Текст книги "Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера"

– Израиль субсидирует изучение и развитие целого ряда языков, но среди них нет идиша, – с горечью говорил Зингер. – Единственная газета на идиш в этой стране с трудом сводит концы с концами – мне рассказывал об этом ее главный редактор Мордехай Цанин. А ведь евреи говорили на идиш сотни лет; они создали на нем великую культуру. Непростительную ошибку допускают те, кто считает, что история народа Израиля начинается с Хаима Вейцмана. Нет, прости, я не могу понять, почему Израиль пренебрегает идишем, почему он плюет в лицо языку, который сопровождал евреев в гетто, с которым они шли на смерть, да и вообще куда угодно! Почему идиш не изучают в израильских школах, на семинарах, в университетах – так, как изучают английский, французский, арабский?! Разве идиш – это не часть нашей культуры? Разве это не тот язык, на котором говорили наши отцы, деды и прадеды? Неужели в Израиле не понимают, что, отказывая детям в изучении идиша, они настраивают новое поколение евреев против самих себя?!

Когда Эльма и Исаак Зингеры стали собираться в ресторан, Замир обратил внимание на некоторые странности в поведении отца – он то расстраивался, то радовался каким-то вещам в прямом смысле этого слова, как ребенок. В этот момент у него впервые возникло подозрение, что у Башевиса-Зингера начали проявляться первые признаки старческого слабоумия и болезни Альцгеймера. Еще больше эти подозрения усилились, когда по дороге в ресторан Зингер не узнал нескольких своих старых знакомых и не отозвался на их приветствие, но, впрочем, это вполне можно было списать на его плохое зрение.

Однако когда они вошли в ресторан и, сделав заказ, продолжили разговор, Замир мгновенно забыл об этих подозрениях. Зингер вновь говорил не просто трезво и разумно – в его словах была некая высшая мудрость, делавшая его чем-то похожим на легендарных мудрецов Талмуда. Продолжив начатый дома разговор о «Раскаявшемся», Зингер перешел к своей любимой теме – рассуждениям о сущности Бога и несостоятельности атеизма.

– Да, у нас нет никакого представления, как был создан мир, – сказал Зингер, приступая к своему обычному вегетарианскому обеду. – Мой Иосиф Шапиро (главный герой «Раскаявшегося». – П.Л.) объясняет сотворение мира всемогуществом Господа. С его точки зрения, создание Вселенной куда более сложный процесс, чем создание, скажем, часов «Биг-Бен» в Лондоне. Но если никто не думает, что «Биг-Бен» мог быть построен сам собой, то почему считается, что этот мир мог возникнуть «сам собой»? Все эти теории о «большом взрыве» или «великом разломе», который произошел десятки лет назад, совершенно недоказуемы. Я, как и Иосиф Шапиро, верю в то, что мир был сотворен по определенному плану, и что некая Высшая Сила, которую мы называем Богом или Природой стояла за его творением. В этом мире нет ничего случайного! Вера в то, что человек сам является хозяином своей судьбы, сейчас далека от меня, как Восток от Запада. Бог – вот Тот, кто вершит человеческими судьбами и говорит с человеком с помощью тех событий, которые происходят в его жизни!

– Если это так, – не удержался Замир от своего любимого каверзного вопроса, – то как ты объясняешь то, что твой Бог бездействовал во время Катастрофы? Как он допустил, что столько верных ему хасидов и праведников отправились в газовые камеры?

– Да, нам не все понятно, – ответил Зингер. – Господь обещает, но не всегда спешит с исполнением своих обещаний. Он обещал евреям вернуть их на землю обетованную, но прошло две тысячи лет, прежде чем наш народ удостоился исполнения этой Его клятвы. Но, возможно, с Его точки зрения две тысячи лет – это совсем недолго. Я тебе уже не раз говорил, что верю полной верой в Его существование, в Его высшую мудрость, но при этом я никогда не воздавал Ему хвалу за Его милосердие. Помнится, однажды я уже сказал и готов повторить: время от времени я чувствовал потребность выйти на улицу с плакатом, на котором было бы написано: «Бог, почему Ты так жесток к нам?!» В сущности, все неверие в Него основывается на одном вопросе: «Если Он есть, почему мы так страдаем?!» И недавно я нашел ответ на него: «Без страдания нет веры!»

По словам Замира, тот последний его задушевный разговор с отцом в ресторане звучал как духовное завещание.

Когда же они вышли на улицу, и мимо них прошла молодая симпатичная женщина, Башевис-Зингер неожиданно приосанился и в его выцветших глазах на мгновение появился знакомый блеск.

– Что, папа, до сих пор? – спросил Исраэль Замир.

– Да, до сих пор! – ответил Зингер. – До тех пор, пока я дышу… Я, может быть, немного глух, немного слеп, немного страдаю от старческого маразма, но я пока не разучился замечать на улице хорошеньких женщин!

* * *

Состояние здоровья Исаака Башевиса-Зингера стремительно ухудшалось.

Болезнь Альцгеймера прогрессировала, и летом 1990 года он уже не узнавал никого из близких, кроме Эльмы. Эльма сначала окончательно переехала с мужем в Майами, где взяла для него сиделку, а затем, когда ему потребовалось круглосуточное наблюдение медиков, перебралась с ним в престижный дом престарелых «Сант-Френсис», а затем и в другой, предназначенный для смертельно больных людей хоспис «Дуглас-грандс».

Пожалуй, чтобы понять, что произошло с Зингером в последний год его жизни, лучше всего вновь обратиться к воспоминаниям его сына Исраэля Замира:

«Майами-Бич. Август 1990 года. Влажный тропический воздух. Жара и влажность обволакивают тело, мешают дышать… Газеты пестрят заголовками о Войне в Заливе. На входе меня встречает вахтер. «Госпожа Зингер просила вам передать, что они обедают в «Натнисе», – сказал он мне и показал, как туда добраться…

Блестящую лысину отца я заметил еще на входе. Он сидел в инвалидном кресле, а напротив него сидели Эльма и его сиделка, госпожа Фаро…

То, что я увидел, поразило меня. Передо мной сидел глубокий старик с изможденным лицом, с закрытыми глазами.

Я подошел к нему и поцеловал его. Он открыл на мгновение глаза и посмотрел на меня пустым взглядом.

– Что это за наглец, который пристает ко мне?

– Это я, Исраэль, твой сын, – произнес я. – Ты помнишь меня, правда?

Его лицо осталось совершено бесстрастным. Эльма предупредила меня по телефону, что при встрече он может меня не узнать. Сиделка повысила голос:

– Мистер Зингер, ваш сын прибыл из Израиля, чтобы повидаться с вами.

Но и ее слова не вызвали никакого отклика.

Он постарел. Его лицо избороздило множество морщин, тело было прикрыто одеялом, и у него дрожали руки. Сиделка кормила его с ложечки, как ребенка.

Несколько минут я молчал, не в силах оторвать от него глаз. Потом сказал:

– Я – твой сын, Гиги, из Варшавы, с улицы Ляшно, 57…

Цифру я специально произнес по-польски в слабой надежде разбудить его память.

Неожиданно он моргнул и произнес, словно делая над собой усилие:

– А, так ты мой сын Гиги? Пришел повидаться со мной? Я рад, что ты пришел.

Я поцеловал его холодную руку. Начал рассказывать ему о его внуках, о правнуке Авихае…

Он взял фотокарточку правнука, пристально рассмотрел его и сказал, что это – он сам в одном из своих предыдущих воплощений.

Я сказал, что моя жена передает ему горячий привет, интересуется его здоровьем, и тут вдруг он поднял свои ставшие чужими глаза и обратился к Эльме:

– Скажи, что это за мужчина, который здесь так долго болтает без умолку?

Связь прервалась. Его лицо застыло. Снова опустилась стена, приподнявшаяся на мгновение. У него еще будут минуты просветления, но большую часть времени он будет оставаться таким. Болезнь убила его прежде чем он умер, стерев целые куски из его памяти, безупречностью которой он всю жизнь так гордился. Сиделка продолжала кормить его. Неожиданно прямо посреди кормления он поник головой и заснул. Его губы во сне подрагивали, словно он хотел что-то сказать, но на самом деле это были просто бесконтрольные движения его тела.

«В таком состоянии он находится большую часть дня», – сказала Эльма.

Все мои усилия пробудить его провалились. Я проделал такой путь к нему, чтобы сохранить в памяти его еще одну беседу с ним, еще одну его улыбку – и все это было зря.

Эльма напомнила, что она предупреждала меня об этом…»

Глава 7
Смерть

На последнем этапе болезни у Башевиса-Зингера обнаружили рак печени, причинявший ему поистине адские боли. Целыми днями он стонал и плакал от этих болей, и это был плач несмышленого ребенка, маленького Иче-Герца, молящего взрослых о помощи.

Врачи прописали ему сеансы радиотерапии, но, по мнению Эльмы, это только усугубило его страдания. Старое сердце не выдерживало перегрузки, и один инфаркт следовал за другим. Все это время Эльма не отходила от его постели, и Зингер сжимал ее руку, искренне веря, что эта рука его матери Баси, Батшебы, чье имя он увековечил в своем псевдониме.

Наконец, 24 июля 1991 года он в последний раз сделал жадный глоток воздуха, всхлипнул – и все кончилось.

Ночью Исраэлю Замиру позвонила младшая дочь Мираб, студентка университета в Сан-Франциско, и сообщила, что Эльма только что позвонила к ней, чтобы сообщить, что ее дед умер. Замир с женой купил билеты на ближайший рейс в Нью-Йорк, и наутро они вылетели в США.

Как он рассказывает сам, в самолете он неожиданно задался вопросом, должен ли он читать кадиш[56]56
  Кадиш (ивр., букв. «освящение») – еврейская поминальная молитва.


[Закрыть] по отцу? Сам он был и остался атеистом, но ведь и отец, хотя и верил в Бога, с молодости не соблюдал никаких ритуалов. К тому же он даже не прихватил с собой ермолку…

И тогда он вспомнил, как Башевис-Зингер не раз говорил о том, что между ними существует телепатическая связь, что душа бессмертна и что при желании мертвые могут общаться с живыми.

«Что ж, – сказал себе Исраэль Замир, – если отец был прав, то он сейчас явится ко мне, чтобы выразить свою последнюю волю…»

Замир прикрыл глаза, и вдруг то ли во сне, то ли в состоянии полудремы он и впрямь увидел перед собой отца – Исаака Башевиса-Зингера.

Тот стоял в проеме между креслами самолета в своих старых стоптанных тапочках, в выцветшем халате. Это был не тот Башевис-Зингер, которого он видел в последний раз: отец явился к нему таким, каким он выглядел на пороге своего семидесятилетия – уже не молодым, но все еще полным сил и энергии.

– Скажи, – спросил Замир, – ты хотел бы, чтобы я прочел «кадиш» над твоей могилой?

В ответ Зингер наклонил голову и улыбнулся своей обычной застенчивой и хитроватой улыбкой.

– Гиги, – сказал он, – а как ты думаешь, что случится, если ты все-таки скажешь по мне кадиш? Это доставит мне маленькое удовольствие – то, что такой убежденный социалист, как ты, все-таки наденет ермолку и прочтет «кадиш»…

– Кстати, я думаю над тем, чтобы написать небольшую книгу о тебе. Ты не против?

– Поступай, как ты сочтешь нужным. Только не очень сильно меня в ней проклинай. И, само собой, не возвеличивай. Жаль, что я сам не написал книгу о последних годах своей жизни. Иди теперь знай, что напишут обо мне все эти идиоты, оставшиеся на земле…

Здесь материалист и скептик Исраэль Замир проснулся со странным ощущением, что этот последний разговор с отцом был совершенно реальным.

Судя по репортажам в газетах, на церемонию прощания с Исааком Башевисом-Зингером в расположенном на Манхэттене «Доме прощания» собралось около 300 человек – соседи Зингеров по дому, друзья, писатели и немногочисленные журналисты, все еще пишущие на идише.

Первым надгробную речь произнес раввин Беркович – старый друг и учитель писателя, дававший ему вплоть до последних дней сознательной жизни уроки Торы и Гемары; сопровождавший его в свое время в поездке в Стокгольм на церемонию вручения Нобелевской премии.

– Как-то я спросил Бащевиса-Зингера, чем он объясняет столь огромный успех своего рассказа «Гимпл-дурень», – сказал рав Беркович. – И он ответил мне, что многие читатели просто думают, что в рассказе речь идет об известном универмаге «Гиблис», который не так давно обанкротился. В связи с этим, добавил Зингер, он подумывает написать рассказ под названием «Мейсис» – в честь другого обанкротившегося универмага.

Присутствующие невольно улыбнулись, и рав Беркович понял, что добился своего – напомнил о том, каким огромным, чисто еврейским чувством юмора обладал покойный. В этот момент микрофон стал издавать какие-то странные звуки, напоминающие трубление в шофар[57]57
  Шофар – бараний рог, в который трубят в синагогах в дни ряда еврейских праздников. Считается, что трубление в шофар имеет огромное мистическое значение – оно как бы заглушает и «сбивает с мысли» Сатану, обвиняющего еврейский народ в различных грехах, а заодно напоминает Богу о его завете с еврейским народом, заключенным во время жертвоприношения Исаака.


[Закрыть]. Раввин попытался было позвать кого-либо из служащих «Поминального дома», чтобы те привели микрофон в порядок, но они все куда-то подевались.

– Как видите, герои его произведений, все эти демоны и диббуки, тоже пришли попрощаться со своим любимым писателем, и один из них даже пробрался в микрофон, – констатировал раввин.

Когда пришло время ехать на кладбище «Бейт-Эль» в Нью-Джерси, где уже была приготовлена могила, выяснилось, что провожать писателя в последний путь собралось лишь чуть более десятка человек – в основном, близкие родственники Эльмы и супруги Замир. Места в заказанном Эльмой лимузине для всех не хватило, и когда Замир попросил Эльму заказать еще одну машину, та наотрез отказалась, заявив, что это слишком дорого. Ее предложение к Исраэлю Замиру вообще отказаться от поездки на кладбище было им с негодованием отвергнуто.

Поймав такси, он с женой поехал вслед за сопровождавшим катафалк лимузином.

В пути катафалк вырвался вперед, и когда эта небольшая процессия прибыла на кладбище, гроб с телом писателя уже опустили в могилу, и ждали родственников для того, чтобы начать ее закапывать. Кто-то из работников еврейского Погребального братства дал Исраэлю Замиру ермолку, и он прочел над свежей могилой вечные слова еврейского кадиша.

На этом все было кончено.

Выходя с кладбища, Исраэль Замир вспомнил, как уговаривал Эльму перевезти прах отца в Израиль, где на его похороны собрались бы тысячи поклонников его творчества, а сама его могила стала бы местом паломничества израильских идишистов. Но Эльма на все эти просьбы отвечала, что у нее нет таких денег, и обида на мачеху неожиданно захлестнула сердце Замира.

Исраэль Замир оказался прав в своих худших предположениях: могила Башевиса-Зингера стоит заброшенной, и ее почти никто не посещает.

Но как знать – может быть, именно этого он и хотел?! Застрявший, подобно последнему бесу из «Тишевицкой сказки», в той Польше, которой давно уже нет, в том времени, о котором остались одни предания, он с полным правом может сказать о себе словами этого беса:

«Пока хватит еврейских словечек – буду жив, пока моль не сожрала последнюю строчку последней страницы – есть над чем посмеяться. А что будет после – я и сказать не хочу»…

Но мы-то знаем, что было после!

Уже после смерти Башевиса-Зингера тираж его книг на разных языках суммарно давно уже превысил 10 миллионов экземпляров, и каждый год они продолжают издаваться вновь и вновь. 100-летие писателя широко отмечалось в США, Польше, Франции и многих других странах мира. В США был проведен целый ряд конференций, посвященных творчеству Башевиса-Зингера, в интернет-сети его мемориальный сайт, вышло в свет «Полное собрание рассказов» писателя в 3-х томах.

Мы знаем, что было «после» – творчество Башевиса-Зингера приобрело в последнее десятилетие ХХ века поистине огромную популярность в России, и с 1991 года до рождения этой книги на русский язык была переведена значительная часть произведений писателя. И, думается, правы те исследователи, которые, подобно Рут Вайс, считают, что с каждым годом популярность творчества Башевиса-Зингера будет только расти, и новые поколения читателей «будут открывать его вновь, слой за слоем».

Это неизбежно потому, что, будучи прежде всего еврейским писателем, Башевис-Зингер, по меткому выражению Тэда Хьюза, «поднял свою нацию до символа, и в результате писал уже не о евреях, а о взаимоотношениях человека с Богом». Именно человека уже вне национальности и конкретного вероисповедания.

И по мере того как в той же России, да и во всем мире будет набирать силу процесс духовного возрождения, возвращения к постановке основных мировоззренческих вопросов, неминуемо будет расти и интерес к творчеству Исаака Башевиса-Зингера – одного из немногих великих художников ХХ века, который видел свою миссию в том, чтобы напоминать людям о Боге, а Богу – о том, что Ему стоит быть по отношении к этим людям чуть милосерднее.

Он был отнюдь не идеален, Исаак Башевис-Зингер. Скорее наоборот – как к человеку из плоти и крови ему можно было предъявить немало претензий. Но будем верить не его поступкам, а его книгам.

Это – прекрасные книги.

И они заслуживают, чтобы мы открывали их снова и снова.

Список использованной литературы

На идиш

Der sotn in goray. – Warsaw: Yiddish PEN-Klub, 1935; New York: Matones, 1943

Di familye moshkat. – 2 vol. – New York: Sklarsky, 1950

Mayn tatns bes-din shtub. – New York: Der Kval, 1956; Tel Aviv: Y. L. Perets, 1979

Gimpel tam un andere dertseylungen. – New York: Tsiko, 1963

Der knekht. – New York: Tsiko, 1967; Tel Aviv: Y. L. Perets, 1980

Der kuntsnmakher fun lublin. – Tel Aviv: Hamenorah, 1971

Mayses fun hintern oyvn – Tel Aviv: Y. L. Perets, 1971

Der bal-tshuve. – Tel Aviv: Y. L. Perets, 1974

Der shpigl un andere dertseylungen. – Jerusalem: Magnes, 1975

Mayn tatns bes-din shtub. – Jerusalem: Magnes, 1996

На английском языке

The Family Moskat / translated by A. H. Gross. – New York: Knopf, 1950

Satan in Goray / translated by Jacob Sloan. – New York: Noonday, 1955

Gimpel the Fool and Other Stories / translated by Saul Bellow and others. – New York: Noonday, 1957

The Magician of Lublin / translated by Elaine Gottlieb and Joseph Singer. – New York: Noonday, 1960

The Spinoza of Market Street and Other Stories / translated by Martha Glicklich, Cecil Hemley, and others. – New York: Farrar, Straus & Cudahy, 1961

The Slave / translated by Isaac Bashevis Singer and Hemley. – New York: Farrar, Straus & Cudahy, 1962

Short Friday, and Other Stories / translated by Joseph Singer, Roger H. Klein, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1964

In My Father's Court / translated by Channah Kleinerman-Goldstein, Gottlieb, and Joseph Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1966

Zlateh the Goat and Other Stories / translated by Elizabeth Shub and Isaac Bashevis Singer. – New York: Harper & Row, 1966

Selected Short Stories of Isaac Bashevis Singer / edited by Irving Howe. – New York: Modern Library, 1966

Mazel and Shlimazel; or, The Milk of a Lioness / translated by Shub and Isaac Bashevis Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1967

The Manor / translated by Joseph Singer and Gottlieb. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1967

The Fearsome Inn / translated by Shub and Isaac Bashevis Singer. – New York: Scribners, 1967

When Shlemiel Went to Warsaw and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1968;

The Séance and Other Stories / translated by Roger H. Klein, Hemley, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1968

A Day of Pleasure: Stories of a Boy Growing Up in Warsaw / translated by Kleinerman-Goldstein and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1969

The Estate / translated by Joseph Singer, Gottlieb, and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1969

Joseph and Koza; or, The Sacrifice to the Vistula / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1970

Elijah the Slave: a Hebrew Legend Retold / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1970

A Friend of Kafka and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer, Shub, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1970

An Isaac Bashevis Singer Reader. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1971

Alone in the Wild Forest / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1971

The Topsy-Turvy Emperor of China / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Harper & Row, 1971

Enemies, a Love Story / translated by Aliza Shevrin and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1972

The Wicked City / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1972

A Crown of Feathers and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer, Laurie Colwin, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1973

The Hasidim / by Singer and Ira Moskowitz. – New York: Crown, 1973

The Fools of Chelm and Their History / translated by Isaac Bashevis Singer and Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1973

Why Noah Chose the Dove / translated by Shub. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1974

Passions and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer, Blanche Nevel, Joseph Nevel, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1975

A Tale of Three Wishes. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1975

A Little Boy in Search of God; or, Mysticism in a Personal Light / translated by Joseph Singer. – Garden City, N.Y.: Doubleday, 1976

Naftali the Storyteller and His Horse, Sus, and Other Stories / translated by Joseph Singer, Isaac Bashevis Singer, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1976

Yentl: a Play / by Singer and Leah Napolin. – New York: S. French, 1977

Young Man in Search of Love / translated by Joseph Singer. – Garden City, N.Y.: Doubleday, 1978

Shosha / translated by Joseph Singer and Isaac Bashevis Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1978

Old Love / translated by Joseph Singer, Isaac Bashevis Singer, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1979

Nobel Lecture. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1979

Reaches of Heaven: a Story of the Baal Shem Tov. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1980

The Power of Light: Eight Stories for Hanukkah. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1980

Lost in America / translated by Joseph Singer. – Garden City, N.Y.: Doubleday, 1981

The Collected Stories of Isaac Bashevis Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1982

Isaac Bashevis Singer, Three Complete Novels / translated by Isaac Bashevis Singer and Hemley. – New York: Avenel Books, 1982. – Comprises The Slave; Enemies, A Love Story; and Shosha

The Golem. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1982

Yentl the Yeshiva Boy / translated by Marion Magid and Elizabeth Pollet. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1983

The Penitent / translated by Joseph Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1983

Love and Exile: a Memoir. – Garden City, N.Y.: Doubleday, 1984. – Comprises A Little Boy in Search of God; or, Mysticism in a Personal Light; A Young Man in Search of Love; and Lost in America.

Stories for Children. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1984

Teibele and Her Demon / by Singer and Eve Friedman. – New York: S. French, 1984

The Image and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer, Pollet, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1985

Gifts. – Philadelphia: Jewish Publication Society, 1985

The Death of Methuselah and Other Stories / translated by Isaac Bashevis Singer, Lester Goran, and others. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1988

The King of the Fields / translated by Isaac Bashevis Singer. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1988

Scum / translated by Rosaline Dukalsky Schwartz. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1991

My Love Affair with Miami Beach / text by Singer, photographs by Richard Nagler. – New York: Simon & Schuster, 1991

The Certificate / translated by Leonard Wolf. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1992

Meshugah / translated by Isaac Bashevis Singer and Nili Wachtel. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1994

Shrewd Todie and Lyzer the Miser & Other Children's Stories. – Boston: Barefoot Books, 1994

Shadows on the Hudson / translated by Joseph Sherman. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 1998

More Stories from My Father's Court / translated by Curt Leviant. – New York: Farrar, Straus & Giroux, 2000

Collected stories. – 1. Gimpel the Fool to The Letter Writer. – New York: Library of America, 2004

Collected stories. – 2. A Friend of Kafka to Passions. – New York: Library of America, 2004

Collected stories. – 3. One Night in Brazil to The Death of Methuselah. – New York: Library of America, 2004