Текст книги "Ртуть"

Глава 30

Как и обещал Рене, плавание в Арль обходится без происшествий. Но большую часть пути я умудряюсь проспать. И после ночлега в прекрасном королевском особняке его хозяин заботливо интересуется у меня:

– Может, мы задержимся здесь подольше, чтобы ты отдохнул как следует?

Я, наверное, выгляжу ошеломленным.

– Нет-нет, мой господин и дорогой друг, мы должны ехать дальше, в Экс.

Лошади свежие, и нам уже можно никуда не спешить. Впереди – еще одна спокойная ночь в Эксе, и я опять погружусь в крепкий, оздоровляющий сон. Если так пойдет и дальше, то я скоро восстановлюсь и смогу присоединиться к пышному застолью, которое устраивает король Рене. С какой радостью я снова встречусь со старыми друзьями, собравшимися поприветствовать меня, и наслажусь дивной музыкой, которая всегда сопровождает короля!

На следующий день мы неспешно встаем и собираемся и так же неторопливо, всей нашей честной компанией, направляемся в Марсель. По дороге мы мало разговариваем, но улыбка Рене красноречиво говорит мне, что он уже меньше тревожится за меня.

* * *

Не доезжая до города, они останавливаются на холме. Внизу перед ними сверкает в солнечных лучах большая Марсельская гавань. Купец спешивается с лошади и, заметив свой флаг, гордо развевающийся на высокой мачте одного из судов, падает на колени и, осеняя себя крестным знамением, искренне благодарит Господа.

– Жак, мой добрый друг, – говорит король Рене, поворачиваясь к купцу с довольным видом и кладя ему руки на плечи. – Все позади. В моей стране ты в безопасности и можешь свободно продолжать заниматься своим делом. Но я хотел бы, чтобы ты пожил некоторое время у меня во дворце – нам нужно многое обсудить!

Жак чувствует, как на глаза наворачиваются слезы – и он не в силах их сдержать. А затем, вздрогнув, он вспоминает, что Изабелла Лотарингская, любимая супруга короля Рене, скончалась в своем доме в Нанси как раз тогда, когда его арестовали – тому уж более трех лет назад. Как же стыдно, что он ни разу не подумал о ней за все время своих бед и страданий! Она была замечательной женщиной и королевой и так цепко удерживала престол в Неаполе до возвращения мужа!

Жак узнает, что король женился второй раз и во дворце их ожидает его новая супруга.

По дороге в город Рене рассказывает Жаку о том, как потрясла его перемена в поведении короля Карла после того, как тот лишился сдерживающей опеки своей «второй матушки» и благотворного влияния Агнессы. Как быстро Карл, оставшись без стороннего контроля и поддавшись пагубному воздействию Антуанетты, стал снова вырождаться как личность. Именно отвращение Рене к поведению кузена стало той последней каплей, которая подвигла доброго короля Сицилии покинуть Францию. И при ободряющей поддержке своей новой жены он принял решение оставить двор Карла VII, чтобы жить и править в своем суверенном владении Провансе.

У величественного дворцового портала дворца путников встречает Жанна де Лаваль. Жака поражает ее красота и молодость: новая супруга Рене младше его лет на двадцать.

– Добро пожаловать, наш дорогой друг Жак, – приветствует купца Жанна, и в милых глазах молодой королевы отражается теплая, искренняя улыбка. – Я много слышала о вас, и вы доставите нам большую радость, если останетесь у нас погостить.

С этими словами Жанна провожает Жака в отведенные ему покои.

Первый вечер они проводят за ужином, наслаждаясь замечательной музыкой и веселой компанией общих друзей. И Жак засыпает как человек, прежде никогда не смыкавший глаз, но наконец обретший покой с осознанием истинного значения слова «свобода». Отдых в прекрасном дворце короля Рене идет Жаку на пользу. Он часто гуляет по городу, любуясь видами гавани и пришвартованных в ней кораблей. Купец даже несколько раз посещает свои суда. А лекарь короля Рене заботливо врачует его недомогания – в основном глубокую усталость, мышечные судороги и ссадины, натертые седлом. Зрение Жака полностью восстановилось и стало таким же острым, как было прежде.

Жена Рене Жанна навещает гостя в его покоях по нескольку раз на день. Обычно она приносит ему какие-нибудь закуски и освежающие напитки и всегда ненадолго задерживается, чтобы обменяться любезностями. Она несомненно умна и явно разделяет литературные и музыкальные пристрастия мужа. Жанна рассказывает Жаку о своих впечатлениях об Анжу и Сомюре, о своей любви к Провансу и о многочисленных литературных идеях, которые они с Рене надеются воплотить при дворе. Энтузиазм Жанны заразителен, а в ее глазах сияют любовь и восхищение супругом. Она делится с гостем радостями, которые доставляют ей ее пасынки и падчерицы, и искренне печалится о том, что у них с Рене пока еще нет собственных детей. Чем лучше купец узнает Жанну де Лаваль, тем сильнее он восхищается ею. Жак понимает потребность Рене в женщине, которая бы делила с ним жизнь после кончины Изабеллы. Быть может, и он в один прекрасный день почувствует такую же потребность…

Гостя у Рене, Жак узнает от него о множестве перемен при дворе и о той крайней враждебности, которой Карл VII внезапно воспылал по отношению к нему. Похоже, король сознает, что побег Жака умаляет его авторитет. И так оно и есть на самом деле – поскольку многие из его подданных на местах открыто приняли сторону бывшего королевского казначея. Никто не верит, что он причастен к смерти Агнессы Сорель, несмотря на обвинительные вердикты, вывешенные на обозрение народа в каждой деревне и в каждом городе. Более того, эти листки по ночам кто-то срывает, к пущей ярости королевских прислужников. О щедрости Жака по отношению к бедному люду и огромных ссудах, предоставленных им королю и придворным вельможам, известно всем.

Марсель всегда гостеприимно встречал Жака Кера и его корабли. И у него сохранилось множество друзей и компаньонов в этом портовом городе. Десятка дней в гостях у радушного хозяина Жаку оказывается довольно, чтобы отдохнуть и восстановиться. И Рене решает, что настал момент им сесть и серьезно поговорить. Пришло время им обсудить все, что случилось по смерти Агнессы Сорель.

– Жак, мой старый добрый друг! Я так рад, что ты наконец-то набрался сил, и уже не походишь на того истощенного беглеца, которого я встретил в Тарасконе! – заходится смехом Рене, хлопая себя руками по бокам. – С постриженными волосами и бородкой ты совсем другой человек! Но давай все же поговорим – между нами столько невысказанного и невыясненного…

Они усаживаются на террасе, согреваемой лучами яркого послеполуденного солнца несмотря на конец сезона.

– Больше всего меня занимает один вопрос, – говорит Рене. – Откуда взялось это абсурдное обвинение в убийстве. О твоих хороших отношениях с Агнессой известно любому французу, как и том, как она помогала тебе сделать имя и отчасти и состояние – ведь ты поставлял ей любые роскошные вещи, который король мог позволить себе купить. Расскажи мне все, что ты знаешь, а затем я поделюсь с тобой мнением обо всем этом.

И Жак подробно рассказывает другу о том, что ему довелось пережить с момента их последней встречи в Марселе, когда Рене расспрашивал купца о ходе строительства его дома в Бурже. Жак не забыл осторожный намек друга: его новый дворец мог оказаться чересчур прекрасным, чтобы «понравиться» королю и его придворным.

– Вы помните тот разговор? – спрашивает он Рене. – Грешным делом, я тогда подумал, что вы излишне осторожны, мой господин. А сам был слишком одержим тем чувством удовлетворения, которое мне приносило строительство своего дома.

– Да-да, – говорит Рене с легкой грустью. – Радость творчества. Я испытал подобное чувство в Неаполе. Но я научился отказываться от того, чем не можешь владеть. Так легче все воспринимается, и на сердце покойней. А теперь давай представим, что у нас с тобою нет сердца. Так нам будет легче докопаться до истины.

На столике между ними стоит поднос с фруктовыми соками и блюдо с засахаренными фруктами, которые так нравятся Рене. Где-то в отдалении, то ли во дворце, то ли в саду звучит приятная музыка в исполнении духовых и струнных инструментов.

– Со временем, пройдя столько испытаний, я стал относиться к жизни философски, – продолжает Рене. – Жизнь открыла мне простую истину: все люди разные, и у каждого из нас свои представления о добре и зле. В каждом человеке есть как светлое, так и темное начало. И все в своей жизни совершают и добрые, и злые деяния. Только вот одни стараются делать больше добра, а другие погрязают во зле. Хотя есть и такие люди, которые вообще не способны ни на какие поступки. Я выслушал и твой рассказ об аресте и тюремном заточении, и твои рассуждения об их причинах и о людях, возможно, приложивших ко всему этому руку. Теперь мой черед поделиться с тобой своим мнением.

С этими словами Рене встает и на пару минут уходит с террасы, а потом возвращается назад с кубком вина, разбавленного водой.

– Я знаю нашего короля Карла с раннего детства. Признаюсь честно: я никогда не питал иллюзий по поводу его характера, даже тогда, когда еще мальчишкой, на шесть лет младше Карла, восторгался им как героем. Кузен всегда был непроницаем и ловко скрывал свои плохие мысли и злые желания. Но всего через несколько лет он перестал подавлять свое темное начало. Помню, мне довелось стать свидетелем выплеска его злобного естества: Карл приказал нашему кузену Жану де Дюнуа штурмовать замок Азе-лё-Ридо и повесить и обезглавить две сотни солдат в нем – французских солдат! – только за то, что их командир его оскорбил!

Да, это правда: за короткое время его характер переменился разительно. Карлу было семнадцать, когда позорный договор в Труа лишил его прав дофина. И после этого в нем словно бы зажили два человека: один – подающий надежды король, другой – аморфный прожигатель жизни, не веривший в свое будущее и потому не видевший никакого резона следовать советам моей матушки.

А когда он, не задумываясь, бросил на произвол судьбы Жанну д’Арк, я осознал – как осознали и мой брат Людовик, и некоторые наши близкие друзья – что в случае необходимости он пойдет и против нас. Против любого из нас, кроме, возможно, моей матушки. Она – единственная, чьи увещевания он еще как-то воспринимал. И никто, кроме нее, не отваживался попрекать или одергивать его. Я переписывался из Лотарингии и с матушкой, и с сестрой, и мы были единодушны во мнении о нем. Когда Людовик бросил свои силы на отвоевание Неаполя, мы с сестрой решили не волновать его известиями о поведении короля дома. А вот наш младший брат, Карл Мэнский, почуял возможность извлечь для себя выгоды при дворе. Ведь он тогда сильно нуждался – земли Мэна, которые я ему передал, все еще остаются в руках англичан, несмотря на условия брачного контракта моей дочери и короля Генриха VI.

Однако со временем военные успехи благотворно сказались на характере короля, дав ему повод гордиться собой. И стараниями моей матушки короля окружили разумные и надежные советники. К сожалению, моя мудрая сестра Мария почти не имела на него влияния; Карл никогда не прислушивался к ее мнению, и ей не оставалось ничего другого, как постоянно ходить беременной, рожать и оплакивать умерших детей.

Жак внимательно слушает все, что рассказывает ему Рене в присущей ему неспешной манере.

– Увидев при встрече наших дворов в Тулузе в 1443 году Агнессу, король обнаружил в ней то, что всю свою жизнь составляло его идеал – красоту, искренность, благоразумие, преданность, честность и способность приносить радость и получать удовольствие. Агнесса предстала ему юным подобием моей матушки, если угодно – единственной женщины, которой он когда-либо восхищался. И все получилось именно так, как она планировала и предвидела: Карл полюбил Агнессу так же сильно, как она полюбила его. Увы, мы-то, мужчины, знаем, что страсть к одной женщине вечной не бывает, хотя любовь пронести в своем сердце всю жизнь, конечно же, можно.

Жак не произносит ни слова; он только слушает.

– Понятие верности противоречит мужскому естеству. Как в природе. Много ли животных живут парами всю жизнь? Вот! Только некоторые – лебеди, орлы, волки. А у других животных все просто: если один из пары умирает, другой не чахнет с горя, а быстро находит ему замену. Точно так же, как мы, мужчины, овдовев, – говорит Рене с улыбкой и тотчас же добавляет:

– Это вовсе не значит, что я не любил и не ценил мою дорогую Изабеллу, и ты это прекрасно знаешь. Однако вернемся к тому, что я хотел тебе сказать. После кончины моей матушки никто не критиковал нашего короля и не перечил ему. И вот, встретив Агнессу, он столкнулся с вызовом. Она была еще девицей, честной и искренней, и в ее глазах Карл был не столько королем, сколько женатым мужчиной. И завоевать Агнессу он мог, только став ее рыцарем в блестящих доспехах. Осторожный хищник, Карл не спешил. Процесс ухаживания тоже приносил ему удовольствие, хотя и не полное.

Завоевав любовь Агнессы, он стал беречь ее как редкое сокровище, как свою первую настоящую любовь. Но в конечном итоге он предал Агнессу с ее же собственной кузиной, хотя и прилагал все усилия для того, чтобы Агнесса об этом не узнала. Подозреваю, что и ты старался развеять ее страхи? Да? Я так и думал. Агнесса доверяла тебе больше, чем кому-либо, и полагала, что тебе должна быть известна правда. И, отрицая измену короля, ты избавлял ее от сомнений. Мне кажется, что и король дал явственно понять Антуанетте: если она будет кичиться их связью, их отношениям придет конец. Карл никогда не хотел причинять боль Агнессе – я в этом уверен.

В этот момент Жак непроизвольно вздрагивает – он не ожидал, что монолог Рене примет такой оборот. Развлечение с другой в отсутствие беременной Агнессы для короля было вполне приемлемо, и вряд ли он считал это предательством, тем более, когда Агнесса ничего не знала и не подозревала. Но Жак теперь понимает: со стороны короля это было действительно предательством – той чистой любви и того доверия, которые к нему не питал кроме Агнессы больше никто, за исключением разве его жены Марии. И король предавал ее все время.

– А со смертью Агнессы, – продолжает Рене, – не осталось никого, ради кого стоило сражаться, в ком хотелось бы пробуждать за себя гордость; никого, ради кого стоило бы снова надеть сверкающие рыцарские доспехи и наслаждаться искренним, бескорыстным восхищением. Да, бесспорно, Карлом восхищались и другие, но он сам нуждался только в ее восхищении, потому что оно было неподдельным и обращенным на него одного. При том, что Агнесса была настолько хороша собой, что ее вожделели все мужчины. Даже война с Англией перестала быть для Карла проблемой – он продолжал побеждать. Так что или кто стоял между ним и тем, чего он хотел? Да ведь это ты и только ты, мой дорогой Жак!

– Что вы имеете в виду, мой господин? – восклицает озадаченный купец. – Я готов был отдать за него жизнь и все свое состояние! Все слышали, как я это говорил!

– Вот именно, мой дорогой друг! И Карл поймал тебя на слове! Он задолжал тебе денег, очень много денег. Твоя поддержка обеспечила ему успех в борьбе против Англии, и это, конечно, принесло ему удовлетворение. Но в глубине души Карл желал совершенно другого. В действительности он хотел одного – отмщения. Отмщения, которое бы хоть как-то примирило его со смертью Агнессы – его единственной настоящей, бескорыстной возлюбленной, которой больше не было рядом. Что ему этот успех, если он не мог разделить его с Агнессой и насладиться ее искренней радостью за него. Кто-то должен был заплатить за эту утрату, кто-то должен был пострадать, ибо Карл осознал, что с уходом Агнессы в его жизни образовалась огромная пустота, заполнить которую отныне не сможет никто и ничто. Никакие развлечения, никакие кутежи и распутства. И он возненавидел себя за это. При Агнессе король изменился в лучшую сторону. Но, оставшись без ее помощи и поддержки, он быстро поддался своим прежним слабостям, выросшим уже до одержимостей. Будь Агнесса жива, Карл никогда бы не пал снова так низко – и он понимал это. До каких-то мелких, малозначимых интрижек или проступков – может быть. Но никогда до такого вульгарного поведения. Моя матушка не допустила бы, а Агнесса никогда не потерпела бы такого.

Рене делает паузу. Слуги разливают напитки и подают закуски.

– Но обвинить меня в ее смерти? – недоверчиво спрашивает Жак.

– Король тебя не обвинял. Это сделали двое мелких придворных, которые, похоже, думали, что таково его желание и они будут вознаграждены за свою ретивость, – Рене берет со стола куриную ножку и, жестикулируя обглоданной косточкой, продолжает: – Печаль и боль короля от утраты Агнессы постепенно трансформировались в злобу – слепую, бессмысленную, но разъедающую его изнутри. И, поддавшись ей, он решил, что кто-то должен заплатить за ее смерть. Не думаю, что он сам додумался обвинить тебя. Скорее, это предложил кто-то другой и, может быть, даже не Карлу, а кому-то еще. Но удочка была закинута, и постепенно король свыкался с идеей сделать из тебя козла отпущения. Похоже, он счел ее даже удачной. Действительно, и почему бы не отдать на заклание собственной злобе купца Жака Кера, которому он так сильно задолжал? В конечном итоге идея расправиться с тобой прочно укоренилась в голове Карла, и этому явно поспособствовал тот, кто тебя оболгал, либо приспешники этой особы.

Король снова отлучается к столу, заставленному едой – своей массой он уже походит на профессионального борца!

– Не забывай, – продолжает Рене свою речь. – Мы ведь не знаем, была ли Агнесса отравлена. Лекарь королевы, знающий и опытный Пойтвин, производивший вскрытие, заявил на твоем судилище четко и недвусмысленно, что он не обнаружил яда в организме Агнессы, хотя все в ее окружении знали, что ее лечили ртутью. «Но тех доз, которые ей давали, – засвидетельствовал добрый лекарь, – было недостаточно, чтобы вызвать какой-либо иной результат, кроме благотворного».

Слова Рене напоминают Жаку, что лекарь делал вскрытие один. Купцу это показалось странным еще тогда, когда он узнал об этом от одного из своих осведомителей при дворе – ведь обычно в таком сложном деле лекарю всегда ассистирует помощник. А иногда и двое.

– Так вот, – продолжает Рене, – узнав о том, что он производил вскрытие в одиночку, я взял на себя труд выяснить, а делал ли он вскрытие дофинессы – и тоже один? Оказалось, что да. Как ты думаешь, почему он отказывался от сторонней помощи? Уж не он ли отравил их обеих? Или он покрывал кого-то другого, кто это сделал? Я много размышлял над этими вопросами.

Жак сидит молча, чуть дыша.

– Ты рассказал мне, кого ты подозреваешь в отравлении Агнессы, если оно имело место быть. Лично я убежден, что Агнесса была отравлена. Но я полагаю, что ты сильно ошибаешься в своих подозрениях.

С этими словами Рене встает, чтобы подлить себе немного вина. Как кстати эта пауза в разговоре – пусть и недолгая! Жак потрясен. Ему очень нужна передышка, чтобы все осмыслить. Несмотря на заявление лекаря на его суде, король Рене считает, что Агнесса была отравлена. Если так, то лекарь должен был обнаружить в ее теле следы яда. Почему же он сказал, что их не было? И если Агнесса была отравлена, то ради чего? Как? Кем? Жак боится услышать ответы Рене. Но он должен узнать все и потому говорит:

– Мой господин, я прошу вас мне все объяснить. Я просто умоляю вас открыть мне все, что вы знаете и что вы думаете. Вы, должно быть, считаете, что я сейчас в безопасности, и мои испытания закончились. Но я провел многие месяцы в страхе и в жутких условиях, пытаясь рассуждать сам с собою. Почему мой король, которому я был всегда предан и для которого я так много сделал, отказался от меня таким страшным образом? Почему он не защитил меня от обвинения? Ведь он наверняка знал, что оно ложное, и прекрасно понимал, что оно может стоить мне жизни, признай судьи меня виновным? И вот теперь, сир, вы говорите мне, что Агнесса, которую король действительно любил – а я в этом не сомневаюсь – была на самом деле отравлена. Но ведь без ведома Карла?

Задумчиво пережевывая мясо со второй куриной ножки, король Рене выдерживает паузу, а потом говорит:

– Хорошо! Жак, мы с тобой дружим уже давно и доверяем друг другу. Поэтому я поделюсь с тобой своими соображениями. Но должен тебя предупредить: доказательств у меня нет и, возможно, тебе не понравится то, что я скажу.

Наполнив их кубки, Рене садится напротив Жака так, что их колени почти соприкасаются, и медленно выговаривает:

– Я думаю, что обуревавшее короля желание отомстить заметил некто из его ближайшего окружения. Со смертью Агнессы Карл оказался во власти навязчивой потребности обвинить кого-нибудь в отнятии у него самого ценного, что было в его жизни. Обвинить в этом Бога он никогда бы не посмел. Но обвинять других – это в его характере. Он с детства привык возлагать всю вину за свои собственные промахи и беды на кого-то еще. И вот эту клокотавшую внутри короля ярость заметил кто-то из его приближенных. И этот человек понял, что сможет обратить снедающую короля злобу на пользу монархии и многим лицам при дворе. Ярость короля подспудно распаляли и его зависть к твоему богатству, и бремя скопившихся долгов – не считая потребности утолять алчность его новой фаворитки. Я думаю, что выход из этого отчаянного положения подсказал Карлу кто-то из его близкого круга, и допускаю, что король, возможно, поначалу даже не осознал до конца всех последствий. Двоих же придворных, выступивших с обвинением против тебя, просто подговорили это сделать – за хорошую плату, конечно, я в этом уверен.

Замешательство Жака только усиливается.

– Но, если моим обвинителям заплатили, они ведь могли раскрыть имя этого подкупателя на своем судилище – чтобы им смягчили наказание? – спрашивает он с нарастающей тревогой.

– А что, если они не знали, кто им заплатил? Что, если они получили анонимные письма с деньгами и заверениями в том, что они получат еще больше, если выполнят все предписания, содержавшиеся в этих письмах? Прости меня, мой дорогой Жак, – я вижу, что утомляю тебя. Отдохни немного, а я пока схожу в гавань переговорить с моим капитаном. Нам нужно кое-что с ним уладить. Мы продолжим наш разговор, когда я вернусь.

Однако вернуться к прерванному разговору вечером у них не получается. У Рене собираются старые друзья Жака, и под прекрасные мелодии в исполнении музыкантов, приглашенных Рене на радость Жаку, их общение затягивается до поздней ночи. К тому моменту, как гости расходятся, Рене с женой Жанной уже удаляется в свою опочивальню.

Прежде чем король и купец снова получают возможность уединиться и продолжить разговор, проходит целых два дня. И эти два дня Жак проводит в полном смятении – мысли путаются и скачут у него в голове, не давая покоя. Кто мог нашептать королю его имя? Кто внушил Карлу мысль, что именно он, Жак Кер, причастен к смерти своей дорогой подруги и лучшей покупательницы – пожалуй, единственного человека при дворе, видеть которого ему всегда было в радость? Общество Агнессы доставляло купцу неподдельное удовольствие, а чистота души служила ярким свидетельством ее искренней любви к королю. Кое-кто при дворе даже сплетничал, будто бы он тоже был влюблен в Повелительницу красоты. До Жака доходили эти слухи. Да и не только до него – даже Марсэ его поддразнивала, хотя она отлично знала, что их взаимную привязанность питало лишь обоюдное желание помочь королю – из любви к нему в случае Агнессы и в основном ради дела в случае купца. Жак помогал тем, кто нуждался и заслуживал его благотворительной помощи – а Карл VII к таковым не относился!

Нескольким днями позже, прогуливаясь в саду, еще радующем глаз цветами и лавандой даже в столь позднее время года, Жак ловит себя на мысли, что больше не может таить в себе тягостные раздумья. Не в силах скрыть тревожности в голосе, купец обращается к Рене:

– Сир, помогите мне, пожалуйста, разгадать загадки, смущающие мой ум! Я не могу найти объяснения такому отношению ко мне короля. Я уже совсем запутался. Я совершенно обескуражен.

Рене смотрит на него с неподдельным сочувствием.

– Не сомневаюсь в этом. Ты прости меня, Жак! Мне не следовало оставлять тебя в таком смятенном состоянии, не досказав до конца своей версии. Друг мой, я расскажу тебе все, что я думаю по этому поводу. Но то, что я скажу, шокирует и растревожит тебя еще больше. Ты к этому готов? Ты уверен, что хочешь услышать все это? Ты можешь уехать в Рим и обрести покой под защитой папы; тебя ждут там теплый прием и новая жизнь, и там ты наверняка позабудешь о всех обвинениях и судах и не будешь мучительно раздумывать о верности и дружбе.

«Я должен знать все, – думает про себя Жак. – Речь не идет о мщении. С какой стати? Я должен знать все ради моего дорогого друга, Агнессы Сорель. Я просто обязан, в память о ней, выяснить, кто виноват в ее смерти. Разве я смогу когда-либо забыть ее мучительную кончину? Разве я смогу позабыть смерть моей ненаглядной Марсэ, разорение моей семьи и моих компаньонов во Франции? Мою разрушенную жизнь, которую я такими трудами выстроил из ничего?»

– Мой господин, я должен знать все, – произносит Жак вслух. – Я должен знать, кто мог оговорить меня, кто мог меня так низко оболгать перед королем. Я не могу позабыть суд над Жанной д’Арк. Ведь при том, что она была абсолютно невинна, выступить в ее защиту не осмелился никто! Никто, кроме вашей замечательной матушки, к сожалению, слишком поздно предпринявшей попытки спасти Деву. А со смертью королевы Иоланды и Агнессы Сорель при дворе не осталось никого, кто бы мог заступиться за меня и кого бы король послушал.

И тут Жак получает такой укол в сердце, что у него перехватывает дух и все плывет перед глазами.

– Жак, признайся мне чистосердечно, – говорит Рене. – У тебя никогда не возникало желания включить в свой список подозреваемых Пьера де Бризе?

Жак задыхается:

– Сир, это… это абсурдно! Мы с Пьером лучшие друзья. И он всегда был близок с Агнессой, которая ценила его очень высоко. Ко всему прочему, Пьер был доверенным протеже вашей матушки. И всю молодость он провел рядом с вами, королем Карлом и Жаном де Дюнуа. Он всегда исполнял и ваши приказания, и все повеления вашей матери и ваших братьев. Он был выделен вашим отцом еще совсем юным отроком и не покинул вас после его смерти. Ваше предположение даже в голове не укладывается! О таком и подумать-то страшно!

– Я не предполагаю, что именно он отравил Агнессу. Во всяком случае, в данный момент. Но в его интересах было избавиться от нее и от вас, мой друг, из-за вашего влияния на короля.

– Но зачем? Как вы могли себе такое вообразить? – уже кричит Жак. – Пьер де Бризе никогда бы ничего не сделал без одобрения короля. А мы оба знаем, как обожал Карл Агнессу! Я просто не могу в это поверить. Вы ошибаетесь, мой господин, уверяю вас.

– Это то, в чем хотел убедить всех лишь сам Пьер де Бризе, – с грустью в голосе говорит Рене. – А у меня есть доказательства того, что Пьер – протеже моей матушки, которому в силу этого вы с Агнессой беспрекословно доверяли, – состоял в союзе с дофином.

Еще один удар Жаку под дых. Дофин? В союзе с Пьером де Бризе?

– Но ведь Пьер и дофин – смертельные враги! Это всем известно. Пьер волею Карла был включен в королевский совет, заняв в нем место, по праву принадлежавшее дофину. И именно Пьер всегда продвигал меня, а не дофина. А Людовик люто ненавидел Пьера за то предпочтение, которое оказывал ему отец, – пытается опровергнуть слова Рене Жак, даже подпрыгивая от возбуждения.

– Только тогда, когда это обоим играло на руку, – отвечает Рене. – Со временем они оба осознали, что нужны друг другу. И нужны больше, чем им обоим был нужен ты. Ты стал для них лишним и неугодным. На место казначея можно было назначить другого человека, а твои огромные богатства доставались королю. Такая перспектива сделала дофина благодарным пособником Пьера. Замысел, созревший, по моему глубокому убеждению, в голове нашего Великого Сенешаля, был опасным и сложным.

«Есть ли при дворе хоть один человек, которого я действительно знаю?» – вертится в голове Жака мысль. Ведь он всегда думал, что хорошо знает Пьера. Но слова Рене звучат горечью в его ушах. Жак не знает что и думать. За все три года размышлений в своем вынужденном затворничестве Жак никогда не брал в расчет Бризе. Будучи протеже королевы Иоланды, Пьер был в его глазах вне подозрений. Если не считать его недавних сношений с дофином, о которых купцу донесли его соглядатаи, Пьер никогда не делал неверных шагов. Была ли ненависть дофина к нему наигранной? Или они оба решили, что им обоим выгодно заменить короля? Неужели именно об этом говорилось в анонимных письмах Агнессе?

Рене видит замешательство друга – Жак лихорадочно просчитывает в уме все мотивы и возможности, пытаясь отыскать в своей памяти хоть какие-то доказательства его версии.

– Послушай меня, – говорит Рене, кладя руки на плечи другу. – Я все тебе объясню.

Они проходят на террасу и садятся лицом к заходящему солнцу. Жак чувствует себя отвратительно. Должно быть, он сильно побледнел, раз Рене протягивает ему кубок с вином и жестом побуждает его выпить.

– Во-первых, Пьер удалил со двора анжуйцев – я к тому моменту покинул двор, чтобы провести остаток жизни с моей новой женой в Анжу и Провансе. Но, сделав это, Пьер поступил правильно. Все остальные – включая Карла Мэнского – были заняты только собой и мешали блистательным планам Пьера. Он задумал реформировать армию и сельское хозяйство и совершенствовать систему торговли во всей Франции. А у тебя была монополия во многих сферах, препятствовавшая приходу на рынки других торговцев и естественной конкуренции. А без конкуренции цены на товары оставались чрезмерно высокими. И для многих представителей средних сословий стали недоступны те товары, которые могли себе позволить покупать придворные вельможи.

Новых членов королевского совета Пьер отобрал из числа зажиточных горожан, и они рассказали ему о проблемах, проистекавшие из твоей монополии в торговле. Разумное и справедливое управление требовало лишить тебя доминирующего положения на рынке роскошных товаров – минералов, дерева, кожи и всего прочего. Но при живой Агнессе, твоей надежной покровительнице, каждую ночь общавшейся с королем и нашептывающей ему на ушко свои соображения, это было невозможно. Тебе отлично известно, как тщательно Пьер выстраивал свои отношения с Агнессой. А делал он это в надежде на то, что сумеет настроить ее против старого друга и лишить тебя тем самым ее защиты.

Жака охватывает ужас.

– Но почему же, мой господин, Пьер не поговорил со мной, почему не предупредил, что мне следует вести дела более осмотрительно и дать возможность другим торговать такими же товарами? – уже запинаясь, спрашивает Жак.