сказок, которые были бы интересны детям 8–9 лет. Но, несомненно, дело заключалось не только и не столько в том даре убеждения, которым обладала Шуб, – Башевису-Зингеру и самому стало интересно, насколько он преуспеет на новом для себя поприще. Работа над произведениями для детей, с одной стороны, давала ему возможность окунуться в детство, почувствовать себя снова маленьким еврейским мальчиком из Радзимина, Билгорая или Варшавы, а с другой стороны…

С другой стороны, каждый раз, приступая к написанию очередной сказки или рассказа для детей, он ощущал себя соперником Андерсена, братьев Гримм и других великих сказочников, и это ощущение подстегивало его писательский азарт.

В то же время даже при написании этих произведений великий «мистический реалист» Башевис-Зингер оставался прагматиком. Литература вплоть до конца 70-х годов, была для него прежде всего работой, ремеслом, которое должно было обеспечить ему уже, правда, не средства к существованию, а ставший привычным высокий уровень жизни, и, приступая к каждому новому произведению, Зингер хотел быть твердо уверенным, что оно будет напечатано и достойно оплачено. Именно поэтому значительная часть его произведений для детей представляет собой так называемые «ханукальные истории» – рассказы и сказки, приуроченные к еврейскому празднику Ханука и публиковавшиеся на страницах различных еврейских изданий (прежде всего, того же «Форвертса») в канун этого праздника.

Сама история этого праздника, посвященного освобождению Маккавеями Иерусалимского Храма и последовавшему затем великому чуду с маслом для храмового светильника, невольно настраивала на рассказы о чудесах.

Вдобавок ко всему, один из дней Хануки обычно совпадал с празднованием Рождества, и чтобы еврейские дети не чувствовали себя в это время обделенными по сравнению с другими своими сверстниками, возникла традиция уделять в Хануку особое внимание детям – дарить им ханукальные деньги («хануке-гелт»), устраивать азартные игры с ханукальным волчком (дрейдлом) и т. д. Еврейские же издания охотно печатали в эти дни рассказы для детей, напоминающие традиционные рождественские истории, но посвященные Хануке.

«Ханука в родительском доме», «Менаше и Рохл», «Господин», «Сила света», «Бабушкина сказка», «Козни дьявола» – вот далеко не полный перечень «ханукальных историй» для детей, написанных Башевисом-Зингером.

При этом часть из них и в самом деле представляют собой классические сказки, написанные обычно на основе фольклорного предания. Так в «Бабушкиной сказке» в гости к детям, заигравшимся допоздна в ханукальный волчок, является сам Сатана. Он тоже поначалу играет в дрейдл, а затем, когда старший из мальчиков, обращает внимание на то, что у странного гостя нет тени, устраивает в доме вместе со своей свитой самый настоящий дьявольский дебош – и исчезает с первым криком петуха. А вот у маленького Довида из «Козней дьявола» в первый день Хануки пропадают родители, и мальчик выходит их искать. Но перед тем как выйти на эти поиски он, как и полагается хорошему еврею, зажигает первую ханукальную свечу, и в итоге именно благодаря этой свече ему не только удается убежать от Дьявола и его жены Лилит, но и прищемить Нечистому хвост. После этого умный Довид начинает угрожать Дьяволу, что отрубит ему хвост, если тот не вернет его родителей, так что Дьяволу не остается ничего другого, как выполнить это требование.

Разумеется, маленький читатель этой сказки увлеченно следил за приключениями Довида и его препирательством с Дьяволом, невольно ставил себя на место героя и даже не прочитывал, а проглатывал эту историю от первой до последней страницы.

Сказка «Господин» – это тоже классическая ханукальная история, только на этот раз ее действие разворачивается на вполне реалистическом фоне, в Билгорае, в некогда обеспеченной, а теперь доведенной обстоятельствами до крайней бедности семье, продавшей все свои ценные вещи, за исключением старинного и дорогого ханукального подсвечника. И все же вдовец Фалик не разрешает продать сыну этот подсвечник до окончания Хануки – верный еврейской традиции, он на последние деньги покупает не хлеб для себя и своих детей, а масло и фитили для светильника. Голодный и холодный дом озаряет свет ханукальной свечи, и тут-то и возникает на их пороге таинственный Господин, сначала предложивший купить подсвечник за огромную сумму, а затем садящийся с детьми играть в дрейдл и програвшим им в итоге 500 гульденов – громадные деньги…

А вдобавок ко всему после его отъезда смертельно больной глава семейства Фалик чудесным образом выздоравливает.

Старый реб Бериш, рассказывающий детям эту историю, не берется ответить на вопрос, кто же именно – ангел или пророк Элиягу (Илья) посетил дом Фалика в тот первый ханукальный вечер. Но зато Башевис-Зингер очень осторожно, так, чтобы это не выглядело нравоучением (больше всего Зингер опасался в свои детских произведениях скатиться до дешевого морализаторства) вкладывает в уста ребе Бериша следующую сентенцию, в которой тот спорит со своим незримым оппонентом-скептиком:

«…Насколько мне известно, ханукальный светильник оставался у Фалика и его детей всю жизнь. Один раввин говорил, что когда Господь Бог совершает чудо, то Он зачастую делает так, чтобы оно выглядело естественным. Были в Билгорае и такие, кто в чудо не поверил: они утверждали, что это был настоящий помещик, мот и транжира, и ему пришла охота пошвыряться деньгами. Те, кто отрицает Бога, всегда пытаются объяснить чудеса и видят в них то самый обычный случай, то совпадение…»

В новелле «Ханука в родительском доме» Башевис-Зингер воскрешает атмосферу празднования Хануки в традиционной еврейской семье. Как бы мимоходом он напоминает своему читателю историю этого праздника и правила игры в волчок, но в центре новеллы находится традиционная еврейская «майса», то есть, то ли сказка, то ли быль, которую отец семейства рассказывает детям в ответ на вопрос старшего брата, почему Бог в наше время не творит чудеса. Герой сказки – маленький мальчик Цадок (в переводе его имя означает «Праведник») отправляется в лес, чтобы набрать хвороста для больного, замерзающего в своем доме от холода портного – совершенно постороннего дня него человека.

«Малыш Цадок заблудился, и он бы замерз и умер, но тут увидел во тьме три ханукальные свечи. Они возникли прямо перед ним и медленно поплыли по воздуху. Цадок пошел за ними следом, и они вывели его к деревне, прямо к домику, где жил со своей семьей бедный портной. У самой двери свечи опустились на порог и вдруг превратились в три золотые монеты. Больной портной смог купить и хлеба своей семье, и дров, и масла для ханукальных светильников. Вскоре он совсем поправился и мог снова зарабатывать себе на жизнь…»

Финал новеллы симптоматичен:

«– Опять ты их поучал? – не без укора спросила мама.

– Я не поучал, а рассказал им одну историю, – ответил отец. – Хочу, чтобы они поняли: то, что делал Бог две тысячи лет назад, Он может делать и теперь».

Таким образом, сверхзадача «ханукальных историй» Башевиса-Зингера просматривается предельно четко и, в общем-то, является традиционной для этого жанра. Они призваны были напомнить еврейским детям и, прежде всего, детям из начавших ассимилироваться еврейских семей об их принадлежности к еврейскому народу, о прекрасных еврейских традициях и – прежде всего – о том, что все эти традиции основаны на глубочайшей вере в Бога.

Если в рассказах и романах Зингера для взрослых герои то и дело выражают свое разочарование в Боге, выражают свое сомнение в его существовании или даже отрицают его, то в «ханукальных историях» для таких сомнений нет места или, даже если они возникают, то тут же получают должный отпор. И дело не только в том, что Зингер в данном случае стремился к сохранению «чистоты жанра», педантичному следованию его правилам. С годами, по мере, происходившей в нем самом духовной эволюции и все большему возвращению к исповедованию ценностей традиционного, ортодоксального иудаизма, тема существования Бога и веры, что в решающий момент Он всегда придет на помощь человеку, звучит в его произведениях для детей все сильнее и глубже.

С этой точки зрения крайне жаль, что ортодоксальные еврейские семьи, подвергая творчество Башевиса-Зингера остракизму, одновременно накладывают «вето» и на его рассказы и сказки для детей. Многие из них, и уж, по меньшей мере, точно «ханукальные истории» являются поистине образцовыми произведениями для юных читателей из таких семей. Даже те из них, которые выписаны в реалистическом ключе – например, «Ханука в богадельне» и «Сила света» – невольно напоминают детям о том, что сам этот праздник не только в прошлом, но и во все времена помогал евреям оставаться евреями, и спасал их.

Так, героям полусказочной новеллы «Сила света», живущим в годы войны в Варшавском гетто Довиду и Ривке свет зажженной ими ханукальной свечи дает силы решиться на побег, благодаря чему они выживают и, в конце концов, добираются до Израиля, чтобы стать там мужем и женой. Главный герой рассказа «Ханука в богадельне», отданный мальчиком в солдаты как раз накануне Хануки на протяжении всей своей жизни зажигает ханукальные свечи, и память о Хануке в итоге помогает ему сохранить память о том, кто он такой, и вернуться к семье…

* * *

Однако даже в своих «ханукальных историях», не говоря уже о других произведениях для детей, Башевис-Зингер остается верен своей главной теме – теме любви как высшему проявлению человеческой природы, как величайшему из всех чувств, без которого попросту не может быть человеческого счастья.

Та же новелла «Сила света» – это одновременно новелла о любви Довида и Ривки, озаряющей своим светом их существование в гетто. И «Ханука в богадельне» – это тоже, прежде всего, новелла о любви, вспыхнувшей между ее героями еще в детстве и пронесенной через всю жизнь. Узнав, что его возлюбленная Рейзл умерла, герой этой новеллы, убежавший из царской армии и с огромными трудностями добравшийся до дома, отказывается создавать семью и бродит по свету, храня верность своей зародившейся еще в детстве любви.

И уж совсем особняком среди «ханукальных историй» стоит новелла «Менаше и Рохл», действие которой разворачивается в Люблинском приюте до Второй мировой войны.

Ханука в этом рассказе для писателя – лишь предлог для того, чтобы рассказать о том, как воспринимают окружающий мир, и о той любви, которую испытывают друг к другу слепой мальчик Менаше и слепая девочка Рохл. Психологическая достоверность этого рассказа – от признания Рохл, что она «видит» мир внутренним зрением, и до поцелуя, которым тайком обмениваются двое маленьких влюбленных, поистине потрясает.

Если учесть, что тема любви между детьми всегда освещалась в литературе крайне скудно, по-ханжески боязливо или сусально, как, к примеру, любовь Кая и Герды у Андерсена, то Башевис-Зингер наряду с Астрид Линдгрен с ее «Рони, дочь разбойника» предстает в этом смысле едва ли не революционером. И нет никакого сомнения, что этот рассказ всегда читался и будет еще не раз с восторгом и любопытством прочитан детьми в самых разных уголках планеты – ведь они-то порой с пятилетнего возраста (а иногда и раньше) прекрасно знают, что такое любовь и какие чувства и желания испытывает влюбленный в их возрасте. Догадаться о том, каким образом Башевису-Зингеру удалось с такой художественной силой и точностью передать чувства, владеющие Менаше и Рохл, не так уж и трудно. Зингер в беседе с Ричардом Бурджином утверждал, что писатель, помимо прочего, тем и отличается от других людей, что умеет помнить то, что они забыли и возвращать им через свой жизненный опыт память об этом. При этом Зингер с гордостью утверждал, что помнит свое детство до мельчайших подробностей – не только лица окружавших его людей, но и их запахи, голоса и т. д. И, само собой, он помнил обо всех своих детских влюбленностях…

Любовь оказывается в итоге и центральной темой сказки «Заклятая корчма», в которой ешиботник Лейбл, благодаря своему знанию каббалы и чудесному мелу, одерживает победу над ведьмой Добошовой и ее мужем получертом-получеловеком Лапитутом. После того, как все попытки нечистой силы помочь оказавшимся в магическом круге Добошове и Лапитуту оказались безрезультатными и те дали подписку кровью больше не вредить людям, трое забредших в корчму юношей решают пожениться на трех служанках бывших хозяев корчмы. Причем всем шестерым так не терпится, что три настоящие еврейские свадьбы играются прямо тут же, в корчме.

Но самой прекрасной сказкой о любви, созданной Башевисом-Зингером для детей, является, безусловно, повесть «Голем». Как уже указывалось, Зингер написал эту сказку на пороге своего 80-летия, словно желая доказать, что и в этом возрасте сохранил поистине поразительную силу фантазии.

В основу сказки положена хорошо известная во всем мире легенда о том, как для защиты евреев Праги от кровавого навета великий пражский раввин Лейб Магарал создал глиняного истукана Голема и с помощью каббалы оживил его. Эта легенда всегда привлекала к себе как еврейских, так и нееврейских писателей, однако Башевис-Зингер совершенно переиначил ее сюжет, внеся в него новые, неведомые до того краски.

Голем у Зингера не просто оживает – на определенном этапе он выходит из подчинения рабби Лейба, но выходит именно потому, что с каждым днем все больше и больше превращается в человека. Как любой человек, он предъявляет свое право на свободу выбора и, в конце концов, как и положено человеку, влюбляется в живущую в доме раввина девочку-сироту Мириам.

Однако раввину важно вернуть Голема в его первичное состояние, и он уговаривает Мириам усыпить ее возлюбленного. И когда опьяневший от вина Голем засыпает, рабби Лейб стирает с его лба Божественное имя, и он снова превращается в кусок глины.

Страницы, на которых Голем начинает вести себя как человек, своим косноязычным языком задает раввину вопросы о том, кто его мать и отец, и, разумеется, те, что рассказывают о любви Голема и Мириам, пронизаны при всей их внешней простоте огромной художественной силой. И той же силой наполнен финал этой драмы, звучащий как напутствие старого, умудренного жизнью писателя своим юным читателям:

«Удивительное событие произошло в гетто: пропала Мириам. Вечером Генендл видела и слышала, как она пошла спать, и, перед тем как заснуть, прочитала молитву «Шма, Исроэл». А утром ее постель была пуста. Одни люди говорили, что будто бы кто-то видел, как она на рассвете шла к реке – очевидно, чтобы утопиться. Другие верили, что в ночной темноте ее встретил Голем и унес туда, где обитают любящие души. Кто знает? Может быть, любовь еще более действенная сила, чем Священное имя. Любовь, раз начертанную в сердце, невозможно стереть. Она живет вечно».

* * *

Один американский критик (к сожалению, я не помню его имени) назвал все эти произведения Башевиса-Зингера «сказками для мертвых детей».

В самом деле, действие всех сказок, рассказов и историй Зингера разворачивается в штетлах, еврейских местечках. Их персонажами являются мудрые раввины, прилежные ешиботники, недалекие лидеры местной общины; все они учат Тору; произносят в положенное время необходимые молитвы и благословения. Все эти приметы еврейской жизни были близки и понятны любому ребенку из местечка или еврейских кварталов больших городов. Им, безусловно, было бы интересно читать и о ханукальном вечере в Люблинском приюте, и о заколдованной корчме, и о сироте Менаше, попавшем во сне в чудесный замок, где живут его мертвые родители, бабушки и дедушки.

Но Холокост, унесший жизни полутора миллионов еврейских детей, по мнению этого критика, лишил Зингера и самых благодарных его читателей – тех, кто мог бы прочесть эти сказки и истории в оригинале и по достоинству оценить их. Но вот для американских и европейских детей в этих произведениях открывается, по большому счету, чужой и непонятный им мир, и потому они вряд ли могут вызвать в их сердцах тот отклик, на который рассчитывал сам Зингер.

Как, к примеру, объяснить им, кто такой Шлемиль или Шлимазел?! Как заставить их осознать жизненный подвиг героя «Хануки в богадельне», зажигавшего ханукальный светильник даже тогда, когда это грозило ему смертельной опасностью?!

Да и разве сам Башевис-Зингер прямо не говорит об этом в предисловии к сборнику своих рассказов «Коза Злата и другие истории»:

«Я посвящаю эту книгу всем детям, которым не дано было повзрослеть. Виной тому жестокие войны и преследования, которые опустошали города и обрекали на смерть невинные семьи…»

Однако не стоит забывать, что эта фраза имеет свое продолжение:

«Я надеюсь, что, когда читатели этих сказок станут взрослыми мужчинами и женщинами, они будут любить не только своих собственных детей, но всех добрых детей в этом мире».

Повторю, Зингер, безусловно, был мистиком, но мистиком чрезвычайно прагматичным. Он никогда бы не стал писать даже самого короткого рассказа, если бы не знал, что тот не найдет своего читателя. И Элизабет Шуб удалось убедить его взяться за перо именно своим доводом, что все эти еврейские сказки и истории не только придутся по вкусу, но и крайне важны и нужны детям. В первую очередь, безусловно, еврейским детям США и других стран диаспоры. Да, они смогут прочесть их только в переводе, так как большинство современных еврейских детей не знает идиш. Но в любом случае эти сказки станут важным средством сохранения у них чувства причастности к еврейскому народу и его культуре, помогут приобщить их к своим национальным и культурным ценностям.

В конце концов, горячо говорила Шуб, разве воспитание маленького немца в лоне немецкой культуры не начинается именно со сказок братьев Гримм? Разве можно представить чешского мальчика, не читавшего «Старинных чешских сказаний» Ирасека, или русского ребенка, не слышавшего пушкинской строчки «Там русский дух, там Русью пахнет»?!

Кроме того, Шуб была убеждена, что сказки, пронизанные еврейским колоритом, найдут своего читателя во всем мире – ведь дети любят читать народные сказки самых разных народов, а не только того народа, к которому принадлежат сами, и факт этот хорошо известен. Более того – они куда быстрее, чем взрослые, осваиваются с национальным колоритом таких сказок.

В итоге и сам Башевис-Зингер пришел к такому же выводу.

«В детской литературе одно из самых важных мест занимает фольклор. Трагедия современной взрослой литературы в том, что она полностью отгородилась от фольклора, – писал Зингер в своем известном эссе «Почему дети – лучшие литературные критики». – Многие современные писатели утратили свои корни. Они не принадлежат и не желают принадлежать ни к какой определенной группе, боятся, что их обвинят в клановости, национализме или шовинизме.

На самом деле литературы без корней не существует. Нельзя писать хорошие книги о человеке вообще. В литературе, так же как и в жизни, все имеет свои особенности. Каждый человек наделен духовными и не только духовными свойствами. Да, действительно, в некоторых баснях они не нужны или даже излишни, но литература не сводится к одним лишь басням. Чем больше писатель укоренен в своей среде, тем лучше его понимают все люди. Чем более он национален, тем более интернациональным становится.

Когда я начал писать сборник рассказов «Коза Злата», я понимал, что его будут читать не только еврейские дети, но и дети других национальностей. Я писал о еврейских детях. Еврейских мудрецах, еврейских дураках, еврейских женихах и еврейских невестах. События, которые я излагал, происходили не на ничейной земле, а в городах и деревнях, которые я хорошо знаю, в которых я рос. Мои святые – это еврейские святые, а демоны – еврейские демоны. И эта книга была переведена на многие языки.

Во многих современных книгах для детей нет ни местного колорита, ни этнических особенностей. Писатели так стараются быть интернациональными и производить товар, который понравится всем, что их творения не нравятся никому…»

Таким образом, Башевис-Зингер писал свои сказки все-таки именно для живых детей, причем для детей всего мира.

При этом он не раз и в своих лекциях, и в эссе, и в беседах с журналистами возвращался к мысли, что именно дети являются самыми честными, беспристрастными и самыми благодарными читателями. Он объяснял это тем, что если взрослый человек может быть ослеплен ложными авторитетами, если он нередко берет в руки книгу потому, что речь идет о произведении модного, рекомендуемого критиками писателя и по этой же причине заставляет себя прочитать книгу до конца, даже если она ему неинтересна, то ребенок не станет обманывать самого себя – он просто захлопнет не интересную ему книгу.

Резко выступая против любых попыток подменить литературу проповедью тех или иных идейных установок автора, Башевис-Зингер был убежден, что эти попытки, как и любая назидательность, тем более неприемлемы для детской литературы – как неприемлемы для нее и попытки привнести те или иные модернистские выверты. Детской литературе, писал Зингер, «нужны хорошо написанные и придуманные истории, а не банальные идеи», в рассказах для детей необходима «ясность изложения и даже такая устаревшая штука, как пунктуация». То есть даже если речь в сказке или истории идет о чудесах или о чем-то сверхъестественном, в этом рассказе должна присутствовать своя логика. Любопытно, что в качестве образчика того, как надо писать для детей, Зингер любил приводить Библию.

При этом писатель не скрывал, что пытается в своих сказках и рассказах для детей пробудить в них религиозность, напомнить им о Боге и Его заповедях и отнюдь не усматривал в этом нарушения того же требования о предельной логичности произведения. «Дети по своей природе расположены к мистике, – пишет он в уже упоминавшемся здесь эссе. – Они верят в Бога, в черта, в добрых духов и злых, верят во всякое волшебство. Однако они требуют от этих рассказов истинной логики и последовательности. В религии зачастую куда больше логики, чем в материализме. А что мир создал себя сам, нередко утверждают люди, пренебрегающие здравым смыслом».

Все эти мысли Башевиса-Зингера о природе и задачах детской литературе остаются актуальными и сегодня. И многим детским писателям не мешало бы время от времени перечитывать его заметки по этому поводу.

* * *

Элизабет Шуб потом вспоминала, что на самом деле вхождение Зингера в детскую литературу было отнюдь не простым. Она и в самом деле долго уговаривала Айзека попробовать себя в качестве детского писателя. Наконец, он согласился и вскоре пригласил ее послушать написанный им первый рассказ для детей.

«Когда он начал мне его читать, я поняла, что это просто ужасно – рассказ был написан из рук вон плохо; Башевис, видимо, думал, что такие рассказы нужно писать особым «детским» языком, и в результате выходило сплошное сюсюканье, – рассказывала Шуб. – Я долго думала, как ему это сказать, и, в конце концов, решила, что нужно говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

– Это никуда не годится! – сказала я.

– Что ты понимаешь?! – вспыхнул Башевис.

В тот вечер мы расстались едва ли не врагами, и когда спустя два дня Башевис пригласил меня послушать его новый рассказ для детей, я боялась, что все опять повторится, лгать я не смогу, и нашим отношениям придет конец.

Я пришла, он начал читать «Козу Злату», и мне не осталось ничего другого, как замереть от восхищения.

Башевис был явно очень доволен.

– Ну вот, а кто-то говорил, что я не умею писать для детей! – пробурчал он».

* * *

Зингер не случайно говорил о тесной связи между детской литературой и фольклором – он сам постоянно обращался в поисках сюжетов к фольклорным мотивам.

Однако созданный им цикл о знаменитых хелмских мудрецах, на взгляд автора этой книги, вряд ли стоит отнести к большим удачам художника. Большинство рассказанных им в этом цикле историй хорошо известны, использовались многими еврейскими поэтами и прозаиками, причем зачастую с гораздо большим остроумием.

Чтобы понять это, достаточно перечитать хотя бы знаменитый цикл баллад о Хелме Овсея Дриза. Сказка «Толи-ловкач и Лезер-скряга» тоже представляет собой простой пересказ известной еврейской народной сказки, варианты которой имеются в фолькоре почти всех народов мира.

Исключение в этом смысле представляет разве что новелла «Как Шлемиль в Варшаву отправился» – о незадачливом простаке Шлемиле, который, выйдя из Хелма, заснул на дороге, а затем из-за шутки кузнеца, перевернувшего его сапоги, вернулся в родное местечко, но был убежден, что пришел в некий другой Хелм, являющийся точной копией первого.

Это тоже, в общем-то, хорошо знакомая еврейскому читателю история, однако Зингер насыщает ее такими точными жизненными деталями, делает образы Шлемиля и его жены настолько полнокровными, что она и в самом деле превращается в совершенно оригинальное произведение.

Очень хороша и история «День, когда я потерялся» – о рассеянном профессоре Шлемиле, который в завершение всех своих несчастий, забыл свой собственный адрес и стоял под дождем до тех пор, пока мимо не проехал на машине спешивший к нему на день рождения приятель…

Рассказ «Первый Шлемиль» также основан на старом, набившем оскомину сюжете, но насыщенный придуманными Зингером удивительно вкусными подробностями – такими же вкусными, как то клубничное варенье, которое сварила мадам Шлемиль и, чтобы уберечь его от мужа, выдала за яд.

К лучшим же произведениям Башевиса-Зингера для детей, вне сомнения, следует отнести такие рассказы, как «Сон Менаше», «Коза Злата» и «Рай для дураков».

Мистический «Сон Менаше» не столько призван убедить детей в существовании загробного мира, сколько в том, что пока мы помним об ушедших от нас людях, они остаются живы; что наши память и наше воображение вместе образуют поистине чудесный замок, вмещающий в себя и прошлое, и будущее. История мальчика-сироты, обидевшегося на дядю и тетю и ушедшего из дому, также близка и понятна сердцу каждого ребенка, и потому не удивительно, что эта сказка переиздается вновь и вновь.

Ну, а рассказ о том, как лентяй Ацел решил умереть и попасть в рай, чтобы наслаждаться там бездельем, не только смешна, но и, безусловно, поучительна. По совету доктора Йоца родители Ацела инсценируют его попадание в рай, и вот тут-то до Ацела и начинает доходить, насколько ограничен тот рай, который он себе представлял, и как, пусть и порой трудна, но прекрасна жизнь. «Но каков рай, на самом деле неведомо никому!» – этой многозначительной фразой заканчивается сказка «Рай для дураков».

Что касается новеллы «Коза Злата», с которой Зингер начался как детский писатель, то в ней он, безусловно, хотел передать детям свое личное убеждение, что забой животных – великий грех, и бывают ситуации, в которых животное может оказаться самым близким другом и даже спасителем. Но в итоге у Башевиса-Зингера вышла занимательная и пронизанная огромным гуманистическим зарядом история о дружбе между козой и мальчиком, о тех мыслях и чувствах, которые испытывает этот мальчик к животным, о его переживаниях в тот момент, когда он оказался в беде. Эта история, безусловно, не превратит всех детей в вегетарианцев, но зато точно воспитает в них доброту, сострадание и чувство благодарности.

Все эти особенности и обеспечили лучшим произведениям Башевиса-Зингера для детей место в золотом фонде мировой детской литературы; и, вне сомнения, к ним еще долго будут обращаться все новые и новые поколения читателей.

* * *

Так, без каких-либо особых потрясений, но наполненные самыми различными событиями, промелькнули в жизни Башевиса-Зингера 60-е годы. Судьба подарила ему в этот период и счастье творческого подъема, и мгновения славы, и – что там скрывать! – женские ласки, являвшиеся для него величайшим творческим стимулом.

«Жизнь удалась!» – вполне мог сказать приближавшийся к своему 70-летию писатель, ибо он и в самом деле вел тот образ жизни, который его устраивал и о котором, по большому счету, он мечтал с юности.