Текст книги "Путешествия по Африке"

После двухчасовой прогулки через тенистые заросли мы встретили посланцев короля с приказанием вернуться. Тут же появился и охранитель дороги, почтенный господин из королевского окружения, для которого предназначены были упомянутые выше подарки; он объяснил этот приказ тем, что завтра король возвращается в свою постоянную резиденцию и примет меня там через несколько дней. Итак, мы напрасно прошли по опаленной солнцем дороге и вернулись обратно, сопровождаемые охранителем дороги, который, к счастью, приказал своему слуге принести национальный напиток мвэнге и напоил нас в тени дерева. Позднее мы все же завернули к нему, и я передал ему подарки, причем мы опять пили мвэнге. Жены его сидели вокруг нас, и одна из них выступала, как хозяйка, наполняя маленькие тыквенные чашечки и угощая меня. При прощании я получил в подарок козу. Здесь я впервые увидел тщательно выстроенное большое жилище в Буганде. Дома здешних знатных людей представляют собой настоящие залы, поддерживаемые многочисленными столбами, с крышами в виде конуса или свода. Внутри помещение обычно разделено на отделения натянутой тканью из коры. Искусная наружная облицовка из тщательно и симметрично связанного камыша вызывает восхищение.

Усталый после бесполезного похода, я к полудню добрался до миссии со своим багажом – подарками. После обеда пришли в гости господа из французской миссии: монсиньор Ливинак, отец Жиро и отец Лурдель. К сожалению, между членами римско-католической и англиканской миссии не было близких отношений, и посещения носили характер лишь визитов вежливости. Даже в таком жизненно остром вопросе, который одинаково интересовал миссионеров – именно об отношениях с Мвангой, о его преследованиях христиан – к сожалению, даже в этом не существовало согласованности. Я не хочу здесь углубляться дальше в вопрос о том, что думает негр о существующем у нас расщеплении церквей, которое предстает перед ним в виде наличия в одном месте двух различных миссий. Я думаю, что в интересах морали и культуры должно быть заключено международное церковное соглашение, которое бы запрещало сосуществование представителей двух различных догм в одном месте.

Ночью 12 июня мы услышали оживленную стрельбу, возвещавшую приближение короля.

Мужчины ваганда

Наконец, 23 июня я получил приглашение на следующий день явиться на прием. Как я случайно узнал, наша аудиенция откладывалась лишь потому, что король пожелал произвести на меня впечатление большим приемом, а для этого необходимо было подготовить новый приемный зал. К назначенному времени я вышел, опять с подарками, которые несли впереди нас. Через час мы пришли в резиденцию, окруженную высокой оградой. Площадь особыми заборами была разделена на множество разного размера четырехугольников, в которых помещались большие жилища и залы. Отдельные строения соединялись дверьми. В первое большое дворцовое помещение, носившее еще следы пожара, по-видимому, мог войти каждый; много помещений было еще в стадии строительства; другие, едва достигающие человеческого роста, покрытые шкурами, хижины служили слугам защитой от дождя и солнца и своим некрасивым видом оскорбляли взор. Из этого открытого проходного двора мы прошли во второй четырехугольник, двери в который охранялись стражей. Несмотря на это, внутри него была сутолока, как на очень оживленном рынке. И здесь также было много незаконченных помещений; грозного министра королевства, катикоро, мы нашли в маленькой временной хижине устроившимся на циновках и подушках. В это время он как раз выполнял свои государственные обязанности и был окружен таким множеством людей, что они не могли поместиться в хижине, так что перед ее дверьми на корточках сидели десятки людей, ожидая справедливых приговоров всемогущего фаворита. Сотни людей, частью хорошо одетых, группами сидели по сторонам двора; мне было не ясно, явились ли они сюда по делам, были ли это чиновники королевского дворца или просто праздношатающиеся. Посредине же двора, как я уже говорил, была сутолока, сквозь эту толпу приходилось пробиваться, и при этом более всего страдало обоняние. Чего хотели эти люди, было непонятно. Многие, вероятно, просто хотели увидеть своего повелителя или, по крайней мере, дышать одним с ним воздухом. При больших приемах, о которых король предупреждает заранее, эти наружные дворы являются своего рода местом прогулок. Сначала мы пробрались к хижине, чтобы пожать руку его превосходительству. Здесь мы прошли мимо какой-то настоящей принцессы, сидевшей терпеливо и, очевидно, тоже ожидавшей приема; меня предупредили ни в коем случае не прикасаться к ткани из коры, в которую она была завернута, так как в Буганде это осуждается, как тяжкое преступление. Обменявшись приветствиями с катикоро, мы стали опять осторожно пробираться назад, стараясь не наступать на сидящих у хижины, также осторожно прошли мимо опасной принцессы, не прикасаясь к ней, и, поскольку король еще не вышел из своего жилища, уселись на своих стульях среди публики.

Щит ваганда

Вскоре с другого двора послышался барабанный бой, и вся масса людей стремительной волной хлынула в том направлении. Даже катикоро покинул свою министерскую хижину, – его подчиненные расчищали ему путь через толпу, – и исчез в следующем отделении. Опять мы ждали, пока, наконец, у короля все было готово к приему, и за нами пришел паж. С трудом протиснувшись через плотную толпу, мы добрались до широкой, охраняемой при помощи кулаков двери, которая то и дело открывалась и закрывалась, пропуская имеющих право на вход.

Здесь у слуг были отобраны подарки для короля, так как слуги должны были оставаться за дверью. Мы же вошли и очутились на маленькой свободной площади перед приемным залом, у ворот которого, справа и слева, шпалерами стояло по шестьдесят различно одетых солдат. За ними устроились счастливцы, имевшие право на вход. Когда мы проходили мимо рядов солдат, они взяли «на караул». Настоящее избранное общество Буганды находилось внутри приемного зала. Этот зал выстроен по уже описанной мной форме, но был гораздо просторнее виденных мной, пол его покрыт мелкими пучками травы. Задняя половина зала была отделена от передней тростниковой стеной. Против входной двери в зал, перед тростниковой стеной, сидел собственной персоной король Мванга. Троном ему служил деревянный стул с ручками, покрытый пестрым покрывалом. Перед ним лежал ковер – кусок мебельной ткани, и на нем несколько леопардовых шкур. У столбов среднего прохода в зал стояли военные сановники с ружьями, а по обеим сторонам, между остальными столбами, сидели высшие придворные. Справа около короля разместились катикоро, колучи и другие, а за ними – занзибарские торговцы и дюжина чиновников, между ними губернаторы провинций, которые по обычаю Буганды находились не в управляемых ими областях, а большей частью вблизи короля. Они и другие любимцы лишь определенное время пользуются большими милостями, а затем часто, если не попадают в опалу, назначаются на другие должности. Таким путем хотят предотвратить интриги этих сановников и воспрепятствовать губернаторам забрать в руки слишком большую власть. Слева от короля сидели на стульях французские миссионеры, а дальше – опять придворные, одетые большей частью в легкие европейские ткани или арабские костюмы, хотя встречалась и местная ткань из коры. Место между двумя средними рядами столбов, от входной двери до короля, было свободно, да и весь зал не был особенно переполнен. Включая пажей и гонцов, в нем было около 150 человек.

На Мванге не было никаких украшений, одет он был просто, в материю из коры, скрепленную на плече в виде тоги. Он был крепкого, высокого телосложения, в возрасте двадцати с небольшим лет. Его большие, выпуклые глаза выражали ум и живой темперамент, но частый, громкий, деланый смех, с широко открытым ртом придавал ему несколько детский вид; возможно, что причиной этому было курение гашиша – порок, которому он предавался. При каждом взрыве веселости он протягивал левую руку, а то и обе руки, сидевшему около него катикоро, который всякий раз усердно брал их в свои руки и, чтобы польстить королю, изображал такую же веселость.

Я и Макей вошли в широкий, кверху суживающийся портал, через который король мог видеть большую часть находившихся снаружи, а они, в свою очередь, могли видеть внутренний зал. Недалеко от портала, снаружи его, всегда находилось несколько очень важных персон двора Буганды, а именно – палач и другие субъекты, обученные искусству разных жестоких экзекуций и постоянно готовые исполнить любое повеление короля. На шее и на руках у них были намотаны веревки, чтоб немедленно связать виновного, а на головах – парики, подобные тем, какие носят племена амади.

Время от времени били в большой барабан, чтобы придать силу и значение словам короля.

Приблизившись по среднему проходу к королю, я приветствовал его в арабской манере, и он также ответил мне. Затем я и Макей отошли влево и сели на принесенные с собой стулья около французских миссионеров. Мванга показал на меня и сделал катикоро несколько веселых замечаний, которые показали его невоспитанность. Коротко высказав благодарность за разрешение посетить его страну, я передал ему письмо от Эмин-бея, и затем у нас завязался короткий разговор о переезде Эмин-бея ближе к Буганде, о чем Мванга уже знал из писем Саид-Баргаша. Когда Мазуди случайно перевел несколько слов письма неправильно, король явно испугался, так же, как и при расспросах о возможности проезда Эминбея. Я ему объяснил, что в данный момент об этом не может быть и речи и что представитель Эмин-бея у Кабреги посажен лишь для того, чтобы была открыта почтовая дорога, но что Эмин-бею и его людям не хватает одежды, и поэтому я прошу у него разрешения сделать для Эмин-бея необходимые закупки у здешних торговцев и переслать их ему Между тем в среднем проходе были распакованы мои подарки, но король бросил на них лишь беглый взгляд, и их унесли. Я сообщил ему при этом, что уже ряд лет путешествую и не мог получать вещей извне, поэтому и мои подарки соответствуют моему положению; что единственным моим желанием было скорее поехать дальше в Занзибар, на что я прошу его разрешения. Он спросил, собираюсь ли я поехать в лодке английской миссии в Узукома, и, когда Макей подтвердил это, он легко разрешил мне поездку. О деле же Эмин-бея он долго и тихо говорил с катикоро и колучи, а остальные присутствующие в это время без всякого стеснения болтали, снаружи же шумели певцы и барабанщики.

Все эти переговоры велись, конечно, не в той последовательности, как я описываю. Такой африканский деспот, из привычки и хитрой политики, слышит лишь то, что он хочет слышать, и отвечает, когда ему нравится. Все же я был доволен приемом, так как получил от короля несколько определенных ответов и разрешение делать закупки для Эмин-бея. Помимо этого, разговор касался и других вопросов, король вынес решение по некоторым жалобам, что заняло больше всего времени. Особенно долго тянулось дело встреченной нами у катикоро принцессы, которая очень многословно излагала свою жалобу и была выслушана королем терпеливее, чем я. Другие жалобы были рассмотрены скорее, причем выигравшая сторона каждый раз кричала: «Нианзи, нианзи, нианзи!» Эти слова, при всяком удобном случае десятками раз выкрикиваемые в честь короля, являются выражением благодарности ему за решение дела, милость, подарок и т. п., при этом сложенными руками делаются движения от лица к земле. Я не встретил у Мванги какого-либо интереса к себе или к чужим обстоятельствам. Хотя он часто пристально оглядывал меня и делал катикоро замечания на мой счет, все же ни одного вопроса он мне не задал и даже обрывал меня на полуслове, когда я хотел сообщить что-либо, перескакивал с одной темы на другую; кроме того, все время несколько сановников говорили одновременно. Поэтому Макей посоветовал мне уточнить подробности посылок Эмин-бею лишь при второй приватной аудиенции, так как тогда можно будет легче говорить с королем.

После двухчасового заседания король поднялся и ушел через заднюю дверь. Когда мы покидали зал, пошел дождь, от которого мы укрылись в одной из покрытых шкурами хижин. Здесь меня догнал посланный короля с сообщением, что его величество желает получить от меня красную арабскую обувь, вырабатываемую в Хартуме. Посланный пошел со мной к миссии, где я, не имея такой обуви, передал ему пару красивых матерчатых туфель, полученную мной недавно от французских миссионеров.

Усталый от пестрых впечатлений королевского двора, я после обеда лег отдыхать.

Теперь требовалось склонить к нашему делу всесильного катикоро, а также колучи, с тем, чтоб обещания короля не остались пустыми словами. Подарки для них я уже приготовил, и мы передали их на следующий день. Катикоро получил мою складную железную кровать с белым меховым одеялом, большие, излюбленные в Буганде бусы, 25 талеров и различные безделушки. Колучи же я дал мой последний охотничий нож, бусы, суданские плетеные изделия и другие мелочи.

Министр не постеснялся точно пересчитать талеры и пообещал нам, наконец, после убедительных уговоров Макея, также со своей стороны послать людей к Эмин-бею. Маленькая приемная, в которой мы нашли катикоро с его женами, отличалась от других. Она была выстроена в память Мтезы, у которого катикоро тоже был первым министром. Посредине она была разделена синей материей, к которой внизу были так нашиты различные пестрые куски материи, что она напоминала гробницу.

Колучи также выстроил себе подобную хижину в память Мтезы. Мы пошли и к нему, и он пообещал нам все возможное. Лишь поздно вечером вернулись мы в миссию.

Я начал готовиться к путешествию, для чего многое надо было обдумать. 27 июня я посетил французскую миссию; монсиньор Ливинак и о. Жиро должны были ехать вместе со мной. Как удивившую меня деталь отмечу, что письменное и устное общение английских и французских миссионеров проходило на туземных языках – кисуахели или киганда.

Тридцатого июня я опять отправился с Макеем к королю, чтобы договориться о посылке Магомеда Бири к Эмин-бею, так как без него вряд ли можно было направить посылку. Мванга разрешил послать Магомеда Бири с купленными товарами, которые мы, однако, должны были предварительно показать «для просмотра» колучи. Это было строгое предписание для всех товаров, отправляемых в Буниоро, причем при осмотре особенно искали ружья и амуницию для Кабреги. Арабы, правда, ухитрялись посылать ему этим единственным путем новые запасы пороха, часто упаковывая его между тканями.

До сих пор прямая торговая дорога на запад вокруг озера Виктории через Карагуэ не была открыта, и все торговцы приходили из Кагейи через Виктория-Нианца в Рубагу. Для этого в каждом отдельном случае требовалось разрешение короля и новые подарки. Естественно, что при этом расцветала контрабанда, немало доходов приносившая пограничным начальникам. Кабрега лелеял мечту открыть прямой сухопутный путь для подвоза товаров из Занзибара, но для этого у него не хватало предприимчивости, хотя его область простиралась далеко на запад, и живущие там племена бахима или вахума были частично подчинены ему.

Эти народности представляют собой пришедшие с северо-востока племена пастухов, происходящие от галла. Светло-коричневые, с тонко очерченным профилем – они безусловно самые красивые люди, встреченные мной в Центральной Африке. Как абиссинок и девушек галла покупают нубо-арабы, так и девушек вахума охотно приобретают, как рабынь, занзибарские торговцы, привлекаемые цветом их кожи и стройностью фигур, и платят за них очень дорого.

Я часто встречал людей этого племени у Кабреги, а также в Буганде. Путешествие в их область, о котором я уже было договорился у Кабреги с управителем округа одной из южных провинций, не состоялось, так как я договаривался об этом путешествии только на случай, если бы Мванга не разрешил мне входа в его страну.

Обязанность показать колучи в его доме все вещи, закупленные мной для посылки, была, наконец, выполнена 9 июля. Занятые мной в Дуфиле 700 талеров я полностью истратил. Но с разрешением на отъезд Магомеда Бири все еще тянули. Как ни старался я, чтоб он уехал до моего отъезда, это мне не удалось, и даже на последнем приеме у короля, на котором я был вместе с Магомедом Бири, я ничего не добился. Но зато деспот на этот раз окончательно разрешил мне уехать и назначил пажей или гонцов, которые должны были проводить меня через озеро. В этих областях это – знак окончательного разрешения на отъезд.

Этот день приема у короля отличался от других. Громадная толпа заполняла дворы перед приемным залом и даже самый зал его величества.

Вскоре к королю подвели нескольких человек. Это были гонцы, вернувшиеся из Буниоро, которые (может быть, их предварительно научили этому) открыто и громко повторили, как якобы Кабрега ругал народ ваганда, и рассказали о разных насилиях ваниоро на границе. Во время их доклада слушающие ваганда демонстрировали свое возбуждение, постепенно выросшее в сильное волнение, что, по-видимому, нравилось повелителю. После длинных речей и громких восклицаний Мванга, наконец, сказал свое решающее слово. Это было объявление новой войны Буниоро. Оно было принято с бурным одобрением, как если бы король оказал народу неслыханную милость, и все собрание несметное количество раз выкрикивало благодарственное «Нианзи! Нианзи! Нианзи!»

Между тем были закончены и мои немногие приготовления. Старая палатка, взятая в английской миссии, была снабжена второй крышей и подбита синей материей. Я годами путешествовал без палатки, но в Восточной Африке она необходима, даже арабы и туземцы пользуются ею.

Несколько дней спустя после приема я уехал, сильно озабоченный мыслью о Магомеде Бири и о дорого обошедшихся товарах.

Четырнадцатое июля 1886 года было знаменательной датой в моем путешествии. Я достиг, хотя и с огромными трудностями, Буганды и Рубаги, но опасался, что произвол короля заставит меня остаться здесь надолго. Но, к счастью, вышло иначе, и я уже находился на долгожданном пути на родину.

«Элеонора», парусная и весельная лодка миссионерского общества, находилась у берега. Ранним утром 15 июля мой багаж был погружен, поставлена мачта, лодка окончательно приготовлена к отъезду, и мы поплыли по озеру.

* * *

Восьмую годовщину моего путешествия я встретил в плаваньи, на пути в Аден, которого достиг 3 января 1887 года. Там меня ожидала радостная весть, что мой брат выехал для встречи со мной в Суэц. И действительно, при прибытии в Суэц 9 января, первыми, кого я мог прижать к сердцу, были мой брат и зять, а также д-р Швейнфурт. Я оставался до половины марта в Каире, встретился там со Стенли, который готовился к отъезду, чтобы стать во главе экспедиции, снаряженной для освобождения Эмин-паши, и проводил его в Суэц.

Тоска по родине становилась все непреодолимее, я проехал через Мюнхен и Берлин и в апреле добрался до Петербурга, где встретился со всеми, кто мне мил и дорог.

Комментарии

В 1889–1891 гг. в Вене вышли на немецком языке прекрасно изданные три тома труда российского путешественника по Африке В. В. Юнкера (Dr. W.Junkers Reisen in Afrika. – 1886. Nach Seinen Fagebь ehern herausgegeben von dem Reisenden. Wien. – Bd. I. – 1889; Bd. II. – 1890; Bd. III. – 1891).

Эти книги содержали обработанные В. В. Юнкером дневниковые, повседневные, так называемые полевые, записи, сделанные им во время двух путешествий в Африку (в 1877–1878 гг. и в 1879–1886 гг.). В эти годы он исследовал нижнее течение реки Барака к юго-востоку от Нубийской пустыни, в результате чего выяснил, что эта река не имеет стока к морю, что она временная и кончается периодически пересыхающими небольшими водоемами. Кроме того, путешественник сделал достоянием ученых-африканистов, современных ему географов полученные им сведения, данные о бассейне реки Эль-Газаль, имеющем очень сложную и запутанную систему. Исследователь окончательно установил, что река Эль-Газаль не связана с Уэле.

В опубликованных материалах подробно говорилось о том, как удалось установить, что река Уэле принадлежит к системе Конго и не связана ни с Нилом, ни с Шари, ни с Нигером. Фактически Юнкер участвовал в завершении открытия для современной ему географии северной части великой системы Конго.

Следует особо отметить, что российский ученый составил ряд точных крупномасштабных карт территории Африки, лежащей в районе бассейнов рек Эль-Газаль и Уэле.

В результате публикации названных томов труда В. В. Юнкера географы, исследователи Африки во всех странах получили возможность непосредственно от самого путешественника узнать о его открытиях и наблюдениях. Закономерно, что имя Юнкера стали связывать с мировым исследованием Африки. Слава о нем пронеслась по Европе.

Но на родине, в России, в связи с отсутствием русского варианта отчета о результатах путешествий по Африке имя Василия Васильевича Юнкера, его деяния, открытия остались почти неизвестными широкой общественности. Несколько статей в научных журналах, выступление в Русском географическом обществе привлекли внимание многих, но постепенно были забыты.

В. В. Юнкер прекрасно понимал, что необходим русский вариант венского труда. И собирался подготовить повествование-отчет о своих путешествиях для отечественных читателей, но неожиданная смерть не позволила осуществить этот очень важный для России замысел.

В результате имя В. В. Юнкера стало исчезать из памяти широких слоев населения, новые географические открытия и связанные с ними имена исследователей, как российских, так и зарубежных, стали достоянием современной истории. Так обстояло дело до середины XX в., когда впервые, после Великой Отечественной войны, в 1949 г. Географгиз опубликовал однотомное издание: В. В. Юнкер. Путешествия по Африке (1877–1878 и 1878–1886). Сокращенное издание. – 504 с. (44 авт. л.). Оно вновь открыло России имя отечественного путешественника второй половины XIX в., познакомило с его записками, материалами (правда, в довольно сокращенном виде, но позволяющем судить о деятельности В. В. Юнкера в Африке). Данное издание удалось осуществить благодаря активной деятельности и стараниям доктора исторических наук, специалиста по африканским религиям Б. И. Шаревской и прекрасному переводу с немецкого (тех разделов трехтомного труда Юнкера, которые были намечены Б. И. Шаревской) М. А. Райт-Кангун. Б. И. Шаревская снабдила труд В. В. Юнкера пространной вступительной статьей «В. В. Юнкер и его исследования Центральной Африки», в которой помимо научно-биографических сведений о жизни и деятельности отечественного путешественника приведены интересные данные по истории Африки и ее исследованию.

Данное, по сути второе издание повторяет текст 1949 г. Как и ранее, в нем полностью отсутствуют все описания путешествия В. В. Юнкера по Египту, так как эти сведения вторичны. Также опущено подробное изложение вынужденных странствий исследователя-путешественника из Центральной Африки к побережью и в Занзибар, исключены все мелкие подробности и перипетии путешествия. В то же время полностью сохранена наиболее ценная часть записей Юнкера, включающая материалы, которые рассказывают об исследовании водораздела речных систем Нила и Конго. Части текста, приведенные в сжатом, сокращенном изложении, заключены в квадратные скобки.

Особо отмечаем, что все рисунки, иллюстрации и фотографии взяты из многотомного издания 1889–1891 гг.

Карта маршрутов В. В. Юнкера на форзацах воспроизводит карту, составленную самим путешественником, она была приложена им к трехтомному изданию.