Текст книги "Разреженный воздух"

Глава сороковая

Где-то кричит восьмилетний ребенок из трущоб, тщетно призывая самую сильную магию слов, какую он только знает, лишь бы унять эту нарастающую, пропитывающую все тело агонию.

«Больно, как же больно, нет, прекратите, ПРЕКРАТИТЕ, вы, пидоры, уроды, что б вы сдохли, ПОШЛИ ВЫ НА ХУЙ, ПРЕКРАТИТЕ, ПРЕКРАТИТЕ…» Силы иссякают, сопротивление ослабевает, насилие превращается в слезы. «Остановитесь, очень больно, пожалуйста, прекратите, прекратите, пожалуйста, хватит, нет, пожалуйста, хватит… Я хочу к маме, я хочу к маме, я хочу…»

«Тише, Хакан, дыши. Выдохни боль».

«Мама?»

«Я не твоя мама. Но сейчас я могу помочь тебе больше, чем она. Дыши и отпусти боль. Она отступит, твое тело поймет, как справиться».

«Но мне так больно…»

Он хнычет, последние силы тают, превращаясь в слабый огарок свечи.

«Да, это больно. Все дело в том, что прямо сейчас на твой гипоталамус и соматосенсорную кору устанавливается необработанный нейронный интерфейс. Это нарушает способность организма интерпретировать боль и делает внешние обезболивающие меры неэффективными. Но пока мы говорим, твое тело и запатентованные системы «Блонд Вайсьютис», к которым оно подключается, заново изучают свои отношения. Дыхание помогает».

«Мама, мама, мамочка, мумумумуму…»

«Нет, прекрати. Твоей мамы здесь нет, она тебе не поможет. Послушай меня».

«Кто…»

Замутненный болью и замешательством вопрос все равно мерцает, словно монета в иле на морском дне, словно всплеск солнечного света на рябой поверхности воды далеко-далеко наверху. Он уже задан, ожидает завершения, медленно выходит из ножен сияющий клинок, острие, цель, путь назад к себе.

«Кто… ты такая?»

«Я – Осирис. Я здесь, чтобы помочь».

И, подобно волшебству, которое не могли зажечь запретные слова, голос приносит крошечное, еле уловимое облегчение боли.

«Я – Осирис, отныне и навсегда я буду с тобой. Я буду видеть твоими глазами, я буду слышать твоими ушами, я никогда не буду спать. Ты можешь обращаться ко мне в любое время, и я отвечу и помогу всем, чем смогу. Всю оставшуюся жизнь мы будем расти вместе, наше выживание и цели будут общими, и мы никогда не расстанемся».

«А теперь – дыши, дыши, маленький Хакан, дыши – твоя боль исчезает… исчезает… исчезла».

И, словно туман, сдутый с оконного стекла, боль исчезла.

* * *

Общежитие «Эл-СИП» простерлось вглубь острова от изгиба Корал-Бэй. Скромные двухуровневые апартаменты радиальными рядами расходились от небольшого центрального комплекса. Образцовое жилье, построенное «Блонд Вайсьютис» для бедолаг из низшего класса, вырванных из нищеты по всей Австралазии, чьи дети как ценные корпоративные активы учатся в Эксмуте, а здесь, в ультрасовременных домах, их ближайшие родственники живут в нескольких минутах ходьбы от одного из лучших пляжей, какой только может предложить Западная Австралия: белый песок, голубое небо, прозрачные безопасные воды. Семейные кредиты L-SIP покрывают расходы на проживание, наиболее эффективные дети могут рассчитывать на бонусные выплаты, а у родственников есть возможность устроиться на работу в сфере экологического мониторинга или высококлассного туризма поблизости. Общежитие находится достаточно близко к Эксмуту, чтобы опровергнуть любые обвинения в том, что детей вырывают из объятия семей, но достаточно далеко, чтобы аккуратно устранить любое семейное влияние, выходящее за рамки символического. Автобусы ходят дважды в месяц для двухдневных визитов с ночевкой, правда, право на них надо еще заработать, а для более продолжительного семейного общения, на неделю или две, возможности предоставляются каждые четыре месяца.

Я выхожу из автобуса в ослепительно голубое сияние и облако бледной пыли, поднятой детьми помладше, когда те устремляются в комплекс навстречу матерям, бабушкам, дедушкам, опекунам с менее очевидными семейными связями, а иногда, в самых странных случаях, навстречу отцам. Мои глаза рефлекторно щурятся от яркого света. Я иду по дороге между двухуровневыми апартаментами с щемящим чувством утраты в животе, предчувствуя, что найду на этот раз.

Тем не менее вид пустующего помещения поражает меня словно удар под дых.

Пластиковые складные стулья убраны, барбекю отдраено до блеска и приставлено к грязно-белой стене. Даже китайские колокольчики из витражного стекла, которые она сделала, исчезли. В воздухе висит лишь слабый остаточный запах химического моющего средства – последний след уборочной команды, полившей тут все из шланга. Скорее всего, уже к концу недели сюда заедет кто-то новый.

«Она действительно сделала это, – тупо думаю я, – она, блядь, тупо ушла».

«Я пыталась тебя подготовить. Такая закономерность проявляется последнее время довольно часто, это не редкость».

«Ты, – я с трудом сглатываю, – заткнись».

Я стою там, вдыхая этот синтетический запах расставания, и тут дверь в соседний блок приоткрывается, а затем широко распахивается. Нерешительно выходит Лотти, коренастая, стойкая, настоящая бабушка Лотти с обветренными чертами лица цвета эбенового дерева, обесцвеченным светлым облаком волос и глубоко посаженными, устремленными к горизонту глазами. Я вижу, как все, что спрятал за непроницаемо каменной маской, отражается на ее лице. Рот Лотти сжимается, ноздри раздуваются, глаза расширяются.

– О, Хак, – говорит она, вытирая руки о свой гончарный фартук, – Хак, мне так жаль.

– Привет, Лотти, – отстраненно говорю я.

– Они спорили, они ругались. Она кричала на него всю неделю перед их отъездом.

– Тем не менее она ушла.

Лотти ничего не говорит. Подходит и берет меня за руки. У нее прохладные ладони, слегка влажные от глины, с которой она работала.

– Куда они уехали?

– Я не знаю, Хак, она мне не сказала. Может быть, в Перт. Оттуда он родом. Сказала, что его там ждет уйма работы.

– Звучит не слишком правдоподобно, – говорю я откуда-то очень далеко. – У нее полный кредит еще как минимум на три года. Они лишат ее бонуса за эмоциональную поддержку, раз она ушла, но основную сумму отнять не смогут. Та прописана в контракте. Даже после выпуска, когда я получу квалификацию, она будет получать оперативную пенсию. Не могу себе представить, чтобы этот мудак Дуги работал, когда у него есть такой источник дохода, с которым можно жить припеваючи. – Я чуть отступаю назад, осторожно высвобождаюсь из ее рук. – Как дела у Макса?

– Все хорошо. У него еще три дня до возвращения. Артур взял лодку и отвез его на риф.

– Прекрасно.

– Ты мог бы сплавать туда, встретиться с ними, если хочешь. Артур будет рад тебя повидать.

«Физическая нагрузка тебе определенно бы не помешала, – интимно шепчет Рис мне на ухо. – В тебе сейчас очень много гнева, и если ты вернешься обратно, не выпустив его, он еще несколько дней будет влиять на твою работоспособность».

– Думаю, я откажусь, спасибо, Лотти.

– Не зайдешь? Я как раз собиралась ставить чайник.

– Она что-нибудь сказала? – резко спрашиваю я и ненавижу себя за то, как это звучит, стоит только словам сорваться с губ. – Оставила сообщение?

Лотти качает головой.

– Мы с твоей мамой не так часто разговаривали с тех пор, как к ней переехал Дуги. Она знала, что он никогда мне не нравился, знала, что я его не одобряю. Мне и так было тяжело смотреть на то, как он с ней обращается, так похоже на мою Элли и этого ушлепка Куинна, прежде чем он… – Она пыхтит и медленно тормозит, внезапно останавливаясь на пороге своего собственного давнего горя. Моргает, смотрит в сторону, вниз. – Я хочу сказать, Дуги никогда не бил твою маму, ты знаешь, но…

Я киваю.

– Но рано или поздно он это сделает.

– Он знал, что здешние надзиратели этого не стерпели бы. И боялся тебя, Хак. Особенно после того последнего раза.

– Как думаешь… если я уйду в самоволку и пойду за ними…

– Ты не можешь этого сделать, Хак. И прекрасно об этом знаешь.

«Ты определенно не можешь этого сделать, Хак. Они выследят тебя и вернут прежде, чем ты пройдешь половину пути до Карнарвона».

«Нет, если ты, блядь, мне поможешь, они этого не сделают! – возражаю я сквозь стиснутые зубы, почти вслух. Глубоко в колодце вбитого обучением контроля я чувствую, как пара слез протискивается на свободу. – Если бы ты действительно была на моей стороне, как ты всегда утверждаешь».

– Хак… – Лотти не то чтобы пятится от меня, но в моем лице явно есть что-то такое, что заставляет ее подумывать об отступлении.

«Хакан, я на твоей стороне. В этом моя единственная цель. Но в данный момент я также запрограммирована на то, чтобы сдать тебя, как только ты сбежишь, ведь именно так сейчас поступил бы любой, кто на твоей стороне. За самоволку тебе светят два месяца одиночки и год без привилегий».

«Да мне все равно!»

«Твоя мать сделала свой выбор и оставила тебя позади. – В голосе Рис слышится настойчивость, которой я прежде не слышал. – Что именно, по-твоему, ты такого можешь сейчас сделать, чтобы ей помочь?»

«Я мог бы прикончить этого подонка Дуги!»

Тишина. На мгновение мне кажется, что она решила со мной не разговаривать.

«Это правда, – отвечает она наконец. – И это решило бы твою насущную проблему. Но фундаментальная осталась бы».

– Хак, что ты… – Тут, наконец, в голосе Лотти проявляются резкие нотки. – Это твоя Осирис? Что она тебе говорит?

Перемена в ее тоне возвращает меня к действительности. За все годы, что я знаю Лотти, я бы мог сосчитать по пальцам одной руки те случаи, когда она повышала на меня голос. Я смотрю ей в лицо, и страх, который я там вижу, ранит меня глубже и острее, чем опустевшая квартира, в которой прежде жила моя мать.

– Она советует мне не делать глупостей, – мягко говорю я. – Все в порядке, Лотти. Я не буду убегать. Но выпью чай, который ты собиралась приготовить.

Она возвращается ко мне очень медленно, прищурив глаза. Несколько раз вытирает и без того почти чистые руки о фартук.

– Ненавижу этих монстров, – говорит она с несвойственной ей злобой. – Макс сам на себя не похож с тех пор, как получил своего.

Макс на несколько лет меня младше. Скорее всего, ему операцию сделали восемнадцать месяцев назад или около того. Я помню, как тяжело давался моей матери первый год после того, как мне установили Осирис.

– Лотти, перестань. Это же как «ПокетПэл» или «БайтМейт». Только система внутренняя. Нам не нужно повсюду таскать с собой гарнитуры. Ни гарнитур, ни устройств. Просто более продвинутая технология.

– А я думаю, что мы больше не нужны Максу. Мне кажется, что и у твоей матери были те же мысли. – Она вздыхает. – Ну вот, а я не хотела говорить.

– Лотти….

– Давай я просто заварю чай.

Она поворачивается, и я хватаю ее за руку. Лотти останавливается, нехотя, не глядя на меня.

– Я не должна была так говорить, Хак. Мне очень жаль.

– Лотти, ты должна мне сказать. Она же не из-за этого ушла? – Мои пальцы сжимаются у нее на запястье. – Так ведь?

Еще один вздох, на этот раз тихий и полный боли. Она решительно разжимает мою хватку и поворачивается, чтобы взглянуть мне в глаза.

– Нет, Хак. Она ушла не поэтому. Но и твоя Осирис не помогла ни разу.

– В смысле, не помогла? Что это значит, Лотти?

– Это значит, что Дуги постоянно повторял, что она тебе больше не нужна, что после того, как эту штуку установили, тебе больше не нужна мать. И ты дал ей не так уж много поводов для возражений.

Она протискивается сквозь дверной проем в квартиру, которую они с Артуром превратили в свой дом. Я слышу, как она возится на кухне.

Я долго стою на улице, прежде чем последовать за ней внутрь.

* * *

Адвокат «Блонд Вайсьютис» сидит на безопасном от меня расстоянии в камере предварительного заключения, гарнитура надета и затемнена, проецируя в воздух между нами панели света по дистанционной связи. Бранегель, на котором он пишет, не такой уж большой барьер, но каскад заполненных страниц и светящиеся штампы авторизации рисуют расставание столь же окончательное, как и любая расстыковка в доках, которая когда-либо с лязгом прокатывалась по корпусу корабля, на котором я летал. Я съеживаюсь на койке и молча наблюдаю, как все разыгрывается, шлюзы уже закрыты, и мое гарантированное будущее в БВ быстро проваливается во тьму.

– Итак, вам ясно, какой компромисс был достигнут в отношении установленной вам системы Осирис?

На самом деле это не вопрос, так что я не утруждаю себя ответом. Похоже, ему от такого становится не по себе.

– От вас требуется активное участие в этом интервью, – резко напоминает адвокат, – нас записывают, и это должно выглядеть профессионально с обеих сторон. И, скажем прямо, если принять во внимание ваши действия, вам совершенно не из-за чего дуться.

– Вы так думаете? – Я изо всех сил стараюсь сдержаться, чтобы не вскочить с койки и не ударить его несколько раз рукой по горлу, просто чтобы посмотреть, как он падает, корчится и задыхается на холодном полу камеры. Какие бы подпрограммы он там ни запускал в своей дорогой черной гарнитуре, он должен потребовать деньги назад. При любых других обстоятельствах чтение моего настроения как «дуться» стало бы смертельной ошибкой.

Он прокручивает страницу назад, выделяет пару абзацев.

– Условия вашего выходного пособия, мягко говоря, удивительно мягкие.

– Я молчу о вашей политике эскадрона смерти на борту «Заката в Сапфире», а вы платите мне выходное пособие и не бросаете на растерзание волкам?

– Другим мужчинам и женщинам на вашем месте грозила бы смертная казнь.

– Да, но не когда «Блонд Вайсьютис» и их клиентам светит крупнейшая пиар-катастрофа, а сакранитам – невероятный пропагандистский козырь.

Он стискивает челюсти.

– Это в лучшем случае дешевое предположение, в худшем – вопиющая фантазия, и при любых обстоятельствах не имеет отношения к рассматриваемому вопросу. Вы понимаете, что произойдет с возможностями вашей Осирис?

– Вы собираетесь ее вырвать, – бесцветным тоном говорю я. – Выравнивание функции первичной гарнитуры, звуковая система, основанная на резонировании костной ткани, подключение по широкому каналу, интуитивный интерфейс – все это исчезнет.

– Это верно, – кажется, мой рассказ его воодушевил. – По контракту мы не можем допустить вашего дальнейшего существования в качестве полноценного оверрайдера после ухода из «Блонд Вайсьютис». В то же время обширные исследования, проведенные нашим психологическим отделом, показали, что полное отключение от Осирис после стольких лет связи может привести к неприемлемому уровню психоза, и мы бы не хотели, чтобы это оставалось на нашей совести.

Я не могу сдержать ухмылки.

– На вашем чем?

Его тон снова становится резким.

– Вы по-прежнему сможете получать доступ к основному функционалу систем Осирис через соответствующим образом настроенные внешние приемные устройства. Я надеюсь, вы это понимаете.

– Конечно, – я киваю на его кольцо. – Тебе будто разрешили трахать жену через занавеску в душе.

«Ты преувеличиваешь. Потеря точности не обязательно должна быть такой уж страшной».

«А ты заткнись».

– Разумеется, я не встречался с вашей женой. Как знать, может, вы сочтете это плюсом. Или так подумает она.

– Что вы сказали?

Я чувствую зуд в ладонях, предчувствие насилия. Оперативное расторжение контракта, изгнание на Марс, разлука с Рис. Кто-то должен за это заплатить, им вполне может оказаться этот парень – вежливое корпоративное лицо «Блонд Вайсьютис», мягкое и бесстрастное, совершенно не запятнанное кровью, которая пузырилась и плавала в невесомых коридорах «Заката на Сапфире», словно ярко-красные игрушки, брошенные бездумными детьми.

– Ты, блядь, оглох или что? – Я немного наклоняюсь вперед. – Я сказал, что не могу представить себе ни одной хотя бы наполовину порядочной женщины, которая позволила бы тебе коснуться ее своими потными маленькими лапками или тощим вялым членом. Брось, чувак, она с тобой исключительно из-за денег, признай это…

Он кидается на меня сквозь бранегель и выведенные там юридические заклинания. Гель лопается и исчезает, юридическая магия гаснет, камера погружается во мрак, а я встаю, чтобы встретить его посреди освободившегося пространства, ухмыляясь словно череп.

* * *

Яркий белый свет от осветительных панелей, установленных низко на стене рядом с кроватью. Следы мучительной боли, пронзающие при каждом пробуждении, быстро тают.

Я резко выпрямляюсь. Бодрый, как солнечный блик на стали.

Разноцветные вспышки перед глазами, диадемы и прицелы, увеличивающиеся и уменьшающиеся. Я подношу руку к лицу в поисках гарнитуры.

И нахожу только обнаженные, недавно открытые глаза.

Я снова моргаю и быстро вывожу тепловую карту комнаты ради чистого наслаждения действием. Чувствую, как смешок застревает в горле, приходится кашлянуть. Я встаю с кровати и едва не падаю навзничь.

«Ты все еще страдаешь от плохой координации двигательных функций после операции на нервном интерфейсе. На данный момент тебе следует избегать резких физических движений».

«Рис? Боже, Рис, ты звучишь…»

Ее голос звучит четко и близко, и от знакомой хрипотцы у меня впервые за много лет встают дыбом волосы на затылке. Она звучит как секс сам по себе, как смерть во имя благого дела, как ясность цели без тянущего назад тягостного груза миллиона грязных маленьких компромиссов по пути…

«Могу представить. Технология значительно продвинулась вперед за последние четырнадцать лет. Подстраиваю твои нейронные реакции».

Как все нарушенные обещания юности, теперь исправленные и обновленные, как блики послеполуденного солнца на волнах Индийского океана.

Как острый, холодный отблеск света на смертоносном клинке.

Часть третья
Под давлением

Если ситуация кажется сложной, запутанной или зависящей от многих факторов, будьте уверены, что на самом деле это не так. Ваша задача проста – спасти корабль любой ценой. Остальное – логистика.

«Блонд Вайсьютис»

Инструкция для оверрайдеров

Так какая часть, говоришь, называется кораблем?

Граффити на переборке

Глава сорок первая

Прошла неделя, из-за новостей о жестокой смерти Аллауки в доме Нины Учаримы случились перемены. На входе в подъезд был установлен новый здоровенный замок повышенной надежности, а в вестибюле околачивался дородный охранник. Он был в гарнитуре и прятал под курткой что-то громоздкое, когда же я, не сбавляя шага, вошел во взломанную Рис дверь, он решительно шагнул мне наперерез, будто всерьез рассчитывал помешать.

– Хочешь умереть? – весело спросил я.

Он уставился на поднятый ХК или на призрака в длинном маршальском плаще, который его держал. Я наставил на него дуло дробовика. Громила ошеломленно покачал головой.

– Ты… но… ты, блядь, ты же мертв, мужик.

– Мне стало лучше. Снимай гарнитуру.

Он снял гарнитуру и протянул мне. Я кисло ухмыльнулся.

– Слушай, намного проще было тебя убить – не делай эту перспективу привлекательнее, чем сейчас. Брось гарнитуру, повернись, положи руки на стену и наклонись.

Гарнитура с легким стуком упала на пол. Он медленно повернулся и принял нужную позу.

– Слушай, мужик…

– Сильнее. Прижмись лбом к стене. Хорошо. Так, кто там наверху вместе с Ниной? Если соврешь, я ведь узнаю.

– Никто. – Он поспешил внести ясность: – Я хочу сказать, там просто какой-то парень. Я его не знаю. Какой-то Грег.

Я фыркнул.

– Грег из Гроквилла?

– Я не знаю его имени, мужик. – Нотка отчаяния в его голосе казалась вполне искренней. Рис навела на него гештальт-сетку и пришла к тому же выводу. Я приставил дуло «палубной метлы» к его почкам и увидел, как он дернулся.

– Спокойнее. Если бы я хотел твоей смерти, ты бы уже умер.

Я убрал левую руку со ствола дробовика, сунул ее в карман позаимствованного плаща, достал позаимствованный дергач и выстрелил в охранника. Тот в конвульсиях рухнул на пол, ударившись лбом о стену с такой силой, что хлынула кровь. На стене осталось пятно. Я убрал дергач, обогнул скорчившееся тело и быстро поднялся по лестнице. В тумане трубочного зелья во время моего последнего визита лестницы казались бесконечными, но оказалось, стоит тебе укорениться в реальности, и бесконечность сокращается всего до десяти пролетов. Однако к тому моменту, как я поднялся наверх, недавно отремонтированные голень и лодыжка все равно разболелись. Очутившись на лестничной площадке перед дверью Нины Учаримы, я остановился перевести дух и прислушался, нет ли внутри какой активности.

«Две человеческие тепловые сигнатуры, расстояние между ними не меньше двух метров. Комната слева».

«Это же гостиная, верно?»

«Сложно сказать, у меня слишком мало отснятого материала для анализа. В прошлый визит Нина Учарима сняла твою гарнитуру сразу при входе, а за несколько мгновений до этого ты был не слишком сосредоточен на архитектурных особенностях».

«Полагаю, тебе это кажется смешным».

«Мне это кажется точным».

«Просто взломай дверь».

Замок поддался натиску Рис, и дверь бесшумно скользнула в сторону. Приглушенный свет в комнате за дверью. Я скользнул внутрь, одним касанием усилил акулий режим и услышал голоса.

– …не в этом дело, Нина.

– А в чем тогда? Ему легко говорить – «держите ее здесь», словно ничего не происходит. Джефф Гэвел мертв, если ты не заметил. Мэр мертва, мудак-оверрайдер мертв, все это начинает выглядеть чертовски заразно.

– Мы не знаем, связано ли это…

– Ой, да брось, Грег!

Я вошел в просторное жилое пространство за прихожей. Нашел две человеческие тепловые сигнатуры, как и было обещано. Учарима стояла у окна, сердито глядя на улицу, а бледный тощий персонаж сидел за обеденным столом метрах в трех от нее, перед ним вместо посуды лежали снятая гарнитура и неприметный серый пистолет. Парень увидел меня первым, задолго до того, как начала поворачиваться Учарима, возможно, ХК в моих руках не настолько сильно бросался в глаза, как следовало бы. Он вскочил на ноги, одним плавным движением схватил со стола пистолет.

– А ты, блядь, еще кто такой? Тебе лучше…

Бахнул выстрел, эхо от него резким вспыльчивым громом отразилось от низкого потолка. Противопехотный заряд угодил Бледному в грудь, остановил его, словно пощечина, и швырнул на пол за столом. Он больше не двигался, и мне даже не нужно было проверять – использованный заряд превратил содержимое его грудной клетки в фарш для болоньезе. Я уже сменил цель и наставил «палубную метлу» на Нину Учариму прежде, чем та успела на меня броситься, – судя по выражению ее лица, она всерьез обдумывала такой шаг.

– Вот не надо, Нина. Одного идиота на сегодня достаточно.

Она замерла на полушаге. Мгновение широко открытыми глазами смотрела на останки Бледного, затем с поразительной скоростью взяла себя в руки.

– Привет, оверрайдер, – ровным тоном сказала она. – Хорошо выглядишь для мертвеца.

Я кивнул.

– Прихожу в норму. Итак, Грег вон там… я полагаю, это один из парней Идальго?

– Сиськи Пачамамы, Вейл! Я что, действительно настолько плохо трахаюсь? Большинство парней просто обосрали бы меня в РазломНете и пошли дальше. Знаешь, когда я сказала…

– Идальго, – ровным тоном произнес я. – И не пытайся пудрить мне мозги, Нина, я, блядь, не в настроении. Идальго… выкладывай все, что ты знаешь. Я уже немного в курсе, так что не морочь мне голову и просто заполни пробелы.

Манерное, стальное спокойствие Учаримы ни разу не треснуло, но одна из совершенно новых подпрограмм Рис оценила ее гештальт, прогнала диагностику и вывела результаты в верхнем левом углу. Готовность солгать, напряжение, еле сдерживаемая физическая готовность к насилию, вообще ничего такого, что в этой смеси могло бы сойти за страх.

– Конечно, – произнесла она, – спрашивай.

Я слегка взмахнул стволом «палубной метлы», указывая направление.

– Возвращайся туда, где была – вон туда, к окну. Сядь спиной к стеклу. Колени вверх, обхвати их руками.

Она медленно подчинилась, сверкая глазами.

– Ты не носишь гарнитуру, – похоже, впервые заметила она. – Клевый плащ, кстати. Ты теперь маршал?

– Не на то смотришь. – Я снова поднял ствол пистолета. – Вот на что тебе следует обратить внимание, Нина. Автоматический флотский «Хеклер энд Кох», корабельный противопехотный заряд. Если я увижу, как ты расцепляешь свои руки прежде, чем я скажу тебе так сделать, лишишься обеих ног ниже колена. А теперь расскажи мне об Идальго. Он с Земли, это все, что я знаю. Профессиональный убийца, торчит здесь уже какое-то время, не жалует группу «Приговорен к аду Разлома». Что еще?

Она фыркнула и закатила глаза, когда я помянул группу. Должно быть, воспоминания нахлынули. Я ободряюще качнул стволом «палубной метлы».

– Что еще, Нина?

Она пожала плечами.

– Что еще? Неплохо трахается, когда может сосредоточиться на процессе. Думаю, просто хочет вернуться на Землю. Я действительно прокололась, да? Упомянула его, сразу после секса.

– Не кори себя, никто из нас не покрыл себя славой в ту ночь. Ты обронила имя, а я его чуть не пропустил. Это зелье из курительной – просто нечто.

– И не говори.

Я постарался выглядеть брутальнее.

– Так ты ебалась с ним до того, как Торрес пропал без вести, или уже после?

Она смерила меня взглядом.

– Пару раз до. Я не собиралась ждать Пабло всякий раз, как он отправлялся в свой сакранитский гарем. Я не такая, знаешь ли. Появился Идальго, он искал Пабло, так что… – Снова пожала плечами. – Делал вид, будто его очень беспокоит, что Пабло не хочет лететь на Землю, говорил, какую большую ошибку тот совершает, уточнял, не смогу ли я его переубедить. Но он мало чем отличался от любого другого парня. Отведи плечи назад, скрести и разведи ноги пару раз, и все, они уже там.

«В твоем случае это крайне верно».

«Заткнись».

– Ты знаешь о Чазме Корриенте? – спросил я. – О девятнадцатой итерации?

– Ты про то дерьмо, что Пабло раскопал в Гингриче? Да, он что-то об этом говорил – большой скандал, можно было свалить корпоратов, сидящих на марстехе. Ну, или шантажировать их. Она и эта пустоголовая сука, с которой он раньше тусовался, считали, что смогут обогатиться. Как ее там звали? Таррант или вроде того.

– Фаррант. Джулия Фаррант.

– Неважно. Тупая пизда все равно была просто для мебели. Да, Идальго выбрал из персонала «Седж» их обоих, но именно Пабло он доверил провернуть все дело.

– Какое дело?

Она закатила глаза.

– А ты как думаешь? Он велел им взломать какой-то архивный склад на Гингрич-Филд и поискать там всю эту херню с девятнадцатой итерацией. Думаю, Идальго и так уже знал, что нужная информация там, просто ему были нужны их персональные коды, чтобы облегчить взлом.

Я подумал о том, что мне сказал Декейтер. Многочисленные набеги на ценные марстеховские активы, но потом украденное нигде не всплывало. Идальго или сидел на сокровищах, или…

Или выбрасывал их, потому что ему было насрать. Он что-то искал и не находил. До тех пор, пока не случились «Седж Системс» и крах рынка дерматологических средств, основанных на марсианских технологиях.

Вот только я до сих пор не понимал, зачем все это было нужно.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Допустим, они проникают на склад, дальше что?

Учарима фыркнула.

– Дальше что? Дальше Пабло и Фаррант, тупые недоумки, накачиваются этим дерьмом. Они думали, что получили доступ к какой-то высококлассной кожной терапии на марстехе. Опередили земных дурачков на пути к банке с печеньем. Разумеется, потом им обоим стало плохо в той или иной степени. Похоже, эта штука не слишком хорошо сочеталась с тем, чем нас всех пичкали кодовые мухи в том месяце.

– Он сгорел?

– Нет. Но я слышала, что она сгорела, – в тоне Учаримы послышалось мрачное удовлетворение. – А Пабло отделался всего лишь сильной лихорадкой и какой-то сыпью по всему телу. Во всяком случае, так он сказал. Это произошло незадолго до того, как он вернулся в город и разыскал меня.

– Ты знала, что он пошел с этим к Аллауке?

– Да. Он прикарманил образец, который не отдал Идальго после того, как они оттуда выбрались. Взял его с собой к Аллауке, чтобы предложить в качестве рычага давления на «Седж» и КОЛИН.

– Он не сказал ей, что использовал его на себе?

Она посмотрела на меня как на полоумного.

– А ты бы сказал? Когда речь идет о Ракель Аллауке?

– И как твой новый ебарь Идальго отреагировал на все это?

– А ты как думаешь? У него просто резьбу сорвало. Он пообещал Пабло, что подстроит для него результаты «Полета домой», что доставит прямо к самому Дайссу, зарезервирует для него место в криокапсуле, в общем, небо в алмазах. Типичный земной мудила, до сих пор верит, что на Марсе каждый только и мечтает о бесплатном билете в колыбель человечества.

– Типичный, – бесцветным эхом отозвался я.

– Вы не понимаете и, похоже, никогда не поймете. Возможно, Разлом и все, что здесь есть, кажутся вам чем-то мелким, особенно если вы видели океаны и прочее дерьмо, давление воздуха повсюду, дождь, когда захотите. – Она покрепче прижала колени к груди. – Но это – наше. Наше место здесь, а не на третьем камне от Солнца. Пабло знал это, знал в глубине души, как и все остальные. Нельзя просто взять и шагнуть в другой мир, который тебя не знает, который не видит в тебе никого кроме благородного дикаря или какого другого пограничного отребья, которое они однажды видели в кино. Думаешь, Пабло когда-нибудь почувствовал бы себя своим там, на Земле? Думаешь, хоть один из этих печальных лотерейных зомби смог бы когда-нибудь обрести там, на Земле, место, подобное тому, что уже было у него здесь, в Долине?

– Понятия не имею. Значит, у Идальго каким-то образом существует возможность достать из ниоткуда волшебный лотерейный билет, и он собирался отправить Торреса домой в благодарность за доказательства того, что в «Седж» имеют дело с фальшивым марстехом?

Она кивнула, глядя поверх коленей в пустоту, которую я никак не мог разглядеть.

– Да. Именно так Пабло и сказал.

– А он когда-нибудь говорил, как именно Идальго это удалось? Взломать лотерею, поместить в слот определенный генетический код?

– Нет.

– А что насчет самого Идальго? Он когда-нибудь говорил об этом?

Она одарила меня презрительной усмешкой.

– Думаешь, он стал бы объяснять мне такое дерьмо? Для него я была всего лишь сиськами и задницей, мужик, грубоватой телкой из Нагорья для Нашего Героя с Центра Земли.

– Да, ты определенно цепляешь такой типаж.

Ее губы скривились.

– Ну, тебя же подцепила.

– Слушай, а чего бы тебе не доказать мою теорию? Что на самом деле произошло в ту ночь в Гингрич-Филд? Вы же с Пабло туда не потрахаться поехали. Это был тот самый склад, который они с Фаррант обнесли для Идальго?

Еще один кивок, короткий, напряженный. Мы приближались к самой сути.

– Каков был план?

– А ты как думаешь, в чем состоял план? – с горечью спросила она. – Аллаука вышвырнула его, приказав либо забыть обо всем, либо убираться из города. Но она оставила себе образец. Павел собирался вернуться еще за одним, затем отправиться в Долину и выяснить, не удастся ли ему провернуть все то же самое где-нибудь в другом месте.