Текст книги "Ртуть"

Глава 26

Как долго я здесь нахожусь? Они уже два раза перевозили меня в другие темницы – каждый раз завязав мне глаза и не обмолвившись со мной ни словом. Почти ежедневно я получаю вместе с едой записки. Мои агенты на свободе активно занимаются подкупами. И мне дали понять, что король выразил готовность простить мне все остальные проступки, если меня признают невиновным в отравлении Агнессы Сорель. Чтобы делать такие заявления, он должен знать, что на мне вины нет. Или он задумал устроить все дело так, чтобы меня признали виновным. Но как меня могут признать виновным?

Это нелепое и скандальное обвинение обернулось пагубными последствиями для моих родных, компаньонов и напарников. Для всего моего мира! Мои дома, мое состояние, мои товары – все было конфисковано. На меня работали и родственники, и многие друзья детства. Что с ними всеми теперь будет? Что будет со мной? Пока что никаких известий по поводу суда до меня не доходило.

Но приходит письмо, а с ним – самые горестные для меня новости. Моя дорогая, любимая жена Марсэ скончалась. Я знаю, что она многократно пыталась получить разрешение на свидание со мной, но всякий раз ей отказывали. Как я страдал от того, что ей приходилось сносить мой позор. Марсэ лишили всех ее домов, даже тех, что она унаследовала от родителей. Она сделала все, что смогла, чтобы спасти из нашего дома в Бурже фамильное серебро и столовое белье, входившие в ее приданое. И спрятала их в Менету-Салоне – еще одном моем величавом особняке за чертою города. Я очень тоскую по моей Марсэ. Один, в темной камере, я оплакиваю свою драгоценную любовь, мать моих детей и отраду для всех нас, ее домочадцев! Она была хорошей и верной женой – всегда и во всем поддерживавшей меня, никогда не задававшей лишних вопросов и воспитавшей наших детей сообразно моим ожиданиям. Ее кончина опустошила меня. Я безутешен…

Ради нее, ради моей Марсэ, я старался не падать духом. Ради нее надеялся выбраться из того затруднительного положения, в котором я вдруг оказался. Но ее больше нет. Мое второе сердце перестало биться…

У моего сына Жана, архиепископа Буржского, имеются нужные и надежные связи. Я даже дал ему кольцо с сапфиром, которое когда-то оставила мне королева Иоланда, чтобы я мог беспрепятственно попадать к королю, когда мне это было нужно. Может быть, это кольцо еще раз сослужит мне добрую службу? Боюсь, что нет. Сомневаюсь, что король согласится принять Жана даже с этим кольцом.

Эти бесконечные дни в заточении только усугубляют боль в моей душе – боль из-за предательства. Я был верным поданным своего короля и страны. И лишь оказавшись в темнице, я понял, насколько стал неудобен для всех. Король задолжал мне денег больше, чем в состоянии вернуть. Быть может, он думал, что я аннулирую его долги в обмен на публичное признание моих заслуг во время торжественного вступления в Руан? Но как же я мог это сделать, будучи связан долговыми обязательствами с крупнейшими заимодавцами мира, у которых я сам брал ссуды? Неужели Карл действительно думал, что я аннулирую его долги, разорив тем самым себя? Как бы там ни было, он сделал большее, нежели просто разорил меня – причем совсем другим и гораздо более болезненным способом. Ведь моя любимая Марсэ умерла, не вынеся позора!

И почему я не получил ни одного послания от королевы, дочери моей покровительницы Иоланды Анжуйской? Я так надеялся на ее поддержку! Ведь даже после появления при дворе Агнессы Сорель наши отношения оставались хорошими. Я был уверен, что она понимала причины, по которым ее же мать приставила к ее мужу Агнессу – добродетельную, разумную и надежную спутницу, способную отвлечь его от тех порочных особ, с которыми Карл якшался до встречи с ней. Я понимаю, что у нее никогда не было другого выбора, кроме как хранить молчание – что она и делала всегда, невзирая на обстоятельства. Почему королева попросила Антуанетту побыть при Агнессе? Почему она прислала к Агнессе в Лош своего личного лекаря? Мне нужно поразмыслить над этими странными поступками королевы, которую я всегда считал истинной последовательницей учения своей матери…

У меня много друзей среди духовенства, и священнослужители делают все, что в их силах, чтобы помочь мне. Не только мой брат Николя, епископ Люсонский, стяжал себе добрую славу. Мой сын Жан тоже пользуется большим уважением как архиепископ Буржский. В переданной мне записке говорится, что архиепископ Парижский, Жак Жувенель дез Юрсен, пытается уговорить короля передать мое дело на рассмотрение церковного суда – на том основании, что я учился в церковно-приходской школе при Сент-Шапель в Бурже и в детстве носил тонзуру как ученик-монах и, значит, являюсь «бывшим церковником». Если он преуспеет в этом, тогда я смогу рассчитывать на более легкий приговор.

Почему я так верил в показную дружбу короля – я, всегда мнивший, будто бы знаю человеческую натуру и насквозь вижу людей? Неужели мне настолько вскружило голову его высокое положение, как это случалось со многими при королевском дворе? Разве Карл VII не проявил вероломства по отношению к Жанне д’Арк, той девушке из Лотарингии, благодаря преданной службе которой он стал королем Франции и сумел затем вернуть себе королевство?

Как быстро Карл позабыл ее подвиг! И он пошел против анжуйцев несмотря на то, что всем в этой жизни обязан был своей второй матери, Иоланде. А Агнесса – первая настоящая любовь короля? Ведь он, сам того не сознавая, и ее предал! Из очередной записки я узнаю, что всю мою собственность поделили между собой новые фавориты короля. И кто! Бывший друг и враг дофина, Антуан де Шабанн, и Антуанетта де Меньеле, завладевшая моим замком Менету-Салон под Буржем, в котором Марсэ припрятала свое столовое льняное белье и серебро (надеюсь, надежно!). Даже любимая тетушка Агнессы, Мария, и ее сын получили несколько моих владений. Неужели и Мария верит в то, что я причастен к смерти ее племянницы? Неужели люди короля убедили в моей виновности даже родных моей прекрасной мадам Боте?

Если Агнесса и правда была отравлена, тогда почему после ее вскрытия личный лекарь королевы объявил, что она умерла естественной смертью? Едва ли он ошибся – он лучший лекарь в стране. А мог ли отравить Агнессу сам лекарь Пойтвин? Случайно? Или по своему желанию? А, может, по желанию королевы? Однако ни у лекаря, ни у королевы не было причин желать моей смерти. И тем не менее он единственный производил вскрытие тела покойницы, и, следовательно, должен знать, был ли в нем яд. Если Агнессу отравил он, он должен был отрицать наличие яда в ее теле. Если он не был причастен к ее отравлению, а яд обнаружил, он должен был сообщить об этом.

Король публично пообещал, что снимет с меня все прочие обвинения, если я неповинен в смерти Агнессы. И даже если к ней причастны королева и ее лекарь, то, учитывая показания последнего, я буду оправдан. Всем известно, что королева Мария, зная о трудно протекавшей беременности Агнессы, повелела своему личному лекарю позаботиться о ней. Какой неожиданный поступок жены по отношению к своей сопернице – любовнице мужа, носящей под сердцем его ребенка!

Неужели королеве удалось усыпить мою бдительность своей «видимой» терпимостью к той роли, которую судьба отвела Агнессе в ее семье? Действительно ли она относилась спокойно к присутствию подле своего мужа необыкновенно красивой женщины только потому, что сама всегда ходила беременной, лежала в постели после родов или хоронила одного из своих детей? А может, на самом деле она все это время таила в себе зависть и злобу – несмотря на то, что мать с ранних лет учила ее ставить интересы короля и страны выше своих личных потребностей и желаний своих детей? Будучи старшей по возрасту и менее привлекательной женщиной, она каждый день сталкивалась с молодой красавицей, от которой ее муж-король был без ума. Каково ей было? И как она должна была себя держать? Показывать всем свое недовольство изменой мужа и прилюдным унижением ее сына? Но это не подобало королеве! Вот она и напускала на себя обманчиво-равнодушный вид. Так, может быть, все же дофин подстроил это ужасное убийство? Или это дело рук ее доброго лекаря, который помогал появиться на свет ее детям и оплакивал вместе с ней ее умерших чад? Быть может, это он, так сильно заботившейся о своей королеве и переживавший из-за ее страданий, сам предложил свои «услуги» – поехать к Агнессе в Лош и «помочь» ей избавиться от болезни?

А ведь именно доктор Пойтвин привез Агнессе анонимные письма! Было ли ему известно их содержание? Читал ли он их? Уж не он ли убедил Агнессу поехать к королю зимой, да еще в самую непогоду? Поездка могла легко закончиться смертью для них обоих. Пошел ли он на это по собственному желанию или по воле королевы? Неужели наша благородная королева Мария оказалась выкована не из той стали, что ее мать, Иоланда Арагонская? Она наверняка унаследовала толику ее несгибаемого испанского духа. Иоланда же решилась отправить на тот свет, пусть и чужими руками, нескольких фавориток короля, угрожавших благополучию королевства. Так, может, и, по мнению ее дочери-королевы или ее верного лекаря, Агнесса Сорель тоже угрожала благополучию Франции?

Допустив, что Агнесса Сорель была отравлена, я составил список подозреваемых, у которых имелись и мотивы, и возможности для совершения этого преступления. Вот эти лица:

Антуанетта де Меньеле

Возможно, поведение короля дало ей основания надеяться на то, что она сможет занять место кузины, либо она сама вообразила, что способна добиться этого. С помощью Андре де Вилликье, своего любовника и самого честолюбивого придворного, она могла раздобыть яд и попросить Пойтвина передать его как лекарство от моего имени Агнессе. До этого я посылал лекарю снадобья, привезенные с Востока, и они показали свою эффективность и надежность. Допустим, Пойтвин поверил в то, что те снадобья были от меня (а почему бы ему не поверить в это – ведь Антуанетта была из свиты королевы и любимой кузиной Агнессы!). В таком случае он мог потчевать ими мадам Боте на протяжении всей поездки в Жюмьеж. Но, раз Агнесса все-таки пережила то изнурительное путешествие и не умерла из-за ее выкидыша, то Антуанетта продолжила давать ей яд и в Жюмьеже. Вилликье и Антуанетта могли запросто сговориться и действовать сообща: устранив Агнессу, Антуанета занимала ее место при короле, затем различными уловками и уговорами добивалась от Карла разрешения на свой брак с Вилликье и в результате оба обретали неслыханное богатство и влияние при дворе. Причем Антуанетта не только сознавала порочные наклонности короля к разгулу и разврату, но также умела и могла им потворствовать. А со смертью Агнессы при дворе не оставалось никого, кто бы мог остановить эту парочку.

Доктор Пойтвин

Возможно, он сильно переживал за королеву Марию и ее позор. И, возможно, именно ему принадлежит идея написать письма Агнессе. И он же мог убедить королеву, что ему стоит поехать в Лош и помочь Повелительнице красоты с лечением. По доброте душевной Мария согласилась. А в Лоше добрый лекарь вместо того, чтобы лечить Агнессу, начал давать ей яд. Сначала небольшими дозами, чтобы облегчить ее дискомфорт из-за обильных выделений из кишечника. А во время поездки в Жюмьеж и по прибытии туда он увеличил дозу яда и продолжал давать его Агнессе также после родов. Возможно, он действовал по собственной инициативе, а королева Мария действительно хотела помочь Агнессе. Ведь она ездила со двором и могла пользоваться услугами лекаря Карла и, значит, особо не нуждалась в присутствии личного врачевателя. И все же – как бы ни был Пойтвин предан королеве, неужели он настолько сильно переживал за Марию, что решился на убийство ее соперницы – преступление гораздо более тяжелое, нежели прелюбодеяние?

Или все-таки именно королева Мария убедила своего лекаря поехать в Лош? Может быть, она опасалась, что на этот раз Агнесса родит совершенно здорового мальчика и это как-то отразится на положении ее собственного маленького сына? Возможно, Мария надеялась, что тяжелое путешествие спровоцирует выкидыш у Агнессы или даже сведет ее в могилу. В общем, такой план мог задумать как доктор Пойтвин из своего преклонения перед королевой, так и сама королева из своей любви к мужу.

Мне в голову приходит еще одна мысль. Пойтвин знал и то, что дофин Людовик ненавидел свою жену, Маргариту Шотландскую, и то, что она не могла или не хотела подарить ему наследника. Возможно, он даже разделял с дофином мнение, что Маргарита не подходит на роль будущей королевы. Доктору Пойтвину Людовик был обязан своим благополучным появлением на свет. Насколько тот был близок с дофином? Мог ли этот добрый лекарь избавить его от неподходящей жены в интересах Франции? Агнесса и Маргарита любили друг друга; обе ненавидели дофина; обе женщины умерли под наблюдением одного и того же лекаря, и обеих перед смертью лечили одинаково. Пойтвин производил вскрытие и дофинессы, и Агнессы Сорель – в обоих случаях в одиночку. А это значит, что свидетелей, способных подтвердить наличие или отсутствие яда в их телах, не было!

Гильом Гуфье

Он также был фаворитом Карла VII и одним их тех немногих придворных, кого король удостаивал чести разделить с ним свое ложе. А это совершенно особая привилегия! Более того, ему единственному Карл доверил тайну, которой с ним Жанна д’Арк поделилась в Шиноне. О том, что у короля с Жанной есть своя тайна, при дворе знали все. Но сколько бы я не пытался, я так и не смог ее выяснить. Не удалось это и королеве Иоланде – она сама мне сказала об этом. По имеющимся у меня сведениям – а они у меня верные – Гуфье никогда и никому не раскрывал этой тайны. Или ему хорошо платили за молчание? По протекции короля, Гуфье пользовался у меня неограниченным кредитом. Иными словами, это был человек, на благоразумие и осторожность которого его хозяин мог всецело полагаться, но который, тем не менее, не выказывал преданности даме его сердца. Но зачем было Гуфье отравлять Агнессу Сорель? Разве он не человек короля? А король ведь искренне любил Агнессу – я в этом уверен! Мог ли Гуфье состоять еще и в услужении у дофина? Или в союзе с Антуанеттой? Он был с нами в Жюмьеже и имел возможность добавить побольше ртути в лекарства.

Вот мои главные подозреваемые в отравлении Агнессы. Хотя от моей опалы выиграли также Антуан де Шабанн и Этьен де Шевалье – они задолжали мне уйму денег. С другой стороны, ни тот, ни другой не обвинял меня в убийстве Агнессы. Впрочем, не обвинял меня в нем и Гильом Гуфье. Да, у большинства людей при дворе имелись мотивы для моего устранения, но ни у кого из этих придворных не было настоящего мотива для отравления Агнессы. Возможно, она все-таки умерла естественной смертью и дело об отравлении было состряпано с единственной целью – арестовать меня? Однако обвинение против меня рассыплется сразу, как только лекарь засвидетельствует, что не обнаружил яда в теле Агнессы. И это известно двору. Следовательно, обвинять меня бессмысленно.

Время идет – дни обращаются в недели, а недели в месяцы. И меня опять перевозят в другое место. И мне уже все равно – куда. Мой кошмар не заканчивается, хотя друзья находят способы облегчить мои страдания слабыми утешениями – большим количеством одеял, лучшим питанием и писчими принадлежностями. Мой ум продолжает блуждать в потемках предположений, не находя никакого решения.

Единственный, кто выгадывает больше всего от моего осуждения и заточения в темницу, это – король. Но я убежден в том, что Карл искренне любил Агнессу, хоть и развлекался с ее кузиной, когда его возлюбленной не было при дворе. И даже в своих самых немыслимых, оскорбительных предположениях, я не могу допустить, что он желал смерти Агнессы. Карл любил бы ее всегда. Даже тогда, когда бы увяла ее красота и она больше не вызывала у него желания! Я действительно считаю, что их объединяла гораздо более глубокая связь, нежели простая физическая близость. Королева Иоланда подготовила Агнессу очень хорошо. Но раз она умерла, обвинение против меня устроило бы его больше всего. Ведь он должен мне больше, чем может отдать. Может быть, в этом все дело?

Из новой записки я узнаю, что одним из моих судей будет Гильом Гуфье. Я проявил невероятную щедрость по случаю его свадьбы. Но, как и все остальные мои должники, он пошел против меня. Может, они действительно думают, что я причастен к смерти дорогой мне Агнессы? Нет, это невозможно! Люди не могут быть настолько слепыми или глупыми! У меня у единственного вообще нет никакого мотива!

И судить меня хотят не за убийство королевской фаворитки. Я не верю в то, что король считает меня виновным. Меня будут судить за мой успех, за мое высокомерие, за мою самонадеянность и за самое большое из всех моих преступлений – за то, что такого богатства и дома, как у меня, не было даже у самого короля!

Глава 27

Мне не позволено давать показания на моем судилище и даже присутствовать на нем. Но благодаря моим друзьям на свободе, разузнавшим, кто из моих стражников падок на золотишко, я хорошо осведомлен о ходе процесса. И у меня складывается впечатление, что в суд вызываются свидетели один глупее другого. Наконец, приходит черед доктора Пойтвина, и все мои тревоги улетучиваются. Лекарь заявляет, что был послан в Лош королевой Марией, сильно волновавшейся за госпожу Агнессу из-за ее осложненной беременности. Он прибыл в дом госпожи Агнессы, Больё-ле-Лок, и находился при ней, проводя необходимое лечение, пока та не надумала ехать в Жюмьеж. Как ни отговаривал ее доктор от поездки, Агнесса настаивала, и он посчитал своим долгом сопровождать ее в таком трудном путешествии. Пойтвин подробно описал условия, в которых протекала их поездка посреди зимы: лошади скользили на ледяном насте, ветер со свистом врывался в ее повозку сквозь затянутые кожей оконца, а всадникам приходилось кутаться в плащи из волчьих шкур. Но он ни на минуту не оставлял госпожу Агнессу, ежедневно продолжая лечение.

Лекарь дает откровенные показания: он находился рядом с Агнессой, когда у той начались схватки. Он описывает весь ужас тяжелейших родов. И рассказывает суду о мертворожденной девочке, а затем в подробностях останавливается на состоянии Агнессы после родов и до самой ее кончины, по истечении двух недель. Здоровье Агнессы ухудшалось медленно, но неуклонно. И он лично производил ее вскрытие. При этом следов яда в ее организме он не обнаружил. Свидетельские показания лекаря исключают возможность судебной ошибки.

Когда я получаю известия о показаниях лекаря, мой дух воспаряет! Наконец-то меня оправдают! Кошмар закончился. И хотя Марсэ уже не вернешь, но моя невиновность доказана и это нелепое обвинение в отравлении Агнессы с меня будет снято! Я верну благосклонность короля, мне возвратят мое имущество, и мое семейство снова обретет влияние.

И снова я совершенно неправильно расцениваю ситуацию. Я, который всегда считался самым проницательным и рассудительным человеком во всем королевстве – почему я не могу быть столь же прозорливым в отношении себя? Похоже, нет предела ядовитой злобе, направленной против меня. Судьям не требуется много времени, чтобы вынести свой вердикт: за недостаточностью доказательств и отсутствием ясных мотивов, я не отравлял Агнессу Сорель. Однако причина ее смерти остается судом неустановленной. Король обещал простить мне другие проступки, если меня признают невиновным в смерти его возлюбленной. Но я не оправдан – судейский вердикт оставляет дело открытым! Суд надо мной продолжается – и теперь меня обвиняют в финансовых преступлениях против Короны!

И слабым, но единственным утешением мне служит лишь то, что двое моих обвинителей осуждены за лжесвидетельство и сурово наказаны. И тот человек, который подбил их на клевету, не может или не спасет их от справедливого возмездия. Странно то, что никто из них больше не пытался никого обвинить, хотя оба приговорены к заточению в темнице. Возможно, их в частном порядке заверили в том, что они будут освобождены и щедро вознаграждены за понесенные лишения. Только им не стоит на это рассчитывать!

Начинается судебное расследование моих финансовых преступлений. Список проступков и нарушений, в которых меня обвиняют, огромен. Но, по сути, мне вменяется в вину смешение личных деловых интересов с таковыми Короны, к ущербу для короля. Хотя если уж на то пошло, то не я, а король получал более высокие прибыли от наших совместных сделок.

Мои надзиратели станут богачами, передавая мне записки. Но я благодарен им за возможность узнавать подробности судебного процесса. Судя по тому, что сообщают мне преданные друзья, судебное разбирательство превращается в настоящий фарс. Чтобы сохранить лицо, король повелевает, чтобы мое дело вел теперь специальный трибунал и при закрытых дверях! Трое моих судей – Чрезвычайные Уполномоченные, заклятые враги торговцев. Читая их имена, я понимаю, что они постараются засудить меня – все трое состоят у меня в должниках! И, как мне передают, они уже положили свой алчный глаз на мое имущество, рассчитывая на то, что их долги мне будут аннулированы в случае признания моей вины. Я хорошо знаю этих людей. Один из них – Гильом Гуфье, другой – Антуан де Шабанн, а третий – хранитель королевской сокровищницы Отто Кастелани, занявший мое место при дворе в качестве казначея. И я уже не сомневаюсь в том, что не буду оправдан. Я снова неправильно оценил свое положение. И с чего это я вообразил, что король допустит справедливый суд надо мной и позволит мне выйти на свободу?

Вот уже двадцать два месяца я прожил в ужасных условиях в пяти разных темницах – мрачных, сырых и холодных. Должно же быть какое-то объяснение этим бесконечным переводам меня из одной темницы в другую. Может быть, враги опасаются, что меня вызволят из заточения мои друзья? А то, что они знают, где я нахожусь, подтверждают всегда небольшие послабления в условиях моего содержания, случающиеся после каждого переезда на новое место. Моей последней темницей стал донжон Лузиньянского замка близ Пуату.

В моей памяти всплывает его изображение в «Великолепном часослове» герцога Беррийского… Как странно, что я могу думать о нем сейчас.

Список моих преступлений растет. Меня обвиняют в том, что я расплачивался за приобретаемые товары французским серебром (на что у меня имелось разрешение короля) и принимал золото в оплату за продаваемые мной товары (к нашей с королем взаимной выгоде). Мне вменяют в вину принудительный набор гребцов на галеры (опять же с письменного разрешения короля), «учинение ущерба королю» в результате финансовых махинаций в Лангедоке (что не совсем верно). И обличают в том, что я вернул беглого «христианского» раба, искавшего прибежища на одном из моих кораблей (хотя тот раб вовсе не был христианином, а его укрывательство грозило испортить мои отношения с мусульманскими торговцами). Мне припоминают даже «порчу денег» – сознательную чеканку монет с недостаточным содержанием драгоценных металлов – уже позабытый грешок юности, который король соизволил простить мне еще тогда!

Мне предъявляется еще множество подобных обвинений, самым серьезным из которых является торговля с неверными и, в частности, торговля оружием. Я действительно торговал с мусульманами, но только заручившись письменными разрешениями и короля, и папы. Были у меня и все необходимые письменные разрешения на торговлю оружием.

Вместе с известием о том, что судебное разбирательство моего дела будет проходить при закрытых дверях и мне дозволено на нем присутствовать, я удостаиваюсь позволения помыться и привести себя в порядок. Правда, сбривать бороду мне не велено. Волосы у меня теперь тоже длинные, а зрение ухудшилось после столь длительного пребывания в практически темном помещении. Мне вручают список моих преступлений – для ознакомления. Не значит ли это, что мне разрешат защищать себя на суде?

Трое моих судей встречают меня в своих обычных красных мантиях и черных шляпах. На их лицах блуждают ухмылки. Или мне это почудилось? Передо мною три человека, которым я в прежнее время оказал значительные услуги и которые на протяжении многих лет были моими друзьями – как выясняется, мнимыми. Теперь они с явным удовольствием заседают в малопривлекательном зале с побеленными стенами и узкими, высокими окнами и собираются вершить надо мной суд. Я был лишен возможности заручиться показаниями свидетелей в свою пользу, как и шанса получить и предъявить им свои бумаги – разрешения короля и папы на различные торговые операции, доказывающие мою невиновность. Но это уже не суть важно. Я обречен быть осужденным, даже будучи невиновным. Так что надобности в обеляющих меня свидетельствах нет никакой.

Мобилизовав всю свою волю и ум, я энергично защищаюсь, и даже без письменных подтверждений моя невиновность становится очевидной.

Но вердикт трибунала предопределен.

29 мая 1453 года в замке, принадлежавшем моему первому покровителю, покойному герцогу Беррийскому, оглашается мой приговор. Меня признают виновным и осудят на смертную казнь.