Текст книги "Деревянный ключ"

Между тем Мотя был мужчиной того редкого типа, что меня всегда будоражил и притягивал – в той жизни. Надежный, обаятельный, остроумный, воинственный, щедрый и при всем этом искренне простой и прочный человек с какой-то детской ясностью в душе. Меня пленяло в нем сочетание проявлений первобытной мощи и высочайшей образованности, равно маскируемых невинным бахвальством или насмешками над всем и вся, и в первую голову над самим собой. Оттого был столь естествен образ ученого медведя, который он создавал (медведя из волшебной сказки, а не из цирка, разумеется), цирковых мне всегда было жаль. А в отличие от большинства женщин, особенно русских, жалость для меня исключала желание. Ощущать влечение после сострадания не могла, а поскольку почти все мужчины рано или поздно пытаются найти в женщине мать и утешительницу, почти все же мои влюбленности оканчивались торопливой кодой – скомканной, как слишком маленькие чаевые в приличном ресторане. Неудивительно, что я была и плохой матерью, и никудышной женой.

Но с Марти все это мое прежнее не имело никакого значения. С ним была готова на все – восхищаться, защищать, благоговеть, терпеть, служить, и только на то, чтоб сдохнуть – если без него. Чисто пригретая собачонка.

Слушала складный рассказ Шоно о каких-то древних евреях, в полной мере испытывая то самое чувство богооставленности, о которой толковал Дэвадан. Как там было: Ελωι ελωι λεμα σαβαχθανι?[109]109
  Господи, Господи, зачем Ты меня покинул? (греческая транскрипция последних слов Иисуса Христа, произнесенных по-арамейски).


[Закрыть] А Марти спал…

Мартин не спит, пытаясь справиться с самой трудной задачей в своей жизни. Решение задачи известно, трудность же состоит в том, чтобы это решение принять. Более всего Мартину хочется быть сейчас с Верой, но это абсолютно невозможно. Ей не должно достаться ни капли из чаши, предназначенной ему.

отец!

я?

ах да

прости, что отрываю от важных дел

ну что ты, я так

но сейчас мне необходимо выговориться

рад

ну, разумеется!

я даже не предполагал, что ты

надеюсь, что ты меня слышишь

конечно, конечно слышу!

я знаю, что ты не ответишь

и не жду

ох

я не знаю, как я

ответа

ты когда-то говорил со мной, но теперь я не умею слышать тебя

могу тебе

ты отнял у меня эту способность, а научиться снова я не смог

да и не хотел

уж извини

если не оправдал твоих чаяний

да что ты такое говоришь

марти

это не твоя

но посуди сам – как можно понять отца, если сам так и не стал отцом?

вина

впрочем

я не предъявляю претензий

просто послушай

отвлекись от других миров

да тут я!

моя изначальная вера в тебя иссякла

иссохла

истлела

орган веры во мне надорвался тогда, когда

я знаю, знаю

впрочем, ты знаешь, когда

и превратился в болезненный рубец

каждое движение души задевает его

причиняет страдание

но я привык жить с этим

за неимением лучшего я стал фаталистом

и приучился довольно ловко скакать на этом протезе

но если так, то зачем ты ко мне

ты спросишь

обращаешься

где же логика – обращаться к тому, в кого не веришь?

и?

я отвечу – мне не до логики теперь

но если хочешь,

допустим, что произошло чудо,

и деревянная нога калеки пустила корни

и зацвела, как посох аарона

ощутила на миг ток жизни в омертвелых сосудах

и угрызения жука-древоточца

я говорю

допустим

потому что в самом деле

это всего лишь мой мысленный эксперимент

напрягая глаза под закрытыми веками, можно вызвать подобие видений

глазам будет больно, но я готов потерпеть

однако довольно метафор

ты ведь у нас вездесущ и всезнающ, не так ли?

марти

ну

что за сарказм

с чего ты решил, что я

я не пытаюсь проникнуть в твой замысел

сам что-то

но я хочу попытаться его принять

я ведь довольно ясно вижу, к чему ты клонишь

?

я даже вижу выбор, перед которым ты меня поставишь

??

он бесчеловечен, но было бы странно ожидать от тебя иного

да что ты такое говоришь???

разве это я

но черт побери

ставлю

зачем бросать зерно в почву, которую сам иссушил и выжег?

зачем посылать веру слепому сердцем?

что я могу ей дать, из того, чего она заслуживает?

ладно – я

но ради чего должна страдать она?

они?

ради чуда?

я должен на него слепо надеяться, да?

и к чему вообще этот дурацкий каламбур на непонятном языке?

прости

мой дорогой

прости

прости

мне эти риторические вопросы

я схожу с ума

о, господи

от любви, на которую неспособен

единственное, что мне хотелось бы знать наверняка

это

ведаешь ли ты сам, что творишь

отче

мне очень хочется верить, что да

очень

боже мой

если б ты только знал

если б ты только мог знать

мой дорогой

13 апреля 1204 года

Константинополь

– Почтенному Элиезеру, сыну Хизкии, достигшему волею судеб весьма высокого положения при Храме, Господь даровал пятерых детей, но речь пойдет лишь о единственном сыне, родившемся, когда отцу было уже сорок, в год гибели Красса. Его назвали Абба. Имя это произносится почти точно так же, как слово, означающее на арамейском «отец», хотя и пишется на одну букву иначе – alef-beth-hey – вот как у тебя тут, – Дэвадан показал пальцем точно в середину груди Марко, будто то была его собственная, – и вследствие этого взаимные обращения отца и сына друг к другу звучали одинаково. Младенчество Аббы пришлось на смутное время. Иудея, на те поры уж десять лет как утратившая независимость и превратившаяся в римскую провинцию, управлялась племянником упомянутого ранее Аристобула – Гирканом Вторым, человеком излишне мягким и вялым, отчего поначалу он был оттеснен от кормила своим деятельным младшим братом Аристобулом Вторым. В последовавшей междоусобице Гиркан взял верх, отдавши страну – и жизнь брата – римлянам, а бразды правления народом – своему другу и советнику идумеянину[110]110
  Идумеяне – соседний с иудеями народ, насильно обращенный при Хасмонеях в иудаизм.


[Закрыть] Антипатру. Этот Антипатр потихоньку прибрал к рукам всю власть и, хоть был иудеем лишь во втором или третьем поколении, ухитрился положить на могилу рода Хасмонеев надгробный камень, ставший краеугольным для новой династии – сын Антипатра Ирод[Ирод Великий (74–4 гг. до. н. э.) – сын идумеянина и набатейки (т. е. арабки), ставший иудейским царем, человек незаурядных талантов, выдающийся правитель и строитель, сравнимый по масштабу разве что с царем Соломоном, уважаемый во всей Римской империи – римляне даже называли субботу «днем Ирода Великого» – и люто ненавидимый собственным народом.

Палестина

В конце жизни Ирод, очевидно, страдал неким психическим расстройством, которым единственно можно объяснить убиение им любимой жены Мириам и собственных детей от нее. Октавиан Август сказал, что лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном. Возможно, отсюда и происходит христианская легенда об избиении младенцев.] в скором времени стал царем иудейским – вопреки закону, – он ведь не был из рода Давидова, – впрочем, и потомки Хасмонеев в глазах народа тоже не обладали безоговорочным правом на престол. Конец же сих последних был бесславным – Аристобула Второго отравили сторонники Помпея, старшего его сына Александра обезглавили по приказу Сципиона, а младший сын Антигон пребывал в изгнании. Пытаясь переломить свою жалкую судьбу, он искал участия у Юлия Цезаря, но тот благоволил Гиркану и Антипатру, оказавшим ему неоценимые услуги. Однако Антигон, известный в своем народе как Маттатия бен Иуда, не пал духом и стал выжидать. И вот в правление Марка Антония, когда парфяне, воспользовавшись беспечностью увлекшегося Клеопатрою императора, захватили Сирию, Антигон решил, что настал его час. Обещав парфянам богатую добычу, он заручился их поддержкой и вскоре захватил Иерусалим. Парфянам удалось пленить Гиркана, но его соправитель Ирод сумел ускользнуть и бросился искать помощи у римлян, каковая ему была оказана. Меж ним и Антигоном завязалась кровавая распря.

Прошедшее время похоже на пыль – к древности спрессовывается в камень. Настоящее – острее всего чувствуется, когда глядишь на закат. Будущее существует лишь в грамматике.

38 год до нашей эры

Иерусалим

Аббе тогда исполнилось тринадцать. Он уже был bar-mitzva – сыном Заповеди – и усердно готовился к храмовому служению по примеру отца.

На следующий день после того, как парфяне захватили Иерусалим и провозгласили Антигона Маттатию царем и первосвященником, Элиезер, не говоря ни слова, отвел сына к деду и оставил их наедине.

Хизкия, подслеповато щурясь, так долго рассматривал Аббу, что мальчик не выдержал:

– Это я, дедушка!

– А я уж было подумал ангел смерти. – Старик усмехнулся, выпростал из-под покрывала сухую и скрученную, как корень оливы, руку и, ухвативши внука за полу хитона, притянул к себе. Усадил на край ложа, потрепал по золотой голове, вздохнул: – Смотрел я на тебя, а видел себя самого много лет назад…

Хизкия замолчал, а внук степенно кивнул:

– Понимаю. Ай!

Дед сильно дернул его за ухо:

– Что ты там себе понимаешь?

– Э… Что похож на тебя…

– Я в твоем возрасте никогда не перебивал старших! Похож, конечно, ты же мой внук, – Хизкия снова погладил его по кудряшкам, – но не о том речь. Шестьдесят лет назад все было точно так же – древний старик говорил с цветущим юношей о самом важном в его жизни… И только сейчас я осознал, что все эти годы, всю эту долгую жизнь я прожил одной лишь надеждой на то, что это важное произойдет. И вот на пороге смерти – сбылось! Предвечный в благости своей сжалился надо мной, продлив годы мои до сего счастливого дня! Кто бы мог подумать, что Маттатия все же станет царем?

Старец снял руку с головы внука, чтобы вытереть заслезившийся глаз, и мальчишка, осмелев, спросил:

– Но что ж тут хорошего, что он стал царем, дедушка? Отец сказал, что Антигон – разбойник и у-зур-патор почище покойного папаши. Говорят, он вчера откусил своему дяде ухо, чтоб тот больше не мог быть первосвященником[112]112
  Человек с физическими дефектами не мог быть первосвященником.


[Закрыть]! А еще отец сказал, что добра от всего этого не жди, и…

– Твой отец не знает того, что знает твой дед! Я хотел было рассказать это тебе. Но ты вновь перебил меня, и я засомневался – можно ли доверять великую тайну столь непочтительному и своевольному мальчишке!

От перспективы узнать настоящую взрослую тайну, о которой неведомо даже отцу, у Аббы занялся дух. Он умоляюще сложил руки у груди и жалостно попросил:

– Ой, прости, прости, дедуля! – Но тут подумал, что ведет себя несолидно, и смешался.

Дед, питавший к единственному внуку понятную слабость, сердился единственно для того, чтобы скрыть волнение:

– Ну, так молчи и слушай! Чтобы понять, что Маттатия, – старик упорно не желал называть нового царя греческим именем, – принесет много бедствий народу, не нужно быть гением. Одно хорошо – долго ему не править. Мне было предсказано одним ессеем, что последнего царя из Хасмонеев будут звать Маттатией, и умрет он позорной смертью не более чем через три года от восшествия на престол. А из семени человека, который предаст земле его останки, родится Мессия. И человек сей будет моим потомком. Ты понял?

– Не совсем. А кто будет этот человек?

– Да ты же, дурачок! Ты похоронишь Маттатию и станешь отцом истинного Царя иудейского!

– Ух ты! – Абба даже зажмурился от восторга, однако в следующее мгновение встревожился: – Но я же из коэнов! Ты сам говоришь: род наш – от Аарона! Как я могу прикоснуться к покойнику?

– Придется оскверниться. Сам подумай – на кону спасение народа! Да что там – всего мира! Что тут твоя чистота? Да и храм земной уже не понадобится, ибо сказано, что будет храм в сердце каждого, и будет сердце каждого храмом – по пришествии Мессии! Кому тогда понадобятся священники? Понимаешь?

– Кажется… Но не очень. А что мне теперь делать? И как у меня получится его похоронить?

– Для начала ты должен стать близким ему человеком, его наперсником, его тенью. У тебя есть все, что для того потребно: ты родовит, и смышлен, и красив. Со своей стороны я помогу, чем смогу, – у меня еще остались кое-какие связи.

– А отец? Он ведь за Гиркана. Ну, то есть против Антигона… Говорит, что тот навлечет на народ еще пущие бедствия. Да и в Храме теперь новые люди, того и гляди отца сместят с должности.

– Не сместят. И чинить тебе препятствия он не станет, когда я посвящу его в подробности.

– Но почему только теперь, дедушка? Зачем ты раньше ему ничего не рассказывал?

– Затем, что это было ни к чему. Хотя бы до сих пор он, в отличие от меня, жил спокойно. Теперь же, когда предсказанное начало сбываться, настало время ему узнать, что он столь ревностно хранил все эти годы.

– Как – что? Сокровища Храма.

– А что такое, по-твоему, сокровища?

– Ну… Золото, драгоценности, завесы из виссона…

– Глупости! Золото, драгоценности – это все пустое! Металл и камни! – Старик разгорячился. – Сколько раз язычники грабили Храм – и что? Он снова и снова, хвала Всевышнему, обретал былой блеск и величие. Но главное сокровище в нем вовсе не это!

– А что же?

– Ты это скоро узнаешь, мой мальчик. Теперь уже скоро. Мы с твоим отцом должны все хорошенько обдумать. Ступай пока и помни: пусть даже небо упадет на землю, но ты должен быть рядом с царем до последнего и во что бы то ни стало придать его останки погребению по обычаю!

– Я обещаю, дедушка! Но…

– Что?

– Почему ты так уверен, что этот твой ессей не ошибся?

– Потому что иначе моя жизнь потеряла бы всякий смысл. Понял?

Ночь на 2 сентября 1939 года

Роминтенская пуща

Мартин подошел бесшумно, но Шоно, кажется, был способен услышать даже шелест крыльев бабочки:

– Ты очень кстати, мой мальчик. Будет правильно, если следующую часть истории расскажешь ты. А я пойду будить Беэра.

– Желаю удачи! Не приближайся к нему слева!

– Ничего, я хорошо уворачиваюсь.

Он удалился, притворно покряхтывая. Вера и Мартин некоторое время неловко молчали, точно жених и невеста, впервые оставленные наедине. Затем она виновато вздохнула, подвинулась к нему, взяла за руку:

– Ты злишься на меня?

– Бог мой, да за что же мне на тебя злиться?

– Если бы не я, вы плыли сейчас на пароходе в Америку.

– Не бывает никакого «если бы». И злюсь я не на тебя, а на себя. За свою слабость. Но давай, пожалуйста, не будем говорить об этом!

– Как скажешь, любимый. Давай будем говорить о древних. Что там дальше случилось с этим Аббой?

– Известно, что после трех лет беспрерывных сражений Антигон проиграл Ироду вчистую – его ставка на парфян оказалась фатальной ошибкой. По взятии Иерусалима Ирод добился от Антония того, чтобы свергнутый царь был обезглавлен топором, до тех пор римляне никогда не казнили плененных монархов таким позорным способом. Произошло это в Антиохии, куда Антигона доставили в цепях, ибо изначально Антоний предполагал использовать его для своего триумфа в Риме. Захваченного же вместе с царем Аббу ввиду малолетства всего лишь жестоко бичевали, а затем продали в рабство в Вавилонию на шесть лет. Но и по прошествии этого срока возвращение на родину Аббе было заказано под страхом смерти – навсегда. Вавилония, напомню, была частью Парфянского царства.

– Как так? Продали в рабство врагам?

– Не совсем. Продали тамошним иудеям, с которыми Ирод, в отличие от тех, что были ему подвластны, всегда прекрасно ладил. По закону еврея можно было продать только единоверцу и не более чем на шесть лет.

– Как гуманно! И часто такое практиковалось?

– Нередко. Как правило – за долги. Отношение к долговым обязательствам было весьма и весьма серьезным. Клочком пергамента человека можно было заставить себе служить, словно голема. Поэтому люди брали взаймы только в самых крайних случаях.

– Разве сегодня что-то изменилось?

– Нынешняя Ойкумена неизмеримо шире. В те времена изгнание – добровольное или вынужденное – зачастую означало гибель или неволю. Мало кто мог решиться на бегство.

– А что же, выкупить мальчика из рабства было нельзя? Он ведь, как я поняла, был из обеспеченной семьи.

– Отец Аббы Элиэзер ради того, чтобы приблизить сына к царю, сам сделался сподвижником последнего и был казнен Иродом в числе сорока пяти главных сторонников Антигона. Разумеется, он предвидел такой финал и сознательно пошел на жертву. Также он предвидел, что все его имущество отойдет к Ироду и Антонию, поэтому кое-что успел спрятать – и не только деньги, но старый Хизкия к тому времени уже опочил, а самому Аббе возможность добраться до тайника в южном предместье Иерусалима представилась только через четверть века.

– А что изменилось? Он был амнистирован?

– О нет, Ирод никого не прощал. И пока он был жив, ходу Аббе на родину не было. Но в том году, двенадцатом до нашей эры, Ирода вызвал к себе Октавиан Август для расследования многочисленных исков и жалоб, поступавших от иудеев на высочайшее имя, и вскоре по стране пролетел слух о том, что Ирод мертв. Это совпало по времени с восстанием в Трахоне – одной из подаренных Ироду Августом провинций, лежащей как раз на границе с Парфией. Едва прослышав об этом, Абба, к тому времени свободный сорокалетний купец, неоднократно доходивший с караванами до Китая, то есть человек бывалый и знающий цену риску, бросил дела и устремился через Трахон в Антиохию, взяв с собою молодую жену на сносях.

– А это-то зачем? Такая обуза в опасном предприятии…

– На то могло быть несколько причин, в том числе – пожелание самой Мириам…

– Так ее звали Мириам?

– Да. Ее впоследствии прозвали Мириам-парфянка – по месту рождения. О ней известно, что она происходила из тех левитов, что не вернулись в Землю Обетованную после вавилонского плена. Так вот, у меня есть основания полагать, что она попросту не отпустила мужа одного. Например, мотивировав это тем, что человек, путешествующий с женой, куда менее подозрителен, нежели одиночка.

– С беременной женой!

– Ну, в начале пути это было еще совсем не заметно.

– Предположим. Но объясни мне, пожалуйста, вот какую вещь: что мешало Аббе отправиться в путь раньше на несколько лет? Я вообще слабо представляю себе античные реалии, но тогда же не было удостоверений личности с фото, пограничных кордонов, виз и всего такого? Почему он не мог назваться каким угодно именем? Да и кто узнал бы его? Можно подумать, у каждого стражника был с собой список всех изгнанников!

– У каждого, разумеется, не было. Как не было паспортов и виз. Но система распознавания чужаков и м-м… идентификации существовала и работала вполне успешно. Я уже говорил, что пределы обозримого мира были несравненно у́же нынешних, и людей, его населявших, было, вероятно, порядка на два меньше, чем теперь. В те времена назваться чужим именем значило подвергнуться страшной опасности – был очень велик шанс случайно встретить знакомого, а любой стражник при малейшем подозрении мог учинить очную ставку, и уличенный в подлоге человек был бы обречен, поскольку сокрытие имени априорно трактовалось как признак злоумышления. Ведь доброе имя было едва ли не главным достоянием человека. И, наконец, свободные люди в те поры относились к своим именам с куда большим трепетом, чем мы, – из соображений метафизического толка.

– Допустим, все так. Но это не отменяет моего первого вопроса: почему твой предок – ведь он твой предок, верно? – выбрал именно этот момент, чтобы тронуться в путь?

– Во-первых, в Трахоне, где поднялась смута, существовала довольно большая община недавних переселенцев из Вавилонии, которых поместил там благоволивший к ним Ирод. Абба справедливо рассчитывал, что при необходимости он сможет сказаться спасающимся от резни беженцем из их числа. Во-вторых, он к этому моменту сумел накопить некоторую сумму, позволившую ему предпринять путешествие. Ему ведь нужно было добраться до Антиохии, разыскать там останки Антигона, выкрасть их и перевезти в Иерусалим. На это, кстати, ушли все его средства, поэтому за склеп для захоронения Аббе пришлось выдать долговую расписку, в расчете на спрятанный отцом клад.

– Постой-постой! В городе появляется никому не известный человек и вот так запросто получает ссуду? И это при том, что он не почтенный негоциант с поручительными письмами, а фактически нелегальный иммигрант! Я не могу в это поверить.

– А почему ты решила, что у него не было писем? У Аббы были и письма, и связи среди иудейских купцов, активно торговавших с вавилонянами. Более того, он состоял в тайных сношениях с антииродиански настроенными членами Синедриона, которые помнили и Элиезера, и Хизкию. К тому времени, когда Абба прибыл в Иерусалим и исполнил свою миссию, слухи о смерти Ирода столь умножились, что кончина ненавистного царя воспринималась многими уже как достоверный факт. В созвездии Льва, а Лев был символом Иудеи, в конце лета заметили яркую хвостатую звезду, приближавшуюся к звезде Мелех, то есть «царь» по-еврейски, – сегодня-то мы знаем, что это была просто комета Галлея, которая появляется на небе каждые семьдесят шесть с небольшим лет, а тогда она была воспринята как непреложное свидетельство скорого пришествия нового монарха. В народе вновь окрепли мессианские чаяния, надежды на возвращение трона Хасмонеям. В такой обстановке Аббе несложно было найти сочувствующих даже среди знатных людей. Он настолько уверовал в то, что вскорости будет восстановлен в правах, что велел выбить на каменном оссуарии Антигона буквально следующее:

я Абба сын коэна

Элиезера сына Аарона Великого

я Абба преследуемый мученик,

что родился в Иерусалиме и был изгнан в Вавилон

и поднял Маттатию сына Иуды и похоронил его

в склепе, что купил за вексель

«Поднял» в контексте означает «привез в Землю Обетованную». Поскольку она для иудеев – вершина мира, в нее можно только подняться. Сын Аарона Великого здесь значит «потомок».

– Потрясающе! Какая лапидарность – в прямом смысле этого слова!

– О да! С одной стороны, он из осторожности не пишет, что похоронил царский прах, с другой – дает понять, что дело было великой важности, раз уж он – коэн – пошел на такое. Ведь коэнам нельзя не то что прикасаться к мертвым, но даже ступать на кладбищенскую землю, а также счел нужным влезть в долги, что также среди священнослужителей было не принято.

– Однако тщеславия ему было не занимать!

– Думаю, ты не права. Он, конечно же, был горд своим подвигом, и по праву. Но поместил запись о нем в более чем укромном месте – в какой-то пещере на холме к северу от Иерусалима. Быть может, когда-нибудь археологи найдут оссуарий и станут строить догадки и предположения, и, вполне вероятно, даже догадаются о том, что речь идет об Антигоне Втором[Слова Мартина оказались пророческими.

Сегодня можно увидеть оссуарий Маттатии сына Иуды с надписью на арамейском в Музее Израиля в Иерусалиме.]. Но вряд ли Абба в тот момент думал о вечности. Гораздо вероятнее, что он таким образом задокументировал свое деяние на тот случай, если к власти вернутся Хасмонеи. Тогда, предъявив могилу родственника, он был бы ими заслуженно возвышен. Но этой его надежде сбыться было не суждено – в конце сентября живой и невредимый Ирод вернулся из Рима и принялся наводить порядок в государстве железной рукой. Первым делом он лично отправился подавлять трахонитский мятеж.

– А что Абба?

– Он узнал о возвращении царя от людей, покидающих столицу в страхе перед новыми репрессиями. Отыскать отцовский клад оказалось вовсе не так легко, как он предполагал, – описание места, которое он помнил наизусть, как граф Монте-Кристо, было очень подробным, да только за двадцать пять лет на нем произошли кое-какие изменения – пастухи облюбовали его для стоянок при перегонах скота в Иерусалим. Поэтому Абба вынужден был грызть в отчаянии бороду, выжидая, пока очередное стадо не покинет заветную рощу.

– А где была его жена?

– Гостила у одного немолодого ессея по имени Йосеф – некоторые ессеи по каким-то причинам селились в городах отдельно от общины. Этот Йосеф-лекарь был близко знаком с Хизкией, и именно ему тот завещал позаботиться о внуке. Но получилось так, что позаботиться пришлось о правнуке. Абба сумел откопать клад и перенести в дом к Йосефу, однако на следующий день был схвачен во время тайного совещания планировавших вооруженное восстание в Иудее заговорщиков, один из которых предпочел этому более чем рискованному предприятию предательство. Главным несчастием Аббы стало то, что он опрометчиво сообщил сподвижникам о скором рождении Мессии и своей роли в грядущем событии. Это, разумеется, дошло до Ирода.

– Боже мой, какая легкомысленность! Теперь я представляю себе, насколько его распирало от гордости! Но что же Ирод? Неужели он принял это всерьез?

– Дело в том, что он знал историю с первым предсказанием Иуды Аристобулу, а услышав про второе, насторожился, тем более что оно затрагивало самую болезненную для царя тему.

– Да, я помню. Он не был законным правителем. Но он был трезвым и циничным человеком. Поэтому я и удивилась, что он поверил в эту… в это предсказание.

– Ты до сих пор не чувствуешь себя частью этой истории… А ведь наша с тобой встреча тоже была предсказана.

– Извини, я все никак не привыкну… Хорошо. Итак, Ирод поверил. Зная его репутацию детоубийцы, предположу, что над Мириам и ее будущим ребенком нависла страшная угроза.

– Разумеется. Узнав об аресте Аббы, Йосеф тотчас собрал самое необходимое, усадил Мириам на осла и отправился на юг – к Мертвому морю, возле которого располагалась самая большая ессейская община. Но далеко уйти они не успели – на подходе к Бейтлехему у Мириам отошли воды. Йосеф, будучи опытным лекарем, понял, что довезти ее до города невозможно. По счастью, поблизости оказались пастухи. Они отнесли роженицу в свою пещеру, развели огонь, принесли воды и ушли ночевать под открытым небом. Через четыре часа Йосеф принял у Мириам мальчика. Она нарекла его Йеошуа, что значит «Божья помощь».

– Вот как. Я ожидала чего-то в этом роде. Выходит, не плотник, а врач. И не родной отец.

– Он соблюдал безбрачие. Но в целях безопасности сперва фиктивно объявил Мириам своей женой, а потом решил плюнуть на свой целибат и сделал ей шестерых детей.

– А девственность Марии – откуда это пошло?

– В слове «парфянка», написанном по-гречески, первые четыре буквы совпадают со словом «партенос» – девственница, а если учесть, что писцы зачастую прибегали к сокращениям в целях экономии места и облегчения труда… Евангелисты, скорее всего, понятия не имели об истинном месте рождения Мириам, а волшебная история о непорочном зачатии пришлась им очень кстати.

– А теперь на сцене должны появиться восточные цари с дарами?

– Цари? Ах, ты о волхвах… Нет, конечно, царями они не были. Все это – красивая средневековая выдумка. Но в ней есть доля истины.