Текст книги "Путешествия по Африке"

Ангареб мангбатту

Эмбата несколько раз отказывали войскам в лодках, и поэтому у них теперь десять лодок забрали. В них и были затем доставлены слоновая кость и другие товары в станцию на Гадде, впервые из этих западных районов водою, что окончательно доказало отсутствие стремнин и проходимость на всем участке длиной около 150 км. И я при этой оказии отправил вверх по реке моего шимпанзе и недавно собранные предметы. Я намеревался от Бакангаи снова двинуться на восток по другой, южной дороге и поэтому приказал отправить в Тангази и моих оставленных на станции у Буру больных слуг, а также и багаж.

26 декабря, наконец, началось выполнение моего давнего желания, и в очень хорошем настроении я последовал на юг за своим маленьким отрядом из пятнадцати носильщиков абармбо. К моим собственным слугам присоединился на это путешествие и драгоман Дембе-Дембе с маленькой служанкой. Дзумбе тоже получил девушку от Гауаша, что увеличивало хозяйство.

Последующие несколько дней путешествия от Бомоканди к Бакангаи мы двигались на юг, с небольшими отклонениями. Вскоре после выступления мы прошли мимо хижин Базингебанно через область амезима и прибыли в поселение Нгимгимы. Оттуда на юг расстилается безлюдная пустыня, и носильщикам пришлось сначала добывать себе необходимый провиант, из-за чего дальнейшее путешествие задержалось на несколько часов. Расположенная на юге амезима холмистая страна образует водораздел между реками, впадающими в Уэле-Макуа, и реками, текущими к его южному притоку Бомоканди. Этот водораздел достигает наибольшей величины в находящейся в одном часе пути на восток горной цепи Бонготу, тянущейся с юга-юго-востока на север-северо-запад. Первой рекой, текущей в Бомоканди, является Гадзи, шириной в десять шагов. На следующий день мне снова пришлось пересечь ее там, где она течет на юго-запад. Все мелкие речки впадают в нее; на первой половине марша они впадали с востока, во второй – с запада.

Сама дорога от абармбо до Бакангаи была столь мало исхожена, что она часто была почти незаметна в траве, превышавшей человеческий рост. Нам легче было идти по лесам, которые стали встречаться все чаще и чаще, по мере того как расширялись прибрежные леса маленьких речек. Мы раскинули ночной лагерь в лесной тьме. Правда, ленивых носильщиков нельзя было заставить соорудить хижину, но дождя почти не приходилось ожидать, и я устроился, как только можно было, под листвой могучих деревьев.

Месяц находился во второй четверти, и его лучи местами прорывались сквозь более тонкие места величественного лесного святилища, оглашавшегося криками моих людей. Я был настроен весело и в хорошем настроении поел простой ужин, кисру с курицей и корнями маниока. Затем с наслаждением выкурил сигару и механически сосчитал число весело пылающих костров, тогда как мои мысли уже поспешили к долгожданной цели. Но вскоре шутки и смех умолкли, усталость почти сразу превратилась во всеобщий сон.

Лишь я не мог уснуть; появились признаки лихорадки. Я уж много дней не принимал хинина, и это теперь сказалось. Стуча зубами, лежал я под шерстяным одеялом. Потом за холодом последовал жар, и только потом меня внезапно усыпил тихий однотонный шепот ветра в листве, я впал в легкий сон, в котором возбужденная фантазия совсем не желала легко успокоиться. И это полуспокойствие длилось недолго, потому что меня внезапно разбудил сильный шум и треск. Деревья качались под ветром, надвигалась буря. Все выглядело достаточно мрачно. Приближались черные массы облаков, закрывая лунный свет. Все, что от него оставалось, бледнело под ярким освещением южного неба, которое блистало над близкой опушкой подобно морю огня. Вдали вспыхнул опустошительный степной пожар.

Для раздумывания времени не было, дорого было мгновение, потому что ливень мог обрушиться на нас в любую минуту. Вихрь уже мчался через деревья, сбрасывая на нас листву и сухие ветви, через мгновение пали и первые тяжелые капли дождя. Я стремительно поднял свой лагерь, поспешно были свернуты все одеяла и уложены в выкрашенный масляной краской мешок, обе пары ножек ангареба были поставлены на ящики, и все прикрыто сверху вощеной материей. Я сам залез под нее, чтобы иметь прикрытие от льющегося дождя. За это время отблеск огня на небе угас, потому что дождь скоро затопил огонь. Погасли и лагерные костры, и, так как месяц был закрыт облаками, воцарилась угольно-черная тьма. Она лишь на секунды освещалась молниями, проносившимися во всех направлениях; стволы деревьев, люди и всякие предметы появлялись внезапно, как привидения, чтобы снова исчезнуть. Гром перекрывал шум деревьев, он часто гремел над нами подобно картечи, тем страшнее, что я, как уже не раз при таких грозах, секундами ощущал внезапно усилившееся давление воздуха. Как бы то ни было, через полчаса все прошло, погашенные костры развели вновь, навалив на них целые горы дров, негры обогревали промерзшие тела, я сушил свои промоченные вещи и, наконец, завернувшись в покрывало, смог еще проспать несколько часов.

Первые проблески дня застали всех уже бодрствующими у костров, потому что предстоял большой переход. Мы поднялись рано и в этот день, 27 декабря, достигли Бомоканди. Уже утром была пересечена Гадзи, позднее небольшой приток ее, а затем еще одна маленькая речка, непосредственно впадавшая в Бомоканди. Часть территории холмиста, и с одного холма я увидел гору Мандтему на юге от Бомоканди. Дорога и сегодня вела через густые заросли леса, где было довольно трудно передвигаться, иногда только согнувшись.

Без путей и дорог вообще едва ли удалось бы двигаться, но здесь, как и в других местах, имеются тропинки, они только иногда заброшены, и тогда на них встречаешь достаточно трудностей. Иногда это только звериные тропы, которыми, однако, охотно пользуется и человек. Дороги ведут из редкой лесостепи в сплошные леса, где туземец ищет то, чего он не найдет в степи, например коренья, фрукты, мед и т. д.

Охота за определенными видами термитов тоже производится в отдаленнейших местах. Но прежде всего большие охоты приводят целые отряды туземцев в необитаемые места, при этом протаптываются тропинки, иногда сооружаются и навесы. Как раз такой навес нам в пригодился, потому что еще до того, как мы достигли Бомоканди, на нас излилась новая гроза. Большинство носильщиков поспешило вперед, но часть отстала и искала со мной защиты от дождя. Тем не менее мы уже задолго до захода солнца достигли Бомоканди. Но там, хотя люди с извещением о нашем прибытии еще вчера поспешили вперед, не было лодок. Нам пришлось провести здесь и вторую ночь в сырости, в зоне высокого стояния воды, потому что северный берег был полог и на нем оставались следы отступившей воды, тогда как южный берег и теперь выдавался на два метра над водой. Ширина реки составляла около двухсот шагов. Оба берега были охвачены широкой полосой леса, подобно мелким рекам. Бомоканди существенно отличается этим от Уэле-Макуа, крутые берега которой окаймлены лишь узкой полосой деревьев. Спокойная река, из которой выдавались два островка, являла в своем красивом обрамлении чарующую картину. Ближайший островок представлял собой скалу с одиноким деревом, но другой остров имел около ста шагов вдоль реки и был покрыт густым лесом. Бомоканди течет здесь примерно в северо-западном направлении и впадает в Уэле недалеко от Камза.

Бомоканди. Фотография

Ночью нам снова угрожал дождь, который, однако, не выпал. Зато мой сон нарушали сильные судороги икр – последствие утомительного ползания через кустарник и лес. Хотя декабрь не может быть причислен к дождливым месяцам, как раз последние дни показали мне, что под этими широтами, как я уже и раньше замечал, ливни бывают даже в декабре. Мне пришлось зарегистрировать их в 1881 году 9, 13, 26 и 27 декабря.

На следующее утро, когда мы пытались выудить несколько рыб, сновавших в тени у берега, появились, наконец, лодки. Теперь багаж пошел за реку, и мы достигли через час жилищ вождя абармбо. Дальше двигаться я не мог, так как больше не имел носильщиков. Но скоро прибыли туземцы, чтобы подивиться на меня, и я снова развлекал темный народ музыкой и картинками.

Страна южнее Бомоканди была населена многочисленными племенами абармбо. Их область тянется на западе до Маконго, притока Бомоканди, и граничит там со страной абабуа. На востоке они переходят за Покко, тоже южный приток Бомоканди, но образуют там среди азанде лишь единичные вкрапления. В области Бакангаи положение обратное, потому что там азанде образуют вкрапления среди абармбо; но все эти поселения находятся в вассальной зависимости от князя Бакангаи. Абаджа и амбаранди живут вблизи брода, к ним примыкают на востоке амокубио, амиаро и т. д. На западе живут амангале, абели-форо, абали и целый ряд других племен.

Теперь сразу друг за другом стали прибывать гонцы Бакангаи с приглашением как можно скорее идти к князю. Они сообщали о себе, как о посланцах повелителя, уже издалека громким звоном колокольчиков. Я прежде всего потребовал носильщиков. Но добыть их было нелегко и им, несмотря на весь колокольный звон и крик, призывающий гнев князя на непокорных. В это время часть моих амезимских носильщиков отправилась к Гауаш-эфенди с известием о нашем прибытии к Бомоканди. Другие отправились с нами к Бакангаи и стали поэтому под мою защиту, за что они и в дальнейшем добровольно выполняли при нас обязанности носильщиков. Недостающих носильщиков кое-как согнали из тамошних абармбо.

Незадолго до ухода, 29 декабря, снова пришли гонцы, и с ними князь прислал мне юношу из племени акка – живущего на юге карликового народа. Он звался Акангай и оставался в течение ближайших лет у меня.

Страна, которую мы теперь проходили в направлении на юг, частью крупноволниста, частью плоскохолмиста и очень богата мелкими речками, которые все текут на запад, главным образом к Зессе, притоку Бомоканди. Сплошной лес здесь еще более распространен. Высокая, отчасти еще зеленая трава еще раз доказывала, что южнее Бомоканди к дождливым месяцам можно прибавить еще и декабрь. Область была густо населена, жилища находились на расстоянии десяти-пятнадцати минут ходьбы друг от друга; за абаджа следовали амаппуру и затем снова абаджа. Ядро азанде живет далеко, вокруг повелителя, так что во время последних часов перехода до резиденции князя попадались только их поселения.

Двойная деревянная скамеечка азанде

Бакангаи без конца слал мне навстречу гонца за гонцом, которые все время поспешно возвращались, чтобы донести о моем приближении. Тем более меня разочаровал устроенный прием. Я думал, что меня прямо поведут на площадь собраний. Но меня проводили к паре жалких хижин и сказали, что Бакангаи дает мне их для жилья. Возмущенный, я хотел сложить багаж под деревом и приказать разбить там лагерь, но мне сказали, что князь скоро появится сам. И действительно, он показался, окруженный своим штабом. Но я, вопреки своему обыкновению, остался безмолвно сидеть на своем стуле, тогда как Бакангаи в некотором отдалении сел на свой табурет. Последовало несколько минут абсолютного молчания, но когда князь сделал вид, что хочет прервать его словами, обращенными к его окружению, я заговорил и сказал: ему, неограниченному повелителю, не подобает приходить ко мне, тем более к этим полуразрушенным хижинам, вместо того чтобы принять чужеземца, как это обычно делается, в своей мбанге. Хижины, которые он мне указал, плохи даже для моих слуг, и я предпочитаю расположиться под тем деревом, на воле. Кстати, прибавил я, он не должен предполагать во мне какого-либо «донголауи» Османа-Бедауи, Али или Майо (с этими двумя последними арабами путешествовал к Бакангаи Миани). Но я не хочу сердиться на него за это, ибо он ведь недостаточно знает нас, «белых», и поэтому я его и приветствую теперь, сказав ему необходимое, как всемогущего повелителя своей страны. После этого я встал, подошел к нему и крепко пожал руку. Бакангаи явно смутили мои слова, и он ответил, что не знал о плохом состоянии домов, а затем немедленно приказал соорудить большую хижину, которую, действительно, выстроили еще до вечера. Днем позже были сооружены еще навес, защищающий от солнца, и другие хижины для моих людей. Таким образом, к концу 1881 года была достигнута цель, к которой я стремился в течение года, – область князя Бакангаи. Правда, прошел большой промежуток времени между первой неудавшейся попыткой и нынешним успехом, и при этом добытый картографический материал был скромен в сравнении с протяжением пройденных пространств, но зато долгое пребывание в разных местах позволило мне глубже заглянуть в нравы, образ жизни и всю деятельность тамошних народов. Я мог сказать себе: этот год не прошел зря.

Глава XX
Путешествие от Бакангаи к Канна и оттуда в Тангази

Шейх Бакангаи был одной из самых интересных фигур, встреченных мной в центре Африки. Ему было около сорока лет; это был коренастый, тучный человек небольшого роста, с жирными затылком и шеей. Лицо выражало доброжелательность, при этом в живых, острых глазах сквозило сознание собственного достоинства. Короткая черная борода обрамляла овальное лицо. Волосы, по обычаю племен мангбатту, были приподняты спереди, сзади собраны и, в знак его аристократического происхождения, прикрыты шапкой из шкуры леопарда, напоминающей епископскую митру. Лоб его был обернут лоскутом синей материи. Лишенный всяких украшений, властелин носил только набедренную повязку из коры фигового дерева (рокко). Все его существо, весь его духовный облик были привлекательны: это был человек жизнерадостный, смышленый, быстро все воспринимавший и всем интересовавшийся. Чтобы удовлетворить его любознательность, я показал ему разные предметы повседневного употребления, бывшие у меня, и в заключение мой новый черный друг получил возможность услышать тягучие звуки гармоники.

Прием у шейха Бакангаи

Вечером он прислал мне кур, мериссы и второго шимпанзе, на второй день – большое количество кунжута, три корзины, полные маиса, и сверх этого муки и каши для слуг. Я, в свою очередь, также одаривал его различными предметами, которые посылал время от времени, и таким образом самые незначительные подарки доставляли ему радость; он по-детски восторгался всем, что видел у меня. Блестящие предметы, лезвия ножей, в которые он мог смотреться, как в зеркало, особенно притягивали его, так же, как и фотографии, которыми он готов был любоваться ежедневно. Отдельные картинки он вскоре научился распознавать и самостоятельно давал им объяснения, соответствующие окружающей среде, выражая при этом живейший интерес. Он соблюдал приличие в значительно большей степени, чем другие его соплеменники, не предъявляя никаких нахальных требований. Поэтому я не боялся открывать перед ним самые ценные из моих ящиков, поражая его содержимым некоторых из них. Когда он однажды выразил желание получить чашу для питья, я ему преподнес пустую консервную банку с изображением фабрики и выставочных медалей, о которых подробно рассказывал. Подобные вещи служили мне часто подарками для негров. Я показывал ему также ружье и револьверы и разъяснял их механизмы, причем сам Бакангаи разбирал и снова собирал револьвер, обнаруживая полное понимание его устройства. Правда, у него появилась прихоть завладеть оружием; но когда я ему объяснил, что буду нуждаться в нем сам, он тут же от него отказался. Зато я исполнил его желание, подарив ему несколько картинок из иллюстрированной книги; он сам выбрал знакомые ему изображения петуха, цесарки и т. д. Я вырезал их ножницами и подарил также в придачу и ножницы. Как только он овладел соблазнявшим его инструментом, в нем пробудилась жажда уничтожения, и он с детской радостью стал вырезать дыры в одежде сидевших рядом юношей и подрезать волосы детям. Делал он это с таким усердием, что вскоре они все оказались совершенно остриженными, к большой радости властелина и его окружающих. Я показал ему также всю посуду и утварь и разъяснил их назначение. Бакангаи, со своей стороны, задавал вопросы и даже давал объяснения своим приближенным. Только есть он не хотел ничего из того, что я предлагал ему, кроме хлеба. Но его приближенные должны были принести себя в жертву; с опасностью быть отравленными они пробовали столь странные вещи, как сардины, которые доставались из жестянки, вскрываемой угрожающим способом, таинственный черный кофе и т. п., причем некоторые корчили недовольные мины. Я должен был также снабдить его подарками для его жен, дать ему образцы предметов европейского обихода, чтобы он мог им также разъяснить их употребление, как он это делал в отношении своей свиты при мне.

Странной казалась мне окружающая Бакангаи целая толпа маленьких мальчиков, которые его повсюду сопровождали и постоянно сидели возле него на корточках. Частично это были его сыновья и сыновья его братьев, в том юном возрасте, в котором подобного рода правители охотно видят их около себя. Младшие мальчики пользовались большей свободой в обществе властелина, чем их подросшие братья, которым предстояло в ближайшее время познакомиться с неограниченной властью их отца-повелителя. Поэтому они держались на почтительном расстоянии и приближались только по особому требованию.

Заканчивался 1881 год и приближался третий год моего африканского путешествия.

Я часто проводил время в мбанге и в собственных хижинах Бакангаи, которые находились на расстоянии пяти минут ходьбы от моего дома. Все, что я там видел, своими большими масштабами говорит о величии и могуществе африканского властелина. Большое количество хижин, размеры расчищенной площади и помещения для собраний – все было сверх моего ожидания и даже превосходило все, что я видел до сих пор у африканских властителей. Все носило на себе неподдельную печать могущественной старой династии азанде, которая в северных областях находилась уже в упадке.

Жилые хижины властителя были расположены на свободной площади, которая тянулась с востока на запад примерно на тысячу шагов и в ширину достигала пятисот шагов, суживаясь к западу. Около двухсот хижин для рабынь стояли в два ряда у края площади. Восточная, более широкая часть площади была заботливо очищена от травы и служила для ежедневных собраний. Там восседал Бакангаи под деревом, в то время как на почтительном расстоянии от него, в сорока-пятидесяти шагах, на длинных стволах деревьев сидели собравшиеся. Рядом находилось помещение для собраний с навесом, защищавшим от дождя и солнца, длиной 65 шагов и шириной 25 шагов, напоминающее наш манеж. Художественно сплетенная из листьев крыша покоилась на многочисленных столбах, которые в средней линии подпирали конек крыши, а по бокам многими рядами поддерживали ее наклонные скаты. Глиняная стена высотой в 1,5 м окружала галерею, в которой поэтому, несмотря на открытые на все стороны отверстия дверей, было наполовину темно. В одном углу находилось отгороженное помещение, куда повелитель удалялся для размышлений. В украшениях также не было недостатка, так как талантливый художник-занде воспроизвел на стенах различные предметы с натуры, хотя в грубых очертаниях, но легко распознаваемые. Чаще всего я видел метательный нож «пинга» со многими лезвиями, попадались также наивные рисунки с изображениями черепах, птиц и змей. Постройка производила впечатление только своими громадными размерами, но по архитектуре не выдерживала никакого сравнения с прекрасными художественными строениями племен мангбатту. Азанде недостает чувства меры и терпения для работы, требующей много времени. Даже не был выровнен земляной пол этого большого зала, так что основания его стен были углублены больше, чем средняя часть строения, и конек крыши образовывал выгнутую линию. Много других больших хижин стояло в стороне от галереи для собраний, как принято у азанде, круглые, с глиняными стенами и конической крышей. В западной части площади, за забором, возвышались частные строения вождя; такой же забор тянулся к югу, за длинным рядом хижин рабынь. Там, в тени деревьев и на границе банановых зарослей, были расположены помещения избранных жен Бакангаи. Повелитель повел меня также на эту арену его чувственных наслаждений и предложил мне по возможности принять в них участие. Мне преподнесли мучную кашу телебунового зерна с приправкой из тыквенных семян; не без моего участия были также открыты шлюзы прекрасного негритянского пива. Действительно, этот приготовленный из телебунового солода напиток был превосходен, нигде я не пил лучшего пива, чем у Бакангаи, пиво, которое оказалось лучше всех видов издавна славившегося пива этой страны. Ничего удивительного в том, что я вдоволь насладился преподнесенным мне женской рукой напитком, затем даже похитил, конечно, с согласия властелина, если и не одну из малособлазнительных красавиц, то прекрасный, с изящной ручкой, сосуд из тыквы. Толпа маленьких мальчиков и здесь окружала нас, в то время как все взрослое поколение не допускалось в рай Бакангаи.

Область владений Бакангаи простиралась от реки Бомоканди на расстояние трех дней пути. Южнее граница была неопределенной. Подвластные Бакангаи племена абармбо были ветвью живущих на Уэле и населяли северную часть берегов этой реки. Азанде занимали среднюю часть области. Племенную принадлежность населения, обитавшего на юге и на западе области Бакангаи, я не берусь определить.

Поселения народности абабуа (амбуа) находятся далеко на западе и южнее реки Уэле-Макуа и доходят на востоке до реки Маконго. Племена амоккеле, амакилли, амале и др., живущие на юге и в граничащих с областью Бакангаи местностях, являются, вероятно, ответвлениями племени абабуа. Я не сомневаюсь, что это название – собирательное для многих племен. Следует еще заметить, что Бакангаи включал все племена мангбатту, жившие на востоке, в общее название амоккеле.

Управление всей обширной областью было в руках десяти взрослых сыновей князя. Они находились в разных местах области и выполняли, с помощью своих подчиненных азанде, распоряжения своего отца. Самый старший из них, Акангаи, имел резиденцию на востоке, и во время моего посещения Канна я познакомился с ним. Другой сын, Умбоико, повелевавший племенами абармбо на северо-западе у реки Маконго, часто воевал с соседними племенами абабуа. Даже во время моего пребывания у него он собирал разбойничий поход туда, для чего были мобилизованы даже люди Акангаи на востоке. Но поход не дал никаких результатов, так как абабуа своевременно припрятали свое имущество. Два других сына князя, Биеманги и Зонгобоссо, охраняли южные границы области, остальные сыновья хозяйничали внутри нее. Однако обстоятельства скоро изменились, так как через год после моего посещения Бакангаи умер, что, конечно, повлекло за собой много перемен, хотя Умбоико и стал князем области, но, как я узнал позднее, там вскоре начались распри между братьями. Бакангаи не отличался предприимчивостью своего отца Киппы. Для него мир органичивался его мбангой и сотнями хижин его жен. Короткие разбойничьи набеги на абабуа и другие южные племена он предоставлял делать своим сыновьям. Лишь в юности он однажды предпринял поход на юг и перешел при этом реки Маконго и Мбелима или Нанду (шириной тридцать-сорок шагов). Он уверял меня, что на обратном пути, после того, как он углубился на юг на расстояние многих дней пути, он не переходил больше этой последней реки; из этого я заключил, что истоки Мбелимы находятся на юго-востоке от резиденции Бакангаи. Она протекает к северо-западу через область абабуа, и в мое намерение входило выявить место ее соединения с Уэле-Макуа. Мои многочисленные расспросы об озере, якобы находящемся в тех местностях, остались без ответа. Правда, Бакангаи сказал мне, что он проходил мимо стоячих вод с многочисленными крокодилами, однако на мой вопрос о размерах озера я, к своему разочарованию, узнал, что это озеро было не больше площади, занимаемой его хижинами. По-видимому, это была лишь лагуна реки Мбелима. Одновременно я узнал от Бакангаи о существовании большой реки Нава, протекающей южнее Мбелимы, а также о реке Непоко, находящейся еще дальше к югу. Туда переселилось в свое время родственное азанде племя эдио с князем Нбумбу; это племя также имеет обычай покрывать волосы глиной. Мне также подтвердили, что дальше к югу в лесу нет больше прогалин, а все чаще встречаются маленькие озера и далеко тянется сплошной, темный, девственный лес, «необъятный» лес Стенли.[76]76
  Стэнли Генри Мортон (1841–1904) – журналист, исследователь Африки. В 1871–1872 гг. как сотрудник газеты «Нью-Йорк геральд» участвовал в поисках Д. Ливингстона; вместе с ним исследовал озеро Танганьика и установил, что оно не принадлежит к бассейну реки Конго. Дважды пересек Африку: в 1874–1877 гг. с востока на запад, проследил почти все течение реки Конго, исследовал озера Виктория, Танганьика, открыл озеро Эдуард, массив Рувензори, верховье реки Нил и впадину реки Конго; в 1887–1889 гг. – с запада на восток. Находясь на службе у бельгийского короля (1879–1884), участвовал в захвате бассейна реки Конго.


[Закрыть]

Бакангаи слыл строгим повелителем и, как многие могущественные владыки черной расы, часто приговаривал своих подчиненных к смертной казни: особенно он не знал никакого снисхождения при подозрении в измене какой-либо из его жен и присуждал обе стороны к смерти. Лишь незадолго до моего прибытия были казнены две его жены, и мне сказали, что он теперь боится моих упреков.

Зерновые культуры, выращиваемые у Бакангаи, были приблизительно те же, что и в северных областях. Телебун и маис культивируются здесь больше, чем у мангбатту; об этом свидетельствовало уже пиво негров, которое князь прислал мне в большом количестве. Кроме того, пищей служат бананы, бататы и клубни Colocasia,[77]77
  Колоказия (Colocasia), или таро, – растение, подземные корни которого имеют большие размеры и употребляются в пищу в вареном виде (в сыром виде они ядовиты).


[Закрыть] являющиеся излюбленным кушаньем. Масличная пальма здесь не произрастает, но Бакангаи получал пальмовое масло из восточных областей; он прислал мне три полных сосуда этого масла.

Бакангаи приходил ко мне почти ежедневно, или я шел в его мбангу. Редко уходил он от меня без подарка и всегда был мне очень признателен. Вообще он относился к предметам, оставленным ему на память, с большим почтением. Среди моих подарков один был особенно практичен: свободный, белый костюм, с пестрой отделкой, который я приказал для него сшить; к нему прилагались еще широкий, пестрый шарф и разноцветный платок для головы.

Веселый и жизнерадостный, каким он всегда был, он имел обыкновение по дороге ко мне извлекать из подаренной ему губной гармоники громкие звуки. Позднее он получил гармонь большего размера, и его первым делом было подсчитать многочисленные дырочки на обеих сторонах инструмента.

Бакангаи отвечал мне взаимными дарами для моего этнографического собрания. Среди них особенно хороши были сплетенный из ротанга[78]78
  Ротанг – индийский тростник, лианоподобное растение с прочным стеблем, используемым для изготовления плетеных вещей, возведения изгородей. Наиболее распространен в Тропической Африке, Индии, Австралии.


[Закрыть] щит азанде с двумя прикрепленными к нему метательными ножами, так называемые пинга азанде, копье из высококачественной меди, а также большая сигнальная труба. Большой интерес вызывали полученные мной предметы абабуа, в особенности кусок материи, сотканный из тонких лыковых волокон, так как это было первое свидетельство настоящего текстильного производства народностей, живущих к югу и на запад от Бакангаи. У абабуа, таким образом, примитивный способ использования для одежды коры фигового дерева уступал изготовлению настоящих тканей.

Обработка дерева этих западных племен также сильно отличалась от деревянных поделок племени азанде и мангбатту и вызывала мое удивление так же, как и во время моей последующей поездки на дальний запад. Я получил от Бакангаи деревянную скамейку абабуа, сиденье и боковые стенки которой отличались богатой резной работой. Деревянные скамейки этого народа очень разнообразны и в два раза больше по величине, чем у мангбатту. Так же и железная утварь отличается от утвари восточных и северных народностей особой формой. Даже мелкие, малозначительные предметы оказались ценными для моего собрания: ножи, цепочки, железные головные диадемы племени амакилли, ожерелье из зубов ящерицы-варана, длинные железные головные шпильки разнообразной формы, палочки из слоновой кости для отверстий, проколотых в ушных раковинах, зубы леопарда и т. п.

Между тем мои послы вернулись от князя Канна с радостными вестями, так как и он, старший сын Киппы, к которому никогда не проникали караваны, прислал мне послов с предложением больше не медлить и скорее приехать, в противном случае он снова пришлет послов. Таким образом, дорога на восток была обеспечена, и ничто не мешало отъезду.

Мое пребывание у Бакангаи продолжалось с 29 декабря 1881 года до 14 января 1882 года. В течение этой половины месяца не было дождя, хотя 9 января над нами пронесся ураган. После моего отъезда, уже 15 января, в Акангаи снова шел дождь. Зато ежедневно после захода солнца выпадала обильная роса, которая к утру все пропитывала, стекая каплями. При этом ночи были значительно прохладнее. К сожалению, я не мог во время этого путешествия до Тангази измерять температуру, так как имел несчастье разбить мой единственный термометр. Только позднее я нашел оставленный мной на станции Гауаша багаж с запасными инструментами. Таким образом, 14 января состоялся мой отъезд от Бакангаи, несколько задержавшийся, хотя на этот раз не из-за носильщиков, так как вождь шел навстречу моим желаниям: из внимания ко мне он задержал моих слуг и носильщиков, накормив их обедом в своей мбанге.

Путешествие от Бакангаи к Канна шло к востоку через округа многочисленных сыновей Киппы; все же ближайшая цель путешествия находилась еще в области Бакангаи – владения его сына Акангаи.

У Акангаи я узнал далее про реку Мапенди, шириной в пятьдесят шагов, впадающую с юга в Нава; на образовавшемся у устья полуострове возвышается гора Момбурэ. Там обитает племя майго, принадлежащее к мангбатту, к востоку от них – амомбио и к югу от Мапенди – амомбукку и аманго. Наверное, все эти и многие другие названные мне племена относятся к большой семье народа мангбатту, а именно – к племенам майго и мэдже, которые встретились мне снова дальше на востоке.

Музыкальный инструмент азанде маримба (вид сверху и снизу)

Бомоканди описывает в северной части области Акангаи как бы дугу к югу, тем самым приближаясь к горе Манджема. Осуществить мой план и взойти на эту гору мне не удалось, так как 15 января я проснулся от неожиданного дождя, а вблизи горы было много высокой травы, которую должны были сжечь, но до сих пор не сожгли; к тому же предназначенный для экспедиции эскорт, когда я напоминал об отъезде, держал себя уклончиво. Я остался, таким образом, лишний день в мбанге Акангаи, куда собрались многочисленные зрители, чтобы увидеть мои достопримечательности и послушать музыку. Но зато эти люди занимали меня самым приятным образом. С истинным удовольствием прислушивался я часами к игре двух маримба. Это очень распространенный в Африке музыкальный инструмент, основанный на принципе нашей стеклянной гармоники, по клавишам которой бьют мелкими колотушками. У азанде свободно прикрепленные клавиши изготовляются из красного дерева, а под ними находятся резонаторы – тыквенные сосуды различной величины; в других областях Африки в качестве резонаторов употребляют глиняные сосуды. При игре на маримбе одновременно пускают в ход четыре колотушки, по две в каждой руке, которые крепко и неподвижно держат на определенном расстоянии между пальцами, так что одновременно можно извлечь четыре звука. Некоторые азанде – настоящие мастера игры на этом инструменте, и совместная гармоничная игра нескольких лиц, владеющих как самым тихим тоном, так и самым сильным фортиссимо, действительно достойна удивления и захватывает слушателя. Игра на маримбе очень мелодична, но не содержит одной определенной мелодии, так как аккорды чередуются то в медленном, то в быстром темпе, в полной гармонии между собой. Она – как спокойно текущий рассказ, иногда страстно вспыхивающий, который имеет начало, но не имеет конца. При этом никакой диссонанс не режет уха. Удивляешься этой музыке негров, так сильно возвышается она над резкими диссонансами музыки народов арабской культуры. Я сам получил от Бакангаи два деревянных, снабженных ручками барабана в виде плоских ящиков колоколообразного очертания. Их изготовляют мангбатту; барабаны имеют в диаметре от одного до двух футов и, в соединении с духовыми инструментами, составляют оркестр, возвещающий въезд вождя. Наконец, я получил в свое владение употреблявшийся в стране громко звучащий шумовой инструмент, и с тех пор я его не оставлял, возвещая о своем приближении громовыми звуками, что придавало моим въездам торжественность. Мой драгоман Дембе-Дембе дул при этом в большой рог из слоновой кости, полученный от Бакангаи, а два мальчика с величайшим усердием и очень ловко били в такт в барабаны.