Текст книги "Путешествия по Африке"

От Кинберауа мы вернулись к Анзеа; я встретил его резкими упреками и отчитал за лживые сведения, которыми он полгода назад обманул меня, помешав этим моему путешествию к горам Зилеи. Он оробел и признался, что донколанцы уговорили его дать мне ложные сведения, чтобы избежать похода.

После тяжелого перехода через реки и болота под сильным ливнем и в бурю мы пришли на следующий день к маленькой зерибе Гассан, вблизи селения вождя Томажа. Здесь настигло нас известие из Ладо о восстании негров ланго у Мрули и о смерти павшего в бою мудира Куку-аги. Племена макарака опять были мобилизованы, каждый вождь должен был поставить тридцать человек. Рингио не скрыл от меня, что непрерывные требования со стороны египетского правительства вызвали большое недовольство. В течение года мудирия должна была дать несколько сот носильщиков для переноски слоновой кости в Ладо, причем из каравана, к которому я присоединился, когда он возвращался в область Макарака, много людей погибло от дизентерии, в битвах против негров бари и вследствие плохого питания; затем последовала экспедиция в Калика, вторая – в Ладо и большая мобилизация в Бахр-эль-Газаль. Все это стоило человеческих жертв, особенно бесцельный поход к Джур-Гаттас, принесший на обратном пути ужасные бедствия бедным неграм макарака. Не меньше человеческих жертв стоила этим племенам и транспортировка тяжелых частей парохода, которые по приказу Гордон-паши были перенесены в Дуфиле, причем носильщиками были исключительно макарака. Поэтому легко понять, что вожди противились посылке своих людей на службу вне их области; их и без того немногочисленные дружины становились все меньше.

Распоряжения высших чиновников мудирий Ладо и Макарака отменили изданный приказ о новом призыве. Вместо похода к Бахр-эль-Джебелю решено было предпринять грабительский набег (газве) на калика. У Ибрагима Фауци в Джур-Гаттасе я выхлопотал распоряжения чиновникам Макарака не препятствовать моему присоединению к этой экспедиции. Благодаря настойчивости мне удалось совершить и это путешествие.

Получив у Томажа носильщиков, я поспешил по знакомым дорогам к своей центральной станции Кабаенди, где, после тягот почти трехмесячного путешествия, я позволил себе короткий отдых.

Глава VIII
Путешествие в Калика

«Гамбдуль Илла! (Слава Богу!)» – воскликнул я радостно, когда 12 ноября 1877 года со слугами и тридцатью носильщиками, после шестнадцатидневного пребывания, опять покинул Кабаенди, чтобы идти к условленному месту общего сбора. Это была станция Римо, куда из Ванди должен был прийти и Ахмет-Атруш со своими людьми. К носильщикам и слугам моего каравана, в качестве вожатых и надсмотрщиков, присоединились два донколанца со своими рабами и рабынями, так что я выехал во главе многочисленной колонны.

В Римо царило большое оживление, каждый час прибывали новые люди: египетские солдаты, нубийцы и вооруженные винтовками драгоманы, целые толпы носильщиков из всех племен мудирии. В экспедиции под водительством Ахмет-Атруша участвовало более тысячи человек, из них четыреста были вооружены огнестрельным оружием, включая тридцать человек джехадие – регулярных войск под начальством офицера Ахмет-аги из Малой Макарака. Абд’Алла Абу-Сед, назир Римо, хорошо знакомый с районами, в которые направлялась экспедиция, был вторым начальником ее и заместителем Атруша. Целью экспедиции было ограбление независимых негритянских племен на юге провинции Макарака. Преимущественно искали слоновую кость, которой в областях, покоренных египетским правительством, становилось все меньше, между тем как доход от торговли высокоценной слоновой костью должен был покрывать расходы управления. Кроме того, нужно было снабдить провинцию скотом, которого у туземцев почти не осталось, так как грабители, нубийцы и донколанцы, в течение последних лет отобрали у племен макарака почти весь скот. Где представлялась возможность, часть отобранного у иноплеменных негров скота обменивалась на слоновую кость; другим путем получить ее едва ли возможно. Однако наученные горьким опытом и хорошо знающие цену слоновых бивней, негры так тщательно зарывают их, что лишь в редких случаях они попадают в руки разбойников, грабящих под египетским флагом. Но спрятать стада коров и коз негру гораздо труднее.

Зериба Римо находилась как бы в центре примерной этнографической карты провинции Макарака. К северу и к юго-западу жили феджилу, на западе – мунду. К югу было расселено племя какуак народности бари; в самом Римо жили люди племени маршиа.

Грабительский набег на деревню племени калика

Двадцатого ноября, на рассвете, многочисленная экспедиция, придя в движение, направилась на юг. Как это практиковалось ежедневно и в походе в Бахр-эль-Газаль, – воины бомбе военной песней дали сигнал к походу. Мы шли на юг через область племени феджилу с их не особенно плотно населенными деревнями и самыми маленькими из встреченных мной у негров хижинами. Нетребовательность и низкая культурность негров феджилу видны не только по маленьким, бедным тукулям, но и по обработке полей. Прекрасные поля дурры негров идио (макарака) с высокими стеблями и пышными пучками колосьев остались позади; вместо них мы все чаще встречали телебун (Eleusine coracana) – разновидность плохого зерна с твердой, толстой шелухой, из которого получаются очень кислые лепешки кисра, к которым путешественник лишь с трудом привыкает. Культивирование телебуна объясняется неполноценностью почвы в области феджилу, в частности произрастанию дурры мешает большая влажность.

На первый ночлег мы остановились на границе областей племен феджилу и какуак. Сотни крепких рук занялись постройкой хижин. Лагерь был разбит недалеко от хижины вождя Канджери. Подчиненный египтянам, он все же предпочел не показываться и, вероятно, не без основания. К управляющему соседней деревней негров какуак, у которых на следующий день мы намеревались остановиться на отдых, был послан отряд в пятьдесят человек, которые должны были арестовать шейха за то, что по какому-то якобы незначительному поводу он напал на другого вождя и убил его. Такие случаи постоянно дают власть имущим в мудирии желанный повод, под предлогом правосудия, прибегать к насилию над неграми, что к тому же всегда прибыльно, так как все имущество провинившегося попадает в их руки. Шейх Думунту, о котором шла речь, оказался предусмотрительным и бежал, спрятав и взяв с собой все, что было можно. Все же несколько голов скота попало к «абу-турк». От первого ночлега у Канджери до деревни Думунту мы прошли за три с лишним часа, после чего экспедиция расположилась на окружающих деревни полях. Далеко разбросанные по плоской низменности поля с коноплей, телебуном и дуррой были участниками экспедиции безжалостно опустошены, хижины разорены, крыши их употреблены для постройки лагеря, остаток деревни разрушен и сожжен. Так, еще до того, как мы вошли во вражескую землю, экспедиция начала свою разрушительную деятельность, и люди ее показали себя мастерами этого дела.

Племя какуак, через область которых мы в последующие дни шли на юг, принадлежит, как и его северные соседи, негры феджилу, к народности бари. Общий язык, характерное сложение тела и черепа, цвет кожи не допускают никакого сомнения на этот счет, хотя некоторые национальные обычаи их забыты, под влиянием народностей, среди которых феджилу и какуак поселились; например, кожаные передники – национальная одежда женщин – уступили место чужеземным лиственным передникам.

На негра какуак, замешанного в убийстве вождя Думунту, надели шейное ярмо «шебба»; он должен был вести нас на ближайшем отрезке пути. Жестоко обвиненный донколанцами, этот добродушный человек охотно давал мне сведения о местности, горах, холмах, многих речках и херанах, которые, без его помощи, я занес бы на карту без наименований. Названия, которые сообщают хартумские солдаты или состоящие на службе у них чужеземные негритянские солдаты, очень ненадежны. Часто бывает, что путешественник записывает вымышленные названия, возникшие в изобретательном мозгу нубийца, которые затем фигурируют в картах Африки, десятками лет затемняя ее, несмотря на протесты более поздних исследователей.

Мы спустились с плато, по которому шли в юго-юго-восточном направлении. Оно пересекалось многими ручьями, текущими на восток в долину реки Еи. На лесистых берегах этой реки мы опять остановились на отдых; ввиду большого состава, экспедиция продвигалась медленно, что было на руку начальствующим офицерам, не любящим затруднять себя без особой нужды. При спуске часто открывались далекие виды, дававшие мне хорошую ориентацию на местности и представление о находившихся перед нами частях области. Бахр-Еи, шириной в 25–30 шагов, в сильном течении через скалы, бушевала в плоских берегах, образуя пороги. Шум воды ясно доносился до лагеря, разбитого у полей вождя Бакожаки, ночью усыпляя меня, как колыбельная песня.

Наши люди, заметившие на восточном берегу несколько покинутых деревушек, вброд перешли воду, достигавшую до груди, чтобы снять с тукулей конусообразные соломенные крыши и употребить их для покрытия лагерных хижин; это практиковалось на всем пути в Калика, где представлялась такая возможность. Но возвращение через реку было нелегкое; из-за быстрого течения некоторые, теряя равновесие, роняли украденные крыши в воду, и добыча безвозвратно уносилась течением; поздно вечером один носильщик утонул в реке.

Последовавший утром 23 ноября переход нашего многочисленного каравана через Еи отличался беспорядочной толкотней. Измерение ширины реки показало двадцать метров, глубина была несколько больше метра, но по сторонам брода были глубокие места, так что некоторые негры едва не утонули. У шейха Уока, в часе ходьбы от реки, экспедиция уничтожила весь находившийся в поле урожай под предлогом, что этот шейх «мири» (враждебно настроен к египетскому правительству). Направившись далее к одному из виднейших вождей племени какуак, шейху Ганда, жившему в 90 км от зерибы Римо, на южной границе области, обитаемой его соплеменниками, мы прошли западнее горы Муга. Постепенно поднимаясь, мы приблизились к этой горе, из ущелий которой стекает в Еи много ручьев. Гора Муга спускается на юг незначительными холмами, между которыми пробил себе путь хор Лотопио. Высоко на террасах, образуемых этим предгорьем, и на гнейсовых скалах при нашем приближении группами собрались бежавшие от нас туземцы, с понятным беспокойством глядя на подъем нашего длинного каравана.

Мы остановились на отдых южнее Мути. Оттуда открывался прекрасный вид с далекой перспективой. Местность отлого снижается к обширной равнине, вдали ограниченной горами и холмами. Среди них высится гора Уадо, на отлогой северной стороне которой разместились многочисленные деревни негров какуак. Многие вожди этого района враждебно отнеслись к предыдущим экспедициям, и теперь должны были быть наказаны набегом на их владения. Опасаясь этого, негры бежали со скотом и прочим имуществом, предварительно сняв с хижин и спрятав в высокой траве круглые, остроконечные соломенные крыши. Это самая ценная часть хижины, так как постройка крыши требует больше всего усилий в скромном строительном искусстве негров, поэтому о ней больше и заботились. Но какуак плохо скрыли свои крыши; наши люди вскоре разыскали их и употребили для устройства лагеря. Опасаясь нападения туземцев, в середине лагеря мы оставили круглую площадь шагов в пятьдесят шириной, на которой были построены лишь три хижины: для меня, Ахмет-Атруша и офицера джехадие. Вокруг этой площади, на которой, в случае надобности, могли быть помещены женщины, рабы, скот и имущество, группировались хижины донколанцев и т. д. Но опасность нападения негров была невелика, так как они очень боялись огнестрельного оружия и, кроме того, не могли выступить большой группой; часто между ними были предатели, из-за незначительной выгоды или мелочной мести нелюбимому соседу показывавшие «абу-турк» дорогу к отдаленным и хорошо укрытым деревням, в которых можно было получить хорошую добычу.

Еще во время постройки лагеря отряд воинов макарака, вооруженный копьями и сопровождаемый парой дюжин драгоманов с винтовками, направился к ближайшим деревням, находившимся за горой с северной стороны, чтобы «принести» зерновых продуктов. Звук ружейных выстрелов, донесшийся до нас, показал, что люди натолкнулись на стада скота. Негры без борьбы отдают врагам свои амбары, но скот, свое основное имущество, они пытаются спасти при всех условиях. Расстрелом нескольких негров или часто только треском ружей туземцев обращают в бегство, и их стада попадают в руки разбойничьих банд. Легко приобретенная добыча! В отчаянии от невозможности спасти свое ценнейшее имущество, дорогое их сердцу, от ненавистного вторгшегося врага, несущего туземцам полное разорение, несчастные негры прибегают к последнему средству, убивая или нанося раны лучшим животным стада. Вечером отряд вернулся; длинной вереницей спускались с горы наши люди с корзинами телебуна на спине или голове, слышалось и громкое блеяние коз. Более пятидесяти коз было забрано у какуак.

Ночью нас подняла ложная тревога, во время которой было израсходовано много пороха. Со всех сторон слышался треск и грохот, как во время фейерверка; к этому присоединялось дикое пение макарака и бомбе. Караульный с богатым воображением, приняв качающиеся от ветра кусты за подползающих негров, выстрелил и стал, таким образом, причиной всего этого бесцельного шума. Должен сознаться, что я никак не мог освободиться от какого-то беспокойства хотя бы уж потому, что от всего сердца желал, чтобы эта разбойничья банда получила хороший урок и возмездие не только за совершенные, но и за будущие злодеяния. Я хотел верить в нападение по принципу «желание – отец мысли». Одетый, готовый ко всему, я поздно лег на свой ангареб – уже когда взошла луна и рассеяла царившую в лагере тьму. На рассвете меня разбудил шум. Три отряда воинов отправились в разных направлениях на газве. Донколанцы и регулярные войска, всего около двухсот ружей, остались для защиты лагеря. Странно было видеть, что грабящие и убивающие свободных негров участники газве, драгоманы и копьеносцы, тоже были негры; хартумцы умели использовать покоренных чернокожих с наибольшей для себя выгодой.

Чтобы составить себе представление о газве, я, в сопровождении пяти солдат и офицера Ахмет-аги, поднялся на небольшую гору на северо-востоке от лагеря. На равнине и склонах гор, тянущихся с востока на запад, на расстоянии одного-двух часов ходьбы находились селения негров какуак, заметные по окружавшим их полям, выделявшимся зелеными пятнами на темном фоне. Со своего места я ясно увидел, как из лежащих вдали деревень постепенно стали подниматься клубы дыма, а в подзорную трубу увидел огонь. Столбы дыма четко показывали путь поджигателей-грабителей, поднимаясь до самых высоких горных террас.

Увидев раненых среди возвращающихся, я поспешил им на помощь. В течение последующих двух часов я был занят перевязкой ран, причиненных стрелами, большей частью отравленными. Всего было двенадцать раненых, с разнообразными ранениями. Одному драгоману Рингио стрела пронзила икру, – как оказалось впоследствии, это было самым тяжелым ранением, и, неделю спустя, человек этот умер. Все остальные выздоровели, даже юноша, раненный в полость живота; у многих стрелы погнулись при ударе о кости. Сравнительно большое количество раненых было результатом чрезмерной поспешности, с какой люди набрасывались на, казалось, оставленные стада коз. Эти стада оставались добычей воинов, в то время как отобранный рогатый скот передавался управлению провинцией. Какуак из засады осыпали градом стрел наших людей, но это не спасло их стад. Я подсчитал, что к вечеру было приведено в лагерь около пятисот коз и овец. Поимки крупного рогатого скота ждать не приходилось, так как эти стада были отняты у негров какуак уже много лет раньше.

Козы какуак малы, с короткой, гладкой шерстью разных цветов: с белыми и черными пятнами и серые с проходящей вдоль хребта темной полосой.

Путь от горы Муга до Каджи проходил через широкую гористую местность, наиболее высокие горы которой – Кордоко, Колоса, Каранджа и другие – расположены на востоке по линии с северо-северо-запада на юго-юго-восток. Мы проходили через холмы в 60—120 м относительной высоты. В отдельных местах на восток тянулись длинные долины. В них располагались селения вождей Уани и Ганда. Последний в настоящее время был самым значительным из шейхов племени какуак. Уж много лет тому назад он поладил с египтянами, ежегодно выменивая им слоновую кость на скот.

Перед спуском в замечательно красивую долину Кинде (в ответвленной от нее долине Корозо находились хижины Ганды) мы перешли водораздел между реками Еи и Бахр-эль-Джебель. Хор Кинде и несколько более мелких херанов текут на восток, в то время как встречаемые до сих пор ручьи стекали на запад и северо-запад. Кинде орошает глубоколежащую, украшенную обильнейшей растительностью долину (разница уровней анероида на высоте водораздела и в долине составляла восемь миллиметров). Над красивой зеленью высоких акаций колыхались длинностебельчатые пучки диких финиковых пальм (Phoenix spinosa), кигелий, спатодей и ярко-зеленые гигантские листья дикого банана (Musa ensete), объединяясь в прекраснейший природный парк, в котором я с удовольствием остался бы на более продолжительное время. Но экспедиция шла вперед, я был связан с ней и должен был следовать за ней к ужасам грабежа, пожаров и разрушения. Мне не суждено было остаться в этом красивом, полном мира местечке.

У шейха Ганды мы оставались два дня. Его деревня была последним местом в походе на юг, где египтяне могли оставить своих больных и раненых, а также добытый скот – до возвращения экспедиции. Несколько сотен коз с отметками их новых владельцев было оставлено на попечение Ганды.

Несколько лет спустя после моего путешествия египтяне организовали здесь военную станцию, оставив гарнизон из донколанцев и драгоманов. Эта станция служила перевалочным пунктом их экспедиций в земли калика.

Кроме всюду культивируемых неграми какуак полевых продуктов – телебуна и конопли, у Ганды произрастали красная дурра и, по сообщению Атруша, ввезенный из Макарака сорт бананов (Musa sapientum L.). Эти бананы прекрасно поспевали, в чем я мог убедиться, получив от шейха Ганды гроздь с плодами совершенно исключительной величины.

Ограждения тукулей были покрыты листьями вьющейся фасоли, длинные, плоские стручья которой содержали большие, сине-фиолетовые, очень вкусные бобы.

Охотничьими владениями Ганды кончалась область племени какуак. Вскоре мы перешли границу области Калика. Путь постепенно снижался по другую сторону долины Кинде и шел через лежащее на юг от нее плато, но вскоре опять поднялся к обширной возвышенной равнине. Горизонт на востоке был ограничен двумя высокими конусовидными горами – Кодофе и Кинбафо. Входящие в речную систему Бахр-эль-Джебель маленькие ручьи текли на восток и северо-восток.

По другую сторону первых деревушек области Калика с их нескончаемо длинными полями красной дурры путешественник входит и степную полосу, пересекаемую многочисленными маленькими ручьями. Леса, кустарники и высокая трава области какуак на юге уступают место открытым, лишенным растительности площадям. Лишь у ручьев скапливаются деревья, образуя прибрежные леса. Мы часто ощущали в Калика недостаток в таких материалах для строительства лагерных хижин, как деревья и высокая трава; это заменялось легкими соломенными крышами туземцев.

Негры калика, особенно в южной полосе, ревностно обрабатывают поля и выращивают скот. С продвижением вперед мы часто пересекали необозримые поля дурры, а следы стад скота свидетельствовали о таком количестве его, какого я еще ни в одной из негритянских областей не встречал. Местами широкие, многократно протоптанные тропы напоминали наши широкие деревенские дороги, так что отряды экспедиции шли широкими рядами, а не гуськом, как обычно. Эти районы представляли собой редкую картину мирного африканского зажиточного бытия, так не гармонировавшую с нашим разбойничьим походом. Обширные возделанные поля со стеблями в рост человека, между которыми туземцы легко прятались; огороды поменьше, засаженные разными сортами бобов, тыкв, сладких бататов[45]45
  Батат (Ipomaea batatas Lam.) – сладкий картофель, распространенный во всех тропических странах (происходит из тропической Америки). Употребляется в вареном виде, а также служит для приготовления муки.


[Закрыть] и др.; на покатых холмах – луга и пастбища, пересекаемые маленькими речками, ручьями и глубокими потоками; обрамленные узкой полосой богатой лесной растительности, они выделялись на ландшафте темно-зелеными лентами. Иногда между полями возвышались маленькие рощи, состоявшие из нескольких десятков деревьев, между которыми буйно росли вьющиеся растения и кустарники. Отдельные, напоминающие нашу липу гигантские деревья, тень которых приветливо встречала нас у околиц многих деревушек, в то время как высокоствольная красивая делебовая пальма (Borassus flabellifbrmis), прекрасная веерообразная пальма и банан встречались здесь редко, – все это позволяет с первого взгляда сравнить область Калика с культурной сельской местностью Европы.

Второго декабря мы достигли южного края плато, составлявшего водораздел между двумя величайшими водными системами материка. Здесь отделяются притоки «святого» Нила, самой длинной реки Африки, от самого многоводного мощного Конго. Перед нами открылась широкая панорама на долину Кибби, лишь на юго-востоке ограниченную горной цепью, уходящей в голубую даль.

Мирным впечатлениям природы окружавшей нас местности резко противоречило наше жестокое вторжение. Отовсюду, куда проникал слух о нашем приближении, туземцы скрывались, так что ни одного из них я не видел. Пустые хижины и оставленные поля говорили о страхе, бегущем впереди нашей экспедиции. Спускаясь с водораздела, мы перешли несколько херанов, обрамленных уже описанными береговыми лесами, и остановились у тесно скученных деревушек, чтобы запастись провиантом для отрядов на следующие два дня, когда будем проходить по необитаемой местности. Снабжение шло за счет бежавших жителей деревень. Вышедшие отрядами воины ограбили поля и принесли в лагерь телебун, кунжут, полусозревшую дурру и немного бобов.

Один запоздавший негр калика был убит пулей драгомана. Атруш, которому сообщили об этом случае, по-видимому, выразил сомнение, и оскорбленный в своей чести стрелок, в доказательство своего геройского поступка, притащил отрубленную голову негра к моей хижине, повесив ее на шнур, продернутый сквозь ушную раковину.

В эти дни между людьми экспедиции стала распространяться ужасная болезнь – оспа, произведшая впоследствии страшные опустошения. Я часто видел больных на носилках, – это было страшное зрелище. Несмотря на притупившиеся видом человеческих страданий нервы, я не мог без волнения проезжать мимо больных, с усилием тащившихся по дороге.

По пути к вождю Лемину, деревня которого находилась в 62 км на юг от Ганды, мы перешли через самый значительный приток Кибби, реку Зир, истоки которой я также перешел на дальнейшем пути по области Калика.

К концу этого дня мы пришли в округ Лемина и стали здесь лагерем на несколько дней. Этот предавший своих соплеменников, себялюбивый и своекорыстный шейх купил безопасность своего имущества предложением проводить экспедицию к другим богатым старейшинам. Это обстоятельство использовали некоторые из его ближайших соседей, чтобы передать под его защиту свой скот, разумеется, не безвозмездно. Руководители египетской грабительской экспедиции обещали такое покровительство только немногим вождям в Калика в виде исключения; в систему газве не входило установление дружественных отношений с местными старейшинами, так как это было невыгодно. Если бы, например, сейчас вся страна подчинилась египетскому правительству, то вся богатая добыча, состоявшая из еще многочисленного скота, не попала бы в руки управителей, так как официально нельзя было бы насильственно грабить покоренное и подчинившееся власти население. Только после того как с калика произойдет то же, что и с митту, джанге и какуак, еще всего несколько лет назад богатыми скотом, т. е. когда и калика подвергнутся полному ограблению, – только тогда их страна будет официально аннексирована. Такова была политика египетских мудиров и управляющих, чиновников типа Багита, Атруша и других им подобных.

На следующий день после нашего прибытия к Лемину отряды ранним утром вышли на газве, с которой вернулись с большой добычей. В связи с этим в лагере стоял шум и оживление, сильно увеличившиеся, когда после заката солнца разразилась гроза. Дождь лил часами в темноте ночи. Тьма поминутно разрывалась ослепительными огненными столбами, как бы связывавшими небо с землей. За страшными молниями грохотал гром, заглушая крики и проклятия тех, над головами которых рушились хижины и которые громко сзывали своих рабов и слуг.

Этот шум разбушевавшейся стихии дополнялся ревом коров, украденных у негров и загнанных за ограду, и криками охраны. Эта ночь – одна из самых волнующих в моей жизни. Если в обычных условиях тропическая природа и гроза, раскрывающая все хляби небесные, устрашающе действуют на человека, то это состояние усиливается от пребывания во вражеской стране. Ведь туземцы легко могли использовать благоприятный для нападения момент, тем более что при дружных действиях все преимущества были бы на их стороне. При неискоренимой небрежности нубийцев и солдат зериб едва ли можно было рассчитывать на то, что охрана оставалась на постах; к тому же под таким проливным дождем большинство ружей дало бы осечку. В такой темноте попасть в цель было невозможно, или же можно было попасть в своих же людей. Стрелы и копья негров в эту ночь были более удобным оружием, и разбойничьи банды получили бы заслуженную награду. Но страх туземцев перед порохом и свинцом и отсутствие объединения ведет их к обнищанию и гибели.

В непосредственной близости от меня, под действием грозового дождя, развалились хижины Атруша и Ахмет-аги. До постройки новой хижины Атруш воспользовался моим гостеприимством. Под маленькой соломенной крышей, сооруженной для меня, могли поместиться лишь ангареб, стол и стул. Даже противомоскитную сетку я не мог развесить, но, к счастью, москиты не тревожили нас.

Вождь Лемин, сопровождаемый различными более мелкими шейхами, появился в нашем лагере на следующий день с жалобой, что во вчерашней газве пострадала и его область, в частности украдены козы. Он был настолько проникнут арабской псевдокультурой, что, в качестве парадного платья, одел старую, когда-то бывшую белой рубаху; мне он показался именно в таком виде раздетым. Один из сопровождавших Лемина пожаловался, что у него украли жену и ребенка. В результате долгих переговоров Атруш, в возмещение украденных коз и других нанесенных убытков, дал вождю несколько коров, а другого негра калика драгоман провел по лагерю для опознания его семьи; он действительно нашел и получил ее обратно.

После этого я собрал всех негров калика перед моим туклем, подарил каждому из них, включая женщину и ребенка, бусы, а Лемин получил от меня новую рубаху из синей тирки и тарбуш. Впервые увидел я улыбку на обычно таких серьезных лицах этих бедных людей и получил удовлетворение при мысли о доставленной им маленькой радости.

Восьмого декабря мы двинулись дальше с Лемином как проводником, чтобы попасть в новые, еще ни одной экспедицией не посещенные места, в которых можно было рассчитывать на крупную поживу. После перехода маленькой реки Ананшоа, впадающей в Кибби, мы из травянистой и поросшей кустарником местности вступили в красивый высокий лес. Кибби была слишком глубока для перехода вброд. Поэтому вблизи нее разбили лагерь, пережидая, пока вздувшаяся от дождя река опять обмелеет. Богатый разнообразными деревьями лес дал возможность построить удобные большие хижины. Посреди лагеря устроили зерибу для коров, овец и коз, вскоре получивших пополнение, так как негры спрятали свою скотину в необитаемой пустоши, и здесь, благодаря предательству Лемина, драгоманы нашли спрятанных животных и пригнали их в лагерь.

Я находился у Кибби, истока реки Уэле и, таким образом, достиг долгожданной цели. Мне суждено было войти в области, в которых еще не ступала нога белого человека, и обогатить наши сведения об Африке. Но все же в этом путешествии я не мог радоваться своему успеху. Постоянно повторяющиеся сцены грубости и жестокости, ежедневные наказания слуг и рабов побоями, больные и раненые, страх перед пожарами (редкий день проходил без того, чтоб в лагере не сгорело несколько хижин), отвращение к разбойникам, мечтающим попасть в рай (наихудшими из них были нубийцы), сочувствие несчастным, ограбленным неграм, – все это, а также опасность ночного нападения туземцев и сильные еженощные грозы с оглушающим громом и ливнями – не давали чувства покоя, удовлетворения и хорошего самочувствия.

Десятого декабря экспедиция в нескольких местах перешла Кибби и собралась на ее западном берегу. Река здесь имела 15 шагов в ширину, 0,5 м в глубину и бурно текла в своем скалистом русле.

На дальнейшем пути мы встретили много покинутых деревень и следы больших стад скота. Подойдя к области вождя Лики, экспедиция остановилась на несколько дней, чтобы продолжить печальное дело грабежа.

Лагерь, для устройства которого опять были взяты крыши тукулей убежавших негров калика, состоял почти из 400 хижин. Для защиты моей хижины от нашествия скота ее окружили особой изгородью из колючек, и я, таким образом, жил совершенно изолированно от других. Половина носивших оружие ежедневно выходила на грабеж. Ядро разбойничьих колонн составляли так называемые драгоманы, вооруженные винтовками и обладающие какой-то сверхъестественной выносливостью, выдержкой в преследовании, быстротой в беге. Это были в полном смысле слова ищейки и охотничьи собаки экспедиции. Я имел возможность убедиться в том, что они были хорошими стрелками. Бесстрашные и уверенные в превосходстве своего оружия, они втроем или вчетвером рисковали идти на целый отряд туземцев, и те в большинстве случаев разбегались. Драгоманов сопровождали молодые рабы, в обязанность которых входило собирание добычи.

К драгоманам присоединялись негры бомбе-макарака, вооруженные копьями и луками со стрелами. Нубийцы и донколанцы чаще всего оставались для защиты лагеря и участвовали лишь в крупных вылазках, беря с собой флаги и ящики с амуницией. У Лики уже в первый день взяли крупную добычу. При возвращении участников газве домой уже издали по развернутым флагам можно было узнать, что гнали скот. В их руки попало около тысячи голов рогатого скота, причем набег обошелся без жертв среди участников экспедиции!