Текст книги "Путешествия по Африке"

Музыкальные инструменты азанде: арфы, трещотки, погремушки

Мой путь от Акангаи, которого я оставил 16 января, проходил через густонаселенные округа в юго-восточном направлении; благодаря большому количеству поселений, приходилось кружить и проходить через район, населенный азанде, селения племен абармбо и колонии майго, пока мы достигли начальника округа Нгуа. Это – сын Бангоя, к которому я прибыл на следующий день; Бангоя – брат Бакангаи и Канна, следовательно, он также сын Киппы. Через час после отъезда от Акангаи мы переплыли на лодках Покко, большой приток Бомоканди. Несмотря на понижающийся с годами уровень воды, он был еще шириной в пятьдесят шагов и глубиной в три метра. Его высокие берега были покрыты тенью леса, как крышей из листвы. Приветливо тянулась его гладкая водная полоса к северо-западу по направлению к Бомоканди. По другую сторону Покко до селения Нгуа мы пересекали только некоторые мелкие впадающие в него потоки. Последний протекает по ложбине и образует восточную границу области Бакангаи. Таким образом, мы вступили в округ Бангоя, а именно – округ Гнуа. Страна однообразно холмиста, имеются отдельные возвышенности и впадины. Дорога шла все время в тени высокого леса, и только в низменных местах и там, где были вспаханные поля, имелись узкие просветы. Из-за недостатка необходимой травы хижины покрываются листвой, и я также должен был у гнуа довольствоваться таким маленьким строением. Но и в этом лесном уединении не было мира. Еще в недавнем прошлом Канна пошел яростной войной против князя мангбатту Санго-Попо, которого в свое время посетил капитан Казати. Для участия в этой войне Бангоя выставил войско под предводительством сына Нгуа, у которого в это время было похищено много жен, так как азанде любят часть своих жен брать с собой на войну.

В лице Бангоя я познакомился с живым, веселым человеком, девизом которого было: «Вино (пиво), женщины и песни!» Поэтому о путешествии в ближайшее время нельзя было и думать. Властитель края считал, что он не хуже, чем его брат Бакангаи, что он такой же князь и так же умеет одаривать; во всяком случае я должен был пробыть у него несколько дней. Этот веселый, полнокровный господин, настоящий представитель ньям-ньям, показал себя во многом иным, чем его братья по племени. Он даже по собственному побуждению часто отзывал людей, чтобы они мне не надоедали. Всем своим существом он настолько расположил меня к себе, что я охотно остался у него на несколько дней, тем более что получил от него очень ясные сведения о южных и дальних восточных областях, которые затем подтвердились моими собственными наблюдениями. Кроме того, я обсудил с Бангоя от имени правительства еще один политически важный деловой вопрос.

Река Покко находилась на расстоянии менее четверти часа, имела около тридцати шагов ширины и около четырех метров глубины, причем спад воды достигал трех метров. По ту сторону еще живут азанде, к югу от них амбума и апонгба. На расстоянии нескольких дней пути дикая местность отделяет их к югу от аманго, амадомбо и дальше к востоку от амаболи. Наконец, мне называли обитателями той дальней местности снова племена мэдже и амадура. В северной области Бангоя против Бомоканди властвовали над абоддо, племенем абармбо, три сына начальника края: Уандо, Ндорума и Хиро с их подданными азанде.

Мбанга властителя не была столь поместительна, как приемный зал Бакангаи, но все же это было солидное строение, где подданные князя днем ожидали моего прибытия. Но Бангоя, будучи в легкомысленном настроении от пива, как можно скорее увел меня в хижины своих жен и разрешил мне, против обычая азанде, проводить с ними время и радовался, что им нравятся все предметы в моей хижине. Веселый и добрый, он, опять-таки против обыкновения обычно позирующих вождей, подражал танцу азанде и, в знак своего благорасположения, протянул мне свою единственную, правда, искусно изготовленную одежду. К тому же он передал мне свой толстый, свитый из древесного волокна пояс-шнурок, обычно носимый абармбо и мангбатту, и, кроме того, велел привести мне шимпанзе и серого попугая. Действительно княжеский и единственный в своем роде подарок я получил от него при прощании. Я об этом просил и, по возможности, компенсировал Бангоя за подарок – это был ангареб мангбатту, ножки и боковые стенки которого были из слоновой кости.

О новостях в отношении управления областью, лежавшей к северу от Бомоканди, Бангоя был хорошо осведомлен и знал, что его брат Ганзи, по распоряжению Гауаш-эфенди, должен был снова занять господствующее положение среди абармбо. Вождь хотел об этом переговорить со мной лично, без свидетелей. Он пришел ко мне поздно вечером, причем присутствовал только Дзумбе в качестве переводчика. Он открыл мне, что в своей собственной области, из-за происков Бакангаи и Канна, он не уверен в своей жизни, и в своей деятельности находится в большой зависимости от Канна. Поэтому он желает теснее связаться с правительством. Бангоя когда-то был назначен своим отцом Киппа вождем племен абармбо, среди которых я в свое время закончил свое путешествие к Мамбанга-Занде, а именно – амезима, абукунда, амадунга и т. д. Так как Ганзи, благодаря управлению племенем мангбатту, должен был достигнуть новых почестей, то горячим желанием Бангоя было снова занять прежнюю область с согласия правительства и снова платить дань правительству. Он настойчиво просил меня поэтому представить его правительству. Ничто не препятствовало этому плану, и выполнение его могло быть выгодным для мангбатту. Я обещал властителю ходатайствовать за него. Но мы проводили время не только в разговорах о политике. Бангоя часто представал предо мной современным трубадуром. С арфой азанде в руках (нечто среднее между арфой и гитарой, так называемый «кунди» азанде) властелин, полулежа, медленно рассказывал, по временам переходя то на шепот, то напевая, свои переживания и мысли. Я с удовольствием прислушивался к этому прекрасному пению барда, который переносил меня в давно прошедшие времена, потому что, как Бангоя сейчас, так и его древние предки в давние времена в песнях и рассказах воспевали пережитое. Нынешний властелин воспевал, как я уже сообщал, силу и величие, далекие путешествия и походы своего отца Киппы и оплакивал, тихо шепча, его смерть. Он выражал также свои сокровенные мысли о настоящем и воспевал недавние события к северу от Бомоканди.

Так протекали дни покоя у Бангоя. Вскоре, уже 21 января, я находился снова в пути на северо-восток к Гандуа, другому сыну Киппы. После часа ходьбы мы достигли границы округа Бангоя. Затем на протяжении многих часов ходьбы следовал незаселенный край, в центре которого находился малозаметный водораздел между притоками с юга – Покко и с севера – Бомоканди.

Носильщики уже хотели меня оставить в хижинах сына Гандуа. Тогда я начал угрожать им, что вновь вернусь к Бангоя, и это побудило их нести поклажу дальше. Очевидно, они не привыкли к такой работе, хотя багаж был относительно легкий, большей частью один пакет несли двое, очень редко – на голове, чаще – на спине или повесив на палку. Так принято у народностей, живущих к югу от Уэле. Носильщики нагибаются при этом вперед, и груз поддерживает либо повязка на лбу, либо веревка, перехватывающая грудь, большей частью сплетенная из сухих волокон банана. Дорога к Гандуа вела все время через высокий лес. С его округом начиналась область подлинных вассалов князя Канна; дальше к востоку это были большей частью его братья и дяди, братья его отца Киппы или также его сыновья. Гандуа повелевал племенами абармбо – амбаранди и амеферре.

Перейденные в этот день водные потоки текут на север и впадают в Телли, такой же, как и Покко, приток Бомоканди. Мы подошли к нему на расстояние пяти минут пути и увидели, что его ширина равна тридцати шагам.

Я послал вперед гонцов предупредить Канна о нашем прибытии. Все же я должен был еще и на следующий день ночевать у одного из сыновей князя, Умбоико, вместо того чтобы сразу достигнуть цели.

Наконец, мы вошли в мбангу вождя. Разочарованный, я увидел незначительное количество хижин и Канна, сидящего просто на земляном полу, покрытом циновками, и окруженного своими подданными. После первых приветствий я занял место возле него и в течение нескольких мгновений полного молчания мог ближе рассмотреть старшего сына некогда всесильного Киппы. Канна обладал мощной фигурой, но не такой тучной, как многие его братья. Выражение его мужественного, остро очерченного лица свидетельствовало о строгости, сочетавшейся с большим тактом. Ни одним движением не выразил он удивления или радости по случаю моего прибытия, а я ведь был первым европейцем, которого он увидел. Уже поседевшая широкая борода обрамляла его подбородок и щеки и сама по себе давала представление о преклонном возрасте, так как седые волосы появляются у негров значительно позднее, чем у европейцев. Властелин не носил никаких украшений, на нем был лишь передник из коры фигового дерева и головной убор из меха леопарда, подобный тому, что носил Бакангаи, но укрепленный у него по краям странно выглядевшим венком из европейских белых полотняных пуговиц. Вскоре к моим ногам была сложена связка копий, причем властелин сказал, что это приветствие его умершего отца Киппы; его личные подарки последуют позднее. Это поведение показалось мне новым и неожиданным; правда, я обратил внимание на некоторые намеки Канна: охватив взглядом окружающие бедные хижины, я подумал, что после недавно законченной войны против Санго-Попо, которую он быстро завершил, властелин потерял много своих людей и еще не успел построить новые хижины. Только много позднее я узнал о странных традициях азанде, унаследованных из далекого прошлого, которых здесь у Канна строго придерживались поныне. Речь идет о мистическом почитании старшим сыном династии своего умершего отца. В данном случае почитание Канна относилось к его отцу Киппе: он тем самым добросовестно выполнял древние обычаи. Киппа умер примерно десять лет тому назад в походе в страну мабоде, и его труп по старинному обычаю был тогда сожжен, а пепел собран и спрятан в ящичек. Заботливо хранил Канна эту реликвию. Для умершего была отведена особая хижина, как будто он жил. В посвященной ему мбанге время от времени собирались подданные. Там, где я в это время находился, была расположена мбанга Киппы, заложенная вскоре после вспыхнувшей войны с Санго. По приказу и заданию Канна, куры, дичь и другие съестные припасы складывались вблизи реликвии как жертвоприношение и угощение покойника и должны были здесь оставаться до уничтожения. Даже рабы приносились здесь в жертву после похода, и их трупы оставались на месте истлевать. Канна верил, что несчастной войной с Санго он вызвал недовольство Киппы, и боялся гнев его души обратить снова на себя, если он меня не проводит на несколько дней в мбангу Киппы. Собственное жилье Канна оставалось на западе за нами.

Преподнесенные мною в тот же и на следующий день подарки были также на некоторое время сложены в хижине Киппы, позднее все же унесены оттуда, и только после этого Канна получил их в свое распоряжение. Ожидание перехода в мбангу самого хозяина показалось нам менее тягостным, когда мы получили в подарок козленка. Редкое в тех местах животное было привезено с востока. Во всех странах, пройденных мной от области динка, нигде не имелось ни рогатого скота, ни коз и овец.

Канна не выражал такого живого интереса к незнакомым ему в моих ящиках вещам, как Бакангаи; он довольно редко сталкивался с арабскими экспедициями и, следовательно, видел гораздо меньше чужеземного, чем его брат. Между тем он задавал мне вопросы о наших культурных странах, и, когда я рассказывал, у него пробудился более живой интерес; он внимательно прислушивался и задавал правильные вопросы, ему никак нельзя было отказать в понятливости и рассудительности.

По моему плану, я намеревался путешествовать дальше к востоку по направлению к Санго-Попо и оттуда через станцию Тангази достигнуть севера. Поэтому я хотел как можно скорее послать гонцов к Санго; хотя Канна и обещал мне это, но не сдержал слова. Я ему об этом неоднократно заявлял, но все было безрезультатно. Зато у меня было время понаблюдать некоторые особые обычаи, которые имеют место далеко не у всех азанде; например, Канна ни одного предмета не брал из рук своих подчиненных, но приказывал все перед ним разложить, и даже моим слугам он приказал разложить перед ним на полу вещи, которые я велел ему передать. Каждое чихание, кашель или зевок повелителя сопровождались возгласами подчиненных, выражавшими нечто вроде «на здоровье!». Бакангаи и Канна не курили, и остальные тоже мало курили, хотя курение у них принято, и повсюду сажают табак.

Наконец, вероятно, был запрошен оракул по поводу нашей поездки, так как властелин назначил наше отбытие от праха Киппы на 29 января.

Собственно область Канна тянулась к северу до Бомоканди, а на восток– на расстоянии примерно двухдневного перехода и к югу – до реки Покко. Там рядом с азанде жили разрозненные группы, различные племена абармбо и отделившиеся части других южных племен, даже амади.

Десять взрослых сыновей вождя были распределены в области по округам. Сообщение Канна о далеко лежащих южных областях было весьма скудно, так как он не предпринимал путешествий за пределы его границ. Истоки реки Покко были на юго-востоке, и там должны были быть расселены племена абиссанга, а с другой стороны Покко простирается незаселенная глухая местность. Существование реки Нава было мне снова подтверждено. Другие показания я мог сам удостоверить позднее при моем путешествии в юго-восточную область Непоко.

Значительно ценнее для меня были показания брата Киппы – Багбилле. Это был высокий, мощный старец, с красивой головой и широкой, длинной белой бородой. Его высказывания я в заключение здесь привожу: «Знать азанде происходит от двух линий – Мабенге и Томбо. Это были сыновья Нгурра второго. Тогдашнее потомство Мабенге ограничивало свои владения страной к северу от Уэле, в то время как линия Томбо с течением времени расположилась к югу от Уэле-Макуа».

Места обитания азанде во времена родоначальников обеих линий (приблизительно за пять поколений) находились, по рассказу моего осведомителя, на нижнем течении Мбому, распространяясь к востоку и югу до устья Уэре. Мабенге предпринимал военные походы дальше на восток, в то время как Томбо покорял племена, жившие на южном берегу Уэле-Макуа. Но лишь его сыну Ндени удалось укрепиться у абабуа и основаться на новой родине, на которой он умер. Мой осведомитель Багбилле родился на земле абабуа. В то время как потомки Манги, одного из братьев Ндени, остались в этой области, Киппа, сын Ндени, со своими братьями, в том числе и Багбилле, двинулся на восток, перешел нижнее течение реки Бомоканди, покорил племя абармбо и на много лет укрепился в прежней области Камзы. Постепенно он подчинил себе все восточные племена абармбо до границы мангбатту и начал также войну с Сади, отцом Мамбанги, но дальше в этом направлении Киппа не пошел. В покоренной области он посадил в качестве вассалов своих сыновей, а сам предпринял новые походы, но уже на юг. При этом он перешел реку Бомоканди, покорил бежавших туда абармбо, а также некоторые ранее названные племена, оставил и там управителями своих сыновей, а сам часто предпринимал новые военные походы. Во время одного такого военного похода, как рассказывал мой осведомитель, Киппа со своими воинами дошли до «обэ». «Обэ» представляют собой своеобразную систему болот, скорее заболоченных потоков, которые медленно стекают в Непоко. На пути от нынешней области Канны до «обэ» воины встретили племена майго, мабоде и мангбалле: они перешли Наву, которая там представляла собою маленькую речку. (Следовательно, это было вблизи ее истоков.) К югу от мангбалле, будто бы, живет племя ангбэдэ, а к западу– выселившиеся далеко на юг эдио. В легендах народа Киппа выступал также под многими другими именами: Тикима, Нгурра, Мбели. Он умер в области племени мабоде. Интересно отметить, что и Бакангаи перечислил мне пятьдесят четырех сыновей Киппы, но не называл самых молодых, ему неизвестных.

После десятидневного пребывания у Канна я, наконец, 6 февраля двинулся в путь в северном направлении. Мы достигли селения Нгелиа, младшего брата Канна. Он встретил нас весьма неприветливо, бесцеремонно ругал Канна, так как последний послал к нему носильщиков, в то время как он беден и малосилен и не может дать новых носильщиков; кроме того, горячился он, Канна увел его жен. Впрочем, он не решился ничего более добавить, так как ругал он не меня, а своего брата.

Сыновья в собственной области князя страны имели больше силы и власти и управляли большими округами, чем их дяди и братья Киппы. Я оставался 8 февраля у вождя Гамму, чтобы дождаться остального багажа. Благодаря этому, и слуги выиграли время и наверстали упущенное, уничтожив ранее приготовленное для них богатое угощение.

Моей дальнейшей целью было отправиться кратчайшим путем на север к Баули. Таково было распоряжение Гамму, но, несмотря на это, носильщики избрали направление, далеко отклонявшееся к востоку, они даже бросили багаж в округе Ливанги, хотя должны были доставить его к берегу Бомоканди. Мне пришлось снова искать носильщиков, с которыми, наконец, я достиг реки. Река Бомоканди была шириной в 125 шагов и глубиной в 5 футов, с лесистыми, частью плоскими берегами. Много мелких, прибрежных скал возвышалось над низкой гладью воды, и у поворота реки на восток они вызывали шумное, быстрое течение. Владелец лодки из племени амиаро, принадлежавшего к абармбо, переправил нас вместе с багажом на другой берег реки.

Дальнейший путь вел нас на следующий день к северу от Бомоканди; недалеко от реки к северо-западу открылся очень красивый вид. Речонки, все в извилинах, как в начале, так и в конце, впадали в Бомоканди. Там начинается область Баули, племянника Киппы. Баули вышел мне навстречу. Все же я только через день, 12 февраля, достиг его селения. Область на последнем отрезке была свободна от лесов, которые только окаймляли течение реки.

Баули был сыном Мангиа, брата Киппы, и они вместе пришли в страну, захватили область к северу от Бомоканди и начали обороняться от мангбатту. Баули наследовал область после отца, а братья были наместниками в округах. Разногласия молодых поколений раздробили страну, и Баули также продолжал воевать с потомками Киппы. Поэтому Абд’Алле было легко через несколько лет напасть на Баули, свергнуть его и основать в его владениях арабские станции, в которых я побывал в дальнейшем.

Округ Баули на востоке и севере граничил с южной областью азанде и мангбатту; к востоку начиналась область под господством прежде Мунзы, а теперь Нианза, в то время, как к северу от Баули лежал округ Мамбанги. Подданные Баули были преимущественно азанде. Для сравнения южных азанде с северными, населявшими побережье Уэле, следует отметить некоторые отличительные черты, возникшие вследствие заимствования чужих обычаев, несмотря на сохранившиеся у них характерные черты народности. Южные азанде заимствовали у соседних народов привычку носить тонко сплетенные повязки на лбу, а женщины охотно делали высокие головные уборы их сестер мангбатту, укрепленные поперечными повязками, которые, как и у женщин абармбо, состояли из полос, выкрашенных в красный цвет. Азанде не распадались на многочисленные мелкие племена, как абармбо; но все же различались по происхождению и распадались на отдельные небольшие касты,[79]79
  Юнкер не совсем верно использует термин «касты». Речь, видимо, идет о некоторых родах, выделившихся из общей массы соплеменников.


[Закрыть] именами которых они часто назывались. Я называл эдио. Наиболее многочисленная каста– эмбели, и к ней относилось большинство азанде, живших к югу от Уэле и к северу и востоку от Уандо. Эмбели, в знак различия, татуируются квадратом тонкого пунктира в области висков и от корня носа ко лбу.

Мой путь все больше удалялся от Бомоканди, которую тамошнее население называло также Бери, и приближался к водоразделу Бомоканди—Уэле. 16 февраля, наконец, наступил последний (пока, на время) день моего путешествия, так как, после длинного перехода через болота мы достигли Тангази. В пути нам пришлось перейти вброд четырнадцать водных потоков, и носильщики с трудом вытаскивали ослов из вязкой грязи. Некоторые потоки были запружены для ловли рыбы. Селения мангбатту, абангба и ниапу лежали в стороне от дороги.

Я неожиданно прибыл в Тангази. Сигналов моего горна и яростного барабанного боя моих мальчиков было достаточно, чтобы еще издали возбудить любопытство жителей станции, между рядами которых я совершил свой въезд. Капитан Казати поселился на этой станции; он был дома, и вскоре мы, уютно усевшись, начали обмениваться впечатлениями.