Текст книги "Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том II"

VIII. Дневной Фауст

Психотип: Существо

Кино: «Полное затмение» (Леонардо Ди Каприо в роли Артюра Рембо), сериал «Викинги» (Флоки в исполнении Густафа Скарсгорда), «Маргарита», реж. Ксавье Джанноли (Маргарита Дюмон, гл. роль), «Амазонская мечта», реж. Эмир Кустурица (Грейс Сталкер), сериал «Бульварные ужасы» (чудовище Франкенштейна), сериал «Игра престолов» (Джоффри Баратеон, Лиза Аррен, Миранда – любовница Рамси Болтона)

Современники: Петр Мамонов (актер, музыкант, лидер группы «Звуки Му»), Сергей Шнуров, известный как Шнур (музыкант, лидер группы «Ленинград»), Гарик Сукачев (музыкант, актер, режиссер, лидер групп «Бригада С», «Неприкасаемые»), Олег Каравайчук (музыкант, композитор), Андрей Парибок (востоковед, специалист по культуре Древней Индии), Евгений Головин (исследователь алхимических трактатов, эссеист, поэт, переводчик), Ларе фон Триер (режиссер), Фредди Меркьюри (музыкант, вокалист группы Queen), Жанна Агузарова (певица, вокалист группы «Браво»), Нина Хаген (певица), Бьорк (певица, музыкант, актриса), Мила Йовович (актриса), Кейт Мосс (супермодель), Оксана Тимофеева (автор работ по философии животных и эротической философии Жоржа Батая)

Фауст и Существо – сочетание довольно странное, дискредитирующее, казалось бы, архетипический образ Фауста как некоторой «глыбы», мнящей себя вселенским демиургом. Перед нами возникает не только Фауст с психоаналитикой Существа («ампутирована» главная «достопримечательность» – стихия фаустовского Ида, «отрезан» инстинкт самовоспроизводства; «божествующее» Существо сочетается с «богоборчеством» Фауста), – но и Существо с Дневным темпераментом, для которого характерен экспрессивный выход наружу. Получается несколько неестественная для Существа форма поведения – вместо того чтобы прятаться, Существо, наоборот, выступает, выносит себя наружу. Дневной тип хочет себя высказать (оперативное Мышление), и в то же время Существо хочет себя скрыть… Столкновение двух (или более) противонаправленных факторов приводит к определенному искажению или «извращению» естества вплоть до юродивости Сатира, труднопредставимой в случае Фауста, – например, вместо сохранения Эго у Дневного Фауста наблюдается какая-то гипертрофированная, гротескная смелость, беспредельная смелость… Дневные Фаусты – это фактически единственные беспредельно смелые, открыто агрессивные, нарочито развязные персонажи среди всех Существ… Вместе с тем столкновение Ида и СуперЭго приводит к самой яркой во всем соционе, гротескной оппозиции Культуры и Природы – оппозиции, проявляющейся в извращенности Фауста-Существа как сущности Психотипа. Поведение и образ жизни Дневного Фауста похожи на «черную мессу», принцип которой заключается в пародировании и искажении Святой Литургии. Типичный культурно-подающий себя Дневной Фауст (скажем, музыкант, священно-действующий, исполняющий свой Культ Существа на сцене) поэтому выглядит примерно таким образом: это закрытые глаза, чтобы быть глубже в Эмпирике, извивающееся тело, летящие слюни, эпатажный костюм и прочие малоэстетические детали этого события…

Дневного Фауста «распирает» из нулевой позиции невероятно мощная стихия Вулкана – стихия чувств. Это означает, что в нуле у Дневного Фауста находится сама Женская Природа, Мать-Вселенная, (сартровская) Великанша, Тарантулиха – сущее априори дано как «инцест». Главная позиция (Эмпирика), будучи в статусе СуперЭго, вступает в конфликт с Матерью, закупоривая Вулкан. Таким образом, материнское событие в нуле отсекается, и Дневной Фауст «отрекается» от Матери, оказываясь изначально в статусе «детдомовского ребенка». Это есть не что иное, как отказ от Женского (который в полной мере проявится в теневой конфигурации Ночного Крестоносца), извращение на тему первичной материнской стихии, доходящее до юродивости.

Сексуальную энергию встречает сублимированное вдохновение Эмпирики на главной позиции. Эмпирика Фауста – это крылья для полета, поэтому в случае Дневного Фауста мы имеем самое крылатое Существо и самого крылатого из четырех Фаустов. Крылья на главной позиции равносильны постоянно сублимируемой интенсивности – прибавим к этому Белое Мышление на оперативной, и мы получим чистую Поэзию… В соционике этот тип очень точно назван Есениным (хоть Камилла Палья в своем исследовании сексуальных конфигураций описывает этот тип на примере Байрона), поскольку перед нами – не просто поэт, но поэт-уголовник, поэт-хулиган, поэт-матер-шинник, где хулиганство есть не что иное, как бунт против Матери.

Абстрагируясь от конкретных личностей, можно утверждать, что Дневному Фаусту соответствует европейский архетип демона Ариэля. Его образу присущи такие символические черты, как белая полупрозрачная кожа, чувственные губы, небесно-голубые (невероятно поэтические и вместе с тем холодные) глаза, белые кудри… Перед нами предстает Вечный Юноша (Аполлон!), чистый и сексуально-непорочный, но при этом по чину все же демонический, не ангельский. Поэтическая сублимация (любовь к «русским полям») есть его «крылатая лира», подменяющая подлинную Природу с ее брожением, кровосмешением, взаимоуничтожением. Мышление в слове (поэзия Дневного Фауста) есть его высказывание о себе, вынос собственной судьбы (Эмпирики) из главной позиции (и вместе с тем – вынос всего демонического содержания фаустовской Эмпирики, всего потустороннего, словно сам египетский бог Анубис приглашает нас пройти с ним в невидимые миры). Выражая идею осознанного умирания (или идею «горизонта горизонтали»), такая поэзия вписывается в формулу «я не буду больше молодым» (или, как у Льва Рубинштейна, в повторяющуюся рефреном строчку «время идет»).

Тем самым нам вырисовывается образ вдохновленно-поэтического юноши, который несет на фасаде слегка лирическую ноту белизны и чистоты, поливая все на своем пути холодными слезами грусти и наполняя все священным трепетом и восторгом Жизни, жаждущей сгореть в настоящем живом переживании. Для этого юноши характерна доведенная до экстаза апокалиптичность осознанно летящего на огонь мотылька, невероятная радость от конца света. Из его уст всегда звучит характерная «трагедия в мажорных аккордах» (напоминающая «Похоронный марш» Перселла)…

Чтобы понять, что «очерняет» этого белокурого ангела, нужно посмотреть на третью позицию. Там находится агрессивная материя – выращенный в инкубаторе Минотавр. Белокурый ангел играет на лире и пишет стихи, а когда никто не видит – тайно – выясняет свои отношения с материей – протыкает плоть ножичком, выкалывает глаза котятам… Это и есть «чернуха» Дневного Фауста – цинизм материальности – надругательство над плотью. Мы имеем Ариэля на фасаде и Джека-Потрошителя с тыльной стороны. Слабая Сенсорика Дневного Фауста есть потрошение Природы, выворачивание наизнанку внутреннего, претензия к миру, что он недостаточно живой, трепещущий.

Принцип Жизни лежит в самом сердце Дневного Фауста – Эмпирике – с ее обожествлением живого. На третьей позиции – Сенсорике – происходит потрошение живого с целью вскрыть причину Жизни – нужно разрезать материю и обнаружить, почему оно живое, где прячется сама Жизнь. Можно сказать, что Дневной Фауст своим типом актуализирует контраст живого и мертвого. Здесь рождается своего рода коррида – рискованное, страстное, вдохновенное действо, оканчивающееся вспарыванием быка; здесь же обретается и «философия» маркиза де Сада, и философия Сартра. Слабая фаустовская Сенсорика с ее прокалыванием плоти, извращенным надругательством над плотью – это месть Природе, месть Матери-Великанше: нужно сделать ей больно, причинить боль. Поскольку у Дневного Фауста нет мужского начала (чувство – Женское, Эго – слабое), он поневоле навсегда остается Сыном своей Матери, он всегда при Матери (или за Матерью-Великаншей) – отсюда и «черная» месть Матери за невозможность стать самостоятельным самцом, нивелирующая «божественные» позиции.

«Диверсия», совершаемая Дневным Фаустом против Матери, есть не что иное, как имитация убегания от нее. С точки зрения сексуальной конфигурации Дневной Фауст мужского пола есть Вечный Сын-Любовник, одновременно тайно-любящий и ненавидящий Мать, постоянно хнычущий и гадящий ей ребенок – «гадящий мальчик»… Это ангел-чертик – сексуально переразвитый, целомудренный, вечно-юный Мальчик-садомазохист – единственное Существо, парадоксально лишенное чувства самосохранения… Вся эта «рванность», «ранность», «остро-угловатость», утрированная боль, юродство и самоуничижение являются очень специфической формой агрессии против Матери-Природы – своеобразным демонстрированием перед ней процесса своего самоуничтожения, распада (агрессия против Творения) со скрытой целью вызвать ответное сострадание и быть принятым (Возвращенным!) обратно в целостную безмятежность ее утробы.

Чтобы достичь этой цели, Дневной Фауст («раненый в голову» – Белое Мышление как самореализация!) готов стать панком, прыгнуть в бездну с парашютом, податься в христианство (Мамонов) или совершить любой обескураживающий провокационный поступок (все, что угодно, только бы Мама поволновалась!). А может – если до нее не доходит и она не обращает внимания – и без парашюта прыгнуть… Ведь Дневные Фаусты часто погибают молодыми – а это потому, что до нее никогда не доходит!

Женщины – Дневные Фаусты могут в своих проявлениях быть в принципе очень похожими на мужчин (нарочитая юродивость, разнообразные Культы, провокационное поведение, эпатажность, яркая косметика – раскрашенность – ср. с Утренними Крестоносцами), хоть нельзя забывать, что образ Вечного Сына здесь не совсем подходит… Вместо образа Сына, выброшенного Матерью на улицу, мы имеем Дочь, покинутую Матерью, лишенную инстинкта материнства… Дневные Фаусты – это своего рода детдомовские «братья» и «сестры» – Мальчики-Амуры, шальные проказники, белокурые юноши и девушки-ветры (дочери Ветров), «крылатые бестии», режущие себе вены, незамужние, эпатажные, бесстрашные…

IX. Вечерний Фауст

Психотип: Персона

Кино: «Отцы и дети», реж. Вяч. Никифоров (Базаров в исполнении Богина), «Бесы», реж. Хотиненко (Ставрогин в исполнении Максима Матвеева), «Антихрист» (Шарлотта Генсбур в гл. роли), сериал «Викинги» (принцесса Квентрит в исполнении Эми Бэйли), сериал «Бульварные ужасы» (Ванесса Айвз в исполнении Евы Грин), сериал «Игра престолов» (Якен Хгар), сериал «Молодой папа» (папа Пий XXIII, в миру Ленин Белардо)

Современники: Анна Глазова (поэтесса, переводчик), Шарлотта Генсбур (актриса)

 
Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!
Сплетенье гнева, гордости и боли,
Бескрылый взмах одной безмерной воли,
Средь судорог погасшая звезда.
 

Вечерний Фауст являет собой Персону загадочную и совершенно недоступную, скрытую под очень не характерной для Персон монашеской, мистической «вуалью». Достоинство, которое несет в себе Мышление «космического масштаба» на главной, помноженное на эгоистическую исключительность оперативной Сенсорики, дает нам невероятно высокомерный тип трагической Вечерней Персоны, холодно, отстраненно и с царственно-лунным пренебрежением взирающей на род людской как на материал, едва пригодный для эксперимента (у мужчин высокомерие достигает своего крайнего предела в виде холодной отстраненности, у женщин оно выражено не так гротескно, хотя очень заметно).

Конфигурация Вечернего Фауста начинается с события, пожалуй, самого яркого, значительного и драматичного – с «потери» того, что для Фауста является сокровенным приютом Одиночества. Хрустальный грот Фауста, его лунная пещера, его Демон (Белая Эмпирика) выносятся в ноль и становятся «общественным», чужим. Как следствие, Фауст теряет и свои собственные крылья, несущие вдохновение, и своих собственных фаустовских Муз-вдохновительниц. Бескрылый Вечерний Фауст не способен взлететь, он не рожден для полета! Вместо этого на крыльях Фауста из глубин «общественной пещеры» являются какие-то чужие Демоны, Огненные Ангелы, суккубы, инкубы и прочие демонические сущности – это им отдал Фауст свои крылья! Отныне они будут диктовать свои «условия», составлять судьбу, толкать в Спину, создавать настроение, будоражить Мышление – короче, играть роль тех Обстоятельств, во власти которых да пребудет Вечерний Фауст до конца своих дней.

Что же делает Белое Мышление Вечернего Фауста, встречая чужие пророчества? Мышление, которое всегда работает с собственным содержанием (Эмпирикой) и не творит ничего нового, принимает «общественное» содержание как свое – иными словами, оно принимает чужое пророчество. Происходит «подневольная интерпретация» – перевод чужого Демона в «свой мир». Это есть не что иное, как хорошо известная процедура «подписания сделки» с Покровителем – Фатумом, Демоном, Ангелом, Дьяволом, Мефистофелем – своего рода духовно-мистический акт, неоднократно описанный в религиозной литературе. Причем невыявленность и неопределенная природа этого Покровителя (невозможно заглянуть в ноль!) часто порождают двойственное впечатление: то ли перед нами – святой праведник, ревностный служитель Бога, то ли притворившийся святым слуга Сатаны… Подписанная «сделка» скрепляется соответствующими «метками» на теле – чаще всего это выражается у Вечерних Фаустов как асимметрия лица, скошенный глаз и т. п.

Если Мышление Вечернего Фауста – Мышление на главной позиции – отражает факт своего «субъективного» наличия (существования) как такового и самым адекватным образом выражает себя в формуле Декарта «мыслю, поэтому существую», то следующая за ним Черная Сенсорика есть провал, бездна между Вечерним Фаустом и всем, что он мыслит. Субъект оказывается бесконечно противопоставлен объекту. Мышление, будучи не способным реализовать себя в мире, порождает сенсорный фантом, дистанцию, отрешаясь от мира на Сенсорике и обрекая Вечернего Фауста на монашество. Последнее усугубляется самореализующимся инстинктом исключительности, требованием Эго исключать себя из мира, отрицая и нигилизируя мир как таковой. «Зрение» Вечернего Фауста предельно цинично, нигилистично и мизантропично по отношению к миру, и, как следствие такой Сенсорики, сам Вечерний Фауст обречен накапливать и нести в себе хмурость и тяжесть черной меланхолической тучи. «Монахом Сатаны» называет своего героя Томас Манн, и этот бесконечно отрешенный от мира монах, и только он, способен холодно, спокойно, не шелохнувшись, всю жизнь препарировать мир, резать и изучать трупы, как это делал великий Леонардо.

Но дальше, за внешним холодом и ледяным спокойствием, на слабой позиции скрывается ранимое идовое Черное Чувство Фауста – вулкан скрытой, ни во что не воплощенной страсти, капризный «ребенок», инстинкт Природы, Порок. В глубине, на третьей позиции тайно вынашивается мечта о любви (которой вечно не хватает, потребность в которой вечно не удовлетворена) и защищается представление о себе как источнике страсти, страстной натуре. Причем объектами любви – сексуальными объектами – являются отнюдь не обычные мужчины и женщины. Страсть Вечернего Фауста всегда направлена на мистический объект – Елену Греческую или Огненного Ангела, которые (как «слепые агенты») проникают на вторую позицию, сюда, во «внешний мир» и персонифицируются для того, чтобы быть атакованными слабым Чувством («замыкающим», «итоговым», «конечным», но в принципе никогда не способным обрести любовь окончательно и оттого болезненно «мятущимся» от Маргариты к Елене…).

Сексуальный партнер Вечернего Фауста, как очень точно подметили Брюсов и Гете, есть вынесенная в этот мир (точнее, непонятно как выскользнувшая, просочившаяся, ведь сам Фауст не ведает о своей причастности этому акту) персонификация «потусторонних» сущностей чужого «внутреннего мира». Поэтому и возникающая вследствие этого «шизофреническая» любовь всегда несет мистическую окраску чего-то «потустороннего». Вечерний Фауст выясняет отношения с поставленным «перед ним» и всученным ему «внутренним миром», с запертым там Демоном, «вытаскивая» его сюда и атакуя Чувством (чтобы тем самым выявить себя!) то, что перед этим сам же помыслил. Все эротические фантазии, притязания и порывы Вечернего Фауста, все его «любовные отношения» являются таким образом не чем иным, как сексуальным общением с самим собой.

Тайную, «закрытую» сексуальную жизнь Вечернего Фауста вообще можно было бы характеризовать как «совокупление с ангелами» – Ангел или Демон, настойчиво и непонятно откуда приходящий в «хрустальный грот», реализуется в слабом Чувстве в виде сексуального акта, совокупления (как конечного Результата). Все Эмпирические «озарения» – эманации Эмпирики – выносятся из «пещеры», облекаются в материю и познаются через сексуальную страсть, причем страсть эта не направлена к живому, независимо здесь уже существующему. Трагедия Вечернего Фауста состоит в том, что он никогда не может воплотить свои «озарения» в конкретном человеке, поскольку конкретный человек (из этого мира) воспринимается Черной Сенсорикой как бесконечно чужой. Фаустовская Сенсорика не может пересечь границу «разотождествленности» с объектом, она всегда обреченно сталкивается с невозможностью протянуть руку и почувствовать «другого» как «реального» в его подлинном бытии.

Такая Сенсорика провоцирует Чувство «отмораживаться», испытывать бесконечный холод от чуждости мира. Любой мужчина, избранный в качестве объекта любви, и любая женщина-объект будут находиться за пеленой, за «вуалью», за непроницаемой оболочкой, из-за которой они не могут быть пережиты как «настоящие». Вечерний Фауст никогда не сможет ощутить их теплоту – сколько тепла ему ни посылай, он не способен его воспринять и осознать – этому всегда будет препятствовать непреодолимая граница «разотождествленности». У Вечернего Фауста есть лишь возможность отреагировать на эту ситуацию своим Черным Чувством, в котором со-существуют холод и огонь, лед и пламень одновременно. Чувство Вечернего Фауста – это сочетание высшего накала (пламени ада!) и ледяного холода отстраненности, невозможности прикоснуться к живому. Вечерние Фаусты в прямом смысле слова «сгорают» на третьей позиции, «обжигаясь» холодом, не будучи способными принять ничто из мира как живое, самостоятельно существующее, близкое.

Мужской портрет Вечернего Фауста великолепно выписан в ряде классических произведений литературы. Гете рисует нам типичный образ ученого-мизантропа, алхимика, нелюдимого монаха, живущего в темноте своей кельи за закрытыми шторами («вуаль»), вступающего в отношения только с избранными учениками и только с позиции Мэтра. Герой Гете целиком погружен в свою домашнюю лабораторию (лабораторию по самовоспроизводству!), где он ведет нескончаемый спор с Творцом, насилует Природу, анатомирует мир. Если мы Вечерний тип вообще назвали условно Режиссером (оперативная Сенсорика), то Вечернего Фауста, опираясь на данное описание, можно было бы с полным правом назвать Режиссером Анатомического Театра. Тут уместно вспомнить и пример великого Леонардо – художника «со скальпелем», «умного» рисовальщика, безнадежно одинокого монаха-алхимика, просидевшего всю жизнь в своей «мастерской», и пример нашего современника Григория Перельмана, «бросившего» миру доказательство теоремы Пуанкаре и замкнувшегося от мира в своей блочно-панельной квартире-«хрущобе», и тургеневского Базарова с микроскопом, режущего лягушек…

Все эти примеры указывают на комбинацию чрезвычайного высокомерия и истинного монашества, позволяющего Вечернему Фаусту с легкостью отказываться от премий, почета, громкой славы, пренебрегать публичностью, что кажется в высшей степени странным для «обычного человека». Вечернего Фауста делает монахом не «Белое» Чувство, которое мотивирует на аскезу Крестоносцев, но Черная Сенсорика, буквально вытесняющая его из мира, а также Черное Чувство, обрекающее на абсолютное одиночество, – такое монашество, и только такое, мы считаем истинным, или естественным. Кроме того, «сделка» с Покровителем требует от Вечернего Фауста хранить статус исключительности и ни в коем случае не вступать в какую-либо «альтернативную» сделку с «этим миром». То, что миру вообще достаются какие-то «Джоконды», доказательства теоремы Пуанкаре, законы Ньютона или дифференциальное исчисление, есть скорее «подачка» или «утечка» из внутренней лаборатории Вечернего Фауста, «издержки» прохождения определенной эволютивной ступени.

И вот к такому надменному монаху-мизантропу, согласно сюжету поэмы Гете, является Мефистофель, заключая сделку и позволяя тем самым неуемной и ненасытной страсти Фауста выплеснуться наружу, в мир. Вся дальнейшая история Фауста посвящена фактически рассказу о проявлениях мотивационного слабого Чувства, заставляющего «охмурять» Маргариту, но вскоре теряющего интерес к обычной земной женщине и направляющего свой пыл к призрачной Елене (которую Мефистофель помогает воплотить), и рассказу о проявлениях манипулятивной Сенсорики как технологии «Власти», оборачивающейся в конце концов овладением какой-то полосой берега и превращением ее в «рай».

Еще один, не менее убедительный портрет Вечернего Фауста нам дан в романе Майринка «Ангел западного окна». Само название романа глубоко символично – «Западное окно» обращено в сторону заходящего солнца, передавая Вечернее состояние. Сквозь это «окно» (нулевую позицию) к главному герою – монаху-алхимику Джону Ди – является некоторое потустороннее содержание в виде Зеленого Ангела, которого Вечерний Фауст, не имея возможности отвергнуть или подвергнуть сомнению, принимает за чистую монету, за откровение, за личный шанс. Все приходящее из «Западных врат» освящается фаустовской «верой», натягивая фаустовский «алый парус» судьбы, страстно несущий к бессмертию, – оно, в свою очередь, манит «философским камнем», «тайной тайн», которую обещает раскрыть Джону Ди посланник «Западных врат».

История Джона Ди, как она описана Майринком, представляет собой страстную попытку прорваться к тайне бессмертия, к «королевскому статусу», что, в частности, выражается через план овладения «Королевой» (Вселенной, Женским Началом, Верховной Самкой, госпожой Черной Исаис). Ради этого в ход пущены все средства магии, алхимии, колдовства, принесена в жертву вся жизнь и весь капитал («все отдам за превращение тварной человеческой природы в бессмертную королевскую субстанцию», – восклицает Джон Ди). За поиском тайны Камня, как и за Зеленым Ангелом, и за реальной Королевой Англии, стоит одна и та же символическая Великая Мать, с которой Джон Ди настойчиво, но безуспешно выясняет свои отношения.

Женская версия Вечернего Фауста отличается от мужской в нескольких важных аспектах. Во-первых, женщина – Вечерний Фауст, в сущности, и есть не кто иной, как «Королева», полноправно представляющая Вселенную, – Дочь (Клон) своей Матери, сидящая у нее на коленях («девочкина девочка»). Ей не нужно искать каких-то «подходов» к «Королеве», добиваться бессмертия, искать тайну «философского камня», создавать шедевры. У женщины – Вечернего Фауста все уже есть изначально. И главное, что у нее имеется, – это «мистический любовник» (играющий роль Покровителя в мужской версии) – в этом, собственно, состоит второе отличие. Причем «мистический любовник» – Христос или Огненный Ангел – всегда составляет пару с реальным, воплощенным мужчиной. Земной мужчина играет роль пажа при Королеве, если только он не отождествляется с воплощением мистической сущности (Рупрехт и Генрих в романе Брюсова соответственно).

Двойственность между плотским любовником и любовником мистическим (и вообще характерная двуликость Вечернего Фауста) наглядно выражается в двух состояниях – «дневном» и «ночном». В «обычной жизни», «днем» женщина – Вечерний Фауст может быть вполне похожей на «обычного человека», но «ночью» в ее «внутренний мир» являются «демонические сущности», всецело овладевая ею, доводя до состояний экстаза, припадка, невменяемости, истерики. Такие истерики хорошо описаны в романе Брюсова «Огненный ангел» – Рената, которой словно овладевает кто-то «изнутри», не раз бьется на полу в чудовищных судорогах, сила которых обусловлена мощью «вулкана Чувств» на слабой позиции.

В Средние века женщины – Вечерние Фаусты, будучи неспособными достичь сексуального удовлетворения с реальным мужчиной (слабое Чувство!), зачастую полностью порывали с миром, отрекались от земной суеты и постригались в монахини (этим оканчивается и путь брюсовской Ренаты). В истории христианства есть определенная зона женского мистицизма, целиком обязанная «ночному» состоянию Вечернего Фауста (святая Тереза и т. п.). Это страстное, экстатическое христианство, доходящее до безумия, «демоническое» монашество, религиозный пыл которого вызван «внутренним свечением» Огненного Ангела. Какая-то «сексуальная благодать» изливается «изнутри», побуждая страстно любить Христа, доводя до религиозного экстаза, причем в такой «любви» отчетливо видится своего рода «лунатизм», судьбическая обреченность, «запрограммированность», предварительная обусловленность и фатальная безысходность (которая властно влечет Ренату к смерти, швыряя на пол, резко меняя настроения, постоянно «раздувая» амплитуду психозов, истерик, скандалов, заставляя ждать, искать, верить). Святая Инквизиция зачастую затруднялась понять, с кем имеет дело – со святой мученицей или с ведьмой, одержимой «нечистой силой».

Следует подчеркнуть, что религиозный пыл Вечернего Фауста, как результат «раздувания» вулкана Чувств, радикально отличается от «возвышенной» религиозности Крестоносцев. Исходящий из нуля Огненный Ангел воспринимается в качестве сексуального объекта и «заземляется» Черным

Чувством. Здесь имеет место «приземленная», плотская, биологическая сексуальность, которая вовсе не пытается быть возвышенной, оперенной, сублимированной, но тем не менее уходит в интригующие мистические глубины. Происходит мистификация сексуальности – встраивание сексуальности в мистический контекст. Это значит желать Христа, как желают реального мужчину или сексуальный объект, желать вполне «чувственно». «Женская» биологическая сексуальность Вечернего Фауста есть тем самым способ общения с Богом – молиться не «возвышаясь», как у Крестоносцев, но уходя в «землю». Тут и рождается демонический мир суккубов и инкубов – полу-ангелов, полутварей, с которыми Вечерний Фауст вступает в сексуальную связь. Сексуальность Вечернего Фауста проявляется не в получении удовольствия и не в реализации похоти – это акт взаимодействия с Богом. Переспать с Богом – в этом ведь есть что-то отвратительно-потрясающее! Это суть натурализм и материализм, выдвинутые в зону мистической тайны…

И эта мистическая тайна, которую несут в себе женщины – Вечерние Фаусты, гипнотически притягивает, интригует мужчин (что и случилось с Рупрехтом в романе Брюсова). Мужчины становятся «сообщниками охоты» за Огненным Ангелом. Их заманивает и влечет суггестирующая тайна «внутреннего мира», о котором Мышление Вечернего Фауста, покуда оно не развито, ничего не может толком рассказать. Оно (Мышление) лишь выполняет роль чувственной «маски». Нагнетается драматическая обстановка (под действием чар «ночи»), разжигается огонь какой-то великой Тайны, словно сообщника-любовника-мужчину хотят приблизить, посвятить, причастить, после чего разыгрывается описанная выше «вакханалия Чувств».

Мужчина попадает в «двойную ловушку» – ловушку «заглатывающего» слабого («тупикового») Чувства и ловушку «внутреннего мира», улавливающего какой-то чужой, «общественный» бестиарий. Эта последняя ловушка обладает свойством линзы фокусировать, достигая невероятной интенсивности, причем фокусируются в основном какие-то неприятности (негатив дает больше интенсивности, чем позитивные переживания)… Следует отметить, что женщины – Вечерние Фаусты – это самый опасный и экстремальный тип в смысле притяжения неприятностей, женщины-линзы. Они способны притягивать смерть, зло, разрушение, болезни, несчастные случаи, катаклизмы.

При этом слабое Чувство (ввиду отсутствия у Персон Первого Внимания), как болтающийся «прицепной вагон», подвержено резким полярным переменам, рывкам, встряскам – это огромная мощность женской бессознательной психики, которую непредсказуемо носит и бросает из стороны в сторону, делая всех окружающих заложниками ее психозов и свидетелями ее истерик (еще одна характерная особенность, присущая брюсовской Ренате). Слабое Чувство то просветляется, как небо после грозы, то ни с того ни с сего покрывается тучами. Поскольку оно выглядит для самого Вечернего Фауста его главным событием (особенно у женщин!), оно требует страсти и требует любви, но никогда не может эту любовь получить сполна, насытиться, достичь удовлетворения. Всегда испытывая недостаток любви, в своей вечной неудовлетворенности, недолюбленности, ревности и закомплексованности, в приступах шизофренического исступления оно постоянно желает «выпрыгнуть из окна», балансируя на грани жизни и смерти. Огненные Ангелы – фаустовские Музы – «жалят» и «раскачивают» слабое Чувство Вечернего Фауста (которое оказывается всегда «крайним») при полном «попустительстве» и «коллаборационизме» Мышления, пассивно наблюдающего, как его «королевский» статус «размазывается по полу» чудовищной природной силой «обезумевшей» стихии.

В завершение описания женской версии Вечернего Фауста отметим еще один важный источник, где дан портрет этого типа. Это Ассоль, главная героиня «Алых парусов» Александра Грина – девочка, вечно ждущая своего принца, принимающая чужие пророчества как свою судьбу. Романтическая Ассоль выявляет и акцентирует те типологические особенности женщины – Вечернего Фауста, которые у брюсовской Ренаты отодвинуты на второй план ее экспрессивно-фанатичной религиозностью.

Замечание 1: феномен Вечернего Фауста настолько полноценно раскрыт в мировой литературе, что нам остается лишь ссылаться и цитировать источники. Однако, ввиду обилия источников высочайшего качества и ограниченного объема нашей книги, мы не можем уделить должного внимания разбору всех текстов. Напомним, что наша цель – дать описание типа в иконографической манере. По этим причинам мы вынуждены отказаться от подробного анализа романов Грина и Тургенева в рамках нашей книги, ограничившись лишь кратким упоминанием о причастности Базарова и Ассоли к типу Вечернего Фауста. Роман Тургенева долгое время воспринимался как описание феномена нигилизма, вышедшего на историческую сцену, как конфликт «Отцов» и «Детей». Стоит отвергнуть подобные «социальные» толкования, чтобы посмотреть на роман с точки зрения Типологии как на своего рода противостояние мира Фаустов миру Крестоносцев («Отцов» и «Дядюшек»), вылившееся в дуэль Базарова с Павлом Кирсановым, – конфликт двух типов Чувств, или двух рациональных «стихий». У Фаустов «отрицание Отцов» изначально заложено в глубины их Архетипа (сексуальная конфигурация Фаустов реализует войну Мужского с Мужским), равно как и нигилизм (который особенно ярко проявлен у Вечернего Фауста с его Сенсорикой в оперативной позиции). Следует также обратить внимание на «непроизвольное» присутствие в романе фаустовской Двоичности (своего рода метасимвола): согласно сюжету, два молодых человека (Базаров и Кирсанов) приезжают к двум дамам – сестрам Одинцовым… В этом нет ничего особенного – типичный сюжет романа XIX века и типичные образы. У Фенимора Купера, например, мы находим подобный сюжет со Зверобоем, когда Зверобой и Гарри Непоседа приезжают на озеро Мерцающее Зеркало и встречают там двух сестер, Джудит и Хетти, одна из которых – ядовитая красавица, хищница, тогда как другая – наивная и «святая». И у Тургенева, и у Купера мы имеем мужчину-хищника и женщину-хищницу в паре со своей «противоположностью».