Текст книги "Разреженный воздух"

– Не очень понимаю, как вы можете судить об этом с такой уверенностью, Постепенная. Разве что у вас, ребята, источники на уровне верховного командования, в чем я очень сильно сомневаюсь.

Я почувствовал на том конце провода нерешительность. Культура триад не шибко полагается на доверие извне.

– Ранг, который занимают наши контакты, в данном контексте никакого значения не имеет, – сказала она наконец. – Для всех сил НОАК в зоне Кратера действует временная директива. Приказ о пресечении малейшей деятельности на черном рынке любыми необходимыми средствами, всем нарушителям светит немедленный военный трибунал и смертная казнь всех арестованных.

Мои губы сложились в трубочку и издали беззвучный свист.

– Это же мера военного времени?

– Это… управление на кризисном уровне как минимум. Не обязательно война, но что-то схожее по тяжести, да.

– Например что? Какого хера они там ждут? – Осознание нахлынуло на меня словно восход Солнца на Меркурии. – Господи, это что, из-за аудита?

– Может быть, – с неохотой произнесла она: никто не хочет проснуться и обнаружить, что недавно образовавшееся деловое начинание оказалось на пути надвигающейся геополитической песчаной бури. – У нас нет никакой конкретики, только общая директива. Но, по крайней мере, вы можете быть уверены, что ваших потенциальных убийц снабжала не Эллада.

– Понятно, – машинально ответил я. – Спасибо.

Кратер Эллада находится далеко – по прямой до него от восточного конца Долины более десяти тысяч километров – добраться туда без герметичных транспортных средств, скафандров для подстраховки и херовой кучи припасов невозможно. Доступ с обоих концов огорожен усиленными кордонами безопасности, причем держат его с двух сторон, воздушное сообщение между двумя блоками редкое и жестко регулируемое, каналы передачи данных ограничены и тщательно контролируются. С таким же успехом можно было говорить о двух разных мирах. По правде говоря, меня не должно было волновать ничего, что происходило в Элладе.

Но мне так не казалось.

Вместо этого мне казалось, что еще одна аномалия Ханну Хольмстрема со злым умыслом присоединилась к кластеру остальных.

* * *

Я оставил оплаченную Аллаукой кружку с мате остывать там, где она стояла, и направился к выходу. Я перестал брать у нее деньги шесть лет назад, когда уволился из СК. И не собирался снова приобретать эту привычку.

Снаружи, над горизонтом бонсай-центра, на западе опускалось до уровня Мембраны такое же бонсай-солнце, расплываясь и тая на фоне разрядов, его собственный слабый свет мерк на фоне зловещих сполохов. Дневного света еще хватало – даже здесь, на Шельфе, Мембрана находилась в нескольких километрах над головой, а Колыбель-Сити располагалась достаточно далеко от Стены, чтобы не угодить в тень раньше времени. Но вечером в Нагорье холодало быстрее и сильнее, и я уже чувствовал обещание морозных укусов. Поднял воротник и подул на руки.

«Лучше поймай мне другое такси, Рис. Если нас не занесли в черный список после того, что мы сделали с последним краулером».

«Я использовала скрытое кодирование, – спокойно произнесла она, каким-то образом все еще умудряясь звучать как наставник, читающий лекцию не очень умному человеку. – Протоколы „Скорпион“, которые…»

«Перезаписывают себя через шестьдесят секунд после завершения поездки, – скучным тоном продекламировал я. – Удаляют данные и заменяют их случайно захваченным локальным шумом, что делает любое слежение невозможным. Точно. Давай просто надеяться, что таксомоторные компании в последнее время не прокачали свои контрмеры».

«До уровня технологий вторжения „Блонд Вайсьютис“? Ты же сам в это не веришь, но позволяешь своему настроению…»

«Просто вызови мне такси. И набери этот номер, пока вызываешь. Продолжай звонить, игнорируй любые протоколы отключения, которые найдешь на другом конце. Я хочу услышать ответ».

«И куда мы направляемся на этот раз?»

«Повидаться с псевдополитическими фантазерами».

Глава тридцать четвертая

Поиск внеземного разума экспортировали на Марс довольно рано. В нем как раз в правильной пропорции сочетались строгая наука и сумасшедшая привлекательность, чтобы его воспринимали всерьез на всех бюджетных совещаниях. Первые поселенцы еще жили в парнике, спонсируемом КОЛИН, который со временем станет Бульваром, а планы по возведению обсерватории SETI где-нибудь на краю Долины уже набирали скрытую силу. Непосредственное строительство началось в течение десятилетия.

Конечно, стоило ей на самом деле обнаружить инопланетные сигналы – четыре сигнала, если быть точным, совершенно не связанных друг с другом, слишком далеких, чтобы что-то по этому поводу предпринять или даже установить, существуют ли еще цивилизации, которые их послали, – как весь энтузиазм по поводу SETI начал ослабевать. Поиск внеземного разума – ну да, было такое дело. Галочка поставлена. Финансирование иссякло, высохло до тонкой струйки и, наконец, совсем прекратилось. Обсерваторию несколько раз пытались перепрофилировать, но благие намерения никуда не привели из-за ее удаленности от растущего центра новой колониальной культуры в Брэдбери. Архитектурные нанотехнологии, испытанные и проверенные на Марсе со скоростями и в масштабах, которых никогда бы не допустили на Земле, означали, что при любых требованиях проекта всегда было проще и дешевле строить его с нуля ближе к основной движухе. В конце концов обсерватория пришла в запустение, так ее и оставили.

Прошло почти столетие, развернули Мембрану, население Долины выросло как по плотности, так и по количеству, и тогда все снова изменилось. У обсерватории появились новые владельцы, и они обнаружили, что ее законсервированные системы находятся в идеально рабочем состоянии.

Откуда я все это знаю? Ну…

* * *

Мартина Сакран ответила далеко не сразу, впрочем, иного я не ожидал. Если у тебя на быстром наборе есть прямая наследница технологического мютюэлизма, это не гарантирует, что она очень хочет отвечать на звонки. Или что у нее будет особенно хорошее настроение, когда она ответит.

– Я занята, Черный люк. Чего тебе?

– Как насчет вип-пропуска в то учебное убежище, которое вы держите на старой базе SETI?

– В обсерваторию? – Трудно сказать, был ли ее аватар в режиме реального времени или же ранее записанной версией, но он продолжал скалиться. – Какого хуя тебе там понадобилось?

– Не мне, Тина. Она понадобилась парню по имени Пабло Торрес восемнадцать месяцев назад. Пытаюсь выследить его для клиента.

– Пабло Торрес? – Сакран нахмурилась и даже забыла о той колкости, которой намеревалась меня уязвить. – Ты говоришь о том лотерейном неудачнике, которого поимел «Вектор Рэд», чтобы вместо него домой поехал один из их приятелей-олигархов?

Я кивнул.

– Оказывается, все несколько сложнее твоего классового анализа, но да, это тот самый парень. Мои источники сообщают мне, что он часто бывал в обсерватории, в основном трахался, но, возможно, искал какие-то политические рычаги воздействия. Моя жизнь стала бы намного проще, если бы ты велела своим людям пустить меня и ответить на мои вопросы.

– Доступ ко всем областям, да? Просто впустить тебя, словно ты полностью оплаченный товарищ?

– Как там сейчас поживает Карла Вачовски? – многозначительно поинтересовался я.

– А мне откуда знать? – Она откинула голову назад, потерла ежик коротко стриженных серо-стальных волос. Ее глаза ввалились от недосыпа и, возможно, от чего-то еще. – Вернулась на Ганимед по контракту на добычу руды. Не разговаривала с этой сукой больше трех лет. Но спасибо, что напомнил о ней.

Я замялся.

– Жаль это слышать.

– Разве нам всем не жаль? – Она отмахнулась от воспоминания. – Ну хорошо, Вейл. Я не забыла свои долги. Когда ты к нам собираешься?

– Я уже здесь. Сейчас направляюсь из Колыбель-Сити к Стене.

– Сейчас? Киска Пачамамы, а ты не откладываешь дела в дальний ящик, да?

– Принимаю решения в стиле Черного люка, – я сделал голос чуточку жестче. – Благодаря этому Вачовски все еще жива.

Она вздохнула.

– Ну хорошо. Я поговорю с охраной обсерватории. Как далеко ты находишься?

– Только что выехал из города. – Я выглянул из окна такси. Последние из периферийных городских малоэтажек остались позади. Им на смену пришли переливающиеся в лучах заходящего солнца зеленые пастбища, из которых тут и там торчали отливающие металлическим блеском силосные башни. – Я еду по поверхности в кабине краулера. Буду через пару часов.

– Хорошо, я все организую. Главного зовут Томас Риверо – когда ты появишься, его известят о твоем визите. Хлопот не будет. Но сделай мне одолжение, Вейл. Когда ты в следующий раз захочешь выкинуть нечто подобное, постарайся, сука, предупредить меня заранее.

* * *

Такси высадило меня на базовой станции.

Внутри чувствовалась явная модернизация. Массивные двери воздушного шлюза, некогда выходившие на территорию гаража, были сорваны и заменены на изящные черные штормовые шторы из нановолокна, через которые краулер прополз без видимого сопротивления. Интерьер заливал холодный голубоватый свет, исходящий от нанесенных сакранитами огромных мазков светящейся белой краски, чьи протоколы уже подходили к концу. Я выбрался из машины и по короткой лестнице поднялся к главным воротам лифта. Кивнул установленной сверху системе видеонаблюдения.

– Вечер добрый.

– Вы – Вейл? – донесся из скрытых динамиков неуверенный женский голос. – Я думала, вы будете старше.

– Я часто это слышу. – Чистая правда – можете говорить что хотите о биоритмах гиберноидов, но ежегодная четырехмесячная кома творит настоящие чудеса с цветом кожи. Я принял позу рекламной куклы. – «Работай или играй – жизнь на Марсе тяжела! Но Шестислойный раствор от „Саше Гхош“ сохраняет мои эфирные клеточные масла в гармонии, несмотря ни на что! Теперь я могу работать и играть с тем же усердием, что и вся планета»!

– «Саше Гхош» обанкротился, – сухо произнес голос. Створки лифта отворились, явив грязное, плохо освещенное нутро. – Лучше заходите внутрь.

Это была долгая, скучная поездка наверх. Служебные лифты «Ареса Акантиладо» покрывали вдвое большую высоту, но здесь двигатели были старыми и медленными, а обзорных окон в конструкции не предусмотрели. Как и во всех постройках до появления Мембраны инженеры в первую очередь думали о давлении, поэтому они проложили туннель в скале и плотно все запечатали. По бокам кабины стояли жесткие пластиковые сиденья, а на стенах висели дисплеи, явно предназначавшиеся для того, чтобы развеивать скуку пассажиров в пути. Похоже, их не включали десятилетиями.

Я сел на одно из неподатливых сидений и принялся составлять перечень болячек и ушибов, все еще досаждавших мне после аварии на Гингрич-Филд слабым жаром и покалыванием от заживающих ран на голове. Назовите это платой за победу, если хотите, – думаю, Джесика и ее усопшая команда похитителей согласились бы со мной, в каких бы тенях за завесой Инти они сейчас ни обитали.

Я закатил глаза от такого самоанализа: возьми себя в руки, оверрайдер. Чтобы хоть чем-то заняться, я принялся высматривать на легированных панелях вмятины и царапины, затем сверлить взглядом решетчатый пол под ногами до тех пор, пока тот не стал расплываться у меня перед глазами. В конце концов я решил заново пережить свои затуманенные трубочным зельем беседы с Ниной Учаримой.

Да, у них тут на самом краю есть одно местечко, старая обсерватория. Он иногда наведывался туда, когда был помоложе…

А перед тем, как исчез, он там не появлялся?

Было дело. Ходил несколько раз. Сказал, что хочет послушать лекции, которые они читали…

Довольно зыбкая основа, но ничего лучше у меня не было.

Ты что делаешь?

Я… э-э-э… дергаю тебя за волосы…

А вот не надо. Просто трахни меня, оверрайдер. Трахни своим большим членом, заставь меня, блядь, кончить.

Я кисло улыбнулся и эти воспоминания постарался отбросить прочь. Но у глубоких программ было иное мнение. Длинная стройная спина Учаримы и приподнятая задница, виляющая перед моим носом.

Ее беспокойный язык и пальцы…

Ее ненасытный нагорный голод и драйв.

Знаешь, ты трахаешься и вполовину не так хорошо, как Пабло, но кое в чем ты все-таки на него похож.

Я совсем не похож на Пабло Торреса, Нина.

Ничего общего, по всей видимости, кроме отвращения к музыке «Приговорен к аду Разлома».

Лифт заскрипел и, дернувшись, остановился. Я вытряхнул из головы воспоминания и встал. Створки с лязгом разъехались. Прямо перед лифтом стояла сурового вида молодая женщина. Она заглядывала внутрь с опаской, словно я мог быть образцом какого-нибудь кусачего вида. Она носила скрывающую глаза тонированную гарнитуру и держалась с самообладанием, которое показалось мне плодом боевой подготовки. Ее правая рука небрежно лежала на чем-то маленьком и гладкометаллическом – я бы поставил на одноразовую липкую бомбу-дергач.

Я решил трактовать это как комплимент.

– Мистер Вейл, – она махнула другой рукой. – Добро пожаловать в Учебный приют Сакрана. Распорядитель Риверо примет вас лично. Следуйте за мной.

Мы шли по мрачным заброшенным коридорам, где тишина давила, словно пыль. По обеим сторонам на равных интервалах друг от друга располагались старомодные герметичные двери, настроенные на перманентно открытое состояние, они вели в комнаты, где, казалось, почти ничего не было. Архитектура буквально кричала, что в эпоху Поселения безопасность ставили превыше всего – усиленные крепления на потолках, тяжелые секции стен, мрачные намеки на разделяющие аварийные переборки, подвешенные в каналах над головой и готовые в любой момент рухнуть и перекрыть отсеки, правда, никто в Долине в этом не нуждался уже лет сто. Древние системы реагирования на человеческое присутствие время от времени пытались освещать нам путь: когда мы проходили мимо, тут и там слабо мерцали встроенные лампы, скрытые за грязными легированными панелями. Уже довольно давно их заменили широкими горизонтальными мазками сияющей краски, которые кто-то провел по полу и протащил по каждой стене примерно на высоте плеча.

Казалось, с тех пор здесь никто больше не появлялся.

– Смотрю, вы тут по максимуму используете свободное место, – заметил я, когда мы проходили мимо третьей пустой комнаты.

Женщина окинула меня быстрым взглядом.

– Мы не часто пользуемся этими уровнями.

Коридор заканчивался еще одной герметичной дверью, на этот раз широкой и двойной, со сцепленными зубцами по краям. Обе створки были наполовину приоткрыты, левая сильно накренилась. За ними открывался неглубокий спиральный проход на уровень выше. Мы поднялись наверх, в то, что, как я догадался, раньше было главной наблюдательной камерой за посадочной площадкой.

После сумрака коридоров внизу казалось, будто кто-то снял с глаз крышку. Десятиметровые потолки, открытое командное помещение и широкий обзорный иллюминатор, который тянулся почти от пола до потолка и занимал большую часть фасадной стены. Через него с высоты пятидесяти метров открывался вид на некогда нетронутое нанобетонное пространство с точно отмеренными отметками для орбитальных челноков и мишенями для одностороннего спуска грузчиков.

Теперь слабый марсианский ветер перекатывал по площадке кипящие облака тонкозернистой реголитовой пыли, приглушая слабый вечерний свет и гоняя беспокойные змейки песка по еще оставшимся пятнам голого нанобетона, добавляя их к дюнам, которые уже похоронили под собой все вокруг.

Стройная одинокая фигура стояла перед иллюминатором, скрестив руки на груди, словно защищаясь от холода. Он не обернулся, когда мы приблизились.

– Это оверрайдер, – сказала моя сопровождающая.

– Спасибо, Серена. Можешь нас оставить. Меня заверили, что мистер Вейл не представляет угрозы. Очевидно, он на пенсии. – Риверо повернулся к нам лицом – темные ястребиные черты лица, аккуратно подстриженная бородка, нарочито тяжелая гарнитура в стальной оправе, жесткие темные глаза. – Не так ли, мистер Вейл?

– Я здесь только для того, чтобы задать несколько вопросов, – согласно кивнул я. – Ничего такого, что могло бы помешать революции.

Серена резко посмотрела на меня перед уходом. Риверо заметил ее взгляд и пренебрежительно покачал головой. Он следил за тем, как она спускается по спиральной лестнице, пока Серена не скрылась из виду, затем снова повернулся к окну и уставился на бурлящую пыльную бурю.

– Признаюсь, я немного удивлен, что вам разрешили сюда прийти, – тихо сказал он. – И не обольщайтесь, я решительно возражал против этого.

– Значит, мне повезло, что вас никто не слушает.

Он повернулся ко мне.

– На пенсии или нет, вы когда-то были оверрайдером. Вы знаете, что Энрике Сакран говорил о таких, как вы?

– Что мы сокращаем его доходы от пиратства?

– Конечно, вы называете это пиратством, как всегда делали ваши корпоративные хозяева. Угон кораблей. Экономический терроризм. – Он говорил со все большим жаром – это был истинно верующий. – Мы были на войне, мистер Вейл. Мы все еще находимся в состоянии войны – ради общего блага всех людей, против коррумпированных метастазов олигархической власти, которая наступает на горло человечеству по всей Солнечной системе. Сакран говорил, что в капитализме конечной стадии, когда системы человеческой эффективности достигают своего горизонта событий, правящий класс доходит до конечной логики. Они больше не вербуют солдат для своих дел, они их производят. Зачем тратить деньги и силы на идеологическую обработку, если можно обойти неудобный человеческий импульс в самом источнике, отменить социальное и политическое сознание, на генетической основе создать собачью преданность? Я смотрю на вас и понимаю, что он был прав. Корпоративная утилита во плоти – вот и все, чем вы являетесь, оверрайдер. Товарный алгоритм, маскирующийся под человека.

– На мой взгляд, звучит опасно. Думаю, если бы я разговаривал с кем-то подобным, то постарался бы проявлять вежливость.

Он оскалился, больше рыча, чем ухмыляясь.

– Вы меня не пугаете, Вейл. Вы – всего лишь часть обломков, которые унесут ветра взаимных перемен. Сакран пустил бы вам пулю в затылок в тот же миг, как вас увидел.

– Да? Что ж, у его дочери, похоже, более тонкий подход. Она хочет, чтобы вы ответили на мои вопросы о Павле Торресе.

– Мартина… – он сделал глубокий вдох. – У нее чересчур романтический взгляд на долги и личные услуги. В ходе истории нет места для подобного багажа.

– Вам легко говорить. Это не ваша подружка-угонщица все еще разгуливает целой и невредимой, потому что какая-то «корпоративная утилита во плоти» решила не вышибать ей мозги. О, и в результате потеряла свою работу и была сослана на Марс. Как тебе такой багаж, придурок?

В смотровой комнате стало очень тихо. На какой-то краткий радостный миг я подумал, что Риверо действительно бросится на меня. Он так этого хотел, я видел, как чувство крепло в его глазах – праведный гнев спровоцированного профессионального крестоносца, – и в том, как он меня оценивал, угадывалось что-то довольно боеспособное. Вероятно, за эти годы он повидал немало уличных драк с полицией и низкопробными корпоративными мускулами и вполне мог улучшить свои рефлексы с помощью боевой биохимии ради общего блага. Но какую бы внутреннюю борьбу ни испытывал распорядитель, естественную, натренированную или просто подстроенную, сакраниты – не фрокеры, а их адепты – не глупцы. У Риверо была высокая цель, ради нее он мог сдержать свои яростные порывы, он обладал более широким видением и терпением, чтобы дождаться дня расплаты и визита расстрельной команды.

Ну и плюс ко всему, если вы из-за ущемленной гордости затеваете драку с оверрайдером, пусть и отставным, не стоит ожидать, что вы будете стоять на ногах, когда она закончится.

Риверо отступил.

– Я в курсе того, что вы сделали для Карлы Вачовски, – сухо сказал он. – Я просто…

– Ты просто будешь делать то, что тебе, блядь, скажут. Сакран дала свое благословение, и ты встанешь за ним в очередь. А теперь расскажи мне о Торресе. Ты встречался с ним лично?

Он колебался еще мгновение. Затем кивнул.

– Да, я его помню. Он приходил на какие-то семинары. Мы привыкли видеть его здесь. Не так глуп, как ему нравилось притворяться. Он в основном сидел и слушал, а потом болтался поблизости. Иногда у него возникали вопросы.

– Например?

– Вы просите меня вспомнить вопросы от аудитории семинара, который я посетил более восемнадцати месяцев назад?

– Ну хорошо, о чем шла речь на этом семинаре?

Он кисло улыбнулся.

– Врожденная нестабильность межпланетных капиталистических систем. Мы здесь особо ни о чем больше не говорим. Ну и готовимся к тому, что должны будем сделать, когда эти системы неизбежно выйдут из строя. Я не помню, какие точно семинары посещал Торрес, и, честно говоря, сомневаюсь, что он тоже их запомнил – казалось, он был больше заинтересован в соблазнении наших наиболее привлекательных товарищей-женщин. Насколько я понимаю, как-то раз он даже подкатил к Мартине, когда она приехала из Брэдбери на гостевую лекцию.

– Восхищен его амбициями. Не беря в учет Мартину, добивался ли он успеха с этими женщинами?

– Чаще всего, да. – Тон Риверо внезапно сделался чопорным. – Торрес представлялся им падшим героем низшего класса, поврежденным товаром, нуждающимся в искуплении. Сексуальным объектом, на котором они могли бы выместить все свое стремление к социальной справедливости.

– Кто-нибудь из них еще здесь?

– Я… эм… полагаю, что да. Большинство работали здесь постоянно. Одна или две, возможно, с тех пор переехали, но…

– Хорошо. Я бы хотел поговорить, по возможности, со всеми.

– Это… – Его губы сжались в узкую ниточку. Что бы он там ни хотел сказать дальше, личная неприязнь вступила в борьбу с партийной дисциплиной и приказами, которые он получил. Дисциплина победила. – Это… займет определенное время.

Я пожал плечами.

– Тогда лучше приступить к делу пораньше.

* * *

Когда-то смотровая камера служила оперативным командным пунктом, а потому была оснащена наборами складывающейся мебели и оборудования, которые при необходимости можно было выдвигать или опускать в пол. Риверо приказал поставить низкий столик и два длинных дивана где-нибудь в стороне, подальше от окон. Они поднялись из полированного пола словно предзнаменование духовной близости, которую сакранитам только предстояло мне продемонстрировать.

– Подождите здесь, – велел Риверо и вызвал Серену, та должна была удостовериться, что я так и поступлю, пока его не будет.

Я сидел на диване и наблюдал за тем, как снаружи разыгрывается буря. Не скрывая презрения, Серена стояла в дюжине метров от меня, скрестив руки на груди. Одной она все еще касалась какой-то блестящей металлической штуковины, которую сжимала по пути сюда, как талисман против меня. Серена смотрела сквозь меня в окна.

– Хочешь присесть? – Я попытался разбить лед, указывая на диван напротив.

– Мне и здесь неплохо.

– Я не кусаюсь.

Она покосилась на меня.

– Я вас не боюсь, Вейл. Вы мне просто не нравитесь.

За большим смотровым иллюминатором почти опустилась ночь. По какой-то команде включились установленные вдоль крыши прожекторы, испускающие яростное голубоватое сияние, которое разогнало тьму и, казалось, осветило бушующую бурю изнутри.

– Очищающие ветра истории, да? – сказал я. – Это далеко не все, на что они способны.

Еще один резкий взгляд.

– Что?

Я кивнул на окно.

– Этот шторм снаружи. На вид похоже, что он может причинить немало вреда. «Уничтожить атрибуты социального угнетения, очистить поверхность повседневных вещей, чтобы вскрыть чистую истину».

Эта цитата привлекла ее внимание.

– Вы читали Сакрана?

– Мне его цитировали довольно много раз. Полагаю, кое-какие цитаты засели в памяти.

– Вы поэтому не убили Карлу Вачовски?

Я ничего не ответил, просто уставился на бушующий в темноте ветер, охваченный воспоминаниями, которые предпочел бы не иметь. Крики и глухое эхо выстрелов в залитых красным светом невесомых коридорах «Восхода на Сапфире» – абордажная группа БВ зачищает отсек для экипажа. Ярость пульсирует у меня в висках и горле из-за того, что все так чертовски быстро пошло наперекосяк. И крохотные предательские капельки крови Вачовски усеивают наш путь, пока я веду ее на корму к грузовому шлюзу. Я не так уж сильно приложил ее прикладом пистолета, и она крепкая, держится. Человеческий скальп охеренно кровоточит от малейшего тычка, но нет времени остановиться и привести ее в порядок, и теперь она оставляет за собой след в холодном корабельном воздухе, по нему коммандос из абордажной группы, вероятно, смогут пройти с завязанными глазами. Вопрос времени, когда они нас выследят.

– Зачем ты это делаешь? – все бормочет Вачовски, пока я тащу ее за собой. – Почему ты меня не убил?

Я морщусь, прислушиваюсь и сканирую каналы в поисках преследователей и жалею, что у меня нет ответа, который имел бы хоть какой-то смысл.

– Когда-нибудь, – начала Серена и сделала глубокий вдох. Готовится. Сейчас последует мютюэлистическая речь. Ну уж дудки.

– Это все иллюзия, – резко сказал я.

– Что именно?

– Этот пронизывающий ветер, на который ты смотришь, этот надвигающийся шторм, о котором вы все так усердно мечтаете. Он только выглядит свирепым, но это не так. Даже со всей экомагией терраформирования, которую испробовали в свое время, атмосферные условия там все еще довольно близки к давлению Старого Марса. То есть менее четырех процентов от стандартного земного, насколько я знаю. Если надеть скафандр, в котором можно выйти наружу, и встать посреди этой бури, то почувствуешь лишь легкое дуновение ветерка. Он лишь раздувает пыль вокруг – и больше ничего.

Она покраснела:

– Значит, так вы нас видите?

– Но я же говорю не о вас, а о местных условиях. В своих группах и университетах вы говорите о буре, но выходите на улицу, и у вас нет критической плотности. В этой долине полно людей, которым совершенно наплевать на ваши теории истории и экономики, они слушают других парней, и те уже продали им мечту куда интереснее.

– Какую же?

– Пожизненное членство в суровой элите Высокого Рубежа человечества с гарниром из самых желанных технологий для широких масс. Исключительность, чувство принадлежности и блестящие игрушки, с которыми можно поиграть по пути. Так что такого привлекательного вы можете им предложить?

– Это не продлится долго, – отрезала она. – Это пузырь, фантазия. Когда все развалится…

– Ага… если и когда это произойдет, сестричка, тебе лучше, черт побери, молиться, чтобы ты оказалась как можно дальше от эпицентра событий. – Теперь в моем голосе чувствовался какой-то зазубренный осколок застарелого гнева. – Я видел, что происходит с людьми, когда все рушится. Поверь мне, зрелище не из приятных.

Она уже открыла рот, чтобы возразить, но передумала.

Мы снова принялись игнорировать друг друга и смотреть на бурю снаружи.