Текст книги "Разреженный воздух"

Я не удивился, увидев, что вечеринку возглавляет Ракель Аллаука.

«Критические системы», – очень осторожно велел я.

«Запускаю».

Мы встретились в широком круге света, в паре метров от обмякшей и связанной фигуры в инвалидном кресле. Было трудно понять, кто передо мной, учитывая то, как его отделали – распухшая плоть вокруг левого глаза походила на погодный аэростат, приземлившийся на рассеченный и окровавленный выступ скулы, сломанный нос почти вдавлен в лицо, из раззявленного рта стекает ниточка слюны, зубы выбиты. Под обильно заляпанной кровью рубашкой правое плечо, судя по всему, было вывихнуто, а на конце вывернутой руки кто-то сломал три пальца, и теперь они торчали под неровными непристойными углами из-за перевязки.

И все же, несмотря на кровь, повреждения и распухшее лицо, я его узнал. Не подав вида, я повернулся к Аллауке.

– Вижу, ты времени зря не теряла.

– Вейл, – она не протянула мне руки. – Спасибо, что пришел. Это – Сандор Чанд, независимый консультант по безопасности и человек, чьи люди пытались похитить тебя из Гингрич-Филд прошлой ночью.

– Я знаю, кто это, – я внимательно огляделся по сторонам. – А что случилось с Декейтером? Я думал, он будет здесь. Неужели у него больше не хватает духу на такое дерьмо?

– Милтон не смог освободиться. Муниципальные вопросы. Аудит создает для нас некоторые… сложности в бизнесе. А теперь… – Она по-хозяйски положила руку на поникшее плечо пленника. – Вчера вечером я сказала, что не намерена пускать дела в моем городе на самотек. И я пообещала, что ты получишь возмещение за нападение. И как ты наверняка помнишь, я – женщина слова. Окажешь честь?

– Я бы предпочел задать ему несколько вопросов. Если вы, конечно, оставили ему язык и у него еще функционирует мозг, чтобы с ним можно было разговаривать.

Аллаука выпрямилась в полный рост. Она манерно пожала плечами, словно первоклассный шеф-повар, предложивший кому-то свой фирменный десерт за счет заведения и получивший резкий отказ. Ее глаза сверкнули за линзами гарнитуры.

– С каких пор у тебя появились угрызения совести, оверрайдер?

– Их у меня нет. Я просто не хочу видеть его мертвым до тех пор, пока от живого есть какая-то польза. Мне кажется, раньше ты была чуточку более внимательна к подобным раскладам, Ракель. Что происходит? Тебя кто-то напугал?

Ее улыбка казалась фальшивой и вымученной.

– Ну, хорошо. Задавай свои вопросы. Что ты хочешь узнать?

– Прежде всего, почему этот кусок дерьма так стремился заполучить меня на допрос. И как его люди так быстро меня выследили.

– О, это он нам уже рассказал. Не нужно принимать все на свой счет, Вейл. Ты – всего лишь точка в перекрестии прицела. Он отслеживал всех, кто интересовался нашим счастливым победителем лотереи, и у него был привязанный к системам дорожного движения алгоритм мониторинга, который засек бы любого, кто направлялся к месту исчезновения Торреса. Как только ты вызвал такси, раздался сигнал, и он снарядил свою команду. Все это наводит меня на мысль, что тебе следует пойти и проверить это место еще раз.

– С чего ты думаешь, что я уже не сделал этого?

Она устало взглянула на меня.

– Вейл, я пытаюсь помочь. А тебе очень сильно мешает личная неприязнь.

– Он как-то объяснил, зачем они все это делали? Все эти усилия – он старается для «Седж» или для кого-то другого?

– Боюсь, тут он был более сдержан. Наверное, не может, внутри довольно глубоко сидит блок. Но если ты много знаешь о допросах, уверена, мои люди будут рады научиться чему-нибудь новенькому. – Аллаука отступила от Чанда и кивнула одному из своих подручных: – Разбуди его.

Громила шагнул вперед и достал баллончик с охлаждающим аэрозолем, таким пользуются, когда надо заморозить проволочные ограждения, чтобы можно было разорвать их голыми руками. Я опознал в нем чрезмерно ретивого охранника, который пытался угрожать мне в мате-хаузе прошлой ночью, но теперь он выглядел слегка скучающим. Он держал банку на разумном расстоянии от поникшей головы Чанда, демонстрируя тем самым небрежную компетентность – явное свидетельство того, что он делал это уже много раз. Ретивый включил баллончик, небрежно провел белым конусом по шее и лицу консультанта по безопасности. Даже стоя в стороне, я почувствовал холод – словно порыв прохладного ветра прошел по коже. Оказавшись прямо на линии огня, Чанд конвульсивно дернулся и с пронзительным криком пришел в сознание. Ретивый принюхался, закрыл баллончик и убрал его обратно в карман куртки.

Аллаука пригнулась, оказавшись на уровне глаз пленника, и пристально вгляделась в него. Затем снова встала, наградила меня странной заговорщической улыбкой и кивнула.

– Пожалуйста, оверрайдер, будь моим гостем.

Я придвинулся поближе к Чанду, взял его рукой за подбородок и осторожно приподнял лицо, чтобы можно было заглянуть ему в глаза. Неповрежденный правый глаз консультанта мигнул. На другой стороне из опухшей закупоренной щели на месте левого вытекала тонкая струйка крови. Она образовывала одну-единственную красную полоску на покрытой синяками щеке.

– Ты знаешь, кто я? – спросил я.

– Вейл, – голос доносился порывисто, словно поверхностный бриз, шепчущий над реголитом на краю каньона. Разорванный рот искривился в том, что почти могло сойти за ухмылку. – Оверрайдер. Ты – ходячий мертвец.

– Ну, по крайней мере, я все еще стою на ногах. Не хочешь рассказать мне, на кого работаешь?

Он обнажил оставшиеся зубы. На этот раз усмешку невозможно было спутать с чем-то другим.

– Я собираюсь убить тебя, Вейл, прямо сейчас.

Я невольно закашлялся от смеха.

– Как скажешь.

– Ты готов умереть, оверрайдер?

– Это религиозный вопрос? Ты что, фанатик Пачамамы, Чанд?

Казалось, он собирался с силами, чтобы противостоять чему-то, мною не видимому. Рывком высвободил челюсть из моей хватки, тяжело вздохнул. Я глядел на него сверху вниз, очарованный такой силой воли.

– «Седж Системс», – выплюнул он. – «Каньон Корриенте Девятнадцать». И иди ты на хер, можешь катиться в каньон, придурок!

Его голова снова поникла, дыхание стало хриплым. Кровь капала ему на колени. Я нахмурился и взглянул на Аллауку.

– Ты хоть что-нибудь из этого поняла?

– Ну, «Седж» – это было очевидно. Но вот все остальное? – Она покачала головой. – Знаешь, я думаю, надо будет все это уточнить у Декейтера.

– Декейтера? – Было что-то странное в ее словах. – Зачем? Думаешь, он разберется?

– Сделай одолжение, Вейл. – Она посмотрела поверх моего плеча. – Густаво, ты не мог бы…

И тут что-то электрическое пронзило меня насквозь, походя разрушив все мои системы. Вырвало конечности, отправило их в спазматическую автономию, свело челюсти на языке, опорожнило мочевой пузырь и кишечник.

В судорогах я рухнул на пол.

* * *

Когда первые несколько раз получаешь заряд из дергача, то сразу отключаешься.

Но мозг – такая же сложная инженерная штука, как и остальная часть организма, он учится. Повторное воздействие вызывает перемены. Если тебя регулярно бьют электрошоком – скажем, в рамках обязательного обучения в детстве, – то учишься оказывать сопротивление.

Я лежал на полу, в голове ревел обрушивающийся на песок ночной прибой. Я слышал гулкий скрежет шагов и, невероятно далеко надо мной, звук сминаемого картона – басовитые голоса переговаривающихся богов.

– Забери его гарнитуру.

– У него нет встроенной?

– Нет, ее вырвали, когда его исключили из программы. – Это была Аллаука – ее фирменное мрачное удовлетворение звучало громко и ясно. – У него сохранились кое-какие датчики, но без путей доступа он слеп, глух и нем.

– Господи, если бы я знал…

Грубая рука провела мне по лицу, снимая гарнитуру. Судорожный блокирующий рефлекс в руке – в мышцах и костях нет даже намека на реакцию. Слишком поздно я попытался связаться с Рис. Нет ответа.

– Похоже, он обосрался.

– Все обсираются. Ты что, думал, у оверрайдера другое строение, что у него нет функциональной задницы или чего-то в этом роде? Ну-ка, подсоби.

Смех, басовитый и теперь уносящийся прочь. Я почувствовал, как меня резко подняло вверх, а затем опрокинуло головой вперед через край колодца.

Я стремительно падал во тьму.

«Она называет его Милтоном, – сообразил я по пути вниз. – Она никогда не называет его Декейтером. Это был заранее условленный сигнал для Густаво, чтобы он меня снял».

– Приведи его в порядок, – последнее, что я услышал от Аллауки. – Я не могу допустить, чтобы он умер в таком состоянии. Все должно выглядеть естественно.

Все еще падаю. А затем…

Черная вода внизу, ледяная и глубокая. Я вошел в воду, словно бомба с закоротившим запалом, упал на дно и больше не поднимался.

Глава тридцать седьмая

Невесомость, леденящий холод, боль… и что-то еще. Я не сразу понимаю, что именно.

Страх.

«Хакан?»

Память возвращается непрошеными кусками. Перестрелка по всему корпусу «Сюрикенового взгляда». Несвоевременный ход. Ошибка.

Снайперский выстрел из ниоткуда бьет точно молот. Теряю соприкосновение с обшивкой.

Все кружится, кувыркается – голова над ботинками над головой над ботинками над головой над ботинками над головой…

Красные огоньки на дисплее. Костюм пронзительно вопит мне в ухо: «Брешь! Брешь! Брешь!» Сильная, режущая ухо боль, когда наступает декомпрессия.

Европа, освещенная призрачным светом, полосатая и кристаллическая, проносится вверх и мимо, вверх и мимо, словно я должен ее схватить.

Кажется, я даже попытался.

Погружаясь во тьму, погружаясь в шок.

«Хакан, ты слышишь меня?»

«Рис? – С полным крови ртом тяжело говорить. Наружу вырывается лишь хрип. – Это ты?»

«Да. – Ее голос звучит странно неуверенно. – Ты… ожидал кого-то другого?»

«Здесь? – Ужас поднимается, крича от воспоминаний, от резкого понимания того, где я оказался. Я бестолково хватаю этого ублюдка за горло удушающей хваткой и заставляю немного успокоиться. – Кто, блядь, еще мог оказаться здесь с нами? Здесь только ты и я, верно?»

«В материальном плане… да».

«В материальном? – Я хихикаю… во всяком случае, пытаюсь. Звук такой, словно стоки засорились. – Ты боевой ИИ, Рис. Возьми себя в руки. Сейчас не время для религии, она не поможет нам выбраться из… о…»

Воцаряется тишина, ее нарушает только слабое шипение звездных помех в коммуникаторе. Затем Рис начинает снова, каждое слово – шаг по минному полю.

«Иногда, согласно исследованиям, предсмертная ситуация может запустить скрытые религиозные импульсы даже у самых закоренелых материалистов».

– Вот, значит, где мы оказались? – это я шепчу вслух. – Все так плохо?

«Утверждают, что подобные импульсы могут обеспечить умирающему последнее утешение, несмотря на любые его предыдущие убеждения. Некоторые утверждают, что видели близких, которые уже умерли, другие разговаривают с божеством или духом-наставником, взятым из знакомого культурного наследия, или…»

«Да? Что ж, мы этого делать не будем…»

«Это была моя рабочая оценка… что ты предпочел бы…»

«Никаких дурацких попыток признать свою вину в последнюю минуту ради освобождения от сброса. Хорошая попытка. – Я возобновляю свою удушающую хватку на жилистой, скользкой, извивающейся шее ужаса. Я ломаю ему крылья. – Что ты там еще припасла для меня?»

«В моих протоколах ПСС прописано эмоционально поддерживающее общение до момента твоей смерти, но в рамках этих параметров у меня есть довольно широкие возможности на мое усмотрение. Я могу подражать близким из воспоминаний или фигурам духовных наставников и божеств из самых разных культурных источников общего потока, но ты явно отверг оба варианта. Я также могу повторно запускать и усиливать любимые детские воспоминания…»

Я морщусь.

«Если сможешь их найти…»

«…или проанализировать знаковые события и достижения, дабы продемонстрировать философскую или метафизическую полифонию твоей жизни. Я могу петь колыбельные или…»

«Как насчет того, чтобы просто озвучить ущерб?»

Короткое, почти человеческое колебание. Затем она мягко говорит:

«Ты истекаешь кровью. Твой костюм самоуплотнился и восстановил давление, и я применила сосудосуживающую нанохимию, где это было возможно, но повреждения, полученные от пули автоснайпера, слишком серьезны и обширны, чтобы их можно было устранить без хирургического вмешательства. Ты уже потерял 44,1 процента крови, и эта цифра, хоть и медленно, продолжает расти. Мы находимся на снижающейся орбитальной траектории, которая приведет к падению на поверхность Европы через 97,8 часа. Но к тому времени ты будешь уже мертв».

«Да ни хера. – Я пытаюсь моргнуть – веки налились свинцом, глаза как будто слиплись. – Почему я ничего не вижу?»

«Я дала тебе успокоительное, чтобы справиться с болью от ран и предотвратить чрезмерный уровень непродуктивной паники. На данный момент ты находишься в функциональном коматозном состоянии».

«Но я разговариваю с тобой».

«Нет, это не так. Мы общаемся через внутреннюю синоптическую связь с ограниченной пропускной способностью, разработанную специально для паллиативной поддержки в случае ПСС. Ты галлюцинируешь физический акт речи из-за высокого уровня неоэндорфина в крови».

«Тогда я… я…»

«Вейл?»

«Вейл!»

«ВЕЙЛ!»

* * *

Тихое настойчивое царапанье во внутреннем ухе. Я резко проснулся.

«Рис?»

«Да. Не пытайся субговорить. Это необязательно и может привлечь внимание».

«Ты перешла на канал ПСС? – Холодный пот из дурного сна сошел, когда я вспомнил, что фиаско на Европе было в прошлом, когда я вспомнил, что не умер там. – Я думал, ты можешь это сделать только если…»

«Это в прямом смысле слова предсмертная ситуация. Сообщники Ракель Аллауки выстрелили в тебя из дергача, и стратегическая экстраполяция предполагает, что они намерены приписать тебе убийство Сандора Чанда, а затем избавиться от тебя. Учитывая это, в моем программировании заложено достаточно свободы действий, чтобы принудительно использовать протоколы».

«Верно. Но… ты можешь что-нибудь сделать, чтобы вытащить нас отсюда?»

«В настоящее время – нет. Закрытые уровни, на которые они вас привели, защищены от передачи, у меня нет доступа к потоку данных за исключением нескольких сильно устаревших локальных обслуживающих систем в стенах. Я работаю над восстановлением твоего сознания и мышечной функции с опережением их ожиданий. Возможно, позже я смогу сделать больше, но, как правильно определила Аллаука, без пути доступа я слепа, глуха и нема. Как только ты обретешь полное сознание, даже этот канал будет завален помехами из реального мира. Мне нужны твои глаза и уши и твои четкие инструкции».

– Эй, Гус, ты посмотри на это дерьмо! – сквозь четкость синаптического канала прорвался громкий размытый голос. – Иди позови Аллауку. Кажется, этот мудак уже приходит в себя.

– Вот ублюдок!

Торопливо удаляющиеся шаги.

«Преувеличивай, насколько тебе хреново. – Ее голос затихал по мере того как грубые органические сигналы от пробуждения начали прорываться на борт, заглушая крики и перекрывая синаптический канал. – Их укоренившиеся ожидания доделают все остальное. Я постараюсь добиться максимальной производительности. И помни – я ослепла. Если ты хочешь, чтобы я о чем-то знала, тебе придется пользоваться голосом…»

Я откинул голову назад. Приоткрыл веки на миллиметр и оценил обстановку.

Ниже. Мы опустились ниже. Низкий потолок давил на плечи в тусклом желтоватом свете от старинных ромбовидных ламп, встроенных в стены. На одной стене насосное и измерительное оборудование, длинная труба метровой ширины пересекает две трети помещения на креплениях на уровне пояса, аккуратно разделяя камеру надвое, затем под прямым углом опускается в толстый запорный хомут и уходит в пол. Петли и вторичные запорные механизмы идут вдоль середины приподнятой секции, к полу внизу приварен большой поддон, собирающий воду – смахивало на какую-то станцию для отбора проб экзотических сточных вод. Слабый, но вездесущий фоновый запах едких химикатов в теплом как кровь воздухе.

На противоположной стороне трубы находился Чанд, все еще в инвалидном кресле. Мы сидели лицом друг к другу, и, судя по ощущениям, меня к нему приковали. Отсутствие вони и сырости в нижних частях тела подтвердили последние воспоминания перед тем, как я отключился от выстрела из дергача, – меня раздели, вымыли и переодели в чистые штаны, прежде чем посадить здесь. Для следующих действий мой внешний вид, судя по всему, был крайне важен во всем.

Слева, где-то в метре, стоял Ретивый, настороженно меня разглядывая. Поскольку гарнитура все равно подскажет ему, что я пришел в сознание, я приоткрыл глаза и зашелся в приступе удушающего кашля. Он подскочил и резко сунул мне в рот палец в перчатке, проверил язык. Я вытерпел это и принялся кашлять еще сильнее, до дрожи во всем теле. Кресло, в котором я сидел, закачалось.

– Какого хера ты с ним делаешь? – поинтересовалась Аллаука голосом оскорбленного лица, наделенного властными полномочиями. – Я же тебе говорила не…

– Похоже, он задыхался, мисс Аллаука. Я… вот и все. У нас все хорошо. – Ретивый положил другую руку мне на лоб, чтобы удержать на месте, вынул пальцы изо рта. Покачал головой. – Никогда раньше не видел, чтобы кто-то так быстро приходил в себя после выстрела из дергача.

– Что ж, хорошо. – Она поджала губы. Очевидно, я расстроил ее планы. – С возвращением, Вейл.

Я издавал тихие, бессвязные звуки, сохраняя расслабленное выражение лица. Позволил голове упасть вперед, словно устал. Они усадили меня на простой стул с каркасом из углеводородного волокна, крайне непрочный по сравнению с инвалидной коляской Чанда, но в целом довольно стойкий. Опутали пластиковыми кабелями – я осторожно проверил оковы и выяснил, что те почти не поддаются. Из-за плеча Аллауки выглянул Густаво и фыркнул:

– Да, то еще возвращение. На генном уровне, значит, Вейл? Крутой Черный люк! Взгляни на себя сейчас!

Я сверлил взглядом свои колени. Я неправильно оценил сведения Себа Луппи. Аллаука примчалась в «Крокус Люкс» не потому, что ее вызвал Декейтер, – она пришла потому, что у нее был жучок в святая святых Декейтера и этот маленький жучок известил ее о моем появлении.

А я все проморгал.

Когда Густаво пришел за мной, я пошел за ним с доверчивостью марсианского идиота, голосующего за следующий срок Малхолланда. Я считал его человеком Декейтера точно так же, как эти долбоебы-избиратели по какой-то неведомой мне причине всегда считали своим Малхолланда. И я без лишних раздумий повернулся к нему спиной в присутствии Аллауки. Крыть нечем – я облажался. Мне было тут самое место, на этом херовом стуле, на этой дерьмовой планете, которая так много думает о себе, но вечно тонет в хаосе.

Гнев на собственный непрофессионализм пронзил меня, раздул тлеющие угли.

– Я, сука, убью тебя, Гус, – невнятно пробормотал я, не поднимая головы. – Если Милт не раскроет тебя первым и не сделает это за меня.

Густаво расхохотался:

– Зак, ты слышал? Оверрайдер собирается меня убить.

Ретивый засмеялся в ответ.

– Давайте пока не слишком радоваться собственной крутости, – резко сказала Аллаука. – Я хочу, чтобы все было обставлено как надо. Милтон Декейтер думает, что Вейл здесь при поддержке Брэдбери, и у меня нет никаких оснований ему не верить. Если и когда они начнут здесь вынюхивать, все должно выглядеть достоверно.

– Это не проблема, мисс Аллаука, – фыркнул Ретивый. – Перегрузка давлением, все дела. Вейл хочет помучить мистера Чанда, не знает, как работать с системой, портит протокол сброса, пока пытается его отключить. Все это место разлетается на куски, Вейл не успевает выбраться. Двадцать тысяч тонн нанобетона, сто тысяч литров шлама – все падает ему на голову. У них неделя уйдет только на то, чтобы здесь все раскопать и найти то, что от него осталось. К тому моменту, благодаря химикатам и жучкам-уборщикам, они не получат ничего, кроме отбросов.

Аллаука вздохнула.

– Не самое элегантное решение, но должно сработать.

Я прекратил свое поспешное общение с Рис. Поднял голову с вялостью, которую было не так уж трудно подделать.

– Брось, Аллаука, – язык заплетался. – Проснись и почувствуй аромат реальности, хватит парить в космосе. Твой план не сработает, и ты это знаешь.

Быстрые шаги по темному металлическому полу. Ее тень упала на меня. Я поднял голову, встретился с ней взглядом, оскалил зубы.

– Такое можно скормить отделу по розыску пропавших людей, как ты это сделала после исчезновения Торреса, но я – острие копья Никки Чаканы. У тебя есть друзья в городе, ты все о ней знаешь. Ты действительно считаешь, что сможешь отмахнуться от отдела убийств ДПБ?

– Чакана, говоришь? – Аллаука, кажется, задумалась. – Судя по городским новостям, у Чаканы сейчас дел по горло. С этим аудитом ее ресурсы размазаны тонким слоем. Думаю, пройдет немало времени, прежде чем тебя хватятся.

Я подавил приступ паники.

– Я здесь по делу аудита, Ракель. Мое убийство наделает много шума, рано или поздно они придут за тобой. Местным деревенщинам вроде тебя убийство детектива из убойного с рук не сойдет. Когда случается такое, они посылают отряды зачистки.

Она улыбнулась мне почти по-матерински.

– Хм, они так делают? Если уж честно, для всех заинтересованных сторон было бы намного лучше, если бы ты послушался меня наверху и всадил пулю Чанду в лицо. Тогда ты бы смог уйти, по крайней мере, на какое-то время. Теперь все запуталось, но знаешь что? Ты – не детектив из убойного ДПБ, так что, я думаю, мне все сойдет с рук.

– Продолжай убеждать себя в этом, – я старался скрыть нотки отчаяния, но у меня было подозрение, что она права. – Сейчас всем заправляет Земной надзор. Так что с захоронением тел и подделкой документов покончено.

– Почему-то я в этом сомневаюсь. Видишь ли, вот именно этого Торрес так и не уяснил – не понял настоящую механику власти на этой планете. Это как матрешки, Вейл, все выстроились друг за другом. За Джеффом Гэвелом – Милтон, за Милтоном – я. Торрес был не совсем глуп, это он понял. Но за моей спиной стоит региональный губернатор, а за ним – Малхолланд. А за Малхолландом – вся корпоративная махина Марса. Ты ведешь дела с той матрешкой, в чье лицо можешь заглянуть. Но ты никогда, никогда не забываешь о том, что за этой матрешкой стоит другая, выше и тяжелее, которая смотрит далеко за твою спину, за горизонт, о котором ты даже не представляешь. И если твое предложение затуманит это видение, тогда все матрешки обрушатся на тебя с убийственной силой.

– Как ты обрушилась на Торреса?

– Вейл, Вейл, – она развела руками в добродушном раздражении. – Тебя по-прежнему ведут ярость и обида? Ты все еще ищешь цель? Клянусь, раньше ты был умнее. Я же тебе сказала, когда ты сидел в гарнитуре, что не поднимала руку на Павла Торреса. Почему тебе так трудно это принять?

Я уставился на нее в ответ и, как ни странно, в ее небрежном отсутствии враждебности почувствовал холодное и бесстрастное дыхание собственной неминуемой смерти, дышащей мне в затылок. Для Ракель Аллауки и всего механизма Колыбель-Сити это не было чем-то личным или близким. Всего лишь бизнес, простая безопасность. Аллаука заранее убирала с доски неприятную фигуру, просто чтобы перестраховаться.

Для каждого из нас это было не впервые. В старые недобрые времена СК я и сам несколько раз выполнял для нее подобную работенку.

Я сдержал дрожь, которая была в равной степени воспоминанием и яростью. Я ее похоронил. «Оттягивай момент, Вейл, любым возможным способом». Я вздернул подбородок в сторону Аллауки, сверля ее пристальным взглядом.

– Если ты не трогала Торреса, тогда скажи мне, в чем заключалось его предложение? Что такое «Каньон Корриенте Девятнадцать»? Говори! Теперь-то какая разница?

Аллаука на мгновение замолчала. Очевидно, увидела в моих глазах что-то такое, что требовало ответа. Затем снова вздохнула:

– Хочешь сказочку на ночь, да? Хочешь какого-то смысла? Прекрасно. – Она кивнула Густаво: – Принеси мне стул. Затем иди и забери его оружие, нужно, чтобы его нашли при нем. И скажи Гэвелу, чтобы остальные паковали вещи. Полное уничтожение всего – словно никого из нас здесь никогда не было.

В углу помещения, как группа ожидающих вызова застенчивых свидетелей, стояли несколько каркасных стульев из углеродного волокна, подобных тому, к которому я был привязан. Густаво подцепил один из них рукой, притянул к себе и поставил на пол в паре метров от меня. Наградил меня жалостливым взглядом и направился к двери. Затихающие шаги по железному коридору.

Я кивнул ему вслед.

– Гэвел, значит? Ты всю Наземную команду собрала для этой поездки?

Она пожала плечами.

– Из них получаются полезные бойцы. Я стараюсь, насколько это возможно, не выметать сор из избы.

– Ты вообще не боишься, что он проболтается Декейтеру?

– Не особо. Гэвел знает, что в его интересах.

– А Густаво? Что насчет него? Подобные бугаи не годятся для игры вдолгую. Рано или поздно он что-нибудь выдаст, и, когда он это сделает, Декейтер выяснит, что на самом деле здесь произошло. И сдаст тебя с потрохами.

– Ты действительно так думаешь? – Она задала вопрос мягким тоном, словно действительно его обдумывала. – Мне кажется, ты ошибаешься. У Джеффа Гэвела и Густаво есть свои пределы, но в конечном счете это не имеет значения. А вот Милтон имеет.

Она не стала садиться. Вместо этого подошла к большой трубе, разделяющей комнату, разговаривая со мной на ходу.

– Видишь ли, Милтон Декейтер уже не тот, что прежде. Он больше не крутой парень из Нагорья, с которым ты раньше водил дружбу. Успех и легкая жизнь смягчили его. А затем Ирени забрала детей и сломала большую часть того, что осталось. Теперь он живет в пентхаусе своей мечты и плывет по течению. Он расстроится, что тебя убили, может даже заподозрить, что за этим кроется нечто большее, чем неудачный допрос. Но больше он ничего не сделает и в конце получит инструкции от меня.

Она подняла что-то с изогнутой поверхности трубы. Когда я увидел, что именно, у меня по спине пробежал холодок.

– То же самое было и с Торресом, – сказала она, надевая тяжелые черные защитные перчатки, тщательно натягивая каждую до локтя. – Милтон знал, что Торрес предлагал мне крупную сделку. Но я сказала ему, что в ней не было ничего особенного, и он оставил эту тему в покое.

– Мне ты тоже сказала, что в ней не было ничего особенного.

– Не совсем. – Аллаука обошла конец трубы там, где она уходила в пол, и подошла к обмякшему и неподвижному телу Чанда. – Я сказала тебе, что она нежизнеспособна. Есть разница. Зак, запускай, быстро.

Не говоря ни слова, Ретивый подошел к стене и набрал инструкции на ряде расположенных там приборов. Слабая дрожь и грохот – мне показалось, я увидел, как вибрирует труба.

Аллаука слегка повысила голос, перекрикивая шум.

– Видишь ли, Павлу Торресу пришла в голову гениальная идея шантажировать Малхолланда и тех, чьи интересы он представляет. И в своей идиотской наивности он подумал, что я к нему присоединюсь.

Я сделал еще одну паузу в своих попытках держать в курсе молчащую Рис.

– Шантажировать Малхолланда? Чем?

– Чазмой Корриенте Девятнадцать. Как и сказал Чанд.

Она снова кивнула Ретивому, тот ввел новую последовательность команд. Вторичные замки на средней секции поднятой трубы зашипели и с треском открылись. Верхняя половина трубы откинулась, и комнату заполнила отвратительная химическая вонь. Приподнятая секция полностью откинулась, оставив на виду желоб с бурлящей коричневой жидкостью. Чанд дернулся в своих оковах, приходя в сознание.

Аллаука поморщилась.

– Извини, я на минутку.

Она встала за инвалидную коляску, подкатила ее прямо к трубе и оставила там. Чанд стонал, пытаясь отвести голову от потока химической вони. Сложно сказать, пришел ли он в сознание окончательно. Ракель стояла рядом с ним, ее голос был хриплым от того, что приходилось дышать ртом.

– Наверное, я так никогда и не пойму, как кому-то пришло в голову, что кататься по водопадам такого вот дерьма – круто. Наверное, это какая-то глупая мужская штука.

Закованной в перчатку рукой она схватила Чанда за затылок и толкнула всю верхнюю часть его тела, от талии и выше, прямо в поток шлама.

И Чанд все-таки пришел в себя.

Шум, который он издавал, оказавшись внутри, напоминал животный крик, все сознательное «я» исчезло, оставив только оглушительный вопль ужаса и отчаяния. Он яростно дернулся назад, вырываясь из хватки Аллауки, из быстро тающих черт лица и уже слепых глаз потекли жижа и тлеющий дым. Почему-то мне казалось, что он смотрит прямо на меня. Он взвыл, всего один раз, крик вырвался из его рта, который на моих глазах превратился в зубы и кости, затем Аллаука схватила его обеими руками и снова опустила дымящееся лицо под поток шлама. Большие серые пузыри лопались вокруг погруженной в поток головы, когда из него выходили последние выдохи. Полагаю, он рефлекторно вдохнул эту жижу, проглотил ее в последней агонии замешательства и борьбы за жизнь. Сильная судорога прошла по верхней части его тела, дрожь была такой сильной, что даже Аллауку тряхнуло.

А затем Чанд умер.

Аллаука продержала его под потоком еще несколько секунд, может, хотела убедиться наверняка, а может, просто застыла, осознав содеянное. Это нелегко, кем бы ты себя ни считал. Она встретилась со мной взглядом, и мне показалось, между нами что-то промелькнуло, какая-то закодированная передача. Она подняла брови, словно признаваясь в чем-то, в каком-то заговоре, частью которого являлись мы оба. Постепенно Ракель расслабилась. Вытащила обратно то, что осталось от головы Чанда, и выставила в тусклом свете подземелья на всеобщее обозрение.

– Ну вот, – произнесла она, все еще слегка запыхавшись. – Только посмотри, что ты наделал. Месть оверрайдера. Ну и кто в это не поверит?