Текст книги "Путешествия по Африке"

После этих новостей я прервал свое путешествие и сообщил Лептону, что остаюсь в Рас-эль-Баму.

От помощника Лептон-бея пришло приказание, чтобы Земио собрал тысячу вооруженных воинов и шел с ними в мудирию. 3 ноября гонец от губернатора принес мне письмо. Лептон-бей в письме, датированном 19 октября 1883 года, писал из Джур-Гаттаса: «Я писал Земио, чтобы он прибыл ко мне и помог мне в борьбе против джанге. Я прошу Вас сделать все возможное, чтобы он собрал тысячу воинов, вооруженных копьями и щитами, а также всех своих базингов. Я не вижу другого пути к подавлению этого восстания, если только князья ньям-ньям не помогут нам». Лептон обещал Земио и его людям хорошее вознаграждение и право воспользоваться добычей после покорения повстанцев. Далее он писал: «…Один негр сказал мне, что джанге удалось весь скот, забранный у них мудиром, отбить у него и угнать. Я собираю новую экспедицию, и, если она не будет иметь успеха, мы погибли… Я собираю здесь негров бонго, на этот раз они выступят с нами против джанге… Я обращаюсь к Вам, потому что Вы лучше, чем мой помощник араб, дадите понять Земио мои намерения, а также отклоните все его возражения, которые, вероятно, возникнут у него».

[Земио подчинился приказу и, собрав около тысячи воинов, должен был вести их в Бахр-эль-Газаль. Юнкер решил возвратиться в зерибу Земио, чтобы организовать перевозку своего багажа и окончательно завершить дела экспедиций].

Двенадцатого ноября наступила разлука. Я быстро, почти с грустью, простился с Земио, пожелав ему всего лучшего в его дороге в Бахр-эль-Газаль. Сам же пока что опять отправился по знакомой дороге к моей прежней станции.

Помимо частых и исчерпывающих сведений, которыми я был обязан Эмин-бею, представляют интерес некоторые слова из того последнего письма, которое мне вручил сын Буру перед моим отъездом от Земио. Речь идет о письме, которое было написано после возвращения губернатора из Мангбатту, где он писал о князе этой страны Мамбанге.

«Ладо, 20 сентября 1883 г…К сожалению, я вынужден был не очень мягко обойтись с некоторыми господами (там, в Мангбатту). Вы слышали, что Мамбанга умер; в течение продолжительного времени он был угрозой для целой страны. Напоследок он открыто развил мне свои планы по реорганизации страны мангбатту во главе с ним и Гамбари (!!). Он, впрочем, поклялся убить Вас, а также Казати. Гамбари и весь его род в ближайшее время, вероятно, обречены на смерть. Этот иезуитский донколанец и его план создать по ту сторону Араме (в Мабоде) в один прекрасный день собственное государство, независимое от нас, вызывает в стране смуту. Однако самым большим злом для всех нас является ненадежность наших границ между Бахр-эль-Газалем и здешними местами…»

Значит, Мамбанга, по словам Эмина из его письма, «умер». Это известие было для меня новостью. Сын Буру, напротив, утверждал, что он точно знает, что Мамбанга, по приказу Эмин-бея, был тайно расстрелян. Во всяком случае, я не мог тогда этому поверить (в особенности после сообщения губернатора в более раннем письме, что Мамбанга ушел от него в восторге, нагруженный подарками), пока сам не убедился в этом в Макарака и позднее не услышал из уст д-ра Эмина.

Должен сознаться, что это меня больно задело, в особенности, когда я живо представил себе, как во время моего путешествия в Мангбатту всегда и везде обнадеживающе сообщал вождям и старшинам о начале правления кроткого, снисходительного европейского губернатора. У меня было чувство, как будто я слышал, как мои черные друзья уличали меня задним числом во лжи, и это мне было больно. Не меньше жалел я о том, что Эмин-бей, как я это позже узнал, открыл свои уши для злого нашептывания (тогда при нем был Ибрагим Гургуру) и слишком легко кое-чему поверил. Стремление к власти, страсть к интригам и другие подобные черты Мамбанга, в конце концов, разделял с большинством его соплеменников. Не в качестве мятежника был он в свое время втянут в борьбу, так как он еще не изведал «благодати» египетско-суданского управления. Он защищал лишь свою самостоятельность, а позже был одним из египетских чиновников назначен на место Санги и по прибытии Эмин-бея (как последний мне сам тогда писал) немедленно покорно пошел ему навстречу. Чистосердечное изложение честолюбивых планов, которые он разрабатывал вместе с Гамбари, о, боже мой, неужели же их можно было принять всерьез?! И неужели уж так плохо обстояло дело с управлением в Экваториальной провинции, что надо было опасаться акта насилия со стороны какого-нибудь Мамбанги? Если же Мамбанга действительно заслужил кары и из-за своего строптивого характера стал неудобен, то было бы, конечно, достаточно, – как Эмин-бей вначале решил, – удалить его из Мангбатту и на некоторое время интернировать в Ладо или Хартуме.

[Завершив все организационные дела, Юнкер собрался окончательно оставить страну и отправился в Ладо.]

Пятнадцатое ноября, день моего отъезда от Земио, принес мне одну большую радость, а именно почтовую посылку из Европы с парохода «Измаилия».

В прекрасном настроении мог я теперь начать далекое путешествие в Ладо.

Глава XXVII
Путешествие от Земио в Ладо через Ндоруму
(с 16 ноября 1883 года до 21 января 1884 года)

Шестнадцатого ноября 1883 года я, наконец, выехал от Земио и притом по новому направлению прямо на восток. Это общее направление приблизительно сохранялось в течение восьми дней, правда, с местными отклонениями, пока мы не прибыли в резиденцию Линды. Таким образом, наш маршрут отличался от прошлогоднего пути к Земио (из Мангбатту через область Япати).

После короткого перехода мы остановились у вождя Мадибдо, брата Нбассани. В его округе жили преимущественно апакелле, служившие мне носильщиками в последующие дни.

Впадающие в Мбому реки, течение которых я пересек когда-то в половодье по дороге из Уандо к Земио, мне пришлось пересечь теперь в верхнем течении, где они уже не составляли препятствий. Так, Бахаи и Манза во время второго дневного похода, приведшего меня к вождю Ликалла, имели лишь по несколько футов глубины.

По дороге во владения Кипы мы по мосту пересекли среднее течение Келле. Река там была шириной в двадцать пять шагов и глубиной в пять футов. Река Келле вытекает из области водораздела Нила– Конго, с южных склонов горы Дарагумба, горный массив которой и образует водораздел. Участок до Уандо представлял собой мало интересного. Холмы сменялись ровной степью. Дорога на восток использовалась гораздо меньше, она была недостаточно протоптана и очень утомительна, тем более что высокая трава еще не выгорела.

Двадцать первого ноября явилась возможность двигаться дальше от Уандо.

В это время были отправлены вестники к Попо с предупреждением о нашем скором прибытии, и 27 ноября мы последовали за ними в сопровождении Линды.

Маршрут, который вел от Нбенге к местопребыванию Линды на северо-восток, изменился, и четыре дня мы шли приблизительно на юго-восток.

Хорошо возделанная территория, которую я прошел 4 декабря в области Коммунды, была густо населена, главным образом, племенем памбия.

Местопребывание властителя было с тех пор перенесено дальше на запад, и мы там не побывали, проходя лишь через деревни подчиненных вождей. У одного из них, Думе, мои носильщики, шедшие беспорядочно и недисциплинированно, сбросили груз, и я вынужден был там заночевать. За местом ночлега в третий раз была пройдена Мбому, представлявшая собой здесь лишь маленькую речку. У Барани, одного из сыновей Ндорумы, где была наша следующая остановка, мы пересекли Мбому в последний, четвертый раз. Это была уже только болотистая лужа. Исток Мбому находился неподалеку; река заслуживает внимания уже потому, что по всему длинному течению ее называют одним и тем же именем (только нсаккара как будто называют ее Кенго).

Копья азанде

Барани, юноша, который еще три года тому назад жил в мбанге своего отца, встретил меня теперь с княжеской снисходительностью, причем двое подчиненных овевали его опахалами. Он сказал, что Ндоруме лишь недавно сообщили о нашем прибытии. Здесь не ждали, что я так скоро явлюсь. Гонцы Ндорумы поэтому еще не прибыли к нему. Но я не сомневался в дружественном приеме со стороны моего старого покровителя и поэтому оставил Барани уже на следующий день. За болотистой речкой Мбому находился явно выраженный водораздел Нила и Конго. Следующая речка Масумбу, которая также уже была пересечена по дороге из Дем-Бекира к Ндоруме, впадает в уже упомянутую раньше реку Бикки, принадлежащую системе Нила.

Бикки была неглубока, шириной всего в пять шагов, ее истоки лежали неподалеку на западе. Эта область земель Ндорумы особенно любопытна тем, что в ней близко сходятся истоки многих рек, принадлежащих к разным крупным речным системам. Кроме Мбому и Бикки из области к западу от Барани вытекает еще Дума, главный приток Уэре.

От Ндорумы, находившегося лишь в нескольких часах пути, все еще не было гонцов. Только когда мой багаж был уже сложен, трава в ближайшем окружении выжжена и все уже подготовлено для ночлега, появился со свитой брат Ндорумы, Мбима, тот самый, в хижинах которого я уже дважды побывал на западной границе области. Тогда наши отношения были чрезвычайно дружественны, но теперь я его встретил весьма холодно, и не только угостил самыми крепкими упреками, но объявил, что не двинусь с места, пока не прибудет Ндорума лично.

Я часто убеждался, что наиболее высокопоставленных и гордых негров гораздо сильнее поражает, если разящей остротой делаешь их смешными в глазах товарищей, чем если их ругаешь и бранишь. На последнее негр вообще обращает меньше внимания, чем араб и европеец. Вот таким-то образом я и встретил Ндоруму, прибывшего со всей своей придворной свитой. Порядочное время я вообще делал вид, что не замечаю его, и уже это его смутило. Затем я иронически поговорил с ним через переводчика и высказал сожаление, что он все же проделал долгий путь ко мне, вероятно, столь для него тяжелый. У него, вероятно, одеревенели члены, не лучше ли ему было оставаться сидеть у своих жен. А, может быть, он боится путешествовать в своей собственной стране? Для этого у него действительно достаточно оснований, ведь непрошеный гость извне может пройти по всей его земле, даже добраться до его мбанги и напасть на него на ангаребе, прежде чем высокородный и могучий властелин что-либо об этом узнает. Последний укол касался немедленно последовавшего извинения Ндорумы, что он узнал о моем прибытии лишь накануне вечером. Я добавил еще, что он стал бессилен, и у его людей не хватает повиновения на то, чтобы передать ему своевременно важные известия. Как плохо обстоит дело вообще в его стране, можно предположить по мукам голода, которые мне приходилось испытывать, располагаясь так близко от его поселений, тогда как Уандо, Линда и Попо меня так замечательно снабжали.

При всем этом внутренне я не испытывал особого неудовольствия. Я ведь от души радовался, что был счастливо пройден хоть первый большой этап этого путешествия. Поэтому, прочитав моему черному другу заслуженную нотацию, я дружески протянул ему руку и сказал несколько ласковых слов. Мы удобно уселись, как прежде, и вечером долго сидели у костра, рассказывая друг другу все, что с нами случилось за это время.

Восьмого декабря я рано оказался в следующем пункте, у Канди, находившегося среди обширных насаждений бананов. Оттуда в январе мое путешествие пошло через Тото дальше на восток, тогда как теперь маршрут вел по уже знакомой дороге к Уэре и к лежащему за ним постоянному местопребыванию Ндорумы, с тех пор перенесенному на несколько минут широты к востоку. Поспешно, как оказалось, лишь днем раньше, было очищено там место и сооружен на нем большой сарай. Позднее добавилась еще и одна хижина. Мы, таким образом, получили приют на пару дней отдыха. От моей прежней станции у Ндорумы, Лакрима, в которую я прибыл в последний раз три года тому назад, после моего первого путешествия по Мангбатту к сожалению не осталось и следа. Хорошо сделанные строения, столь заботливо обработанный сад – все исчезло. Перед прожорливостью термитов, непогодой и огнем – этими тремя великими силами – моя скромная культурная работа не устояла. Лакрима стала лишь именем без тела.

Прежде всего мне необходимо было принять быстрое решение относительно дальнейшего путешествия. Я намеревался пересечь недавно подчиненную страну Мбио, чтобы избежать уже знакомого участка, через области Бинзы, Нгерии и Уандо. Нгеттуа, восточный сосед Ндорумы, умер за это время, и владения перешли в руки его сыновей. Но в прежнем владении Мбио было устроено несколько правительственных постов, которые, однако, управлялись лишь драгоманами, поддерживавшимися базингами. Страна была жестоко опустошена, потому что недавно вновь вспыхнули споры, и сыновья Мбио бежали в страну Уандо. Поэтому я сомневался, смогу ли получить достаточное число носильщиков и затем беспрепятственно пройти на восток к племени абака. Но необходимо было решиться, и я поэтому немедленно послал гонцов к Покупо, сыну Нгеттуа, и на первый пост в недавно подчиненные области.

Ндорума получил разные мелкие подарки, среди них арабский кафтан и поношенные европейские платья. Я ему обещал послать и старое ружье, но лишь с границы его страны, если я ее достигну без неприятностей. В наших разговорах большое место занимала создавшаяся обстановка в стране. Князь много жаловался на непослушание своих подданных. Как вытекало из всего, он обладал, по существу, меньшей властью, чем многие менее видные вожди азанде.

Тринадцатого декабря я снова выступил с наилучшими надеждами. Было самое благоприятное время года, трава была выжжена, и не приходилось опасаться дождей.

Поездка к Ндоруме была, собственно, большим крюком, так как длинный путь под острым углом отходил на северо-восток, а затем в течение многих дней сохранял это направление при всяких обходах. Граница страны была близко. Перешли снова Уэре, после чего потянулась обширная, безводная и ненаселенная местность, образующая водораздел между Уэре и множеством речек, впадающих в Бикки. Тем самым я окончательно оставил бассейн Конго, потому что пересекавшиеся далее, к Ладо, реки, ручьи и болота принадлежат системе Нила. Покупо, старший сын Нгеттуа, у которого мы остановились, был еще юношей. На следующий день он дал мне необходимых носильщиков, хотя и после долгого ожидания. О всех превратностях, которые мне ежедневно доставлял всегда с трудом обновляемый и всегда беспорядочный отряд носильщиков, я больше не хочу говорить ни слова. Иначе мой отчет превратился бы в утомительную иеремиаду.[94]94
  Иеремиада – образное выражение, обозначающее многословное сетование по поводу какого-либо горестного или трагического события. В основе лежит библейский текст о пророке Иеремии, оплакивающем разрушение иудейского храма в Иерусалиме.


[Закрыть]

Пересекавшиеся по дороге к Канна речки и болота еще впадали в Бикки, тогда как воды, встретившиеся на третий и четвертый день, впадают прямо в Суех.

На третий день короткий переход привел нас к Гуру или Манге, едва достигшему десятилетнего возраста сыну Нгеттуа. У него, по-видимому, были хорошие, взрослые советники; он с достоинством встретил меня и как следует выполнял свои княжеские обязанности. Он аккуратно прислал носильщиков на следующий вечер в лагерь у речки, находящийся еще дальше по дороге, потому что носильщики Канны должны были еще туда доставить груз.

Во время перехода нас догнали гонцы от Ндорумы с известием, что в пути находится корзина с письмами для меня. Они болтали и о Бондорфе, который якобы находится в пути ко мне и скоро должен прибыть к Ндоруме. Но в это я не поверил и продолжал двигаться к лагерю, где меня вечером действительно догнало четыре драгомана Башира с письмами от Лептона и Бондорфа. Они доставили и корзину, полную петербургских газет, и шесть пакетов стеариновых свечей, о которых я просил Лептон-бея. Посылка пришла к Земио и была отослана назад в Дем-Гуджу, откуда и прибыла к Ндоруме. Драгоманы, однако, ничего не знали о Бондорфе, и сообщения предыдущих вестников оказались пустой болтовней.

Лептон писал: «Bay, 11 ноября 1883 г. Саати завтра выступает отсюда с 700 солдатами по направлению к Мешре. Бондорф едет с ним. Ваш багаж находится здесь на складе, так как дорога на Мешру опасна. Я напал на племена джанге, мохк и агар и разбил их; они потеряли свыше 400 человек, и мы захватили около 350 голов окота. Я послал 600 солдат, вооруженных ремингтонами, против племен тхому (?) и мои (?).[95]95
  Вопросительные знаки стоят в оригинале. – Ред.


[Закрыть] Они встретили солдат ожесточенным отпором, были разбиты и оставили 46 человек убитыми. Это были племена, которые победили и убили Рафаи. Бой имел место на расстоянии шести часов пути отсюда, но захвачено всего лишь 25 голов скота».

Во втором письме от 26 ноября из Дем-Зибера (Дем-Солиман) Лептон писал, что он снова снаряжает большую экспедицию, собрал уже 1000 человек и ожидает еще около 500. При схватках с джур и мохк последние терпят поражение и потеряли уже около 1000 убитыми.

Около тридцати арабов-работорговцев явились к вождю джанге Адвангу, чтобы купить рабов. Но вспыхнула ссора, и арабы были убиты. Лептон заключил из этого (к сожалению, тщетная надежда!), что силы Магомеда Ахмета сломлены генералом Хиксом, потому что иначе арабы не стали бы враждовать с джанге, и уже посланы дервиши наказать всех, кто преступил его приказ. Лептон писал далее, что уже после ссоры с джанге шейх Мадибо снова напал на них с несколькими сотнями арабов, но потерпел тяжкий урон.

Здесь уместно привести и некоторые сообщения о войне с Мбио и тогдашних обстоятельствах. Я напоминаю, что войска выступили против Мбио во время моего отъезда от Ндорумы в 1881 году. Джесси-паша уже тогда оставил область Бахр-эль-Газаль и временно заменен был Саати-беем и Ибрагим-беем Шауки. Вождями на войне были Осман-Бедауи и Гассан-Мусат, имевшие в своем распоряжении и регулярные войска с несколькими офицерами. Соединившись с отрядом Ндорумы, они вторглись в западную часть территории Мбио, и последовала многомесячная кровопролитная борьба с большими потерями для обеих сторон. Гассан-Мусат был ранен, офицеры регулярных войск погибли, и в конце концов все войска на неблагоприятное дождливое время и вследствие высокой травы отошли обратно в область Бахр-эль-Газаль. Но в первые месяцы 1882 года, во время моей поездки от Бакангаи к Канна и по Мангбатту, война возобновилась и на этот раз при участии Рафаи-аги, который в свое время подчинил Ндоруму правительству И теперь, наконец, силы Мбио были сломлены, хотя и после тяжелых боев. Последний значительный и притом самый богатый царек азанде к северу от Уэле сдался египетскому правительству и, по распоряжению Лептона, отправился с двумя своими сыновьями в Дем-Солиман, в изгнание. Страна была затем отдана в косвенное управление Османа-Бедауи и Гассан-Мусата, пославших туда своих наемников.

Река Джуббо, разделяющая область на восточную и западную половины, считается границей между ними. Гассан-Мусат управлял восточной провинцией, а Осман-Бедауи – западной. Начальниками округов запада были раньше Питтиа и другие сыновья Мбио, тогда как последняя резиденция Мбио и места обитания его сыновей Бассангадды, Бафукки, Бели и Гумба находились восточнее Джуббы. Некоторые сыновья Мбио пали на войне, другие бежали и снова вернулись, а некоторые находились у Уандо или в пограничной глуши.

Но после вспыхнувших в конце 1882 года на севере неурядиц область не могла быть занята достаточным количеством войск. Осман-Бедауи и Гассан-Мусат имели достаточно хлопот на войне против джанге, им нужны были там войска, так что во вновь подчиненной провинции остались только немногие безнадзорные драгоманы. Последствием этого были новые неурядицы в восточной провинции. Гассан-Мусат из зерибы Гок пал в борьбе против динка, и его место занял Тагир-ага. В области, управляемой Османом-Бедауи, остался лишь один драгоман Таиб с немногими базингами, которому пришлось постепенно привлекать к себе мягким обращением разбежавшихся подданных.

17 и 18 декабря я оставался у Таиба, но немедленно выслал вперед вестников, чтобы во всяком случае собрать в ближайших поселениях пятьдесят носильщиков. Но и Таиб занялся поисками носильщиков и, вопреки всяким ожиданиям, собрал так много людей, что я мог уже на следующий день отправиться дальше, в сопровождении самого Таиба. Редкий лес и кустарник, где колючки и акации встречались чаще, чем на западе, покрывали слабохолмистую местность, но все же и здесь преобладали характерные для степи деревья и кустарники с кожистыми листьями. Но речки и болота, сплошь относящиеся к нильской системе, принимают иной характер. Почти все они текут по плоским, часто лишенным деревьев низинам, и у них отсутствуют пышные галереи и террасы лесов, типичные для нижнего склона этого водораздела, т. е. для истоков северных притоков Уэле. Множество оставленных или разрушенных хижин показывают, что страна еще недавно была густо населена. Ведь здесь в конце концов было последнее убежище, куда уходили угнетаемые и притесняемые нубо-арабами туземцы. Так, мабугуру (бабукуру) уже давно оставили свою область на севере и востоке; выселились и другие порабощенные и угнетенные Абд-эс-Саматом племена, и даже многие люди самого Абд-эс-Самата, убив его, бежали со своими ружьями. И все они нашли у Мбио убежище и охотно предоставляемую защиту.

Дальнейший путь к зерибе Салех оставил прежнюю резиденцию Мбио на юге. Его сыновья и братья еще жили на юге и по ту сторону Суэха на севере. Эта река, текущая с юго-востока и востока, которая несколько дней шла параллельно нашему маршруту, но в противоположном направлении, в качестве южных притоков принимает все воды, которые нам пришлось пересечь до горы Багинзе. Истоки Джуббо лежат на юге, где нам прежде, по дороге от Уандо к Нгериа, пришлось пересекать некоторые из его южных притоков.

На станции Салех, которую теперь занимали всего один драгоман и двенадцать базингов, мне пришлось преодолеть непослушание оставшихся без надзора нерегулярных солдат-негров (базингов). Вопреки приказу их начальника, они отказались сопровождать меня до ближайшей станции и выполнили эту обычную службу лишь тогда, когда записали их имена.

Во время дальнейшего путешествия стали снова попадаться чаще селения туземцев. Война оставила там меньше следов. Поля уже обрабатывались, зерно телебуна очищалось на выровненной площади перед хижинами.

Так как оставалось еще большое расстояние до ближайшего и последнего поста в провинции Тагир-аги, был устроен лагерь у хижин одной оставленной станции на реке Хуух. Этот самый крупный южный приток Суэха имел тридцать шагов в ширину и два фута в глубину. Округ стал известен благодаря д-ру Швейнфурту, который прошел его с Абд-эс-Саматом с севера на юг.

Двадцать второго декабря была достигнута зериба Морджан. Река Иета, второй значительный приток Суэха, протекает через восточный округ страны, и не только по дороге к станции, но и в последующие дни пересекалась нами. Это было болото, заросшее папирусом. На болотистых водах притоков Суэха папирус снова появляется гораздо чаще, чем в других краях.

Моя радость по поводу окончания начатого с такими трудностями путешествия через опустошенную страну Мбио еще больше усилилась от надежды получить и в Канна носильщиков для дальнейшего путешествия, и я охотно удовлетворил желание вождя, отдохнув у него сутки. А затем без задержек двинулся дальше в неизменном направлении на восток. За последними обработанными полями в речной области Исти были пройдены упомянутые раньше заросшие папирусом болота, а затем пошли негостеприимные охотничьи угодья, тянувшиеся до первых поселений, достигнутых нами лишь на следующий день. Вскоре я испытал большую радость, увидев с холма Багинзе. Я видел эту гору во время моего прежнего путешествия к племени абака; гора находилась на западе, и я ее не мог тогда достичь. Теперь Багинзе была на юго-востоке и представляла собой надежный пункт для ориентации, тем более желанный, что я должен был вскоре выйти в область моего первого путешествия и, благодаря этому, избавиться от немалых забот и тревог. Дорожка, до сих пор мало протоптанная, переходила дальше в хорошую дорогу на юг, используемую людьми Абдуллахи.

Канна, мой советник, полагал, что дальнейшее путешествие приведет меня от Гумбы к Базилипалле на юг. Положение и отдаленность его местожительства заставляли предполагать, что это будет большим крюком, и, после долгого обсуждения, был избран более короткий путь к округу на запад от Багинзе. Но надо было истребовать нужных носильщиков от Базилипаллы, драгомана Абдуллахи, в округ которого входила Гумба. Вся эта восточная область с рядом разбитых родов, подчиненных безвластным вождям азанде, была завоевана уже Абд-эс-Саматом, и Абдуллахи впоследствии поселил в разных местах испытанных драгоманов, которые блюли его интересы, в особенности в отношении слоновой кости, и поддерживали сообщение с областью Уанде. Недавнее бегство мабугуру из страны Мбио на восток и их расселение в области между Багинзе и Акабой Абдуллахи тоже немедленно использовал и расположил среди них своих драгоманов. И вот, в силу этого, условия для моего путешествия сложились лучше, чем я мог когда-либо надеяться. Ближайшей целью был Багуру, драгоман, живущий за Багинзе. Пока же я оставался до 30 декабря в Гумбо, где находился Базилипалла со своими носильщиками.

Первыми точными сведениями об этой области мы обязаны д-ру Швейнфурту. Он в свое время проделал путешествие и к Багинзе, и его маршрут я пересек по пути к Гумбе. И Швейнфурт жалуется, что его повели ошибочно, так что ему пришлось с трудом искать выхода из лабиринта джунглей и лесной травы.

Вечер этого дня принес мне минуты волнения, так как нас беспокоил рык льва. Это, правда, не было редкостью, потому что мне достаточно часто без особых волнений приходилось слышать в лагере рычащего вдалеке льва. Но на этот раз дело обстояло иначе. Лев яростно преследовал какое-то крупное животное. Это слышалось достаточно ясно, потому что направление и расстояние, с которого доносился до нас рев, менялось каждое мгновение. Время от времени он звучал ужасающе, все ближе и ближе, и вскоре столь близко, что мы ясно слышали шум сухой травы, рассекаемой участниками этой страшной охоты. Шум быстро приближался в эту черную ночь вплотную к нашим хижинам, а затем мгновенно удалялся, и следующее рычание, еще более злобное и сильное, доходило до нас уже с далекого расстояния. Ко всему этому примешивался громкий крик в соседних хижинах; вскоре рев льва постепенно затих вдали. Это произвело на меня впечатление, как будто лев отказался от преследования, и действительно это подтвердилось на следующее утро. Люди из негритянских хижин рассказали, что преследуемый буйвол внезапно промчался неподалеку от их костра у хижин, тогда как лев, отпугнутый криком, гневно рыча, отправился по другому направлению.

Переход к Гумбе тоже был обходом, потому что 31 декабря пришлось двинуться на север и лишь потом идти на юго-восток к местности южнее Багинзе. От Куры маршрут изменился и пошел на северо-восток до Иббы. Слабохолмистая страна представляла собой степь с редким кустарником. Воды болотистых лугов собирались рекой Буфуру, текущей к Иббе. Мы перешли ее 1 января 1884 года по дороге к драгоману Узинги. Река была там неглубока и имела в ширину десять шагов. Люди везде приветливо встречали нас и хорошо кормили, хотя мабугуру лишь недавно бежали сюда. Они совсем недавно посеяли и собрали урожай, правда, из хороших семян, превосходной белой дурры из Макарака.

В округе Белледи, который уже входил в управление Эминбея, – это была самая восточная точка моего путешествия 1877 года, – в то время находилась станция Омбамба. Там, следовательно, была моя ближайшая цель, там сходилось мое нынешнее путешествие с предыдущим.

Полученные у драгомана Узинги новые носильщики имели приказ вести меня туда, и мы двинулись без промедления. Но все получилось по-другому и опять пришлось делать обход к северу Направление на северо-восток пришлось вскоре оставить и двинуться сначала западнее, а потом восточнее Иббы на север. Река, шириной в пятнадцать шагов и глубиной в это время в один фут, содержала много красного песка. Хотя взятое на север направление заставляло призадумываться, но носильщики утверждали, что другая дорога им неизвестна, и я могу по этой дороге попасть на станцию еще в тот же день. Мы двигались по однообразной, ненаселенной вширь и вдаль степи, по которой текли к Иббе маленькие, часто заросшие папирусом болотистые речки. Цаца, река почти такая же большая, как Ибба, впадает в нее с востока. Мы перешли речку Цацу и попали в область, густо заселенную племенем мабугуру. Дорога снова пошла некоторое время вдоль восточного берега Иббы. Река образует там широкий бассейн, и богатая растительность, высокие деревья, кустарники и лианы придавали изгибу реки неизъяснимую красоту. Среди горных кряжей на востоке я опознал, как мне показалось, знакомую мне уже раньше столообразную гору Зилеи, и это утвердило меня в мнении, что мы находимся не на дороге к округу Белледи. Действительно, я оказался прав, когда в конце дня мы снова попали к одному из драгоманов Абдуллахи. К востоку от него, притом неподалеку, действительно имелась станция, но это была зериба Абдуллахи в пограничной области Бахр-эль-Газаль и Гат-эль-Эстива. Она существовала еще недолго, служила опорным пунктом и для контроля недавно поселенных драгоманов, будучи связанной с поселениями Абдуллахи на севере. Она действительно поддерживала связь и со станциями в области Эмин-бея, но только от случая к случаю, так как провинции были совершенно разделены хозяйственно и административно.

Короткий переход привел меня 2 января в маленькую пограничную станцию. За ночным лагерем была вскоре перейдена Иссу или Эдшу. Она больше Иббы и должна поэтому считаться верхним течением Тондж. Теперь река имела двадцать пять шагов в ширину и полтора фута глубины; ложе ее скалисто, а течение стремительное. Пройденная до сих пор ровная степь все больше и больше уступала место возвышенностям, территория между маленькими притоками Иссу заметно повышалась и становилась холмистой. Эта область была довольно густо населена, и вдоль болотистых низин везде находились многочисленные жилища и обработанные земли. В чисто содержавшейся маленькой зерибе арабов нас дружески встретили. И в хорошем настроении, снова приблизившись к цели, я пил подслащенную медом воду. Станция Омбамба, правда, осталась сбоку, на юго-восток от дальнейшего маршрута, так как, уже забравшись так далеко на север, приходилось идти дальше к поселению вождя Меди, округ которого я уже затронул раньше. Там я действительно соединил сеть моих путешествий 1880–1884 годов с путешествиями 1877–1878 годов. Также недавно построенная станция у Меди лежала на востоке.