Текст книги "«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIХ века"

До закрепощения посполитых оно держалось на традиционных представлениях о земле и людях, живущих на ней, которые доверились землевладельцу, – богатство, о котором нужно заботиться, которым нужно заниматься. Тем более что право помещика на поселенца, на часть его труда определялось не юридическими актами, а фактом заботы. После 1783 года к этому добавилась ответственность перед государством. Считается, что именно на рубеже веков вырабатывалась новая схема взаимоотношений крестьянина и помещика и, соответственно, государственная концепция «опеки», возводимая в ранг официальной политики. Согласно этому, понятие государственной службы дворянства дополнялось понятием долга11971197
  Бойко А. В. Запровадження общинного устрою на Півдні України останньої чверті XVIII століття. С. 87–88.


[Закрыть]. П. П. Белецкий-Носенко писал, что помещику «высочайше вверена власть над крестьянами»11981198
  Лучицкий И. Из недавнего прошлого. С. 4.


[Закрыть], что звание «дворянин» обязывает заботиться о «братьях своих меньших». Здесь нужны были уже и другие примеры, образцы для подражания, которые появлялись в том числе под влиянием просветительского дискурса. Не случайно В. Г. Полетика часто вспоминал Говарда. А. М. Маркович 31 октября 1819 года сделал следующую запись: «Сегодня я читал № ХL „Сына Отечества“, в коем помещена весьма важная статья: Описание Гофвильского института для бедных (выделено автором цитаты. – Т. Л.). Я считаю, что сие заведение лучше и дешевле всех других. Я должен стараться сделать в своих деревнях что-нибудь подобное. Имя основателя – Феленберг, а учитель сего института – Верди. Имена почтенные, которые дóлжно помнить более имен многих министров и профессоров»11991199
  Лазаревский А. М. Прежние изыскатели малорусской старины. Александр Михайлович Маркович // КС. 1897. Январь. С. 106. В октябре 1814 года в Гофвиле (Швейцария) Филипп Эммануэль фон Фелленберг основал заведение, известное как земледельческая школа (ферма), где были дом для бедных и пансион для богатых. Считается, что Фелленберг послужил Швейцарии и человечеству в агрономии, как и в педагогике. В основе его принципа лежало представление, что ключ к лучшему будущему – в воспитании, поскольку только через воспитание может быть достигнуто политическое и социальное обновление общества. Лучшим способом для этого он считал земледелие и образование. Выпускники земледельческой школы были широко востребованы по всей Европе. Александр I передал Фелленбергу рескрипт и орден Св. Владимира 4-й степени (Пенская Е. Диктатура директората // Русский журнал. 2006. 24 марта // http://www.russ.ru/layout/set/print/Mirovaya-povestka/Diktatura-direktorata).


[Закрыть]. Но усвоение новых ролей и форм патернализма произошло не в одночасье и часто бывало достаточно обременительным.

Н. Г. Репнин еще неоднократно будет напоминать дворянству о его обязанностях. Тем не менее в 1831 году, уже в письме к другому императору, он также напишет о «слабой связи здешних владельцов с их крестьянами» и – с указанием на 1783 год, когда «малороссийские земледельцы (поспольство)» были «порабощены… происками тогдашних царедворцев, клевретов их и некоторых малороссийских старшин, пожертвовавших щастием родины для собственных выгод», – определит «главнейшия причины ропота крестьян»: «память рассказов», т. е. память о свободных временах до 1783 года, и «зависть к козакам»12001200
  Письмо кн[язя] Н. В. Репнина к императору Николаю Павловичу. С. 558–559 (С. фон Нос опубликовал это письмо именно с такими инициалами его автора). Данный документ публиковался неоднократно. Представляя его в «Киевской старине», И. С. Листовский объяснение позиций Н. Г. Репнина заканчивал призывом не подозревать в словах генерал-губернатора «какой-либо сословной заботы» (см.: Князь Николай Григорьевич Репнин. Его всеподданнейшее представление Государю Николаю Павловичу о разсрочке недоимки помещичьим крестьянам малороссийских губерний / Публ. И. С. Лисовского // КС. 1889. Январь. Док., изв. и зам. С. 217–221).


[Закрыть]. Судя по тому, что это представление, несмотря на недовольство монарха, подавалось Николаю I дважды, высказанное в нем было не просто литературным упражнением, а скорее результатом хорошего знакомства автора с ситуацией во вверенном ему крае.

Итак, можно полностью согласиться с историками, которые целью речи 1818 года считали желание «подвигнуть дворянство на улучшение участи крестьян». А вот что касается проверки готовности элиты к реформам в Малороссии, то это, по-моему, только недостаточно аргументированное предположение исследователей, пытавшихся перенести на здешний край ситуацию с эмансипацией в прибалтийских губерниях. Но здесь-то ситуация была несколько иной. Малороссийское дворянство, думаю, не могло быть готовым к реформе, поскольку еще не адаптировалось к общегосударственной системе, не почувствовало в полной мере новизны ситуации, не привыкло к ней, в том числе и к благотворительности по указанию сверху. Слишком короткой была дистанция от екатерининского указа. Как говорилось в предыдущей главе, он своеобразно воспринимался малороссийским дворянством и в момент появления. К тому же надо учитывать и социальную инерционность: от любого постановления до усвоения его положений расстояние может быть значительным. С точки зрения малороссийского дворянства, именно высшее правительство в 1783 году изменило существующую систему помещичье-крестьянских отношений на неестественную для них. Оно должно и исправить сделанное, о чем, хотя и непрямо, писал С. М. Кочубей.

Вероятно, кому-то из читателей столь частое упоминание личности этого полтавского помещика покажется чрезмерным. Но роль своеобразной «главной темы рондо» выпала Семену Михайловичу в данном случае не только потому, что это довольно известная фигура отечественной истории первой трети XIX века. Его активность в разных сферах, а также «присутствие» в различных историографических контекстах дают удобный повод и возможность коснуться важных, на мой взгляд, проблем и истории дворянства, и, главное, социальных взаимоотношений, крестьянского вопроса в широком смысле, причем не только в рамках региона, основного для данной темы. Интересно, что даже деятельность Кочубея в масонском движении связана с крестьянской проблемой. Историки, наиболее подробно на данный момент рассмотревшие обстоятельства создания его проекта 1817–1818 годов, в том числе и в контексте идейной ситуации начала века в Полтаве, утверждали, что главное предназначение ложи «Любовь к истине» ее организатор, М. Н. Новиков, видел в попытке «добиться возможного единства во взглядах малороссийского дворянства на крестьянский вопрос»12011201
  Равдин Б. Н., Рогинский А. Б. Записка декабриста М. Н. Новикова. С. 128.


[Закрыть].

* * *

С. М. Кочубей заслуживает внимания в связи с еще одним, пожалуй, последним проявлением его активности, которое историками рассматривается в контексте «постепенной интеграции украинской политической элиты в имперские властные структуры»12021202
  Галь Б., Швидько Г. «…Мысли мои о крае сем…» С. 107.


[Закрыть]. Речь идет о трех текстах 1832 года о Малороссии. Их появление, вероятно, было связано с очередной попыткой Н. Г. Репнина провести административно-судебную реорганизацию, к чему генерал-губернатор подступался еще в 1821 году12031203
  РГИА. Ф. 1035. Оп. 1. Д. 472. Л. 1. Под эгидой Н. Г. Репнина и под председательством Владимира Тарновского проходила в это же время и работа «Комитета, учрежденного в г. Полтаве для составления свода законов, существующих в Малороссии», призванного привести местное право в соответствие с общероссийским законодательством. Насколько непростой на тот момент виделась комитетчикам такая задача, свидетельствует «Представление» Н. Г. Репнину от 18 ноября 1821 года (см.: РГИА. Ф. 1035. Оп. 1. Д. 464. Л. 1–3).


[Закрыть]. Оригинальный взгляд Кочубея на историю своей родины, на причины проблем и возможные пути их преодоления, безусловно, требует детального анализа для вписывания его концепции в картину развития исторической и общественной мысли Украины первой трети XIX века. Но в данном случае важно обратить внимание только на те сюжеты позднего кочубеевского проекта, которые касаются именно крестьянского вопроса.

Составленные 11 и 18 февраля 1832 года записки с одинаковым названием «Еще о Малороссии», думаю, представляют интерес как одна из первых своеобразных программ экономических «реформ» и как один из пока что первых зафиксированных образцов критического отношения к малороссийскому крестьянству со стороны малороссийского же помещика. Для «возбуждения… края к промышленности и торговле» Кочубей предложил целый ряд мер: создать в Чернигове и Полтаве губернские экономические общества «из разных свободного состояния членов», в городах учредить ремесленные заведения или мастерские, где бы обучались различным ремеслам мальчики, в губернских городах создать «коммерческие курсы наук» для «распространения коммерческого разума». Такие курсы должны преподаваться также в гимназиях и Харьковском университете. Фабрики в значительном количестве, как полагал Кочубей, появятся в Малороссии, если «нынешние козаки останутся невоенными» и получат льготы не на винокурение, от которого они спиваются, а на основание заводов, фабрик, лавок, на торговлю согласно правам гильдийных купцов.

Поскольку «за промышленностью вслед потребуется и национальная, малороссийская, торговля», нужно всеми средствами сделать Днепр судоходным12041204
  Необходимость решения этой проблемы осознавал не только С. М. Кочубей. Еще в постановлении Полтавского дворянского депутатского собрания от 23 ноября 1826 года о собственных нуждах, подписанном губернским маршалком Д. П. Белухой-Кохановским, уездными маршалками и уполномоченными депутатами, также содержался пункт о судоходстве рек.


[Закрыть]. Вероятно, знакомый с тем, какую роль в английской промышленной революции сыграло строительство каналов, наш герой считал необходимым повторить это на родине и проложить каналы по левому берегу магистральной водной артерии Украины, «не разрывая порогов», ведь иначе река обмелела бы12051205
  [Записка С. М. Кочубея «Еще о Малороссии» від 11 лютого 1832 р.] // Галь Б., Швидько Г. «…Мысли мои о крае сем…» С. 118–123.


[Закрыть]. Ощутимую нехватку капиталов Семен Михайлович предлагал восполнить предоставлением льгот купцам первой гильдии, которые захотели бы поселиться в Кременчуге, Полтаве, Ромнах, Нежине, Чернигове и других городах, с обязательством «устроения местных контор, фабрик, заводов и вообще украинского торгового кредита». Именно эти капиталисты и смогли бы по примеру иностранцев «давно прорыть компаниею своею канал мимо порогов и сделать Днепр судоходным»12061206
  [Записка С. М. Кочубея «Еще о Малороссии» від 18 лютого 1832 р.] // Там же. С. 124–127.


[Закрыть].

Однако процветание «самого счастливого пространства», Малороссии, невозможно без преодоления «первобытности» ее коренных жителей, особенно проживавших на плодороднейших землях. Речь шла в первую очередь о Полтавщине, населенной «истинными первоначальными малороссиянами», которым, к сожалению, был присущ такой недуг, как лень12071207
  [Записка С. М. Кочубея «Еще о Малороссии» від 11 лютого 1832 р.] С. 118.


[Закрыть]. Но Кочубей не просто упомянул этот недостаток, порожденный природными богатствами края. Именно лень, по его мнению, была причиной «первородной простоты», беззаботности и, как следствие, бедности людей. Поскольку корень зла виделся в «пастушеско-военном происхождении» малороссов, полтавский помещик подверг довольно жесткому разбору весь образ жизни народа, для которого «работа и лучшее настоящее (выделено автором цитаты. – Т. Л.) …были чужды». Причем, что важно, это не просто констатации почти беспристрастного путешественника или одного из авторов различных описаний и текстов этнографического характера конца XVIII – первых десятилетий XIX века. Нет, С. М. Кочубей, вероятно, с осознанием необходимости найти причины проблем и предложить пути их преодоления нарисовал малоросса-крестьянина, не наделив его ни одной положительной чертой.

Напомню, что Ф. О. Туманский воспевал крестьян вообще. Созданный им вполне позитивный образ земледельца-труженика не имел конкретной этнической или территориальной привязки. По крайней мере, на это не указывалось. В других произведениях, вышедших из-под пера малороссов в конце XVIII – начале XIX века и не опубликованных в свое время, преобладают или положительные, или же более-менее сбалансированные характеристики не столько крестьян, сколько народа в целом, с редкими уточнениями относительно «сословности». Причем иногда, как, например, у Г. С. Винского, не сразу можно понять, к позитиву или негативу относится так называемое худое. С явной ностальгией вспоминая родину и называя какой-то из недостатков ее жителей, он сразу же делал оговорки. К злодеяниям этот образованный малоросс относил убийства, разбой и грабежи, но замечал, что они были редким явлением. Скупость, «родственница бережливости», была свойственна хозяевам, но «скаредничества и лихоимства» малороссы сторонились. «Ссоры и драки у простолюдинов» бывали, но непродолжительные и без увечья, «ибо наиболее разделывались чубами». «Забиячество» случалось редко, разврат строго наказывался, ухаживания почти никогда не доходили до порочного и подразумевали дальнейший брак. А «весьма употребительные» «тяжбы и ябедничество» были присущи в основном шляхетству. К порокам соотечественников Винского принадлежало пьянство, которое «можно бы почесть всеобщим, поелику не только мужчины, даже женщины в лучших домах пили водку, наливку и пр[оч].». Но и тут отмечалось, что напиваться до забытья считалось неприличным «и истинные пьяницы весьма были презираемы».

Среди достоинств на первое место поставлено «общее (т. е. общественное. – Т. Л.) мнение», которым осуждались воры, порочные люди, своевольники, бывшие «у всех и каждого в омерзении». Среди тех черт малороссов, которые Винский «по выезде <…> из отчизны нигде не приметил», назывались уважительное отношение к родителям, к старшим вообще, «странноприимство и гостеприимство», открытость и дружелюбие, образцовая супружеская жизнь, умение наряжаться, веселиться, повсеместная чистота и опрятность. Как и все, кто описывал малороссов, он вспоминал их любовь и чувствительность к музыке и пению, «душевное прилепление» к вере. Но при этом отмечал приверженность к такому «адскому детищу», как предрассудки12081208
  Винский Г. С. Мое время. С. 90–91.


[Закрыть].

А. Ф. Шафонский также представлял «малороссийский народ вообще, от самого знатнаго до последняго человека». Выполняя вполне конкретную задачу, в «Черниговского наместничества топографическом описании» он нарисовал и такой образ:

…нрав тихий, робкий, застенчивый и ненахальный, на немецкий похожий, так что Малороссиянина и Малороссиянку можно, кроме его наречия, между великим числом Великороссиян по его обращению узнать. Он в обхождении ласков, благосклонен, учтив, более невесел, нежели весел, [он] набожен и суеверен, ленив, неподвижен, к тяжбам и ябедам склонен, мстителен и нетрезв, телом сановит, бел, здоров. Женщины многия лицем пригожия, но вообще не столь, сколь великороссийския женщины.

Что касается трудолюбия, усердия и неповоротливости, то у Шафонского эти качества имели, так сказать, субрегиональное измерение. По его мнению, ленивыми были именно жители южной части Малороссии, а причина сего – «более изобильныя степныя места»12091209
  Шафонский А. Черниговского наместничества топографическое описание. С. 25–26.


[Закрыть].

Обо всех сразу малороссиянах говорил и учитель гимназии из Полтавы Федор Каруновский. В описании, отправленном в 1809 году в Петербургскую академию наук, он отмечал черты своего народа (у которого «распутство и другие противные чести пороки мерзостью <…> почитаются») – простота в быту и взаимоотношениях, гостеприимство, патриотизм, набожность, хорошие способности, простодушие, учтивость, почтительность, гордость. В то же время упоминались и лень, пьянство, беззаботность относительно будущего, суеверие12101210
  Топографічний опис Полтавської губернії, складений старшим вчителем Полтавської гімназії Федором Каруновським 1809 року // Описи Лівобережної України кінця XVIII – початку XIX ст. Київ, 1997. С. 199.


[Закрыть].

Характеристики, указанные В. Г. Полетикой, имели уже вполне конкретную социальную привязку. Выполняя в 1807 году по заданию ВЭО описание города Ромны и Роменского уезда, он, хотя и несколько отступая от программы, не мог обойти вниманием крестьянство и дал довольно развернутую картину хозяйственной деятельности, сопроводив ее замечаниями относительно характера населения. Причем следует отметить, что хорошее знакомство этого вполне успешного хозяина с экономикой края, продемонстрированная в тексте солидная эрудиция, осведомленность в широком круге различных источников, внимательное отношение к информации вполне мирно сосуществовали тут с буколическими картинками, что было в духе тогдашней «прозы сельского хозяйства»12111211
  См.: Ганжулевич Т. Крестьяне в русской литературе XIX века. СПб., 1913; Замотин И. И. Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20–30‐х годов XIX столетия. СПб., 1907. Согласно воспоминаниям М. А. Максимовича, это было характерно и для писаний И. Ф. Тимковского (см.: Лосиевский И. Я. Русская лира с Украины: Русские писатели Украины первой четверти XIX века. Харьков, 1993. С. 74).


[Закрыть]. Например, окрестности Ромен

…представляют собой пленительную для глаз, неподражаемую для рук человеческих картину, животворной кистью природы изображенную. Серебрятся в излучинах своих ручьи, пасутся стада, пашут или засевают поля земледельцы, дымятся кровы хижин их – убежищ скромности, покоя и добродетели, и глаз восхищающегося зрителя объемлет все сие одним, на немалом пространстве взглядом12121212
  ИР НБУВ. Ф. I. № 304.1292. Л. 1 об.


[Закрыть].

В разделе «Сельское хозяйство и полевые промыслы», наряду с довольно рационально представленными сугубо экономическими сведениями, автор привел сентиментальную идиллическую зарисовку:

Все деревенские жители досужи и охотны к трудам, особенно земледельческим, в чем удостовериться можно во время жатвы и других полевых работ, когда они, отдыхая только, покоятся и, трудясь, между собой шутят и веселятся; часто видишь земледельческое орудие, которым работает, в одной, и свирель, на которой играет, в другой руке молодого человека, – тоны которой, смешиваясь с приятным голосом женщин, сотрудниц оного, составляют полевую музыку и утешают трудящихся.

Здесь же Василий Григорьевич «останавливается» и «замечает» характер местных жителей:

Ласковость, благопристойность и скромность в обращении, послушность, трудолюбивая и совсем не роскошная жизнь отличают их от других и делают известными в свете. Нежность их такова, что слова действуют над ними больше, нежели самое наказание12131213
  Там же. Л. 5.


[Закрыть].

Итак, ни одной негативной черты. Очевидно, такое восприятие народной натуры Полетикой можно отнести, помимо прочего, на счет его «человеколюбия», состояния души или же желания представить крестьянство своей родины в самом выгодном свете. Однако почти такими же представляются жители села Нивное в писаниях 1820 года их помещика, Л. И. Дудицкого-Лишеня.

Назначение его «журнальных упражнений» трудно определить, хотя на какого-то потенциального «благосклонного» читателя и указывалось. Но главное, что автор этих этнографического рода набросков «не старался скрывать пороков и предразсудков» крестьян, а о добродетелях сказал «мало, и то мимоходом упомянул», чтобы не считали его «пристрастным»12141214
  Авгиасова конюшня. С. 147–148.


[Закрыть]. Все же выяснилось, что люди в его селе проживают тихие и скромные от природы, гостеприимные, вежливые, добродушные, не тщеславные, любящие и уважительные родители и дети, мужья и жены, опрятные, преданные государю, послушные и благосклонные к правительству, очень патриотичные, т. е. готовые на жертвы ради «Белого Царя, Александра Павловича», в чем автор убедился, будучи тысяцким начальником по Мглинскому уезду во время формирования ополчения для борьбы с Наполеоном. Что же касается «пороков», то, согласно тексту, их практически нет. «Смертоубийства здесь, во все 43 года моей жизни, ни одного не было», – писал Дудицкий-Лишень. «Случается, один у одного что-нибудь воруют или крадут», но виновны в этом только евреи-перекупщики краденого. Если бы их не было, то крестьяне и не воровали бы. Ссорятся часто, но дерутся изредка, когда выпьют во время большого праздника. Предрассудки и связанные с ними ритуалы, как и церковные праздники, были попросту подробно и мило описаны12151215
  Там же. С. 111–147.


[Закрыть]. Наконец, заочно отвечая на упреки иностранцев по поводу варварства его родины, помещик села Нивное касательно безопасности и комфорта в своем поместье отмечал: «Здесь я в безопасности от частных и общественных преследований, спокойно жизнь мою проживаю»12161216
  Авгиасова конюшня. С. 148.


[Закрыть].

Попутно напомню, что этот «Журнал ежедневных занятий» не был обнародован при жизни его автора. В то же время с обобщенным образом малороссийского села читающая публика смогла познакомиться уже в 1827 году – благодаря довольно большому произведению выходца с Черниговщины, И. Кулжинского, которое вполне можно отнести к началу «этнографического поворота». Ключевое слово этого образа – Эдем. Вероятно, сам автор сомневался в его убедительности, так как заметил: «Может быть, мне люди не поверят, но я чувствую, что говорю истину; так почему же не согласиться со мной?» Но малороссийскому «сокращенному эдему (выделено автором цитаты. – Т. Л.)», с его традициями, обрядами, песнями и хороводами на все случаи календарного цикла, все же не хватало «добродетели и чувствительности сердца, чтобы людям быть совершенно блаженными»12171217
  Кулжинский И. Г. Малороссийская деревня. М., 1827. С. V.


[Закрыть]. Отмечу, что, хотя Кулжинский и назвал свою работу «Малороссийская деревня», он пошел по пути русских путешественников первых десятилетий XIX века, стараясь описать народный характер в целом, «черты национальные», тоскуя при этом по старым «благословенным временам, когда еще в Малороссии зло и пороки были известны только по отдаленному слуху». Таким образом, под пером Кулжинского народ уже начал превращаться, по выражению П. Кулиша, в «памятник своей прошедшей жизни»12181218
  Записки о Южной Руси / Издал П. Кулиш. Киев, 1994. Т. 1. С. 235.


[Закрыть].

У С. М. Кочубея крестьянин – не объект для этнографических упражнений, не литературный персонаж. Семен Михайлович имел дело не с «памятником», а с конкретными крестьянами разного статуса и был далек от идиллического восхищения. Необходимость же высказаться по поводу путей развития края заставляла быть категоричным и без каких-либо оговорок акцентировать то, что этому мешало. Более того, акценты в записках полтавского помещика только на недостатках характера простонародья могли быть, на мой взгляд, не столько проявлением, скажем, дурного характера автора, сколько свидетельством, с одной стороны, повышения хозяйственной активности левобережного дворянства, становившегося более требовательным и к своим подданным, и к соседям по селу, а с другой – желания избавиться от груза ответственности за своих «белых рабов», которые в помещичьем воображении делались все более ленивыми. Поэтому все, чем кто-то мог бы наслаждаться, – обычаи, одежда, еда, традиция расселения малороссов – вызывало у Кочубея раздражение, будучи в его глазах проявлением их ленивой натуры. Одежда без пуговиц и крючков, с одними веревочками, – тому подтверждение. Еда пять раз в день (завтрак, обед, пополудник, полдник, ужин), плохо пропеченный хлеб, каша, галушки, вареники со сметаной, кислый квас плохо перевариваются и «сильно поддерживают лень». Хутора – это не «убежища скромности, покоя и добродетели», как у В. Г. Полетики, а «дикие убежища», «приюты беспечности, праздности, невежества, уклонения от общественных обязанностей, от самого сообщества». Езда на волах также «служит отпечатком… лени». Следовательно, чтобы исправить это, «стереть с малороссийской земли лень», направить малороссиян «к их счастью», «вылечить их от лени, истребить… ее и тем возбудить в них любовь к деятельности», «охоту к лучшему», необходимо «стереть все, оную (лень. – Т. Л.) там удерживающее», и заменить «другим, неленивого основания»12191219
  [Записка С. М. Кочубея «Еще о Малороссии» від 11 лютого 1832 р.] С. 118–121.


[Закрыть]. Полтавский автор стремился к изменениям и для этого вносил свои предложения. А бывший «мужик», в представлениях Кочубея, уже переставал, очевидно, быть просто человеком и превращался в первую очередь в деятельного рабочего.