Текст книги "Коллекция заблуждений. Люди. Том первый"

Таким он изображен у Шекспира и таким он на самом деле не был. Он имел не меньше, если не больше прав на престол, чем его предшественник Дункан I. Он также, как и Дункан была внуком Малькольма Второго, а его род восходил к упоминавшемуся уже Кеннету I Мак-Альпину, а среди предков числились и другие венценосцы – например, ирландский верховный король Брайан Боройме. Если добавить то, что и жена его была королевских кровей (леди Груох, внучка короля Кеннета III), то видно, что эта была чуть ли не идеальная кандидатура для олицетворения королевской власти.

Кстати, у Шекспира все выглядит так, как будто «узурпация» трона продолжалась совсем не долго, но, как уже отмечалось выше, правил и хорошо правил страной Мак Бет семнадцать лет.

К тому же образ Дункана I созданный Шекспиром не выдерживает никакой критики. Вот строки пьесы:

 
Дункан к тому же
Господствовал так мягко, так был светел
В великом сане, что его дела,
Как ангелы, воскликнут гласом трубным
Об ужасе его уничтоженья.
И жалость, как младенец обнаженный
Верхом на вихре или херувим,
Несущийся на скакуне воздушном,
Повеет страшной вестью в каждый глаз,
Чтоб ветер утонул в слезах.
 

Итак, у Шекспира Дункан Первый – благородный монарх, умудренный и убеленный сединами замечательный полководец, мягко управляющий державой. В реальности все было иначе. Дункан был молод (на престо взошел в 33 года) и правил страной по сообщениям современников совершенно бездарно. Стал же он королем Шотландии после того как смертельно ранил в сражении при Хантерс-Хилле своего деда по матери Малькольма Второго, не оставившего потомства мужского пола. Его права на трон были настолько спорными, что в стране сразу же вспыхнули мятежи. Летописцы сообщают, что новый король был «достаточно испорченным и чрезмерно горячим», а его правление «ознаменовалось проигранными сражениями и смертями среди его приближённых».

Цитата на полях

Закономерным штрихом, венчающим историю подлинного Макбета, было то, что сначала его похоронили со всяческими почестями, но потом, в угоду новой династии, началось настоящее очернительство убитого короля. Характерно, что на сторону победителя перешла и церковь, объявившая Макбета «сыном дьявола», хотя в свое время он щедро жертвовал деньги на монастыри и даже совершил паломничество в Рим. Что ж, как говаривали римляне, «Горе побежденным».

Вера Камша

И вновь обратимся к Шекспиру.

 
Клинок и рукоять – в багровых каплях.
Их не было. Да этого и нет:
То мой кровавый замысел предстал
Моим глазам. Сейчас полмира целых
Как бы мертво, и злые грезы дразнят
Укрытый сон; волшба приносит жертвы
Гекате бледной; тощее убийство,
Заслышав, как провыл в урочный час
Дозорный волк, вот так крадется к цели
Тарквиниевой хищною походкой,
Скользя как тень. Ты, крепкая земля,
Не слышь моих шагов, иначе камни
Расскажут, где я, и нарушат ужас,
Который подобает этой ночи.
Он жив еще, пока я здесь грожу.
Так ветром слов я дело остужу.
 

 
Звон колокола.
 
 
Иду – и кончу. Колокол торопит.
Дункан, не слушай. По тебе звонят,
И ты отходишь в небо или в ад.
(Уходит.)
 

Шекспировский Макбет убивает не только спящего гостя («благородного» Дункана), но и повинен в гибели ближайшего друга Банко, тана (тан – титул в средневековой Шотландии, примерно соответствовал титулу графа) Лохаберского; и семьи Макдуфа, тана Файфского.

И все это выдумки знаменитого литератора. Мак Бет не убивал жестоким образом доверившегося ему Дункана Первого. Возглавив вместе с Банко мятеж против короля (чье неудачное правление было поводом для восстания), Мак Бет одержал победу над королем и убив его в битве при Дунсинейне (Пертшир). Не ночью тайно убил спящего гостя, а в честном поединке.

Что же касается, друга Мак Бета – Банко, то по одной из версий он пал в одной из схваток с викингами (по другой был убит после пира у Мак Бета, но никаких доказательств причастности короля к этому убийству нет). Пожалуй, единственное «попадание» Шекспира относится к казни сына Макдуфа, за участие тана Файфского в заговоре против короля.

Реальная жена Мак Бета, возможно, была женщиной деспотичной и честолюбивой. Так, Холиншед автор «Хроник Англии, Шотландии и Ирландии» отмечает: «особенно растравляла его жена, добивавшаяся, чтобы он совершил это, ибо она была весьма честолюбива, и в ней пылало неугасимое желание приобрести сан королевы». Но, в то же время есть и сведения о том, что была она не только красавицей, но и любящей женой. Что же касается ее сумасшествия, то на это в некоторых источниках есть смутные намеки, но не более того, к тому же, скончалась она на три года раньше своего мужа.

Цитата на полях

…по иронии судьбы критики ласково укоряют Шекспира в неточности именно там, где он не погрешил против истины. Утверждение о бездетности короля-убийцы не вступает в противоречие, как это казалось даже великому Гете, со словами леди Макбет «кормила я и знаю, что за счастье держать в руках сосущее дитя». Просто Макбет женился на вдове с малолетним сыном, которого усыновил и сделал своим наследником, а своих детей, по крайней мере, законных, у него не было. Зато другие «неточности» вроде того, что Макбет не убивал спящего старика критиками, как правило, опускаются, хотя это отнюдь не являются тайной или историческим откровением.

Вера Камша

Леди Годива

Леди Годива (или точнее Годгифью*) действительно жила в Англии в Ковентри в середине одиннадцатого века. Как свидетельствую исторические документы была она женщиной добросердечной и великодушной и покровительствовала искусствам. Ее муж Леофрик, могущественный граф Мерсии, также не чужд был высоких материй, но в то же время вынужден был следить за сбором налогов в казну Эдуарда Исповедника, последнего англосоксонского короля Англии. А налоги эти становились все выше и выше. Когда жители Ковентри получили очередное извещение о повышении налогов, грозившее их окончательно разорить, жена графа решила заступиться за земляков. Но графу ее заступничество пришлось не по душе. И тогда, чтобы проучить жену он предложил ей: «Твоя просьба будет удовлетворена, если ты обнаженной проедешь на лошади по рыночной площади города, из конца в конец, когда там будет полно народа».

Леофрик и предположить не мог, что его супруга согласится на это. Тем не менее, на следующее леди Годива, оседлав боевую лошадь проехала по рыночной площади. Обескураженному Леофрику пришлось отменить все налоги, за исключением налога на содержание лошадей. Горожане ликовали. Вплоть до 17 века Ковентри мог похвастаться подобным безналоговым статусом.

Легенда, безусловно, красивая и даже слегка эротичная. Да только с реальностью имеет мало общего. Историкам не удалось обнаружить ни одного свидетельства современников этой, по меньшей мере, резонансной поездки. Впервые об этой истории рассказал Роджер Вендоверский, историк, живший через двести лет после леди Годивы. Возможно, он использовал какой-то ныне утерянный источник. А может и сам решил таким образом прославить женщину во всех отношениях замечательную. Дальше же эта легенда обрастала все новыми и новыми пикантными подробностями.

Так, по одной из версий во время проезда Годивы по площади, смущенные горожане не поднимали на нее глаз. По другой, жителям Ковентри было приказано сидеть по домам за закрытыми ставнями. В начале восемнадцатого века в эту версию добавили еще одного персонажа – портного по имени Том. Он ослушался приказа леди Годивы и подсматривал за ней в щель ставен своего окна. Вуайериста наказал Бог – Том внезапно ослеп, а с тех пор в тех местах появилось выражение «любопытный Том».

Еще по одной версии тело леди Годивы невозможно было разглядеть поскольку все тот же Бог укрыл ее непрозрачным покрывалом. И, наконец, есть предположение, что нагота Годивы была символической – на ее платье во время проезда через рыночную площадь не было драгоценных украшений и атрибутов власти, что категорически воспрещалось существовавшими тогда обычаями.

Кстати, в 2003 году в один прекрасный день к резиденции премьер-министра Великобритании на Даунинг-стрит среди бела дня подъехала на лошади современная леди Годива. Ее сопровождало некоторое количество женщин, требовавших от правительства налоговых льгот для работающих родителей, которым приходится нанимать нянь. Пошло ли правительство на уступки, сие мне не ведомо, но сам этот случай свидетельствует, что о прекрасной леди Годиве англичане не забыли.

Цитата на полях

 
…она поспешно поднялась
Наверх, в свои покои, расстегнула
Орлов на пряжке пояса – подарок
Сурового супруга – и на миг
Замедлилась, бледна как летний месяц,
Полузакрытый облачком… Но тотчас
Тряхнула головой и, уронивши
Почти до пят волну волос тяжелых,
Одежду быстро сбросила, прокралась
Вниз по дубовым лестницам – и вышла,
Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,
Где уж стоял ее любимый конь,
Весь в пурпуре, с червонными гербами.
 
 
На нем она пустилась в путь – как Ева,
Как гений целомудрия. И замер,
Едва дыша от страха, даже воздух
В тех улицах, где ехала она…
 
 
…Был некто,
Чья низость в этот день дала начало
Пословице: он сделал в ставне щелку
И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,
Как у него глаза оделись мраком
И вытекли…
 

Альфред Теннисон «Годива» (перевод И. А. Бунина)

Хайям

В настоящее время Хайяму приписывают порядка пяти тысяч рубаи. Можно было бы только порадоваться за то, что этот великий поэт, философ, врач, математик и астроном был таким плодовитым в литературном плане. Однако есть все основания утверждать, что большинство из рубаи, автором которых считают Хайяма, были написаны не им.

Дело в том, что при жизни рубаи Хайяма не были изданы. Лишь через пятьдесят лет после смерти поэта вышла первая его книга. На протяжении столетий рубаи Хайяма передавались из уст в уста, и с каждым годом их становилось все больше и больше. Появление многих новых рубаи объясняется тем, что поэты, жившие после Хайяма зачастую боялись под собственным именем выражать недовольство своим временем или своим властелином, и призывали на помощь авторитет Хайяма.

Известная таджикская поэтесса Гулрухсор Сафиева, один из самых авторитетных специалистов в «хайямоведении», много лет собирала фольклор Каратегинской долины и изучила все изданные в Иране рукописи Хайяма. Она нашла множество подтверждений того, как народный фольклор с годами стали приписывать одному поэту.

В своем интервью газете «Труд» Гулрухсор Сафиева отмечает: «Во время работы у меня было немало неожиданных открытий. Например, обнаружила явно женские рубаи, приписываемые Хайяму. Всегда подозревала, что не может мужчина так сказать: «Словно тюльпан, мои щеки, словно кипарис, мой стан».

Взяла все словари, проверила каждое слово, воспевающее красоту. Что бы ни говорили, но под мужской щетиной не могу представить щеку, как тюльпан.

По моему мнению, часть стихов, приписываемых сегодня Хайяму, написала его современница, известная в истории персидской культуры поэтесса Махасти Ганджави. Читаю ее сборник и нахожу рубаи Хайяма. Потом беру Хайяма и нахожу четверостишия, которые опубликованы в сборнике Махасти».

В качестве примера рубаи, приписываемого Хайяму таджикская поэтесса приводит следующее:

 
Много сект я насчитал в исламе,
Из всех я избрал себе секту любовных утех.
Ты мой Бог. Подари же мне радости рая.
Слиться с Богом, любовью пылая, не грех.
 

Сафиева комментирует его следующим образом: «Поверьте человеку, для которого язык Хайяма – это родной язык. В оригинале ни потех, ни утех у Хайяма нет. Вообще в древнеиранской поэзии подобными словами не играли, тем более такие мудрецы, как Хайям. Мы на самолете летим, а на фарси стихи об этом не пишутся. По телефону говорим, а поэтический персидский язык термин „телефон“ до сих пор не принимает».

Отмечает Гулрухсор Сафиева и тот факт, что иранской литературе не было традиции упоминать в стихах свою фамилию. А потому весьма сомнительным представляется, что Хайямом было написано следующее четверостишие:

 
«Не пей, Хайям!…» —
Ну, как им объяснить,
Что в темноте я не согласен жить.
А блеск вина и взор лукавый милой —
Вот два блестящих повода, чтоб жить.
 

Многолетнее изучение наследия Хайяма позволило таджикской поэтессе сделать следующий вывод: «В разных сборниках в мире опубликовано почти пять тысяч рубаи Хайяма. Просто фантастическая цифра. Жаль, что большинство ученых-хайямоведов до сих пор с этим авторством соглашаются. Ведь часто нет ни рифмы, ни ритма, ни, главное, игры мысли и образа – ничего от Хайяма. Я отобрала лишь 340 рубаи, потом еще 10, но сомневаюсь, что и это все тоже его».

Цитата на полях

 
Я спрашиваю: «Чем я обладал?
Что впереди?.. Метался, бушевал…
А станешь прахом, и промолвят люди:
«Пожар короткий где-то отпылал».
 

Омар Хайям (перевод И. Тхоржевского).

Историческая справка.

Гиясаддин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим (Хайям – это прозвище, означавшее Палаточник). Родился около 1048 года. Персидский поэт, мистик, философ, врач, математик и астроном. Скончался после 1122 года.

Вино в рубаях Палаточника (так переводится его прозвище – Хайям) льется рекой. Сам автор бесконечно пьян и влюблен. Такой себе «озорной гуляка».

Но это заблуждение. В действительности он таковым не был. Да и рубаи его имеют несколько смысловых пластов. На поверхности тот, который все и видят – вино, таверны, попойки, женщины и великая грусть. Но есть и другой пласт, в котором понятие «возлюбленная» символ Бога, «вино» – символ мистического постижения истины, «опьянение» – экстатическое состояние адепта и т. д. и т. п. (подробнее об этом можно прочесть, например, у Идрис Шаха). Хайям – был суфием и сокровенный смысл его стихов не в том, что «грусть-тоску залить вином», а в блаженстве от приближения к божественному..

Цитата на полях

 
Проходит жизнь – летучий караван.
Привал недолог… Полон ли стакан?
Красавица, ко мне! Опустит полог
Над сонным счастьем дремлющий туман.
 

Приписывается Омару Хайяму (перевод И. Тхоржевского).

В действительности же настоящими классиками персидской и мусульманской поэзии можно назвать Хафиза, Фирдоуси, Низами, Саади, Джами и некоторых других. Популярность Хайяма – это, скорее феномен западной культуры. В 1859 году был издан его «Рубайят» в переводе Эдварда Фицджеральда (в котором переводчик в большей степени автор, чем сам автор). И Хайям стал моден. Со временем эта мода пришла и на Восток, где изначально Хайяма больше знали, как великого математика, астронома и философа. Сам же он считал себя в первую очередь ученым, а не поэтом.

Илья Муромец

Именно так думают те, кто знает об Илье Муромце из русских сказок и былин. Однако такой человек существовал и в реальности. Жил он приблизительно в XI —XII веке, воевал во славу Руси и отличался невиданной силой. Его останки уже сотни лет хранятся в одной из рак Ближних пещер Киево-Печерской лавры. Погиб он возрасте 40—45 лет, скорее всего, от ранения нанесенного копьем в область сердца.

Кстати, в книгах лавры приводится и другое прозвище героя – Илья Чобитко. Его, согласно легенде, он получил за то, что, однажды застигнутый врагами безоружным, богатырь смог отбиться от них одним своим сапогом.

Цитата на полях

Я не барского рода, не княженецкого,

Я того, де, рода крестьянского,

По имени я Илья Муромец

Илья Муромец, сын Иванович

Из собрания народных песен П. В. Киреевского

Улыбнитесь

Приходит народ к Добрыне Hикитычу с просьбой изгнать Змей Горыныча. Он отвечает, мол, подумать надо с месяц. Приходят к Алеше Поповичу, но тот тоже говорит что подумать надобно. Делать нечего идут к Илье Муромцу с той же просьбой, ну он и говорит:

– Седлайте мне коня доброго.

Народ удивлен:

– А тебе что подумать не надо?

А он им в ответ:

– Что тут думать тут сматываться надо!!!

В 1988 г. межведомственная комиссия Минздрава УССР провела экспертизу останков Ильи Муромца. Ученые установили, что в юности герой былин действительно перенес паралич конечностей, но при этом не сидел сиднем, а активно передвигался за счет силы рук. Об этом свидетельствует диспропорциональное развитие мускулатуры плечевого пояса и неправдоподобно большие кисти рук.

Цитата на полях

Кто бы нам сказал про старое,

Про старое, про бывалое,

Про того Илью про Муромца?

Илья Муромец, сын Иванович

Он в сиднях сидел тридсять три года

Пришли к нему нища братия,

Сам Исус Xристос, два апостола:

«Ты пойди, Илья, принеси испить!».

«Нища братия, я без рук без ног!».

«Ты вставай, Илья, нас не обманывай!».

Илья стал вставать-ровно встрепаный;

Он пошел принес чашу в полтора ведра,

Нищей братии стал поднашивать

Ему нищи отворачивают;

Нища братия у Ильи спрашивали

«Много ли, Илья, чаешь в себе силушки?».

«От земли столб был до нёбушки,

Ко столбу было золото кольцё

За кольцё бы взял, Святорусску поворотил!».

Из собрания народных песен П. В. Киреевского

Улыбнитесь

Илья Муромец пришел в ресторан, сел за столик. Подозвал официанта и заказывает:

– Ведро водки.

– А что будете кушать?

– Вот ее, родимую, я и буду кушать.

Соловей-разбойник

Если в существование реального Ильи Муромца поверить не так уж и сложно, то представить, что вполне реальным мог быть и Соловей-разбойник, уже не просто. Тем не менее, вполне вероятно, что разбойник по прозвищу «Соловей» действительно поджидал со всяческими нехорошими целями случайных путников и торговый люд в русских лесах.

Владимир Высоцкий пел об этих «нехороших целях»:

 
Ты не жди, купец, подмоги —
Мы из чащи повылазим
Да и на большой дороге
 
 
Вволюшку побезобразим!
Ну-ка, рукава засучим,
Путника во тьме прижучим,
Свалим – и в песке зыбучем
Пропесочим и прищучим!
 

(Песня Соловья-Разбойника

и его дружков)

В тексте былин о Соловье-разбойнике сказано, что он умеет ездить на коне, имеет жену, сыновей, дочерей и зятьев, и проживает в «высоком тереме» и «белокаменных палатах». Для чудища лесного прямо скажем не самый понятный «джентльменский набор». Впрочем, также как и для обыкновенного разбойника, каковым считают этого былинного героя ряд исследователей.

Более правдоподобной представляется точка зрения, согласно которой Соловей-разбойник был не обычным бандюганом, и даже не атаманом шайки, а воеводой или даже князем. Так, академик Б. А. Рыбаков, предполагал, что былина об Илье Муромце и Соловье-разбойнике отражает борьба киевских князей за образование единого государства, которую они вели в XI веке с лесными славянскими племенами, этого единого государства не особенно и желавшими. Он пишет: «Сквозь мифологический налет в облике Соловья мы можем разглядеть не столько придорожного грабителя (…), сколько представителя тех косных сил родоплеменного строя, которые были чужды государственности, боролись за свою обособленность, противодействовали „дорогам прямоезжим“ через их лесные земли». Соловей-разбойник по Рыбакову «жестокий и неразумный домосед и владелец земли, не позволяющий ездить через его леса». Кстати, в те времена киевские князья не очень-то ладили с воинственным племенем вятичей, не раз перекрывавшими дороги соединявшие Киев с Новгородом.

Реальным историческим лицом считает Соловья-разбойника и известный исследователь старины П. И. Мельников (Андрей Печерский): «Во времена стародавние, где теперь стоит Нижний Новгород, жил знатный, сильный мордвин, по имени Скворец. Он был друг и товарищ другому такому же знатному, такому же сильному мордвину – Соловью, тому самому, что связан был с Ильей Муромцем».

Как бы там ни было, но, похоже, что былины повествуют ни о «чудище лесном», мимо которого «ни одна птица не пролетит», а о человеке, делами своими (благовидными или нет, другое дело), оставившем след в памяти потомков. Скорее всего, это был один из вождей вятичей, не желавший променять веру предков, на насаждавшееся «огнем и мечом» христианство. Но, как говорится, возможны варианты.

Цитата на полях

Говорили мужички ему черниговски:

– Ты, удаленький дородный добрый молодец,

Ай ты, славный богатырь да святорусский!

Прямоезжая дорожка заколодела,

Заколодела дорожка, замуравела.

А й по той ли по дорожке прямоезжею

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром коне никто да не проезживал.

Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,

Да у той ли у березы у покляпыя,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Сидит Соловей Разбойник на сыром дубу,

Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын.

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,

И от его ли то от посвиста соловьего,

И от его ли то от покрика звериного

Те все травушки-муравы уплетаются,

Все лазоревы цветочки осыпаются,

Темны лесушки к земле все приклоняются, —

А что есть людей – то все мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой – пятьсот есть верст,

А й окольноей дорожкой – цела тысяча.

«Илья Муромец и Соловей Разбойник»

Улыбнитесь

Илья Муромец идет по лесу, смотрит – навстречу ему идет Соловей Разбойник, страшно избитый, перебинтованный, с фонарем под глазом, еле передвигается.

– Здорово, Соловей!

– Здравствуй, Ильюшенька…

– Что с тобой приключилось, Соловушка?

– Да нет, ничего не случилось, ступай себе мимо.

Илья Муромец идет дальше, а навстречу ему Змей Горыныч – на костылях, половины голов нет, хвост перевязанный.

– Здорово, Горыныч!

– Здравствуй, Ильюшенька…

– Что с тобой случилось, Горынушка?

– Да все нормально, ступай себе мимо.

Ушел Илья. Через некоторое время Соловей Разбойник со Змей Горынычем встречаются и говорят один другому:

– Ну вот когда Ильюха трезвый – нормальный мужик. А как выпьет чуток – сразу то «низко летаешь», то «тихо свистишь…»