Текст книги "Путешествия по Африке"

Девятое октября, наконец, принесло мне освобождение; вместо намеченных шести дней, я вынужден был оставаться у Мамбанги с 21 сентября по сей день. Не останавливаюсь на трудностях, которые еще приходилось преодолевать и сейчас; например, не было носильщиков даже для небольшой поклажи, которую я все же был вынужден увеличить провизией, сэкономленной мной во время пребывания у Мамбанги для перехода в ближайшие дни по необитаемой пустоши.

Лишь когда сам Мамбанга пошел искать носильщиков, он нашел несколько человек, но это были негры азанде, подданные сына Уанды, Мбиттимы, находившегося в плену у арабов, люди которого бежали под защиту Мамбанги.

Это свидетельствовало о недостаточном авторитете князя среди его подданных мангбатту, которые дюжинами стояли вокруг нас, но и теперь отказывались нести мои вещи. Еще немного, и у меня разбежались бы ньям-ньям, якобы для того, чтобы запастись продуктами для похода. Но я удержал их обещанием, что сегодня мы дойдем лишь до пограничных хижин, где они найдут все необходимое им. Из-за недостатка в носильщиках я был вынужден кое-что оставить из моего личного имущества, например, доску для перехода через болота, шлифовальный камень, ангареб мангбатту (подарок Мамбанги) и часть запасенной провизии. Но князь скоро догнал нас, и я получил свою доску и камень; свежие продукты, бататы и ямс я раздобыл за некоторое количество бус у жителей на границе.

Хотя это первое пребывание у Мамбанги доставило мне много неприятностей, я, считаясь со многими слабостями негров, не питал к нему злобы. Мы расстались дружески. Когда я впоследствии снова видел его и вошел с ним в более близкие отношения, обстоятельства его сильно изменились. Теперь же я, в приподнято-радостном настроении, следовал за носильщиками. Скоро, однако, начались трудности, повсюду преграждали дорогу поваленные стволы бананов, так что местами невозможно было пройти. Далее болотистая местность затрудняла передвижение. Через два часа мы достигли последних хижин в области Мамбанги. На следующий день я неожиданно должен был задержаться вновь. Носильщики, ушедшие за продовольствием, вернулись поздно. Кроме того, Адатама укусила змея в ногу. Судя по всему, он сильно страдал, ибо негр обычно переносит боль без ропота. Общие явления отравления наступили так угрожающе быстро, что я должен был опасаться самого худшего. Спустя час я нашел его на том месте, где он был укушен и упал. Со слабым пульсом, сильно дрожа, он лежал в траве и жаловался на боли во всем теле. У меня сохранился лишь хинин, и я дал ему двойную дозу Он вскоре после этого впал в глубокий и долгий сон и чувствовал себя после пробуждения значительно лучше; вечером он был совершенно здоров и на завтра продолжал с нами путешествие.

Мамбанга выступает перед собранием воинов

Путешествие в высокой траве в это время года тем затруднительнее, что созревающие метелочки травы легко отпадают. Эти травяные плоды, вида Andropogon, играют в Африке роль назойливых насекомых, когда они, прокалывая своими острыми, как иглы, стебельками одежду, касаются голой кожи.

После большого дневного перехода мы расположились на берегу реки Клиуа. Это был седьмой по счету приток реки Уэле, который нам пришлось перейти за день, – болотистый, выступивший из берегов. Поверхность между всеми этими притоками слегка волнистая, в редких саваннах повсюду выступает красноватая латеритная почва, густой высокоствольный лес окаймляет на значительную ширину берега рек. В одной из этих лесных чащ мы встретили группу людей, которые, завидя нас, убежали, преследуемые моими носильщиками. Как потом выяснилось, это были подданные Мамбанги, которые несли с реки Клиуа древесную кору и плоды масличной пальмы. Они убежали, приняв нас за независимых воинственных абиссанга, живущих на юге в водоразделе рек Уэле и Бомоканди. Клиуа была та река, из-за которой Мамбанга затянул мой отъезд, но ни моста, ни лодки, ни лагеря я там не нашел. Носильщики перешли реку вброд, я же осуществил свой переход, использовав огромный ствол дерева.

Небольшой, быстро сооруженный шалаш защитил меня от ночной росы. Дождь, к счастью, пощадил нас; все же я должен был вечером сушить одежду у огня. На ужин была каша из тыквы, затем последовал освежающий сон. У реки Клиуа меня порадовал вид многих стройных масличных пальм (Elaeis guineensis). У них длинные, далеко свисающие перистые листья. Гроздья, длиной около двух футов, дающие пальмовое масло, состоят из пучков кругловатых трехгранных плодов, величиной в сливу, со сравнительно очень маленьким ядром, окруженным скудным мясистым слоем, цвета красной киновари; плод жирный на вкус.

И на следующий день путь проходил по широкой низменности реки Уэле. Береговая растительность видна с некоторых высоких пунктов дороги, но характер местности остается неизменным. Его основную черту составляют многие небольшие речки, впадающие в Уэле, все без исключения стекающие в главный поток по ровным лощинам широкого прибрежного леса. Здесь отсутствовали галерейные и террасовые леса, но великолепие растительности было не меньшее. Свет, проникающий в эти леса, ускоряет развитие поросли, так что рощицы и кусты между громадными деревьями больше охвачены лианами и вьющимися растениями, чем в галерейных лесах. Богатство этих речных лесов увеличивается многими другими формами растительности, какие встречаются на севере. Путь через такие леса усложнялся из-за густых зарослей, тем более что приходилось проходить через болотистые и разлившиеся речные потоки. Только по узким дорожкам, уже протоптанным людьми и животными, можно было пройти без большой потери времени. Мы в тот день прошли через восемь таких лесов с протекающими в них реками, из которых наиболее значительной является Вавуа. На привале я сбил выстрелом дроби с листвы высокого дерева пару рядом сидевших больших лесных голубей. Это вызвало сильное изумление окружающих, разразившихся громкими, радостными криками, так как, по их понятиям, только чудо или моя особенная ловкость могли одним выстрелом сразить двух птиц; ведь эти люди до сих пор знали только действие пуль, а дробь была им незнакома. И здесь в небольших количествах росла масличная пальма. По той стороне реки Вавуа направление пути изменилось, мы повернули на восток-северо-восток, что несколько приближало нас к Уэле.

Вид на Уэле с Магарагаре. Фотография

После двухчасового трудного перехода через необитаемую дикую местность мы к вечеру достигли первых населенных пунктов. На этом последнем участке полил сильный дождь. Тем более приятными были для нас гостеприимные хижины мангбалле, разбросанные кругом в банановых зарослях реки Уэле. Они образовали новое поселение под начальством вождя Дзумбе, брата Назимы и Бангузы, и были подвластны небольшой правительственной станции, находившейся на южном берегу Гадды, при ее впадении в Кибали. Наше прибытие привлекло толпу любопытных, женщины и дети сопровождали нас по полям и пашням к нашему пристанищу. На другой день затяжной дождь помешал нашему дальнейшему путешествию. На станции, расположенной недалеко отсюда, уже знали о моем прибытии к мангбалле. В сопровождении местного управителя Али и толпы арабов, я 14 октября пошел на станцию у реки Гадда. Дорога проходила вдоль длинных извилин реки. Главное направление реки – на восток; мы шли в этом направлении около трех часов, пересекли шесть притоков вблизи их впадения. Часть из них имела быстрое течение, сделавшее необходимым пользование лодкой. Так как здесь берег густо населен и через каждые 20–30 м встречаются группы хижин, то и дорога лучше утоптана и более удобна для пешеходов, а на некоторых участках даже расширена и очищена. Напротив, в дикой местности дороги едва заметны и по извилинам ведут через чащу травы так, что можно было бы каждые 5 минут наносить от двадцати до тридцати направлений компаса. Действительное расстояние, по прямой линии, таким образом, значительно короче, чем пройденный путь.

Из области мангбалле недалеко до хижин племени даи. Они принадлежат к племени мангбатту, но говорят на собственном диалекте и являются исключительно речными жителями и владельцами лодок на этом восточном участке Уэле, подобно тому как на запад от Мамбанги лодочниками и рыбаками являются эмбата. Вблизи станции у Гадды находятся под властью Али, кроме метисов, родственных по племени мангбатту, поселения ниапу, которые часто встречаются в других областях. Но ниапу по своему происхождению далеки от племени мангбатту, они принадлежат к амади, живущим на западе к северу от Уэле. Последний переход привел меня в уже исследованную область, где я снова мог пользоваться картами.

К западу, как и к востоку от станции у реки Гадда д-р Швейнфурт перешел реку 19 марта и 13 апреля 1870 года. Ему мы обязаны первыми определенными сведениями о мощной реке тропической Африки и о своеобразии народа, населяющего ее южный берег. Вместе со своим проводником, торговцем слоновой костью Абд-эс-Саматом, он после однодневного перехода к югу от Уэле пришел к королю Мунзе, могущественному самодержцу народа мангбатту.[67]67
  Швейнфурт, как известно, пишет «монбутту». Мое ухо это слово воспринимает в форме «мангбатту». Я пишу также «бангба» вместо «банта». – Прим. авт.


[Закрыть] Прошло едва десять лет со времени посещения мангбатту Швейнфуртом, а какой переворот совершился в стране! Король Мунза вместе с несколькими сочленами своей династии был убит арабами, на их место в качестве господствующего класса приказчики Абд-эс-Самата посадили своих угодливых рабов; вместе с тем к власти пришли абангбе – одно из родственных мангбатту племен. Во время моего путешествия бывшим округом Мунзы повелевал вождь абангбе – Ниангара.

Мой обратный путь к Ндоруме от станции у Гадды проходил на север, поэтому я должен был после экскурсии в южный округ возвратиться сюда. По этой причине я при выступлении на юг 17 октября взял с собой только необходимое из моих «эффектов». Я уволил со службы Адамата, причинявшего мне много неприятностей и желавшего, как видно, остаться у своих земляков мангбатту.

Направление движения к станции Тангази, главной колонии нубийцев к югу от Уэле, было юго-восточным. На половине пути мы переночевали у вождя Бонгуа. Встреченные здесь хераны текут на северо-восток к Гадде. Первый хор имел скалистое русло; другая, шириной в десять шагов, речка (Анакаба) – песчаное дно, но по сторонам была ограничена глубоким болотом. По другую сторону речки Анакабы поверхность заметно возвышается, и отсюда начинается легкое холмообразование, переходящее за третьей речкой в низкие гранитные скалы. В остальном и здесь широкие плато между речками сложены латеритом.

Прежний управитель станции Тангази Абд-эль-Мин вышел мне навстречу со своими телохранителями, оборванными нубийцами, в сопровождении туземцев. Но это было сделано не ради оказания почести, а, как потом выяснилось, исключительно для того, чтобы взять меня под полицейский надзор и воспрепятствовать всякому общению с туземцами. Все их действия и мысли были направлены на то, чтобы не допустить ко мне никого, кто мог бы принести жалобы на их недостойное поведение. Уже у Бонгу Абд-эль-Мин велел жестоко наказать одного туземца, провожавшего меня от станции Али сюда и оказавшего мне мелкие услуги. Во всем Судане и там, куда проникли нубийцы, наиболее употребительный вид наказания – наказание плетьми из бегемотовой кожи. Туземные властители не проводят систематических наказаний бичеванием своих подданных, но многие вожди, находящиеся в подчинении египтян, научились этому от нубийцев. К сожалению, в отдельных колониях западного побережья Африки бичевание возведено в закон.

В сопровождении арабов мы уже на следующий день достигли станции Тангази. Шесть речек пересекли дорогу, из них только первые четыре впадают в Гадду. Затем следует широкая, но мало заметная в этом месте возвышенность, служащая водоразделом между Гаддой и Бомоканди, этим самым большим притоком Уэле. Таким образом, две последние болотистые речки, которые мы перед своим приходом на станцию перешли вброд, впадают в Бомоканди. Между всеми этими ручьями и водотоками земля принимает постепенно волнистую и холмистую форму, а в котловинах, опоясанных лесом, воды незаметно текут в тени высокоствольных деревьев. Любая попытка описать роскошь и богатство форм этой густой береговой растительности была бы далека от действительности.

Пальмы рафия,[68]68
  Рафиа (Raphia rutia) – бамбуковая пальма небольшой высоты, имеет толстый ствол, длинные ветви, необыкновенной величины листья, достигающие в длину 10–20 м. Туземцы использовали волокна древесины рафиа для плетения корзин, а сок употребляли в качестве прохладительного напитка (пальмовое вино), ветви и листья являлись материалом для постройки хижин и оград.


[Закрыть] древесину которых племена, живущие к югу от Уэле, употребляют особенно для изготовления изящных, очень легких, скамеек, образуют здесь, в речных низменностях, непроходимые чащи. Вне этих густых лесных полос, находящихся в вечной влажности, но вблизи них и скрытых ручьев стоят группами красивые хижины туземцев, окруженные разнообразными культурными растениями. Из сочной зелени банановой рощи выступают красивые домики с просторными, открытыми галереями, поразительно симметричного строения. При их постройке также употреблялись черенки листа пальмы рафия. Но масличная пальма, из которой добывают, кроме масла, также излюбленный и замечательный пальмовый сок, шипучий и опьяняющий напиток, возвышается над другими растениями и образует во многих местах прелестные рощи. Возле хижин расположены поля маниока или кассава (Manihot utilissima), от которой в пишу идут не только корневидные клубни, но и растолченные молодые листья в качестве приправы к мучной каше. Встречаются сладкие бататы, тыквы, маис и небольшие поля, засаженные табаком. Число поселений увеличивалось лишь к югу от места жительства вождя Бонгуа, там также в то время жили под властью абангба люди племени мангбатту, наряду с колониями ниапу и осколками других племен.

Главный интерес на пути к станции Тангази представлял первый отрезок. Здесь мы вступили на историческую почву, а именно – в посещенную д-ром Швейнфуртом область и местожительство короля Мунзы, так как резиденция когда-то могущественного повелителя мангбатту была расположена по ту сторону ручья Дуто на слегка наклонной равнине в самой непосредственной близости от нашего маршрута. Но от всех достопримечательностей культурного селения ничего не осталось. Даже большая описанная Швейнфуртом галерея для торжественных собраний исчезла; напрасно искал мой взор на обширной равнине еще что-либо, хотя бы деревянный столб, который бы не сгорел полностью. Могила Миани также находится на этой равнине, так как он умер в одиночестве, тяжело страдая, при дворе Мунзы, прежде чем и последнего постигла та же участь. Короля убила пуля нубийского солдата, когда Мунза, после поражения, хотел бежать в лесную чащу у ручья Дуто.

Когда я прибыл в Тангази, меня принял начальник Магомед Адду; при этом драгоманы, по обычаю, дали несколько выстрелов в знак приветствия, но это было пустым лицемерием. Любопытство вскоре привело сюда часть жителей станции, и суверен Ниангара явился со своими вождями и многими туземцами. Даже тех немногих вещей, что я взял с собою, было достаточно, чтобы произвести впечатление. Ружья были разложены, и все дивились их механизму. Маленькие музыкальные ящики доставили развлечение даже нубийцам. Так вначале создавались дружеские отношения с арабами, и они не забыли обычного гостеприимства, прислав мне вскоре маис, кур и даже томаты (Lycopersicum esculentum Mill.), которые в этих негритянских странах не часто встречаются, но охотно и с лучшим успехом возделываются магометанами в их поселениях.

Когда я с Фараг'Аллой позднее посетил резиденцию князя Ниангары вблизи Тангази на плоском холме, вокруг меня снова теснилась толпа нубийцев с Магомедом во главе. Такое поведение противоречило обычаям арабов, и я спокойно, но твердо потребовал, чтобы люди не следовали за мной. Они отошли, за исключением нескольких человек. Однако Магомед со всей свитой снова появился, когда Ниангара принимал меня, собрав вокруг себя своих подданных. Он поспешно отвел князя в сторону и, как я впоследствии узнал, в угрожающем тоне упрекал его в том, что тот способствовал моему посещению. Таким образом я все время оставался под постоянным надзором этих головорезов. При данных неприятных обстоятельствах я не намерен был оставаться в этой части страны, и тем в большей мере желал теперь же, еще до моего возвращения к Ндоруме, как можно больше узнать о стране и народе.

Одновременно я тайком наводил справки о более отдаленных областях. Ко мне явились также жены Ниангары для приветствия, и я от них узнал подробности о князе Санга, область которого находится к югу от реки Бомоканди. Он так же, как и Мамбанга, сохранил еще свою самостоятельность и запретил нубийцам доступ в свою страну, меня же он, как сообщили мне люди Ниангары, охотно принял бы и выслал бы мне носильщиков. После этого я решил отправиться к Санге, несмотря на недостаточное снаряжение, и другой дорогой вернуться к Уэле. Я мог достигнуть этой области в несколько дней и при этом увидеть реку Бомоканди. Однако и этот план был сорван. Когда я потребовал от Магомеда носильщиков, то ничего, кроме уверток и лжи, от него не получил. Он утверждал даже, что до области Санги десять-пятнадцать дней пути. А когда я выразил желание познакомиться с карликовым народом акка, он вдруг спросил меня с лицемерным дружелюбием, не хочу ли я взять с собою одного акка. Едва я необдуманно сказал «да», этот лицемер и мелкий торговец людьми вспыльчиво заявил: разве я не знаю, что это запрещено, и, кроме того, объявил, что я должен буду заплатить за носильщиков.

Между тем Фараг'Алла выполнил мое поручение к Ниангаре, сообщив, что я при данных обстоятельствах собираюсь в обратный путь. Вечером, когда я сидел перед моей хижиной, снова пришли арабы и с ними Ниангара. Некоторое время царило молчание, затем Магомед спросил меня, посылал ли я сегодня Фараг'Аллу к Ниангаре и зачем. Я ответил: чтобы приветствовать от моего имени властителя страны, так как я ведь завтра возвращаюсь на север, и уже готовы носильщики, как он, Ниангара, велел мне передать. Магомед усомнился в истинности этой причины, так как он слышал, как один из моих слуг сказал, что я сержусь на арабов и хочу возвратиться, чтобы побудить Джесси отправить «джехадие» (солдат регулярных войск) в Гургуру (Мангбатту). Я не знаю, солгал ли он просто или Фараг'Алла действительно сказал необдуманно, во всяком случае переговоры были неприятные. Магомед был нагл и все время настаивал на том, чтобы я оплатил носильщиков, причем раздраженно сказал, что он, ведь, сюда послан для охраны интересов «Хокума». Я разъяснил, однако, этим людям давно осуществляемый мною план ознакомления со странами и народами и мое твердое намерение прийти сюда после дождливого периода со всеми моими вещами, с тканями и многими другими предметами, в которых они так нуждались и которые были предназначены для них. Но теперь, когда меня так оскорбительно встретили, из этого ничего не выйдет, и я теперь не знаю, куда я впоследствии поеду из области Ндорумы. Моя длинная речь не осталась без внимания, даже Магомед начал менять тон и пришел поздно вечером в мою хижину с улыбками, чтобы между прочим предложить мне молодого акку. Я отклонил это предложение. Так как арабам стало известно мое желание снова возвратиться к ним от Ндорумы, я пока оставлял их в убеждении, что действительно это сделаю, но про себя давно решил совсем иное.

Несмотря на то что Магомед велел следить за каждым моим шагом и общением с туземцами, до меня тайком доходило много жалоб на незаконные действия магометан, и кое-что я через Фараг'Аллу узнал от Ниангары. О дальнейшем путешествии по этой области не могло, конечно, быть и речи, о работах нечего было думать. Я был очень рад, когда мог 22 октября покинуть Тангази и больше не сидеть в бездействии в моей хижине, прислушиваясь, как арабы с дикими криками и руганью проводили время в азартной игре или пьянствовали. Я ничего не добился в Тангази; мне даже не удалось, несмотря на настоятельное мое ходатайство перед управителями, облегчить судьбу Мбитимы. Этот старший и любимый сын Уандо находился, как мне в свое время сообщил его отец, все еще закованным в цепи в качестве пленника в Тангази. Такими же бесполезными оказались мои предостережения по поводу предполагавшегося военного похода на Мамбангу. Арабы чувствовали себя, видимо, успокоенными моим столь скорым возвращением и отпустили меня одного с носильщиками, но местное население провожало меня теперь толпами от двора ко двору. Эти достойные участия люди отпускали меня неохотно, особенно женщины заклинали меня остаться. Комически-трогательно было наблюдать, как они при этом пантомимой изображали расправу с ними нубийцев и свои страдания. Я утешал их обещанием возвратиться сюда, и они разразились ликующими возгласами. Многие из этих людей, особенно юноши, хотели даже уйти со мною, и я с трудом отговорил их.

Скамеечка азанде

Легкие приступы лихорадки и желание как можно больше собрать справок об областях, лежащих на нашем обратном пути, задержали меня еще несколько дней на станции у реки Гадда. Я также нуждался в продовольствии для обратного путешествия. Старый управитель Али, после того как узнал, что произошло в Тангази между мною и Магомедом, был теперь еще более дружественно настроен и делал все, что было в его силах, чтобы удовлетворить меня. И другие арабы вели себя теперь спокойно и прилично, тогда как раньше они шумели и бесновались при азартной игре. Они боялись теперь, что я на них принесу жалобы. И действительно, Али выпросил письменное удостоверение, что он не предъявлял ко мне таких требований, как Магомед, а оказался по отношению ко мне услужливым. Теперь арабы получили также в подарок ткани, а Али, кроме того, получил ножницы, зеркало, нитки, швейные иголки, бусы и т. п. Я же был снабжен маисом, мукой и другими продуктами для дальнейшего пути и велел завялить бедро буйвола.