Текст книги "Имплантация"

Четвертое отделение

Характеризуя новую институцию, придуманную Виктором Дюрюи, мы сознательно допустили небольшой сдвиг во времени (и тем самым некоторую оптическую аберрацию): мы описывали не столько замысел 1868 года, сколько получившийся в 1869 году результат. Между тем вплоть до конца 1868‐го, говоря словами Тынянова, «еще ничего не было решено» – или, во всяком случае, было решено очень мало. Декрет о создании Практической школы высших исследований был подписан императором 31 июля 1868 года; тогда же был объявлен набор в новосозданную школу. А 16 августа, информируя журналиста Эдмона Абу о подготовке к открытию Школы, Дюрюи писал: «Где я возьму денег? Не знаю. Но я знаю, что к 1 декабря все будет готово» [Duruy 1966, 47]. Однако дело было не только в нерешенности вопросов финансирования: не было ясности в организационных вопросах. Как писал позднее Моно,

создавая Практическую школу высших исследований, Дюрюи принес лишь общую идею: что лаборатории являются важнейшей частью высшего образования и что наряду с лабораториями физики и химии могут также существовать лаборатории исторические и филологические. Он не знал заранее, какую форму должна принять его школа [Monod 1897, 129].

В наибольшей степени эта неясность касалась Четвертого отделения.

С первыми тремя отделениями все было сравнительно просто: исследовательские очаги здесь уже существовали; было понятно, как должны быть оборудованы лаборатории, кто будет вести занятия, чему эти занятия будут посвящены и где будут локализованы. Гораздо сложнее обстояло дело с историко-филологическим отделением. Неясно было, чему именно обучать и где обучать. Что касалось исторического знания, то практической направленностью и, можно сказать, «лабораторным» характером отличались лекционные курсы первых двух лет обучения в Школе хартий. Но программа Практической школы высших исследований не должна была дублировать программу Школы хартий. C другой стороны, самостоятельную исследовательскую работу студенты Школы хартий вели очень активно, но сепаратно друг от друга: студенческие исследования не имели здесь никакой групповой институционализации, кроме ритуала защиты дипломных работ[40]40
  Подробное описание учебного процесса в Школе хартий см. в [Фортинский 1876, 4–15].


[Закрыть]. Участникам «научного лобби» было очевидно, что в историко-филологической сфере эквивалентом лабораторных занятий могут быть только исследовательские семинары, как они существуют при немецких университетах. Но во Франции ближайшим формальным аналогом семинарских занятий в историко-филологической сфере являлись так называемые конференции (conférences) – групповые занятия, традиционно практиковавшиеся на отделении словесности в Высшей нормальной школе: именно эти занятия были известны Виктору Дюрюи из собственного опыта. По внешнему виду близкие к немецким семинарским занятиям, по содержанию они расходились с ориентацией немецких исследовательских семинаров. Конференции в Высшей нормальной школе были попросту основной формой прохождения студентами материала базовых учебных курсов, а эти обзорные курсы сами по себе не обладали исследовательской направленностью.

Первоначальный замысел Дюрюи состоял в том, что конференции на Четвертом отделении Практической школы высших исследований следовало жестко привязать к тем или иным лекционным курсам, читаемым в различных заведениях «дополнительного подмножества». Конференции должны были носить строго вспомогательный характер по отношению к лекциям: отсюда – разделение преподавательского состава Практической школы высших исследований на «научных руководителей» (directeurs) и «репетиторов» (répétiteurs, maîtres auxiliaires); согласно этому раскладу, научный руководитель читает свой лекционный курс в Коллеж де Франс или в другом месте – а репетитор под контролем научного руководителя «репетирует», то есть повторяет и закрепляет, содержание лекций в ходе семинарских занятий на Четвертом отделении. Как видим, при всех реформаторских установках Виктора Дюрюи усвоенный им смолоду габитус нормальена давал себя знать. Но, во-первых, довольно быстро обнаружилась физическая невозможность территориально прописать все конференции по месту чтения соответствующих лекционных курсов. В результате для занятий Четвертого отделения пришлось выкроить две комнаты из помещений Сорбоннской библиотеки. (О выделенных по инициативе Леона Ренье помещениях для историко-филологического отделения см. свидетельства разных авторов, приводимые в Приложении 3.) Тем самым Четвертое отделение обрело собственную реальность не только в виртуальном, но и в физическом пространстве; но тем же самым его конференции оказались териториально отрезаны от соответствующих лекционных курсов. И дело не ограничилось территориальной автономизацией. Дальше стало выясняться, что жесткая привязка семинарских занятий к темам лекционного курса содержательно малопродуктивна и что она сковывает творческую энергию молодых преподавателей, взятых на роль «репетиторов». Вместо того чтобы проводить семинарские занятия по лекционному курсу, профессора и «репетиторы» стали соотносить лекционный курс и семинары более гибким и сложным образом: тема годового семинара стала мыслиться как дополнение к теме годового лекционного курса или как предварительное введение в предмет лекционного курса; в любом случае конференции Четвертого отделения, при всей их формальной соотнесенности с теми или иными лекционными курсами, сразу стали приобретать автономию.

Особенно ярким примером такой автономизации стала конференция по истории: она начала работать первой и в известном смысле задала тон всем последующим конференциям по другим предметам. «Научным руководителем» по истории был назначен, как мы помним, Альфред Мори. На должность же «репетитора» по истории Дюрюи выдвинул Габриэля Моно. Можно допустить, что в числе соображений, заставивших Дюрюи назначить «научным руководителем» именно Мори, своего личного друга, было и желание использовать в интересах Школы административный вес Мори, и стремление прикрыть молодого и радикально настроенного Моно от возможной критики консерваторов. О том, как разворачивались события далее, мы можем судить по двум дошедшим до нас текстам: по фрагменту из дневника Моно и по личному письму от Моно к Дюрюи. Оба текста чрезвычайно ярко показывают, как создавалось Четвертое отделение Практической школы высших исследований.

Считается, что Отделение исторических и филологических наук официально открылось 1 ноября 1868 года. Но вот что пишет Моно в своем дневнике, начиная с 7 декабря 1868 года:

Понедельник 7 декабря. Во второй половине дня виделся с Лависсом. Он предложил делать историю Италии. Подумать [об этом]! Виделся с А[льбером] Дюрюи. Надежда [sic!], что Практическая школа высших исследований будет основана. Посетил Гастона Париса ‹…›. – Среда 9 декабря. Вечер у Лависса. – Воскресенье 13 декабря. Наконец пришло назначение репетитором в Практическую школу высших исследований, с 2000 франков жалованья. Если только какое-нибудь событие не увлечет меня в сторону свободного учительства, мой выбор сделан: провести два года в Практической школе высших исследований и за это время подготовить диссертацию; затем, став доктором, читать лекции [на Вольных курсах] на улице Жерсона и там же продолжать, в виде дополнения к курсу, семинар, который я начну вести в качестве репетитора в Практической школе высших исследований. ‹…› – Вторник 15, среда 16, четверг 17. Собрание у Мори в воскресенье утром стало холодным душем для моих расчетов и мечтаний. Он хочет, чтобы каждый работал по отдельности и чтобы репетитор был кем-то вроде более или менее компетентного литературного советника: чтобы репетитор исправлял работы, в которых ученик будет гораздо более сведущ, чем сам репетитор. Я выдвинул мою идею совместной работы, но Мори отверг ее с ходу, а студенты, судя по всему, более склонны работать ради собственной выгоды, чем ради блага науки. ‹…› – Понедельник 21. Был у Гастона Париса, снова говорили о Практической школе высших исследований, и наша надежда растет с каждым днем. – Вторник 22, среда 23. В понедельник мне удалось убедить Мори снять свои возражения против моей идеи конференций по исторической критике, и меня живо поддержал Бреаль, посоветовавший привлечь и нормальенов к нашим конференциям. ‹…› – Вчера во вторник состоялось собрание у меня. Присутствовали Фаньез, Руа, Лоньон, Виолле, Куражо, Коно и я. Договорились собираться по четвергам в 8 часов вечера, еженедельно, начиная со второго четверга января. Будем изучать и критиковать Григория Турского ‹…› (Цит. по [Bémont 1912, 10–11]).

К этим же событиям Моно возвратится десять лет спустя, в своем письме Виктору Дюрюи от 8 ноября 1878 года. Письмо явно написано в ответ на просьбу Дюрюи уточнить даты и факты, связанные с началом занятий на Четвертом отделении Практической школы высших исследований. До сих пор это письмо не публиковалось; приводим его по автографу, хранящемуся в фонде Дюрюи – Глашана в Национальных архивах Франции [Archives Nationales. AP 114. Carton 1. Dossier 7]:

Paris, le 8 novembre 1878

Сher Monsieur,

L’ École des Hautes Études n’a pas été ouverte à un jour fixe; car au début rien n’était déterminé sur la manière dont s’y ferait le travail. J’ai eu à lutter contre une vraie opposition de M. Maury pour obtenir de faire des conférences. C’est Paris, Bréal et moi qui avons avec l’assentiment de M. Renier organisé le système qui s’est développé depuis et qui fonctionne même aujourd’hui. Nous avons pris pour modèle les séminaires allemands. Avec quel libéralisme et quelle confidence vous nous avez encouragés à tout organiser à notre guise, nous ne l’oublierons jamais. J’ai jour par jour l’histoire de cette époque dans le journal que j’ai écrit pendant les années où j’ai été séparé de celle qui est aujourd’hui ma femme. J’y vois que vous êtes venu à notre conférence en Janvier, nous avez encouragé et avez dit cela même qui est dans l’introduction que vous m’envoyez, cela même que vous avez redit au banquet: liberté scientifique.

C’est le 13 Décembre [подчеркнуто автором] que nous avons reçu nos nominations. C’est ce jour là qui peut être considéré comme le jour d’ouverture. C’est ce jour même que M. Maury nous a réunis, chez lui. Ce n’est que le lundi 21 qu’il m’a autorisé de faire des conférences. La première a eu lieu chez moi le mardi 22. La seconde a eu lieu le jeudi 14 Janvier à la Sorbonne et vous y êtes venu. Les autres conférences ont commencé à la queue leu leu en Janvier et Février. Si je ne me trompe, c’est la mienne qui a ouvert le feu.

J’ai vivement regretté d’avoir été absent quand vous êtes venu chez moi. Veuillez présenter mes affectueux compliments et ceux de ma femme à Mme Duruy et croyez moi

votre toujours reconnaissant et dévoué,

G. Monod

Париж, 8 ноября 1878 года

Милостивый государь,

Практическая школа высших исследований не была открыта в какой-то определенный день, ибо сначала не было никакой ясности в вопросе о том, как в ней будет поставлена работа. Мне пришлось выдержать настоящую борьбу с г-ном Мори, чтобы добиться возможности вести конференции. Действуя с согласия г-на Ренье, Парис, Бреаль и я организовали систему, которая с тех пор развилась и которая действует по сей день. Мы взяли за образец немецкие семинары. Мы никогда не забудем того, с каким либерализмом и с каким доверием Вы разрешили нам все организовать по нашему усмотрению. История этого периода отражена день за днем в моем дневнике, который я вел в годы разлуки с той, которая ныне является моей женой. Из этого дневника я вижу, что Вы посетили нашу конференцию в январе; Вы поощрили нас и сказали те же слова, которые содержатся в присланном Вами введении и которые Вы повторили на банкете: научная свобода.

Наши назначения были нами получены 13 декабря. Этот день и можно считать днем открытия [Школы]. В этот же день г-н Мори собрал нас у себя дома. Вести конференции он мне разрешил лишь в понедельник 21‐го. Первая [конференция] состоялась у меня дома во вторник 22‐го. Вторая состоялась в четверг 14 января в Сорбонне, и Вы пришли на нее. Прочие конференции начались одна за другой в течение января-февраля. Если я не ошибаюсь, моя была первой.

Я живо сожалел, что меня не было дома в день, когда Вы нас посетили. Соблаговолите передать сердечные приветы от меня и от моей жены г-же Дюрюи. Остаюсь неизменно признательный и преданный Вам

Г. Моно.

Итак, Моно посвятил свою конференцию обзору и критике источников по истории средневековой Франции. Тем самым он заполнил лакуну, существовавшую в учебной программе Школы хартий (не говоря уже о Высшей нормальной школе). При этом Моно в точности воспроизвел на французской почве немецкий образец: образцом ему послужил знаменитый гёттингенский исторический семинар Георга Вайца, участником которого Моно был в 1867 году.

~~~~~~~~~~~

Подробную характеристику семинара Вайца см. в [Фортинский 1875, 78–86]; сравнение семинара Моно с семинаром Вайца см. в [Фортинский 1876, 16] (приведено нами в Приложении 3); ср. также описание семинара Моно в [Frédéricq 1899, 85–86]; ср., наконец, мемуарный очерк Моно о Вайце и его семинаре [Monod 1897, 99–115].

~~~~~~~~~~~

В вышеприведенном письме следует обратить особое внимание на слова Моно о «либерализме и доверии», проявленных Виктором Дюрюи по отношению к организаторам семинаров. Дело в том, что, посетив семинар Моно 14 января 1869 года, Дюрюи не мог скрыть разочарования.

Дюрюи сказал Моно, посетив его конференцию, что это было очень хорошо, но что он [Дюрюи] хотел совсем не этого. Профессоры находятся в Сорбонне или в Коллеж де Франс; Школа же должна быть «практической», то есть нужно учить студентов работать, обращаться с инструментами, как в лаборатории [Bémont 1912, 12]. И все же, несмотря на свое особое мнение, Дюрюи сказал Моно: «Работайте так, как вам будет угодно» [Ibid.].

В этом контексте вполне можно допустить, что и согласие Альфреда Мори на инициативу Моно в декабре 1868 года было получено не без вмешательства Дюрюи. На каждой ступени в процессе организации Практической школы высших исследований Дюрюи делом подтверждал свою верность идеалу «научной свободы». Именно эта практика свободы и позволила Практической школе высших исследований стать долговечным очагом научных инноваций в сфере гуманитарного знания во Франции.

Семинары, преподаватели, студенты

Какие же предметы преподавались на историко-филологическом отделении ПШВИ и кто входил в число преподавателей?

В первом учебном году (1868/69) преподавание шло по девяти направлениям. Перечислим их в том же порядке, в котором их перечисляет первый выпуск Ежегодника Четвертого отделения. Следуя за ежегодником, после названия предмета мы приводим имена соответствующих преподавателей и их должности:

1. Греческая филология и греческие древности. Научный руководитель – 42-летний Вильям Ваддингтон, член Института (АНИС). Заместитель научного руководителя по филологии – 37-летний Эдуар Турнье, д-р словесности, агреже по словесности. Заместитель научного руководителя по древностям – 50-летний Феликс Робиу, д-р словесности, агреже по истории.

2. Римская эпиграфика и древности. Научный руководитель – 59-летний Л. Ренье, член Института (АНИС), профессор Коллеж де Франс. Репетитор – 31-летний Шарль Морель, лиценциат словесности.

3. Латинская филология. Научный руководитель – 45-летний Г. Буасье, профессор Коллеж де Франс, руководитель конференций в Высшей нормальной школе. Репетитор – Ш. Морель.

4. История. Научный руководитель – 51-летний Альфред Мори, член Института (АНИС), профессор Коллеж де Франс, директор Национальных архивов. Заместитель научного руководителя – 24-летний Габриэль Моно, агреже по истории, выпускник Высшей нормальной школы. Репетитор – 25-летний Марсель Тевенен, лиценциат правоведения.

5. Персидский язык и семитские языки. Научный руководитель – 46-летний Шарль Дефремери, член Института (АНИС), профессор Коллеж де Франс. Репетитор – 22-летний Станислас Гюйар.

6. Санскрит. Заместитель научного руководителя – 48-летний Эжен-Луи Оветт-Бено, агреже Университета. Репетитор – 30-летний Абель Бергень, лиценциат словесности.

7. Романские языки. Заместитель научного руководителя – 29-летний Гастон Парис, д-р словесности, и. о. профессора в Коллеж де Франс. Репетитор – 23-летний Огюст Браше.

8. Сравнительная грамматика. Научный руководитель – 36-летний Мишель Бреаль, профессор Коллеж де Франс. Репетитор – А. Бергень.

9. Практический курс немецкого языка, организованный специально для учеников ПШВИ. Преподаватель – Георг Хойман, руководитель конференций в Высшей нормальной школе.

На следующий, 1869/70 учебный год к этим девяти направлениям прибавилось десятое (которое стало первым по списку) – «Египетская филология и египетские древности». Научным руководителем этого направления стал 57-летний виконт Эмманюэль де Руже, член Института (АН, АНИС), профессор Коллеж де Франс. Репетитором стал 22-летний Гастон Масперо, лиценциат словесности, выпускник Высшей нормальной школы.

Осенью 1870 – весной 1871 годов занятий в Школе не велось по общеизвестным катастрофическим причинам (разгром Франции в войне с Пруссией, осада Парижа, Парижская коммуна и ее подавление). Таким образом, третьим учебным годом в жизни Школы стал год 1871/72.

В 1871/72 учебном году новых предметов в программе Четвертого отделения не прибавилось. Наиболее значимым кадровым изменением стал уход Гастона Буасье с должности научного руководителя. В 1868/69 уч. году Буасье согласился занять пост научного руководителя по латинской филологии ради того, чтобы оказать помощь новорожденному Четвертому отделению. Отработав на этом посту два учебных года и прочитав студентам двухгодичный курс истории латинской орфографии с примерами из палеографии и эпиграфики, Буасье покинул ПШВИ и с чистым сердцем вернулся на свою прежнюю должность в Высшую нормальную школу. Новым научным руководителем по латинской филологии стал, начиная с 1871/72 учебного года, 48-летний Шарль Тюро, член Института (АНИС) и (так же, как и Буасье) руководитель конференций в Высшей нормальной школе.

В 1872/73 учебном году произошло вынужденное изменение на египтологическом направлении. 27 декабря 1872‐го, уже после начала учебного года, скончался Эмманюэль де Руже. После кончины де Руже египтологическое направление в ПШВИ возглавил Гастон Масперо.

В этом же году на младших должностях историко-филологического отделения появляются два молодых сотрудника, которые впоследствии займут видное место в жизни отделения. Прежде чем стать преподавателями ПШВИ, оба закончили Четвертое отделение в качестве учеников. Сразу после предоставления своих дипломных работ их зачислили в преподавательский штат. Это были 23-летний латинист Луи Аве (в будущем – председатель Четвертого отделения) и 26-летний романист Арсен Дармстетер. Аве получил должность «репетитора» по латинской филологии, Дармстетер – по романским языкам.

Следующие значимые кадровые изменения происходят в 1874/75 учебном году. На должность заместителя Леона Ренье по направлению «Римская эпиграфика и римские древности» приходит 51-летний Эрнест Дежарден, член Института (АНИС) и руководитель конференций в Высшей нормальной школе. Одновременно исполняющим обязанности «репетитора» по истории становится 26-летний Артюр Жири (в будущем – известный историк, автор классического «Учебника дипломатики», 1896)[41]41
  О первом годе преподавания Жири см. фрагмент из заметок Ф. Фортинского, помещенный в Приложении 3, с. 513.


[Закрыть].

В 1876/77 учебном году в программе Четвертого отделения появляется новое учебное направление – «Кельтские языки и литературы». У этого направления нет титульного научного руководителя: занятия ведет новоназначенный преподаватель в должности заместителя руководителя – 34-летний фольклорист и географ Анри Гедоз, издатель журнала «Revue Celtique». Гедоз на два года старше Габриэля Моно. С Бреалем, Парисом и Моно Гедоза сближает опыт врастания в немецкую университетскую культуру: в 1860‐х годах он учился в немецких университетах.

В том же 1876/77 учебном году появляется еще одно новое учебное направление – «Восточная археология» (имеется в виду археология Ближнего Востока, в первую очередь Палестины). Научного руководителя у этого направления тоже не имеется: занятия ведет преподаватель в должности «репетитора» – 30-летний Шарль Симон Клермон-Ганно. Это археолог-практик: в 1871 году он прославился тем, что раскопал в Иерусалиме несколько стел с древнейшими семитическими надписями.

В 1877/78 учебном году историко-филологическое отделение приобрело еще одного ценного сотрудника. Это видный семитолог, 66-летний Жозеф Деренбург, член Института (АНИС), автор многочисленных научных трудов. В тот момент он занимает должность «репетитора» по послебиблейскому ивриту – в рамках учебного направления «Персидский язык и семитские языки». В следующем, 1878/79 учебном году он становится заместителем научного руководителя этого направления, а в 1884‐м, после смерти Шарля Дефремери, – его преемником на посту научного руководителя этого направления.

Самое значительное расширение учебной программы Четвертого отделения происходит в 1879/80 учебном году. В этом году появляются сразу три новых направления – «Историческая география Франции», «Зендский язык» и «Эфиопский и амхарский языки». У «Исторической географии Франции» нет научного руководителя: занятия ведет преподаватель в должности «репетитора» – 35-летний Огюст Лоньон. Лоньону суждено было прославить и свою дисциплину, и Практическую школу высших исследований, где он преподавал тридцать два года, до самого конца своей жизни. У «Зендского языка» тоже нет научного руководителя: занятия ведет преподаватель в должности репетитора, младший брат Арсена Дармстетера, 30-летний Джеймс Дармстетер; ему, как и Лоньону, суждена блестящая научная будущность. С направлением «Эфиопский и амхарский языки» – та же ситуация, что с двумя ранее названными направлениями: научного руководителя нет, занятия ведет преподаватель в должности «репетитора» – 52-летний Жозеф Галеви, ярчайший востоковед и путешественник, прославившийся своими поездками в Эфиопию и Йемен, встречей с фалашами (эфиопскими евреями) и описанием 800 сабейских надписей, из которых только 15 были известны ранее.

Наконец, в 1881/82 учебном году происходит событие, которое окажется определяющим в жизни Четвертого отделения: в его штате появляется Фердинанд де Соссюр. 24-летний Соссюр сразу получает должность руководителя конференций по сравнительной грамматике (т. е. занимает вторую позицию вслед за Мишелем Бреалем). В первые годы своей работы в ПШВИ он преподает готский и староверхненемецкий языки. Его работа в ПШВИ продлится вплоть до 1890/91 учебного года включительно.

В 1882/83 учебном году в программе Четвертого отделения появляется еще одно новое направление – «Ассирийский язык и ассирийские древности». Научным руководителем этого направления является 57-летний Жюль Опперт, член Института (АНИС) и профессор Коллеж де Франс. Семинары же ведет в должности «руководителя конференций» 33-летний Артюр Амьо. Еще одно важное событие этого учебного года – в стенах Четвертого отделения начинает преподавать 28-летний Жюль Жильерон, который в недалеком будущем станет одной из ярких фигур в мировой лингвистике и крупнейшим специалистом по диалектологии. В 1882/83 учебном году он занимает должность «руководителя конференций» по специальности «Романские языки».

На этом мы закончим наш обзор первых пятнадцати лет существования историко-филологического отделения ПШВИ. Итак, за пятнадцать лет учебная программа Четвертого отделения выросла с девяти до пятнадцати учебных направлений. Остается сказать о двух взаимосвязанных особенностях его функционирования: о специфике дидактических принципов, ставших на этом отделении господствующими, и о его месте в разделении труда между парижскими высшими учебными заведениями гуманитарного профиля.

Сначала – о первой особенности, о специфике преподавания. Как уже неоднократно говорилось выше, общая специфика Четвертого отделения определялась исходной ориентацией на немецкие практики исследования и преподавания. А это означало прежде всего разрыв с «готовой наукой», на трансляцию и воспроизводство которой были нацелены французские учебные заведения. Рассадниками «готовой науки» выступали в первую очередь факультеты словесности. Но не только они. Точно таким же по направленности, только более элитарным и рафинированным рассадником «готовой науки» была Высшая нормальная школа. На фоне факультетов словесности и Высшей нормальной школы Школа хартий, казалось бы, представляла собой альтернативу: она в гораздо меньшей степени была сосредоточена на риторически совершенном изложении материала и в гораздо большей степени – на конкретных архивных разысканиях. Тем не менее сами дидактические принципы, принятые в Школе хартий, сближались со стандартами трансляции, принятыми в сфере «готовой науки». Речь идет прежде всего о стандартах систематизации материала и об общедоступном его изложении. Рельефнее всего эту особенность преподавания, принятого в Школе хартий, сформулировал в своих лекциях профессор этой школы Леон Готье[42]42
  Леон Готье (1832–1897) – сын Теофиля Готье, окончил Школу хартий в 1855 году, на протяжении 26 лет (с 1871 по 1897 г.) был профессором палеографии в Школе хартий. Автор критического издания «Песни о Роланде» (1872), ставшего классическим.


[Закрыть] – и сформулировал он эту особенность, прямо противопоставляя дидактические принципы Школы хартий – принципам Четвертого отделения ПШВИ. Об организационных принципах Школы хартий Л. Готье говорил каждый год в своей вступительной лекции. Главный его тезис дошел до нас в изложении Федора Дмитриевича Батюшкова – известного специалиста по романским литературам, который в 1888 году находился в Париже на научной стажировке. Батюшков в этот момент – приват-доцент Санкт-Петербургского университета и направлен Министерством народного просвещения в Париж «для приготовления к профессорскому званию». Выдержки из его отчета о командировке были напечатаны в 1889 году в «Журнале Министерства народного просвещения» под названием «Заметки о преподавании романской филологии и французской литературы в Париже».

Вот как излагает Батюшков, вслед за Леоном Готье, эту противоположность преподавания, принятого в двух школах:

Система преподавания в этой школе [Школе хартий], по выражению пр. Л. Готье, синтетическая, в отличие от которой в École des hautes études принята система аналитическая, то есть слушатели прямо приступают к разбору отдельных памятников и рассмотрению частных вопросов, тогда как в École des chartes они слушают предварительно ряд общих курсов. Синтетическая система полезнее для начинающих, так как она помогает ориентироваться в новой области изысканий и знакомит с общими руководящими принципами науки [Батюшков 1889, 20].

В противоположность этому в Практической школе высших исследований «принцип преподавания ‹…› как указано, аналитический: общих курсов на ней не читается, за немногими исключениями, но ведутся практические упражнения под руководством профессора. В этом отношении организация École des hautes études отчасти соответствует практическим семинариям, существующим при разных германских университетах: только в Париже семинарии выделены в особую школу, которая является как бы высшею инстанцией академического преподавания [Указ. соч., 21–22].

Разумеется, эту дихотомию нельзя понимать как абсолютную: сам же Батюшков подчеркивает и наличие практических занятий в Школе хартий, и наличие некоторых общих курсов на историко-филологическом отделении ПШВИ. Речь идет не об абсолютной противоположности, а о различии принципов, преобладающих в каждом из двух учебных заведений. Но эти преобладающие принципы описаны совершенно ясно. Действительно, на Четвертом отделении ПШВИ ученики, как правило, «прямо приступают к разбору отдельных памятников и рассмотрению частных вопросов». В этом состояла яркая отличительная особенность ПШВИ на фоне прочих учебных заведений Франции.

Теперь отметим еще одну деталь, которую упоминает Батюшков. Об организации учебы в Школе хартий он пишет следующее:

Дабы не стеснять домашние работы учеников и предоставить им возможность посещать, по желанию, другие высшие учебные заведения, число лекций на каждом курсе очень ограниченное: от пяти до семи полуторачасовых чтений. Число их еще уменьшается на последнем курсе, так как в течение его обыкновенно пишутся диссертации [Батюшков 1889, 19–20].

Итак, сама организационная матрица Школы хартий предусматривала возможность для студентов посещать другие высшие учебные заведения. Эта возможность не игнорируется здесь как чья-то индивидуальная причуда; наоборот, такая возможность учитывается и приветствуется. Предполагается, что студенты должны и будут посещать те или иные занятия в других учебных заведениях. Это указывает на очень важную особенность парижских высших учебных заведений: фактически между ними возникают отношения более или менее тесного институционального симбиоза. Учебные заведения обмениваются между собой слушателями, делят между собой аудиторию. Тесный институциональный симбиоз возникает не между всеми учебными заведениями без разбора, здесь наличествует своего рода избирательное сродство. Так, если говорить о Четвертом отделении ПШВИ, то на всем протяжении своего развития, с первого же года своего существования, оно находилось в наиболее тесном институциональном симбиозе с Коллеж де Франс, Высшей нормальной школой и со Школой хартий.

~~~~~~~~~~~

Яркий пример симбиоза с Коллеж де Франс: в 1869 году научный руководитель египтологического направления на Четвертом отделении, профессор Коллеж де Франс Эмманюэль де Руже по собственной воле официально назначил учениками ПШВИ нескольких своих наиболее способных слушателей – просто по факту их занятий с профессором де Руже в Коллеж де Франс. (См. об этом ниже, в Приложении 3, в двух свидетельствах Луи Аве.)

~~~~~~~~~~~

Именно благодаря такому широкому институциональному симбиозу Четвертое отделение ПШВИ с самого начала не испытывало недостатка в учениках. Как подчеркивал другой академический наблюдатель, бельгийский профессор Поль Фредерик,

одну из трудностей всего предприятия, как казалось, должен был составить набор учеников. Между тем ничего подобного не случилось. В первый же год количество записавшихся слушателей превзошло самые смелые ожидания. Как и можно было ждать, среди записавшихся оказалось мало студентов [парижского] Факультета словесности (такое положение сохраняется до сих пор); зато в новую Школу пришли учащиеся специальных школ: они пришли искать дополнение к учебным программам своих заведений. Ученики Высшей нормальной школы ощутили необходимость изучать, например, древнегреческую палеографию, а также упражняться в дешифровке, критике и толковании текстов; ученики Школы хартий, призванные стать архивистами и библиотекарями, в большом количестве воспользовались возможностью дополнить и улучшить свои познания в старофранцузском и романских наречиях либо же более пристально изучить источники по истории Франции. (См. Приложение 3, с. 509.)

Еще один русский академический наблюдатель, Ф. Фортинский, писал: