Текст книги "Разреженный воздух"

Глава тридцать пятая

Риверо вернулся с шестью именами. Одна из них некоторое время назад покинула Приют Сакрана. По слухам, она перебралась в Брэдбери и теперь работала в административном отделе канала о жизни знаменитостей. «Она мертва для нас» – этого Риверо на самом деле не сказал, но общий смысл был понятен по его тону и выражению лица.

Остальные пять либо все еще находились в обсерватории, либо вели разъяснительную работу там, где с ними можно было связаться. С разной степенью энтузиазма все они согласились поговорить со мной.

Что Мартина Сакран просит у верующих своего отца, они охотно дают.

* * *

НИША ХАРКИ.

– Мудак конченый.

Я моргнул.

– Прости?

Она нетерпеливо подалась вперед на диване, изысканные гималайские черты сморщились от совсем не изысканного хмурого взгляда. Ее шелковистые темные волосы были острижены коротко, как у Мартины Сакран, но седины в них не было. Возможно, та была у Мартины ради престижа.

– Ты же хочешь поговорить о Торресе, верно? – сказала она. – Он был конченым мудаком. Типичный урод из Нагорья, сплошная болтовня, интриги и невыполненные обещания. Я думала, что оставила все это дерьмо позади, когда присоединилась к Движению, но оно и сюда проникает.

– Он сказал тебе, что здесь делал?

– Гонялся за кисками – вот что он делал.

– Так и сказал?

Уголок ее рта дернулся в ухмылке.

– Нет, с этим я разобралась сама.

– Сколько раз вы встречались?

– О, всего один. Мне нравится учиться на своих ошибках. Не то что этой тупой суке Гусман.

* * *

ДЕВУ ГУСМАН.

– Он был… так потерян. – Она улыбнулась, словно воспоминание причиняло ей боль. У нее были длинные, окрашенные в радужный цвет волосы, которые спадали ей на лицо, когда девушка говорила. – Он вел себя развязно, часто хвастался, но все это наносное, таким поведением он скрывал то, кем был на самом деле.

Я приподнял бровь.

– И кем он был на самом деле?

– Всего лишь… испорченным ребенком. Он пытался соответствовать рассказам об отце, которого едва помнил, примерял на себя мужественность словно галстук, который не знал, как завязывать. В конечном итоге им Павел себя и придушил – вот все, чего он добился.

– Я так понимаю, вы виделись несколько раз.

– Да, он приходил на большинство лекций о мифологии КОЛИН. Иногда после этого мы поднимались в мою комнату.

– Несмотря на то, что он встречался и с другими женщинами? Вас это не беспокоило?

– О, нет, нет, – она слишком энергично затрясла головой. Ее радужные волосы развевались и закрывали лицо. – Не совсем. Конечно, ты чувствуешь… укол. Но сексуальная ревность – такое же ложное чувство, как и стремление к новейшим образцам марстеха. Такая же разрушительная потребность чем-то обладать. Чтобы вырасти, надо от нее избавиться.

– Было ли у вас в какой-то момент ощущение, что Торрес… растет? О чем вы говорили, когда были вместе?

Еще одна страдальческая улыбка.

– Он пытался. Он действительно пытался. Он понимал, насколько иллюзорно все, что они продают, как все это может рухнуть. Мы говорили об этом – он все прекрасно понимал. Но… он жил этой жизнью так, словно постоянно боролся с бурей.

Мы оба выглянули в иллюминатор, за которым кипела ночная ярость ветра и пыли. Улыбка Гусман погасла, как будто ее сдули.

– Бедный Павел. Какие у него были шансы?

– Он переключился на других женщин, – продолжил я с экспериментальной жестокостью, – почему?

– О… аппетиты. – Она все еще смотрела на бурю, словно бы потерявшись в ней. – Павел хотел того, чего не хотела я. Хотел, чтобы я делала то, чего не хотела делать.

– Например?

Она перевела на меня взгляд, на лице снова появилась печальная улыбка.

– В основном, с другими женщинами. Уверена, вы понимаете общий смысл. В Движении все еще существует этот стойкий мем – что освобождение разума от социальных ограничений должно означать удовлетворение аппетитов любого товарища, который обращается к тебе с трансгрессивной фантазией или чем-то еще. Может быть, Павел считал, что здесь такие вещи будет проще получить. На Шельфе с сексом все очень странно, тут он на каждом бранегеле мозолит глаза, но когда дело доходит до практики, все оборачивается пуританством, ханжеством и экономностью. Не шибко-то вяжется со всеми местными претензиями, вы так не думаете?

– И Павел нашел здесь то, что искал?

– О да. Это было нетрудно. Некоторые из моих товарищей-женщин довольно… гибки в этом смысле. – Ее улыбка стала ярче. – И у него был такой прекрасный член.

* * *

ИНЕС ТАПА.

Бранегель представил ее где-то в ярко освещенном зале заседаний. Вокруг дешевые стулья и столы из углеродного волокна, на стене экран, на котором в тишине прокручиваются сегменты новостной ленты. Рядом большой плакат Сакрана-старшего, срисованный с одного из стоковых снимков его «Обращения на Ганимеде». За ним неясный рассветный горизонт, вокруг – розовощекие последователи.

В самом зале было довольно пусто.

Посреди всей этой брошенной мебели Инес Тапа элегантно примостилась на краешке стола. Она курила легкую турбосигарету и сквозь клубы пара казалась немного недовольной.

– Вы должны понять, что мне не очень приятно говорить об этом, – от ее слов и жестов буквально несло смрадом богатого происхождения: благовоспитанное презрение в голосе, гладкий лоб и тонкий соколиный носик морщатся, словно за пределами бранегеля кто-то готовил что-то противное. – Я понимаю, Мартина это санкционировала, и по какой-то причине это важно. Но я бы предпочла не вдаваться во всякие грязные детали.

– Нам и не нужно этого делать. Я просто хотел бы подтвердить, что у вас были, э-э, сексуальные отношения с Павлом Торресом и Джулией Фаррант.

– Это так. Были.

– В одно и то же время?

Она вздохнула.

– Да. В одно и то же время. Послушайте, я этим не горжусь, хорошо? Это… обычно я так не поступаю. Но Джулия была моей подругой, и тогда ей это было нужно, так что я согласилась. Такой вот… театр, не более того. Безвкусный балаган для ее мерзкого бойфренда.

– Их связывало общее прошлое?

– Думаю, да. У них были общие истории, шутки, нагорное отношение ко всему вокруг. Взаимопонимание… если можно так сказать. – Она скривилась. – Но если честно… хотите знать мое мнение?

– Продолжайте.

– Мне кажется, он бы скинул ее со скалы в любой подходящий момент. Мне он показался таким человеком. Но и было еще кое-что… когда мы были, так сказать, посреди процесса, я поймала его на том, что он смотрит на ее шрамы. Как-то странно на них смотрит. – Она взмахнула рукой, сардонически улыбнувшись. – И это притом, что в тот момент было много всего, на что можно было поглазеть.

Я нахмурился.

– У Фаррант были шрамы?

– Не очень большие, но были. Пятна на теле, одно на лице вот здесь… – Тапа коснулась ладонью левой стороны челюсти и скулы. – Какой-то химический ожог, как я поняла. Я всерьез задавалась вопросом, не в этом ли заключался смысл нашего маленького треугольника – возбудить Торреса, если шрамы его отпугнут.

– И она ушла после этого? Бросила дело, переехала в Брэдбери, устроилась на работу?

– Да, теперь, когда вы об этом напомнили: она действительно ушла вскоре после этого. Возможно, тоже заметила этот взгляд. А может… У меня сложилось впечатление, что Джулс вообще не была искренне предана делу, мне казалось, она просто использовала нас, чтобы спрятаться от чего-то другого. Но да, она ушла. Заскочила ко мне сюда, на станцию, по пути в Долину. Сказала, что собирается вылечить шрамы, чего бы это ни стоило. Я дала ей несколько адресов в Брэдбери, людей из профессии, которых я знала раньше, до того как…

– До того как что?

Что-то изменилось в ее лице – появилась убежденность, какое-то спокойствие. Она указала, возможно, на плакат за своей спиной, возможно, на место, в котором она находилась.

– До того как я выбрала все это, мистер Вейл. До того как нашла способ жить, который не сводился бы к тому, чтобы просто изо дня в день питаться жиром, за несколько поколений накопленным моей семьей.

* * *

ЛИЗ БАСПИНЕЙРО.

Длинные взъерошенные светлые волосы, спокойные голубые глаза, относительно бледная для Нагорья кожа. Фокус бранегеля сосредоточен на лице, никаких подсказок о ее местонахождении за исключением того, что это где-то в открытой местности – вокруг нее можно было разглядеть мягкую оранжевую ткань палатки, на входе которой она сидела, скрестив ноги, в глазах отражался свет костра, ветер развевал волосы. Судя по акценту, она была родом откуда-то из центра Долины, из Брэдбери или неподалеку от него.

– Конечно, Торрес. Я трахалась с ним пару раз один на один, а затем однажды вечером, после семинара о рынках марстеха, вдвоем с Каришмой. – Похотливая, понимающая ухмылка. – Ему это чуть мозги не вышибло – пареньку нравилось, когда девочка с девочкой.

– И ты не возражала.

Улыбка никуда не делась.

– Ну, на самом деле это не мое. Но интенсивность на несколько тактов повышает, тут не поспоришь. У Кари отличное тело, и она, конечно, была не прочь с ним покувыркаться. А Торрес – ну что тут сказать – он был первоклассным трахалем. При любых вариантах, как с дополнительными опциями, так и без них. У него был такой член – ты просто не поверишь.

Я одарил ее страдальческой улыбкой, которой позавидовала бы Деву Гусман.

– Я наслышан.

* * *

КАРИШМА АДИХАРИ.

– Да, мне нравятся девушки. И что с того? – В кривой ухмылке веселый вызов, густые брови приподняты. – На Земле такие вещи не позволяют? Нужно сперва заставить какого-нибудь крупного правительственного бюрократа подписать разрешение? Форма 21-Б Лижи киску?

Она непринужденно развалилась на диване напротив меня. Растрепанные черные волосы, смеющиеся глаза, на мой взгляд, Лиз Баспинейро оценила ее тело весьма точно. Вся ее манера держаться словно бы говорила «мечтать не вредно».

– Кто тебе сказал, что я с Земли? – поинтересовался я.

Она махнула рукой.

– У нас здесь не так много посетителей, даже после всей информационно-пропагандистской работы. Те же двести с лишним лиц грохочут по тем же старым консервным коридорам – здесь бывает очень скучно. Ты – главная тема для разговоров сегодня. Земной оверрайдер с золотым сердцем. Человек, который позволил Карле Вачовски уйти.

– Все было несколько сложнее.

– Обычно так и есть. Как говорит Сакран – если с людьми полагаться на простые решения, то быстро потерпишь неудачу. И все же я знаю Мартину. Она довольно редко считает, что кому-то что-то должна, особенно кому-то с Матушки Земли.

Это была старая шутка, но я все же изобразил на лице улыбку.

– Уже много времени прошло с тех пор, как я был на Земле, – ответил я. – И да, там есть девушки, которым нравятся другие девушки. Я просто пытаюсь разобраться в том, что было. Ты переспала с Лиз Баспинейро и Джулией Фаррант, но в обоих случаях взяла с собой Павла Торреса. Тебе нравятся не только девочки, но и мальчики тоже?

Небрежное пожатие плечами.

– Иногда. Я бы сказала, зависит от мальчика. Я могу прожить и без них. – Она одарила меня улыбкой «прости, приятель, тебе ничего не светит», полностью соответствующей ее позе. – А вот без девочек – не то чтобы.

– Значит, ты пошла с Торресом, чтобы заполучить Баспинейро?

– Да. И оно того стоило. Эта блондинка грязная до мозга костей. С правильной мотивацией она готова почти на все.

– А что насчет Фаррант? Она такая же?

– Джулия? Нет, это было… – Впервые великолепное самообладание Адихари дало трещину. Смеющиеся глаза на мгновение закрылись. Она вздохнула. – Джулия, вероятно, была ошибкой. Знаешь, ей этого не очень хотелось. Весь процесс казался таким… неловким. Думаю, она пошла на такое просто потому, что он хотел острых ощущений. Они были одним целым, она и Торрес.

– Да, я слышал. «Настоящий нагорный роман», да?

Ее губы скривились.

– Приятель, даже не говори со мной об этом балагане – дерьмовый тупой имми для дрочил. И нет, ничего подобного у них даже близко не было.

– Хорошо, но что бы их ни связывало – оно было как-то связано с Нагорьем, так?

– О да. Красочное прошлое на Шельфе, о котором они говорили всякий раз, когда кто-нибудь слушал. Куча историй. Думаю, именно это меня в первую очередь и притянуло к Джулии, все это беззаконное дерьмо, которым они занимались. Бегали с бандами по Шельфу, срезали кордоны и углы везде, где только можно, делили трубку и пистолет с такими парнями, как Идальго и Сэвилл Джефф Гэвел. Нормальную такую трансгрессивную пургу гнали.

– Ага. – Я слегка завис в этом моменте. Пульс колотился в бешеном темпе. Усилием воли я понизил свой тон до небрежного мимолетного интереса. – Ты думаешь, это было правдой… про все эти тусовки с Идальго и Гэвелом? Или пустой треп?

Адихари задумалась. Рубанула рукой по воздуху.

– Возможно, она преувеличивала. Джулия могла всякого наговорить под веществами.

– То есть она, вероятно, никогда даже не встречалась, скажем, с Гэвелом, так?

– Была с ним в одной комнате – возможно. Торрес, насколько знаю, что-то делал для Наземной команды в Колыбель-Сити. Так вот. – Она еще раз пожала плечами, на этот раз более великодушно. Мы оказались на территории, которую Каришма Адихари хотела исследовать. Внезапно она спустила ноги с дивана, наклонилась вперед, положила руки на колени, и все следы былой позы исчезли. – Слушай, я всегда думала, что она выдумывает намного больше, чем знает на самом деле. Но истории об Идальго – они звучали правдиво. Маленькие детали, то, как они это рассказывали, как оба говорили об одних и тех же вещах.

– Каких вещах?

– Что Идальго родом с Земли. – Она заметила мою реакцию. – Нет, правда, они оба клялись, что так и есть. Я думаю, это правда, а не простой хайп об ультрапутешественниках. Джулия говорила, что Идальго никак не мог смириться с местной музыкой или едой. Очевидно, все время на это жаловался.

Я хмыкнул.

– Кое-что из музыки, которую я недавно слышал, тоже…

Я замер как вкопанный, когда до меня дошло.

Как будто небо рухнуло на Долину раскалывающимися осколками яростных цветов. Как будто хваленые обещания «Партикл Слэм» о ливне наконец-то дали результат.

«Это что мы сейчас такое слушали?»

«Приговорен к аду Разлома» – «Живой концерт на Стене 101». Не впечатлило, да?

Мы лежим с Ниной Учаримой после довольно посредственного соития. В динамиках бушует неистовый музыкальный напор, словно какой-то псих бесконечно долбится головой о стальную пластину.

Да, Идальго тоже ненавидел это дерьмо. Наверное, такую музыку только местные любят.

Модицифированный каннабинол, посткоитальный дискомфорт, общая некомпетентность, приходящая с годами, – называйте, как хотите. На мне не было гарнитуры, и я не обратил внимания на ее слова. Я услышал «Торрес», а не «Идальго», потому что у меня на уме был Торрес – и его большой член, – а Идальго казался тремя бессмысленными слогами, которые я позже услышу от умирающего корпоративного головореза на Гингрич-Филд.

* * *

Оставшуюся часть интервью я провел практически на автопилоте. Каришма Адихари не сказала больше ничего такого, чего бы я уже не слышал от других. Торрес был мудаком, пусть и с большим членом.

Я старался не подавать виду.

Когда мы закончили и Адихари неторопливо удалилась по просторному, затянутому штормовым мраком пространству смотровой комнаты, я остался сидеть, ссутулившись и глядя через стол на пустое место, где они все сидели, и на стеклянный барьер за ним. Снаружи бушевала песчаная буря, мимо проносились высокие танцующие столбы мелкого реголита, словно потерянные души какой-то огромной инопланетной расы в изгнании. Столбы беззвучно бились о высокие окна, умоляя впустить их. Внутри было уютно и безопасно, это место напоминало убежище, где можно было спрятаться от мира, которому мы не принадлежали. Нетрудно понять, какие инстинкты помогли Торресу добиться столь выдающихся плотских успехов среди персонала обсерватории.

«Мы уходим?»

«Да, мы уходим», – неохотно признал я.

Я ничего не мог с собой поделать. Мне не слишком нравилось то, что надо было сделать дальше. Не особо вдохновляло и то, что впрягался я во имя правосудия за думающего членом второсортного головореза, который мог прославиться разве что карьерой в порноиммерсивах.

Шаги по залу: возвращался распорядитель Риверо. На лице то же самое напряженное пуританское выражение, которое у него было во время нашего прошлого разговора. Он остановился недалеко, крепко сцепил руки за спиной, словно сдерживаясь от какого-то жестокого политического акта возмездия. Возможно, он пообщался с Сереной.

– Итак. Это было… плодотворно?

– Можно и так сказать. Все были очень отзывчивы.

– Что ж, хорошо. – Риверо явно колебался, поджав губы. Слова он цедил так, словно зубы вырывал. – Поскольку уже поздно, мне велели… пригласить вас остаться на ночь. Здесь. В приюте.

Я покачал головой.

– Я получил то, за чем пришел. Я собираюсь уходить.

– Вы точно в этом уверены? – Он, очевидно, чувствовал себя обязанным спросить. – У нас есть гостевые комнаты внизу.

– Уверен, – ответил я и ухмыльнулся. – Мы, корпоративные товарные алгоритмы, не нуждаемся в сне. Но передайте Мартине, что этот конкретный алгоритм сказал «спасибо».

Глава тридцать шестая

Рис заказала мне другое такси, и я поехал от Стены в сторону Колыбель-Сити. Марсианская ночь залила окна, словно чернила, ее озаряли лишь редкие беспокойные фиолетовые вспышки молний от Мембраны. Я прислонил голову к стеклу и наблюдал, как разности зарядов вспыхивают, подобно гигантским коротким замыканиям в системе мира.

«Нефиговый урожай Торрес здесь собрал. Сколько он ходил на эти семинары?»

«Сопоставляя все, что мы знаем, – чуть меньше трех месяцев. – Рис сделала паузу. – Приблизительно то же количество времени, что он провел в Колыбель-Сити перед исчезновением».

«Значит, все эти космические кадеты, да еще и Нина Учарима. Господи! Нельзя исключать версию, что его мог просто прикончить и похоронить какой-нибудь ревнивый бойфренд».

«Или подружка. Или, если уж на то пошло, любовница, которой он пренебрег и бросил слишком резко, по ее мнению. Нина Учарима, например».

«Да».

«Возможно, тебе следовало надавить на нее посильнее, пока у тебя была такая возможность».

Я беспокойно заерзал на сиденье такси.

«Набери-ка мне снова бога-козла».

«Набираю».

– Вейл. Я как раз собирался тебе позвонить.

– Значит, я вовремя. Эта история с Идальго набирает обороты – что у тебя есть?

– Не много. Я хочу сказать, что он в центре новостных потоков Вест-Энда. Мне потребовалось секунд десять, чтобы понять, о ком ты говоришь. Но нет ничего основательного. Я не могу отследить ни дату, ни место рождения, ни медицинские записи, ни образование…

– А ты и не отследишь. Ублюдок родом с Земли.

– Да неужели? Как интересно. А ты, часом, не знаешь, когда он приехал?

– Нет, но он не новичок, – я вспомнил свой разговор с Декейтером. – Он пробыл здесь по меньшей мере шесть лет – земных лет, то есть три марсианских года. Возможно, чуточку больше.

– Это не лишено смысла. Примерно в то же время появляются следы. Любопытно также, что примерно в то же время начались самые жестокие репрессии против стукачей после отмены аудита 95-го года.

Я моргнул. Такая связь никогда не приходила мне в голову.

– Думаешь, он был как-то связан с этим?

– В данных нет никаких очевидных связей. Но, возможно, само отсутствие информации в нашем случае довольно красноречиво. Если ты – осведомитель, которому нужно исчезнуть прежде, чем Партия Процветания натравит на тебя своих головорезов, имеет смысл создать совершенно новую личность. Разумеется, при условии, что у тебя есть доступ к средствам и нужные навыки. Возможно, наш друг Идальго вообще не с Земли, просто он хотел, чтобы люди думали, будто он с Земли.

– Довольно громкий способ исчезнуть, ты не думаешь?

– Прятаться у всех на виду – возможно. – По голосу Хольмстрема было ясно, что он отбросил эту идею, как кошка убивает добычу, которая ей наскучила. – Слушай, Вейл, я не пытаюсь тебе впарить эту идею. Откуда бы ни был родом этот Идальго, кем бы он ни был прежде, он, похоже, не тратил времени даром, снова привлекая к себе внимание. Он нажил себе немало врагов в Вест-Энде. Местные синдикаты объявили награду за его голову, а Служба маршалов включила его в список самых разыскиваемых преступников, хотя это обстоятельство и не является достоянием общественности.

– Для этого есть какие-то очевидные причины?

– Ничего такого, что сразу бросалось бы в глаза. По правде говоря, подобные прецеденты случались, но крайне редко. Предполагается, что они знают о нем что-то такое, чего не должна узнать публика. И сохранить это в тайне, очевидно, важнее, чем привлечь его к ответственности.

Я подумал о Сакаряне, о железной неприязни в его взгляде.

– Непохоже на маршалов.

– Непохоже. Разумеется, – в тоне бога-козла сквозило нежелание, – я мог бы вернуться и копнуть поглубже, посмотреть, не спрятали ли они в глубине какие-нибудь секретные файлы, но это бы только помешало моему земному поиску. Который пришлось бы полностью остановить и начать с нуля. Тебе решать, Вейл.

– Нет. Ничего такого, что помешало бы разобраться с Мадекве. Она – ключ ко всему этому делу, в чем бы оно ни заключалось. Найду ее, и все остальное встанет на свои места.

– Рад это слышать, – облегчение в его голосе вызвало у меня улыбку. Хольмстрему не терпелось вернуться в хранилище данных, из которого его так быстро вышвырнули. Теперь это стало делом принципа. – Кстати, я тут провел кое-какие дополнительные раскопки, решил поискать детали о Мэдисон в потоке данных, чтобы лучше понять, кто она на самом деле. Тебе нужны подробности?

Я посмотрел на быстро сгущающуюся вокруг кабины темноту. Справа, словно отбеливающая линия на черном фоне, начал проступать рассвет.

– Конечно, почему бы и нет. Удиви меня.

– Есть довольно много информации о родителях. Мать из калифорнийской технологической династии, одного из аристократических кланов из штатов Старого Кольца. Отец родом из Лагоса, сделал выдающуюся карьеру сначала в нигерийской армии, затем в земной, служил в Аддис-Абебе, Йоханнесбурге и Нью-Йорке. Дослужился до полковника Панафриканских сил быстрого развертывания, получил повышение до тактического советника при Генеральной Ассамблее Африканского союза, затем стал частным консультантом при группе больших шишек из КОЛИН, заинтересованных в Зоне восстановления Сахары. Познакомился с будущей женой, когда она была посредником для Чада, затем последовал за ней до самого Кольца. Есть некоторые версии, что домой она вернулась уже беременной. Как бы то ни было, когда на свет появилась Мэдисон, они устроили себе затворническую кочевую жизнь – Мэдисон родилась и выросла в среднезападном конструкте конного племени, созданного в Прилегающих просторах.

– Дакота, да?

– Скорее Монтана и Вайоминг. Мне кажется, и часть северного Колорадо. Судя по всему, люди из клана ее матери живут там уже больше ста лет. Мать тоже выросла кочевницей. Похоже, она ценит этот опыт довольно высоко – они с отцом Мэдисон полностью отреклись от дел, чтобы вырастить дочь.

Я хмыкнул. Есть что-то ироничное в том факте, что по-настоящему богатые люди на Земле отрекаются от современности и живут простой жизнью охотников-собирателей, но для этого все остальные должны суетиться вокруг, исправляя и настраивая бесчисленные сложности современного мира.

– И долго она там пробыла?

– Довольно долго, судя по всему. В общих записях говорится, что она начала выезжать с мамой и папой в возрасте семи или восьми лет, в одиннадцать прошла критический гештальт-тест Вандевера в штатах Кольца. Признаки лидерского потенциала, общая устойчивость, высокие баллы по куче других вещей. Они пометили ее в очередь на раннее поступление в некоторые кадровые школы Кольца, пару престижных университетов в Западной Африке, но она отложила все это на неопределенный срок. Предпочла жить среди кочевников до подросткового возраста и оставалась там еще долго после того, как родители вернулись в реальный мир. К девятнадцати годам она вошла в совет племени – довольно необычное достижение, как я понимаю. Похоже, Мэдисон вообще не стремилась к жизни во внешнем мире – первые следы появились, когда она уже ближе к тридцати стала появляться в роли младшего аудитора КОЛИН, в основном в тренировочных лагерях и на вспомогательных ролях в офисе.

– Как-то скромненько.

– И я о том же подумал. Может, поссорилась с родителями, пошла по пути «сделай сам». С богатенькими детьми такое порой случается. Очень высокий уровень потерь с подобным происхождением. А может быть, попасть в реальный мир после стольких лет было непросто, и она плохо с этим справлялась. Вчера ты скачешь на лошади, гоняешься за антилопой к обеду, а потом травишь байки у костра, а сегодня у тебя вдруг появляется стол и огромная куча документов, требующих твоего непосредственного внимания, конференции по бранегелю на трех континентах и дедлайн в конце недели.

– Разве в Прилегающих просторах водятся антилопы?

– Антилопы, бизоны, какая, блядь, разница, дорогой мой? Я предпочитаю, когда мне мясо приносят на тарелке, а не когда оно еще ходит вокруг живое, ревет и гадит. На мой взгляд, не каждый сможет осуществить плавный переход между такими разными мирами.

Я вспомнил Мадекве, с которой проводил время в Брэдбери. Она справилась с немедленным переходом на Марс довольно хорошо для гражданского.

– Справедливо, – сказал я, все еще испытывая сомнения. – Ты скинешь мне файлы?

– Уже. И к сегодняшнему вечеру, друг мой, – его тон стал хищным, – я вскрою этот пакет данных КОЛИН и высосу его досуха. Можешь положиться на меня. Да, кстати, прежде чем я повешу трубку – это только цифры, и, может быть, они ничего и не значат, но я наблюдаю еще одну незначительную аномалию вокруг Идальго.

– Какую именно?

– Его грабежи на Шельфе начались примерно в то же время, когда «Вектор Рэд» модернизировал интерфейс лотереи и устроил так называемое Шоу Дайсса. Фактической связи нет, только совпадение по времени. Но, если учесть связь с Торресом, я был вынужден принять это во внимание.

Я вспомнил Дайсса и его постнаркотическое похмелье, нервную суету, с которой он хотел избавиться от меня, облегчение на лице, когда я уходил. По идее, ничего такого в этом не было, всего лишь очередной наркоман с бранегелей, напуганный тем, что к нему на порог заявился Земной надзор и, возможно, хочет снять с него скальп.

По идее.

И тем не менее.

– Я буду иметь в виду, – пообещал я.

– Уж постарайся. Тем временем я отключу все входящие звонки до завтрашнего полудня, так что не удивляйся, если ты вдруг позвонишь, а я не возьму трубку.

– Я думал, ты собирался заняться этим сегодня вечером.

– Так и есть. Но взлом базы данных при задержке связи в четверть часа – довольно тяжелая работа. Это не пикник. Даже если я и закончу к рассвету – в чем сильно сомневаюсь, – следующие шесть-восемь часов все равно буду сломлен и разбит. Ты получишь свои ответы, Вейл, не беспокойся. Но за все нужно платить свою цену. Тебе придется набраться терпения.

– Точно, – я колебался. – Слушай, Ханну, ты там будь на стреме. И следи за этим кодом.

– Это же я, Вейл, – мне показалось, будто он зевнул. – Буду на связи.

* * *

Я вернулся в «Особняки Лутры». В быстро меняющейся ситуации нужно следить за всеми действующими лицами, и я хотел узнать, не оставил ли Себ Луппи записку. За последние двадцать четыре часа наша встреча в «Голубой нагрузке» была единственным светлым пятном, а уж на что он мог наткнуться за прошедшее время, сказать вообще никто не мог. К тому же где-то в животе, на фоне зуда от горячки, у меня зрело холодное, неприятное чувство, что баллон, на котором я по случайности оказался после пробуждения, скоро рванет.

Мое мнение ничуть не изменилось, когда я, вылезая из такси, заметил ухмыляющегося Густаво. Напряженный и беспокойный, тот неуклюже расхаживал в свете неоновых лучей под козырьком отеля, словно местное привидение, которое должно было исчезнуть к рассвету. Он сменил ливрею «Крокус Люкс» на неприметный черный рабочий комбинезон. Раскрашенный в тон коренастый маленький джип-краулер стоял на холостом ходу в десятке метров от такси. Поднятые вверх двери в форме крыльев чайки ждали пассажиров.

– Меня ищешь? – спросил я.

Густаво фыркнул.

– Гениальный детектив, да? Давай, Декейтер хочет кое-что тебе показать.

Обивка внутри краулера была первоклассной и пахла новизной, но свободного пространства было не так много. Я протиснулся подальше, чтобы освободить место для Густаво, и дверь опустилась. Мы плавно отъехали от отеля, пересекли площадь и с машинной точностью влились в редкий поток, идущий на восток навстречу рассвету. Через несколько минут я начал узнавать достопримечательности, мимо которых проезжал раньше.

– Так что там такого на Гингрич-Филд, что не может подождать до утра? – поинтересовался я вслух.

Я был в гарнитуре, так что заметил, как он дернулся, как подскочил его пульс от моей догадки. Но Густаво держал себя в руках, и невооруженным глазом я бы ничего не заметил.

– Мы же туда направляемся, верно?

Он неприятно улыбнулся:

– Просто расслабься и наслаждайся поездкой, Вейл. Важно не то, куда мы направляемся, а то, что ты увидишь, когда мы туда доберемся.

На горизонте показалось поле, и вскоре мы отделились от основного транспортного потока. По мере того как вокруг нас разгорался утренний свет, меня охватило жуткое чувство дежавю. Джип проехал мимо самого дальнего из заброшенных домов, нырнул в подземный переход, скрывшись во мраке, а затем свернул в разветвленный туннель, который стабильно поворачивал на северо-северо-восток.

«Мы ведь направляемся не в то же самое место, где исчез Торрес?»

«Нет. Мы уже находимся на значительном расстоянии к северу от него. Если только конструкция этого туннеля не окажется чрезвычайно неортодоксальной, мы вряд ли вернемся в ту часть Гингрич-Филд».

Краулер плавно остановился в ярко освещенном сегменте туннеля напротив ряда герметичных дверей, которые кто-то услужливо распахнул.

– Наша остановка, – зачем-то пояснил Густаво и открыл люк.

Пройдя сквозь двери, мы на большом грузовом лифте поднялись на пару этажей наверх. Вокруг стоял густой мрак и слабый лекарственный запах от трупов использованных санитарных жучков, гниющих на каждом уровне. Чем бы ни являлось это место, оно было законсервировано на протяжении нескольких поколений. Платформа лифта дрогнула и остановилась в пустой комнате, центр которой был ярко освещен четырьмя большими лампами на паучьих ножках.

Там сидела одинокая человеческая фигура, прикованная к инвалидному креслу.

При виде этого зрелища у меня по спине пробежал легкий холодок. И когда при нашем приближении из окружающего мрака выступили люди, это было похоже на нарастающее предчувствие рока. Я пересчитал их. Пятеро видимых обычным человеческим глазом, еще четверо скрываются дальше в темноте – Рис и программное обеспечение для оценки угроз пометили их слабым оранжевым цветом опасности.