Текст книги "Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том II"

II. Что мы видим?

Перед тем как говорить о Темпераменте и Психотипе как некоторых специфических характеристиках Носителя, имеет смысл немного задержаться, чтобы обсудить наше «обычное» восприятие. Первый по своей значимости вопрос, который должен встать перед практикующим типологом, вопрошает о том, что же мы собственно видим. Иначе говоря, из чего, из каких источников, элементов, деталей, знаний и наблюдений складывается та информация, которую мы выносим на «типологический суд»? Ответ состоит в том, что мы видим прежде всего очевидное. Если мы типируем человека, то перед нами – как таковой человек, некоторый конкретный человек, представитель универсального человеческого вида. Он представлен своей внешностью, своим внешним видом, который может быть заурядным, ничем не выдающимся или, наоборот, очень уникальным, выразительным, даже эпатажным. Это может быть «человек толпы» или некоторый «уникум». Его внешний вид – это одежда, фигура, поза, состояние тела, общее настроение, осанка, прическа, рельеф лица, взгляд, глаза…

Глаза человека, на которые стоит обратить особое внимание, говорят о многом, это «зеркало души», но не стоит слишком полагаться на глаза – они бывают обманчивы. Потому что вам может встретиться Бездельник или Фауст с большими, красивыми, печальными глазами, за которыми нет никакой «души» как психофизического события, и поэтому они – просто «зеркало» как часть интерьера. «Тепло» или «холод» глаз не есть надежный критерий, коль скоро вы судите об этом по форме, то есть – по самим глазам, а не по наполнению взгляда…

Вообще внешний вид, как, наверное, многие понимают, обманчив. Он может соответствовать типу, а может не соответствовать, может громко заявлять о психологическом типе, а может ничего не говорить или (что хуже!) – вводить в заблуждение. На него нельзя полностью опираться, но не стоит и полностью его откидывать – внешний вид нужно принять во внимание как часть информации. Далее, есть то, что причастно внешнему виду, но не выражено ни в его предметности, ни в формах, ни в свойствах – это, например, харизма или определенное «свечение» вокруг человека, тот «шлейф психического», которым он окружен, испарения его «души» (или, наоборот, полное отсутствие света, втягивающая пустота, чистая телесность как таковая). Подобная информация, хоть и выходит наружу, все же видна не каждому, но ее можно научиться видеть и считывать. Можно при желании натренировать свое зрение или «вооружить» его так, что оно будет видеть то, что греки называли aura человека. Aura – это уже чуть глубже, чем «поверхность», поскольку она исходит непосредственно от психики, сообщая нам о психическом мире человека.

Вот, собственно, и все или практически все, что составляет внешний вид и что мы (или большинство из нас) можем увидеть в статике, – это та очевидная картинка, которая отображается на поверхности. Наш взгляд обычно не проникает в глубину под эту поверхность, тогда как психика – предмет нашего интереса – и есть то незримое, то скрытое от глаз, что живет в глубине (или, точнее, «по ту сторону поверхности») и неприметно правит нами оттуда. Можно сказать, что видим мы ничтожно мало, и даже эта малость представляет из себя чрезвычайную смуту каких-то случайных факторов, заблуждений, намеренных и ненамеренных обманов («вранья»). Мы все изначально совершили падение в этот мир и поэтому несем на себе отпечаток этого мира – социальные роли и социальные заблуждения, которые мы и склонны принимать за психологический тип. Но наш настоящий тип, тот тип, который мы на самом деле хотим «вытащить» и определить, залегает глубже, под пылью мира и чехардой случайностей, привычек, увлечений, – он может вообще не совпадать с той «моделью», которую мы «загрузили» в свое сознание, по которой отмеряем свои чаяния и надежды, в которую веруем и по которой сейчас живем. В этом несовпадении, в сокрытости и размытости нашего типа (которые говорят о «личиночной», или «личинной» стадии нашего развития) и состоит сложность и интрига типирования.

Вообще типологу следует иметь в виду, что ему на пути будет попадаться больше людей, которые «внешне» не соответствуют своему типу, чем тех, которые соответствуют. Есть Крестоносцы и Фаусты, которые занимаются йогой и языческими практиками, или, что еще более странно, – вовлечены в языческие религиозные культы вроде «родноверия». Нужно отдавать себе отчет в том, что у нас в мышлении может быть любое представление о мире, любая модель мира или картина мира, в которую мы верим, которая задает и определяет нашу веру (по которой мы хотели бы получить в будущем воздаяние!), и это не есть «вероисповедание» нашего типа, которое всегда глубже всяких представлений (нулевая позиция), – это всего-навсего наше далеко не последнее и не-архетипическое заблуждение, в котором мы (быть может, напрасно?) живем. Мы можем принять в мышление любую модель и пытаться жить в соответствии с ней, сродниться с этой моделью, но это всего лишь модель мышления, внешняя по отношению к нам, это не наш психологический тип.

Более того, любая выдуманная модель, чуждая нашему Архетипу (пусть даже универсальная, за которой стоит какая-то реальность), заслоняет его и уводит нас в сторону «от себя». Мы очень подвержены социуму, мы легко подхватываем из мира ту или иную тенденцию и пристраиваемся к ней, вживляем себя в эту струю. Популярные практики, которые нам предлагает социум, позволяют развить те или иные способности – чаще всего они носят компенсативный характер. Мы компенсируем то, чего нам недостает. Однако можно заметить курьезный факт, что одни, позанимавшись йогой, действительно меняются, преображаются, а другим это ничего не дает, они не меняются, ну, может, немного энергии прибавляется, и все. А это значит, что кто-то попадает на свой духовный путь, а кто-то попусту растрачивает время, компенсируя или выкачивая из Ида энергию.

Итак, мы, пожалуй, убедились в том, что «внешне» видим мы очень мало и то, что мы видим, зачастую обманчиво. Здесь вообще обманчиво все, и все только и занимаются тем, что друг друга обманывают, – это следует принять как закон Природы, и от этого следует отталкиваться при типировании. Мы видим вместо человека в его целостности какой-то торчащий «сучок», который называем «внешним видом», и судим о человеке по этому «сучку». Ситуация усугубляется еще и тем, что мы зачастую искажаем картину, поскольку типируем собственную версию о человеке (пропущенную сквозь призмы нашего восприятия и дополненную воображением), вместо того чтобы увидеть человека «как есть».

Все это говорит о том, что человек как сущее среди сущего – как «объект», как «внешний вид», как «статичная картинка» с прикрепленной к ней анкетой (биографией, жизнеописанием), и даже более того – со всеми имеющимися у него в голове моделями, идеями, жизненными взглядами, планами – со всеми этими «ментальными внутренностями» – есть весьма ненадежное основание для диагностики его психологического типа. Тут самое время спросить: это все, что у нас есть? Видим ли мы еще нечто помимо перечисленного выше? Есть ли у нас еще что-то помимо «что»? Помимо человека как сущего? Конечно, есть, – это бытие! Это само существование человека во времени, или то, что психологи часто называют поведением. Нужно дать возможность человеку действовать, выявить себя (повести себя сквозь время), чтобы увидеть не «что», но «как». И это «как» действия, которое, как мы говорили, связано с оперативной позицией, этот «способ манипуляции» служит одним из самых надежных методов определения типа. Увидеть человека не как набор внешних признаков, но как росчерк пера, как способ ставить свою подпись на мире – вот цель типолога. Ведь это и значит – увидеть человека не внешне, не в частностях, но целостно.

Тип изначально не есть набор каких-то фактов. Факты лишь служат для того, чтобы их перечислить и описать тип последовательно. Изначальный же тип есть все факты, увиденные одновременно, кричащие в их единоголосье, – это чистая фигура геометрии. Чистая фигура попадает в житейскую ситуацию и обрастает искажениями; она искажается также и оттого, что ее описывают последовательно, перечисляя (чем занимается Черное Мышление). Если мышление «бегает» от факта к факту, оно не увидит Целого. Тип человека – это его «ядро», вращающееся «колесо функций», ритуальный танец четырех танцоров, музыкальный квартет. Нужно услышать, как пульсирует это «ядро», как звучит этот квартет, в каком ритме бьется сердце Темперамента, насколько уверен в себе голос Эго, отбросив все наносное, весь «спам», содержащийся во внешнем образе. Такова задача типолога.

Когда мастер китайской живописи рисует цаплю, он хорошо понимает, что образ цапли состоит из длинного клюва, опущенного книзу, изогнутой шеи, пары длинных тонких ног, согнутых в колене, и соединяющего все это расширения – туловища. Все остальное нерелевантно и не дает никакой существенной информации. Четыре точных удара кистью, и на бумаге – несомненная цапля. То же самое происходит и в Типологии – четыре удара кистью. Четыре основных мазка. Все остальное – нерелевантно. Вам нужно увидеть в каждом человеке эти четыре главных мазка как один иероглиф, а это значит – произвести отбор главного от наносного, побочного. Это умение не всем сразу дается, поэтому практикующему типологу нужно тренировать глаз, приучать его к отбору, обучаться искусству Вадения. Тип есть не то очевидное, что мы видим как внешнее, как привычное, как обыденное и изменчивое, а то инвариантное, что прячется позади, за слоем социального, за облаком «вторичных» заблуждений. Мы говорим «инвариантное», потому что наш тип не меняется в течение жизни (изменить свой тип крайне сложно, за это как раз и отвечает эволюционный аспект Типологии) – напротив, он имеет тенденцию только усугубляться, становиться рельефнее.

Ну а если мы еще недостаточно квалифицированы, чтобы сразу увидеть человека как единый росчерк, увидеть иероглифично, что в таком случае? Тогда мы можем, по крайней мере, увидеть человека в динамике, как он функционирует, то есть увидеть его функции. Обычно мы видим его функции по отдельности, как некоторое сущее, причем не все четыре в одинаковой степени, но непосредственно и в первую очередь – только две. Мы в большей степени видим две экстравертные рациональные функции («социальный» дуплет) – как человек мыслит и как он чувствует. И это не только потому, что в нашем общении, в режиме интервью или диалога мы в основном занимаемся тем, что выражаем наши чувства и мысли вербально, через нашу речь. Дело в том, что мы в принципе не видим интровертные иррациональные функции непосредственно (как некоторую территорию «личной жизни»; особенно это касается Сенсорики), мы можем их увидеть только по косвенным признакам.

Значит, когда мы общаемся с человеком, мы видим непосредственно его реакции (Чувства) и акты Мышления – два инструмента, две функции, которые, как мы говорили, есть две стороны одной-единственной рациональной функции. Мы доподлинно свидетельствуем, что человек чувствует и что он думает в момент нашего общения (или в процессе его монолога), и это есть та информация, которой мы располагаем. Но нам не так важно содержание его мыслей – что он говорит, – нам важна скорее его манера говорить, «как» его самовыражения, пунктуация его текста – как и где он ставит знаки препинания, восклицательные знаки, делает паузы… На что он реагирует… Эта несмысловая сторона его речи более полезна для узнавания типа, чем смысловая (иногда даже бывает полезно наблюдать за говорящим человеком, закрыв уши или выключив звук)! Если нам повезет, мы сможем установить, с каким из четырех видов Мышления или Чувства мы имеем дело, и тогда мы определим Архетип.

Но можем ли мы увидеть, с какой именно из четырех позиций вещает Мышление или реагирует Чувство? Если мы очень хорошо разбираемся в «темперации» функций, мы можем в принципе по характеру Мышления или Чувства сказать, на какой позиции оно расположено. Но в таком случае это будет косвенное нащупывание позиции – саму позицию непосредственно увидеть мы не можем. Позиции – это то незаметное, что ускользает от нас, когда мы обращаем наше внимание на функции как на сущее. Мы как бы замыкаем себя в архетипическое кольцо функций, не различая позиций. Мы не можем никак зацепиться за эту «шестеренку позиций», то есть увидеть функции с точки зрения их «бытийной роли». Позиции остаются некоторой пустой фикцией, пока мы не сместим наше внимание – внимание наблюдающего – на что-то другое.

Таким образом, мы попадаем в странную ситуацию. Мы хотим типировать человека самым надежным способом по его оперативной позиции (по росчерку), и мы видим его функции (по крайней мере половину его функций), но мы не знаем, какая из функций попадает в ячейку оперативной позиции – какая из них служит «росчерком». Наша проблема состоит в том, что мы слышим Мышление, из какой бы позиции оно ни вещало! И мы видим Чувства человека, на какой бы позиции они ни находились! И Чувство, и Мышление назойливо о себе заявляют, где бы они ни находились! Они кажутся нам сильными с точки зрения их назойливости, а наша задача состоит в том, чтобы нащупать «сильную функцию», где «сильная» означает не воспринимаемую нами силу (назойливость), но качество — позиционное главенство. И справиться с этой проблемой можно, только если мы сместим наше внимание с функций как сущего на нечто иное – например, на саму манипуляцию как таковую!

В главе «Позиции» мы говорили, что мы видим у другого человека две центральные позиции – главную и оперативную, Лицо и Руки. Значит, мы все-таки видим позиции?! Да, видим, но не как пустые априорные ячейки (то есть нечто сущее), а как саму оперативность Рук и саму неизменность Лица. Нам дана возможность увидеть в человеке его манинулятивное или оперативное качество. Это значит, что мы должны абстрагироваться от анализа функций и изначально поставить вопрос: что происходит? Каким образом человек вообще действует? Что он выносит в мир и как он выносит? Вертикально или горизонтально? Не следить за тем, как живет и действует каждая из его функций, но увидеть само Действие, саму (экзистенциальную) Активность как таковую – то, чем человек постоянно пользуется, чтобы себя актуализировать. Это и есть, собственно, тот слой информации и то мастерство Вадения, которые дают возможность надежно установить тип.

Можно, однако, не заострять внимание на Действии и не ограничивать себя манипуляцией, а подойти к типу через Содержание главной позиции. У главной позиции есть свое конкретное Содержание, и мы, естественно, ожидаем от этого содержания определенного «поведения», которое ему соответствует. Но сам человек ничего не знает об этом Содержании, поэтому ведет себя неадекватно, иначе говоря – «врет». Хоть сам для себя он как бы поступает правдиво, то есть соответственно содержанию своей третьей позиции. Но мы-то эту его третью позицию не видим! Поэтому и наблюдаем какой-то полный бред – «ложь»… Конфигурация этой «лжи» и есть, собственно, сам тип. Поэтому возникает возможность типировать людей тремя способами: по первой позиции (схватывание «вида» – «правды»), по второй (его «способ» врать) и по третьей (опять-таки по «правде», но уже по его «правде», как бы спрашивая – что же он «имеет в виду», когда «врет»? В чем его собственная «правда»?).

Наконец, отметим, что вопрос Вадения является двухсторонним: то, что мы видим, зависит не только от объекта, но и от смотрящего. Иными словами, мы все видим по-разному. Бездельники везде видят только поверхности и поэтому типируют по внешнему виду, «по обертке». В случае «шестеричного» Бездельника это нужно понимать буквально, как типирование «по одежке» – считывание каких-то простых свойств. «Семеричный» Бездельник видит уже объект как некоторую сложноскрученную поверхность, отражающую все свойства объекта. Язычники «видят» энергии, поэтому типируют по каким-то флюидам, энергиям, телесным ощущениям. Фаусты обладают мощной способностью к типированию, поскольку их Сенсорика видит человека послойно, как слоящееся событие во всей его глубине. Наконец, Крестоносцы, как правило, вообще ничего не видят, поэтому препарируют объект аналитически и типируют по принципу соответствия образцам канона (табличным описаниям, иконам), рассуждая последовательно и логически.

III. Самотипирование и типирование окружающих

Откровенно говоря, Видящему никакая Типология и никакая система для распознавания типов не нужна. Видящий видит. Поэтому Типология служит своего рода инструментом («ментальным поводырем», «протезом») скорее для невидящих или не умеющих видеть. Не секрет, что большинство из нас для ориентации в этом мире опирается на какие-то чересчур примитивные способности своих функций – например, на собственный (весьма ограниченный) опыт или на принцип бинарного отбора. Весь мир и все люди в нем делятся на тех, кто «нравится» нам, и тех, кто «не нравится», на тех, кто «подходит» (для дружбы, любви, общения и прочих отношений), и тех, кто «не подходит», а потому отбрасывается как нечто либо непонятное, либо неудобоваримое, образуя то, что физики называют «темной материей» («остальные»). Типология помогает в таком случае преодолеть банальность подобного отбора и открыть истинное богатство человеческой природы и человеческой психики – Типология учит различать. Мир людей становится многогранным. В таком мире, несомненно, интересней жить! Мы начинаем понимать истинные (и не-истинные) мотивации человека, его «вероисповедание», «видеть» те скрытые механизмы, которые движут психикой и делают нас такими, какие мы есть. Причем чем выше наш собственный эволютивный уровень, тем тоньше восприятие и тем больше мы видим.

Более того, Типология дает нам представление (всего лишь представление…) о том, что видят другие и как они видят этот мир. Вместо того чтобы делить мир на «чужих» и «своих», мы начинаем постепенно проникать в тонкости психической организации каждого типа. Таким образом, главным достижением Типологии, быть может, является развитие способности видеть и различать шестнадцать совершенно разных возможностей для бытия-в-мире (психических конфигураций). Это уже очень большое достижение – дать каждому право быть тем, кем он предназначен быть, принять его за такого и именно таким, каков он в действительности есть. Типология предлагает перестать мерить всех «по себе» (смотреть на мир сквозь «заблуждение» своего типа) и вобрать в себя Целое шестнадцати типов. Такое своего рода «полное смирение» перед Целым есть шаг к нашему исцелению – мы исцеляемся сами и начинаем вместе с тем бережно относиться к другим, узнавая и «уважая» в каждом человеке закономерные проявления его психологического типа.

Но самой интригующей возможностью, которую предоставляет Типология и для которой она, фактически, и разрабатывалась, является встреча с самим собой. Типология предлагает направить свой взгляд на самих себя и увидеть с предельной честностью то, кем мы сами являемся, – увидеть «бревно заблуждения» в собственном глазу. Увидеть и понять, что мы тут делаем, чем занимаемся, в какие капканы мы пойманы, куда «тащит» нас наша психика и какие эволютивные возможности перед нами открыты. Где наша «красная кнопка» и стоит ли на нее нажимать… Типология в основном и разрабатывалась как инструмент самотипирования. Ведь увидеть себя, как мы теперь понимаем, гораздо сложнее, чем увидеть «других» (и все грани их различий).

Увидеть себя нам не дает сама Природа, предусмотрительно «прикрывающая» нас от самих себя. Как бы мы ни старались и как бы ни следовали призыву Сократа «познай себя», отрефлексировать свое «вероисповедание» и выйти на «собственный вопрос» практически невозможно – у нас нет непосредственного доступа к нулевой позиции, – равно как и к главной позиции, о содержимом которой мы также остаемся в полном неведении. С большим усилием мы можем дотянуться до своей второй позиции, хоть и это удается далеко не каждому… Нам остается довольствоваться только третьей позицией. Таким образом, нам дан только маленький «огрызок» себя, слабая позиция, по которой мы в принципе можем понять, что мы защищаем, на чем нас «глючит» и что нас мотивирует. Если мы сумеем ухватиться за «хвост» нашей конфигурации, за самый ее кончик, если сумеем понять, где наше Препятствие и у какого Зеркала мы все время «торчим», то мы определим свой тип, а с ним – и содержание всех наших позиций. Мы получим доступ к Описаниям нашего собственного типа и ко всему сопутствующему слою культурологической информации. И с этого момента мы сможем взять на себя полную ответственность за свое эволютивное про-движение, за выбор пути.