Текст книги "Путешествия по Африке"

Однако прошел весь январь, прежде чем она была построена. Несмотря на то, что я и Вита постоянно следили за ходом работ и кое-что было сделано нашими слугами, сами ваниоро выходили на работу очень неаккуратно и часто по целым дням отсутствовали. Правда, я настоял на постройке многих хижин, тем более что последние сведения о положении в стране и о Буганде не предвещали скорого продолжения нашего путешествия.

Напрасно ждали мы аудиенции у Кабреги. Причину мы узнали позднее, когда лучше познакомились с нравами и обычаями страны. Дело в том, что с момента появления новой четверти луны Кабрега, окруженный колдунами и магами, в течение трех дней совершал в своем доме мистические церемонии и обряды, унаследованные от предков. К тому же за несколько дней до нашего прибытия умерла Ньебоссита, мать Камрази и бабушка Кабреги. Это затянуло приглашение нас на аудиенцию до 13 января. В промежутке нас почтил визитом высокий сановник Катагоро. Он был премьер-министром еще при Камрази, т. е. в то время, когда первые европейцы, Дж. Г. Спик[97]97
  Спик Джон Ханнинг (1827–1864) – английский путешественник, изучал геологическое строение и растительность Гималаев и Тибета. В 1858 г. в составе экспедиции Бертона в Восточную Африку достиг озера Виктория. В 1860 г. совместно с Грантом проводил исследования по отысканию истоков Нила. Впоследствии опубликовал труд «Дневник исследований истоков Нила».


[Закрыть] и Дж. А. Грант,[98]98
  Грант Джеймс Огастет (1827–1892) – английский путешественник. Несколько лет путешествовал по Африке, в области верхнего течения Нила. В 1860–1863 гг. вместе с капитаном Спиком установил, что река Виктория – Нил вытекает из озера Виктория.


[Закрыть] пришли в эти области из Занзибара. Катагоро много рассказывал о них, но все время сбивался на рассказы о Кабреге, его мощи и авторитете. Такие хвалебные оды своему владыке пели все ваниоро, батонголе и придворные, посещавшие меня.

Неприступность короля была так велика, что распространялась даже на его скот. Кабрега оберегал тысячи голов своего скота с деспотичной алчной страстью. Они были ему так дороги, что лишь редко отдавал он животных из стада. Он старался защитить их от «дурного глаза» своих подданных. Пастухи, бывшие в большом почете, выгоняя скот на пастбище, еще издали окликали прохожих с тем, чтоб они отвернулись или сошли с дороги. Лишь как особую милость можно было получить чашку молока королевских коров. Эта драгоценная жидкость служила только для откармливания (в полном смысле этого слова) королевских жен. Некоторые из этих дам из-за тучности не могли ходить, и, когда вскоре между Бугандой и Буниоро вспыхнула война, их пришлось своевременно унести. Наконец, тринадцатого января пришли Мсиггэ и старый министр Катагоро и сообщили, что король назначил нам аудиенцию.

Путь к королевской резиденции шел через многие длинные холмы, мимо жилищ и усадеб ваниоро и королевских сановников к большой, открытой, очищенной площадке. Слева от дороги, в низменности, протекала незначительная речка Казарадинду, замечательная лишь тем, что, впадая в Кирбаньо, она также делается притоком реки Кафу. По другую сторону этой речушки, в пятнадцати минутах от жилища Кабреги, находилась позднее наша зериба, поселения же занзибарских торговцев и их рынок находились на расстоянии пятнадцати минут ходьбы от дворца. Мы хотели связаться с ними, но нам запретили, и в дальнейшем король упорно не давал разрешения на это.

На свободной площадке находилось большое помещение для приемов повелителя, перед которым мы увидели построенные полукругом, вооруженные ружьями дружины с барабанщиками. Через широкие двери в сопровождении Мсиггэ вошли мы в приемный зал. Большого объема, он был построен по образцу хижин вагунго-ваниоро, с которыми схожи и жилища ваганда. Кабрега сидел на высоком стуле, по туземному обычаю облаченный в тонко выработанную ткань из коры, концы которой были связаны на левом плече. Это был человек средних лет, статного телосложения; на нем не было никаких украшений, волосы, по обычаю этого народа, были коротко острижены; его веселый взгляд не выдавал тирана, каким он в действительности был. Перед ним, в качестве ковра, лежал кусок пестрой ткани и на нем шкура леопарда. По сторонам Кабреги, на полу, посыпанном тонкой, сухой травой, сидели придворные, посредине проход был свободен. Пройдя мимо придворных, мы приветствовали короля, получив ответное приветствие, и уселись направо от него между многочисленными балками, поддерживавшими крышу, на принесенных с собой складных стульях.

Вожди ваниоро

Первый вопрос Кабрега задал о нашем здоровье, после чего Вита Гассан, в качестве представителя Эмин-бея, прочитал его рекомендательное письмо. На это последовал хвастливый ответ благородного владыки, желавшего дать нам верное представление о своем величии и мощи; между прочим, он задавал вопросы и о наших странах. Я дал ему понять, что и у нас есть большие страны и султаны, и насчитал ему несколько дюжин последних. На этом первом приеме ему были переданы лишь подарки Эмин-бея, из числа которых пара живых индюков вызвала особое удовольствие и смех повелителя. Между тем в зал вошли и уселись еще придворные. Появилось и несколько занзибарских торговцев, один из которых был с длинной бородой, что у судано-арабов встречается очень редко; тут только я разрешил загадку, в свое время возникшую, когда люди Камиссоа рассказали мне о «человеке с длинной бородой». Светлокожие арабы-маскат входили с громким приветствием: «Салям султан!»

Шут короля, человек в фантастически пестром костюме, по-видимому, пользовался некоторой свободой, так как иногда кричал нам «good morning» («доброе утро»), потешая своими затеями толпу, стоявшую снаружи.

После часовой аудиенции мы были милостиво отпущены и, сопровождаемые воинами, под звуки барабана, возвратились домой. Вечером Кабрега опять прислал к нам Катагоро и Бабедунго, чтобы выразить его удовлетворение аудиенцией, а с ними пришел и Мсиггэ с излюбленным национальным напитком, львиную долю которого он во время разговора выпил сам.

На следующий после приема день от оспы, свирепствующей также и здесь, умер сын короля. Это задержало второе приглашение на много дней. Кроме того, разрешения на нашу встречу с арабскими торговцами еще не было дано, хотя Кабрега назвал их нашими братьями и, собственно, никаких возражений против встречи не высказал. Во всяком случае заметно было желание держать нас подальше от них, и на втором приеме у короля 17 января арабов не было, хотя они обещали прибыть. Кабрега на этот раз появился в желтом арабском кафтане, а на коленях и ногах его лежал довольно большой кусок индийского шелка.

Наши подарки состояли из железного складного стола от Виты и большого, как палатка, солнечного зонта– от меня. Наступил момент, когда я мог высказать просьбу, составлявшую цель моего приезда, – посылку писем в Буганду. Кабрега долго разглагольствовал о прежних временах, о Бэкере и Спике, об отношениях с умершим Мтезой, юный наследник которого, Мванга, настроен к нему враждебно и хочет войны с ним и т. д. Но определенного обещания он не давал, так что я коротко и решительно потребовал разрешения на поездку в Буганду Тогда, наконец, он соблаговолил пообещать отправить в Буганду мои письма. Отправку он поручил Бабедунго, который заверил меня, что гонцы вернутся обратно через пятнадцать дней.

Кабрега прислал нам в первый и единственный раз двух коров, кроме того, много продуктов и даже тюк кофе и табака. Но мы еще жили скученно в крохотных хижинах на пустыре и сильно страдали от клещей, безжалостно впивавшихся в кожу.

Станция Кибиро на озере Альберт-Нианца. Фотография

Между тем напряженное положение на северной границе, вблизи прежней египетской станции Мрули, привело к открытой войне между Буниоро и Бугандой. С криками и шумом уходили туда войска из ближайшей области Кабреги. Самого повелителя мы во второй половине января не видели. Он, правда, однажды пригласил нас к себе, но в последний момент отказал в приеме. С занзибарскими торговцами мы также не встретились.

Тридцать первого января Кабрега, наконец, позвал нас опять. Эта честь стоила Вита большой шкатулки, а мне – моего парадного костюма– почти нового, тонкого, белого пикейного сюртука с перламутровыми пуговицами, который, ввиду моего исхудания, стал мне теперь слишком широк. Брюки от этого костюма я пока припрятал, но в конце концов и они попали в кладовую Кабреги.

На этот раз я открыто заговорил о занзибарцах и потребовал, чтоб он послал им разрешение на сношения с нами; это позволит и нам посетить «наших братьев», как он их сам назвал. Я достиг успеха; уже на следующий день нас посетили Бабедунго и Абд-эр-Раман. Именно этот последний и мешал нашим сношениям с арабами, по-видимому, нашептывая Кабреге о возможных плохих последствиях этой связи. Правда, у него были все причины поступать так; он боялся, что арабы посвятят меня во все его мошенничества и я обжалую их в Занзибаре Саид-Баргашу. Теперь же он явился с Бабедунго, веселый и снисходительный, как бы от имени занзибарцев предупреждая об их визите ко мне на следующий день.

Магомед Бири, уезжавший 12 февраля в Буганду за новыми товарами, тайно взял мои письма с собой. Торговцы продали почти все свои ткани, многие – с последующей оплатой слоновой костью, так что они были еще связаны с основным покупателем– Кабрегой. 15 февраля я получил ответ на письма, отправленные с гонцами Бабедунго. Миссионер Макей писал мне из Буганды, что готовится война между ваганда и ваниоро. Он сообщал, что добился разрешения Мванги и на мой приезд, но предупреждал, что мне надо держаться очень осторожно с Кабрегой. Макей обещал прислать двух гонцов на границу Буганды, которые принесут мне разрешительное письмо Мванги.

Семнадцатого февраля разнесся слух, что войско ваганда приближается к границе, и здесь наступило сильное военное возбуждение. Кабрега приказал отвести своих близких в защищенные места – очень тяжелая работа, учитывая, что его многочисленных жирных жен приходилось нести. Мы также подготовились к необходимости быстрого отъезда; в потайном месте, между грядками в саду, я приказал вырыть яму, чтобы, в случае крайней опасности, зарыть в нее самое дорогое для меня имущество – ящик с дневниками и бумагами.

Кабрега слышал о моих листах с картинками и хотел их видеть, причем с интересом слушал мои объяснения. В разговоре я упомянул о картинках, которые послал ему раньше через Мсиггэ из Камиссоа вместе со столовым прибором, но тотчас же заметил, что он ничего об этом не знает, и замял разговор, чтоб не навести подозрений на Мсиггэ, который, очевидно, украл мой подарок.

Уже 1 марта стало известно, что вражеская армия намеревается перейти Кафу, а Кабрега хочет оставить свою резиденцию и уйти подальше. Мне поставили ультиматум: пока пойти с Вита в Кибиро или с проводником отправиться по предложенному мне юго-западному пути на границу Буганды. Оставаться на месте Кабрега не разрешал, как он говорил, из соображений моей безопасности. На всякий случай я избрал путь в Буганду, так как всем своим существом протестовал против мысли в один прекрасный день быть вынужденным вернуться в Ваделаи.

И вот 2 марта я уже был в пути на юго-запад, а враг в это время разбил свой лагерь у Кафу. Кабрега дал приказ нескольким батонголе проводить меня до границы; посланный короля, Китуэ, был приставлен персонально ко мне. Кроме того, меня сопровождал еще солдат из Экваториальной провинции, Сурур, на случай, если бы мне понадобилось послать письма.

Короткий переход привел меня в округ Гогома и на следующий день – в округ Кидигунья к вождю Когера. Местность была частью лесистая, но густо населена и изобиловала банановыми насаждениями. Так как враг мог ежечасно вступить в область, население было в сильном волнении, и лишь строгий приказ Кабреги управителям округов проводить меня до границы дал нам возможность двинуться дальше, хотя и с величайшими трудностями.

Четвертого марта мы дошли до Кафу и перешли реку с большой потерей времени. Буниоро и Буганда– области, в которых широкие и заболоченные реки так густо покрыты зарослями папируса, как мне еще нигде не приходилось видеть. Кафу – среди них самая большая река; в месте перехода она была шириной во много сотен шагов, причем лишь незначительная часть ее была свободна от растительности. Ваниоро переправляли на другую сторону людей и животных самым простым, но оригинальным способом – при помощи плотов из папируса. Плотные связки папируса складываются одна на другую рядами и так связываются, что они поднимаются над водой на несколько футов. Они выдерживают тяжесть двадцати и больше человек и отталкиваются шестами или тянутся веревками. Для этой цели в прибрежных чащах папируса пробита широкая дорога, по которой взад и вперед движутся тяжелые, но зато надежные плоты (их было шесть штук), часто нагруженные скотом.

Когда мы подошли к Кафу, там уже было большое оживление, так как ваниоро, спасая свое имущество, перевозили его с того берега на нашу сторону. В это время как раз перевозили скот, женщин и детей. С каменистого плато на западном берегу я наблюдал всю эту суету, пока очередь дошла и до нас, и мы с носильщиками и вещами были перевезены на восточный берег.

Область была уже покинута всеми ее жителями, и носильщики из Когера со стремительной поспешностью повернули назад. Каука, уважаемый вождь Кабреги, повелевавший соседней областью на юго-востоке, также покинул свой край.

Таким образом, я остался совершенно беспомощным с немногими моими людьми у покинутых хижин. Даже до ближайшего ручья было очень далеко, поэтому еще до того, как носильщики меня покинули, я приказал наполнить водой все найденные нами сосуды.

Так как я не был в состоянии ни идти, ни ехать, пришлось меня нести. Каука со всеми своими дружинами все же проводил меня к своему покинутому жилью, а на следующий день – через совершенно опустевшую область Бикамба к пограничным хижинам ваниоро, вблизи широкого папирусного болота Каньонгоро. Обычная моя работа – нанесение пройденного пути на карту – при моем беспомощном положении не могла быть сделана.

Наконец, 1 апреля можно было послать Бинзу к ваганда. Вечером Бинза привел ко мне одного мганда. На этот раз мое письмо было принято, и гонец был согласен за подарок пойти к начальнику области и через два дня вернуться с ответом. Но все вышло по-иному. Вслед за этим Бинза тяжело захворал. Гонец мганда еще не вернулся, я же в сырую и холодную погоду сидел на месте, тоскливо размышляя о своих злоключениях и часто смазывая раны на ногах мазью из меда, воска и масла. 11 апреля появился гонец мганда и сообщил, что передал мое письмо для правителя области, который должен был разрешить мне въезд в его землю и помочь мне.

В тот же день от Кабреги приехал Китуэ, мой прежний проводник. По его рассказу, Анфина сообщил Эмин-бею, что я был убит по приказанию Кабреги, и теперь, для доказательства того, что я жив, король требовал, чтобы я дал ему письмо к Эмин-бею; Кабрега также предложил мне вернуться к нему, если дальнейшая дорога окажется закрытой. Я закончил давно уже начатые письма к Эмин-бею и Вита Гассану и отдал их Китуэ, одновременно попросив его добыть для меня продукты. На другой день Китуэ появился опять и принес большое количество зерна и кур. Страх ваганда был так велик, что они опять прервали все сношения с нами и даже запретили Бинзе и Суруру, производившим в последнее время у них небольшие закупки, приходить к ним. По счастью, уже 29 апреля прибыло радостное известие, положившее конец всем нашим бедствиям. Гонцы ваганда привезли мне письмо от араба Иди. Это был араб из Занзибара, уже много лет живущий в Буганде и достигший высокого положения при Мтезе. Как его фаворит, он получил в управление западную пограничную провинцию страны и оставался на этом посту и при Мванге.

Одновременно с письмом Иди прислал мне нескольких суахели, людей с побережья Занзибара. Оказалось, что Иди уже давно получил приказание Мванги привести меня в его резиденцию. Такая медлительность продолжалась и дальше, я продвигался вперед с большими задержками; посланные Иди вначале делали вид, что очень спешат, на самом же деле продвижение мое и моего багажа происходило крайне медленно. Часто я был вынужден оставаться на одном месте целыми днями, вечно выслушивая одну и ту же отговорку: «Нужно подождать известий от короля».

Выйдя 1 мая, я благополучно перешел опасное пограничное болото Каньонгоро. Некоторые из здешних папирусовых болот по ширине не уступают Кафу, а иные даже шире и образуют целые леса папируса; но зато они немноговодны, имеют лишь посредине несколько шагов свободной воды и могут быть перейдены вброд, без лодок или плотов. Но большие затруднения возникали при переправе верховых животных; правда, туземцы, часто переводящие стада через папирусовые болота, научились преодолевать их. Во всю ширину они прокладывают мосты из кустов папируса, пригодные лишь для единовременного использования. Кусты папируса, срубленные в самом месте перехода или около него, просто кладутся– нижние слои продольно, а верхние поперечно и параллельно друг другу. Так создается широкий, от 4 до 8 м проход, по которому я и даже мой осел с узенькими копытцами прошли почти сухими. Но такая, требующая много времени, работа производилась не всегда, большей частью заботились о том, как перевести осла. Иногда, встречая старый папирусовый мост, уже поредевший от частых переходов и дырявый, мы его все же переходили, хотя и с большими трудностями. Должен заметить, что всю дорогу через Буганду я прошел пешком.

По другую сторону Каньонгоро я вступил в широко растянувшуюся область Иди. Пограничная полоса была густо населена, и у пограничных вождей пришлось задержаться несколько дней. К округу Мугарура, подчиненному Иди, хотя он находился от границы на расстоянии одного дня пути, мы пришли лишь 11 мая.

Главная дорога от Буниоро к Буганде начинается вблизи горы Сингиза Конгодьо, и по ней прошли войска ваганда, воюющие с Кабрегой. Это гора из горной цепи, идущей с юга на север и служащей водоразделом между притоками Каньонгоро и Маранджа, текущими дальше на восток к Кафу. Путь шел на юго-восток между разбросанными холмами, иногда снижавшимися до волнообразных неровностей. С высоты некоторых холмов вдали на северо-востоке виднелись горы. Помимо этого, с широкого высокого плато в округе Теммуа на юго-запад открывалась далекая панорама области Матерегга, опять-таки с горными цепями.

Области сановников короля Буганды разделены на округа, которыми управляют вожди. Так, в области Мукуенда были округа Теммуа, Зинго, Китеза, Мрере, Уиндья и другие и, наконец, далеко на юго-востоке, около реки Маранджа – округ Кисамба. Маранджа образует восточную границу обширной области Мукуенда.

Прямую дорогу мы оставили вблизи Маранджи и якобы для лучшего перехода дальше на юг пошли к вождю Байонджо. Короткий переход оттуда на юго-восток 29 мая привел нас к папирусовому болоту Маранджа.

От последнего ночлега наш путь шел на юго-восток и на последнем отрезке до Рубаги – на юго-юго-восток. Возле многих жилищ, между банановыми рощами и обработанными полями, виднелись красивые владения придворных и зажиточных туземцев, часто расположенные на широких холмах и уже издали отличающиеся тщательно сделанными высокими оградами. Между ними на юге от дороги издалека бросается в глаза «гимбе» – настоящий замок, подобный нашим замкам, хотя он состоит лишь из деревянных и соломенных строений. У речки Катонга дорога проходила между четырьмя усадьбами высокопоставленных лиц; высокие, сплетенные из циновок ограды строго охраняли их от постороннего взгляда, а привратники отгоняли непрошеных гостей. Такие владения часто встречались на последнем отрезке пути к резиденции короля, а вдоль дороги стояли группами скромные жилища подданных. Речка Кагейя в этой холмистой области Бусиро была последней текущей на восток, вернее даже на север, так как широкое стоячее болото Дувигги Ваиси направлено на запад. Лежащий между ними холм Джинджа обращал на себя внимание тем, что на его склонах также находились многие жилища. Висячий плетеный мост ведет через болото, после которого начинается резиденция Рубага. Это не деревня и не город, как мы их понимаем, а холмистая местность с многочисленными поместьями, подобными вышеописанным. Обширные банановые рощи и обработанные поля включены в них; вблизи же жилища Мванги такие поместья стоят рядами, и очень широкие дороги между ними ведут к дворцу деспота. Там, в непосредственной близости к повелителю, расположены жилища министров: катикоро, колучи и других. Замок стоит на холме и представляет собой отдельное отгороженное место; прочие группы хижин – рынок, квартал арабов, английская и французская миссии – находятся в получасе ходьбы друг от друга. От Виктория-Нианца недалеко до Рубаги, и дорога к озеру идет постепенно, но заметно под гору, хотя и не в такой степени, как подъем от Кибиро к плато Буниоро-Буганда и как можно было ожидать от подъема в середине самой области. Причиной этого, между прочим, является то обстоятельство, что Виктория-Нианца на 500 м выше, чем Альберт-Нианца, что видно из следующего: Альберт-Нианца находится на высоте 700 м, Виктория-Нианца – на высоте 1200 м, откуда и получается разница в 500 м.

После долгих и полных забот месяцев, 1 июня я, наконец, пришел в королевскую резиденцию Рубагу.

С возвышения, на расстоянии получаса ходьбы, мы увидели большую, очищенную от травы площадь, в глубине которой на плоском холме находилась группа новых хижин – резиденция короля.

Мой маленький караван скучился, носильщики не имели права продвинуться вперед; довольно далеко от цели нас остановили, и носильщики сняли свои ноши. По обе стороны дороги, в два-три раза более широкой, чем наши дороги, находились жилища и банановые насаждения. По-видимому, мы должны были здесь ожидать распоряжений, и, утомленный, я сел в тени бананов. Никто из английской или французской миссии нас не встретил, из чего я заключил, что король не разрешил европейцам меня принять. Наконец появился гонец и распорядился, чтобы меня поместили в одной из трех покинутых хижин в запущенном банановом саду налево от дороги. Я приказал сложить вещи в хижине, но сам, как и во время похода, остался на ночь под открытым небом, в ожидании, пока на следующий день хижины будут очищены от мусора.

Мои люди нашли в хижинах предметы, подтверждавшие, что прежние обитатели покинули их не добровольно. Не имея переводчика, я не мог получить разъяснений и вынужден был подчиниться распоряжениям моих проводников. Очевидно, присланный королем паж остался у нас несколько часов, как надоедливый и любопытный гость, затем был сменен другой личностью. Последний принес мне жестяный ящик, в котором я нашел письмо от Макея, кроме того, немного табаку, папиросной бумаги, спички, чай, стакан сахара и коробочку сардин. Макей писал мне, что миссионеры лишь сегодня узнали о моем прибытии, и что король разрешил мне поселиться в английской миссии. Посланный знал несколько слов по-арабски и имел распоряжение от Мванги позаботиться обо мне. Вскоре он принес продукты – зеленые бананы, немного свежего маиса– отнюдь не королевское угощение. Под вечер пришло письмо от французского миссионера отца Лурделя с приглашением остановиться во французской миссии.

Хижины ваниоро и баганда в Буганде

Рано утром пришел о. Лурдель, первый европеец, встреченный мною после долгого перерыва. Глубоко взволнованный, молча, я пожимал ему руку, затем посыпались вопросы и ответы. Писем с родины я, правда, не получил, зато за короткое время узнал кучу новостей. На случай, если бы я оказался без вещей, о. Лурдель принес мне узел с новым шерстяным костюмом, двумя рубахами, двумя парами чулок, домашними туфлями, дорожными ботинками и большой черной фетровой шляпой. Он сказал, что король разрешил мне поселиться в одной из миссий. До посещения английской миссии я решил подождать с выбором. О. Лурдель повел меня во французскую миссию (приблизительно час ходьбы), при этом я успел заметить, что из-за бесчисленных перекрестков между усадьбами и банановыми насаждениями очень трудно ориентироваться. Мы проходили по холмистой местности, сплошь засаженной бананами, между которыми притаились одинаковые хижины, окруженные одинаковыми заборами. Слева высились королевские постройки. Его варварское величество отсутствовал, с юношеским задором предаваясь своей любимой забаве – охоте на гиппопотамов на берегах Виктория-Нианца. Резиденция была лишь недавно уничтожена пожаром, теперь возводились новые залы и хижины, и король должен был вернуться лишь по окончании строительства. Около резиденции был большой пруд, сделанный по распоряжению Мванги для катания на лодке. Это миниатюрное озеро, окруженное садами и жилищами, выглядело очень живописно.

Во французской католической миссии меня приняли очень приветливо. Монсиньор Ливинак и отец Жиро лишь недавно приехали сюда из миссии Укумби с южного берега озера. Всего здесь было пять европейцев. Я узнал здесь, что д-р Фишер[99]99
  Фишер Густав Адольф (1848–1886) – немецкий путешественник. Служил в Занзибаре в качестве военного врача. В 1882 г. совершил первое путешествие по Центральной Африке, в 1885 г. во время второй экспедиции достиг озера Виктория на пути к верховьям Нила.


[Закрыть] предпринял экспедицию в обход озера Виктория-Нианца, чтобы добраться до Эмин-бея, но ему был закрыт путь из-за запрета Мванги. После обеда о. Лурдель проводил меня в английскую миссию, где меня приняли также очень приветливо.

Я мог уже сообщить Эмин-бею о своем прибытии, так как по пути мы прошли мимо поселений арабских занзибарских торговцев, где я опять встретил Магомеда Бири, и на следующее утро можно было послать весточку в Буниоро. С англичанами мы переговорили главным образом о возможности проезда Эмин-бея с его людьми, что составило основное содержание моего письма. Англичане считали, что Мванга будет чинить препятствия проезду Эмин-бея, и посоветовали отложить это до лучших времен.

На обратном пути к моей хижине мы встретили много туземцев, тащивших длинные стволы деревьев на поперечно связанных шестах. Это были столбы для больших новых королевских хором, на строительство которых было мобилизовано громадное количество рабочих рук.

Напрасно я, придя домой, искал вчерашнюю продовольственную королевскую комиссию; она прекратила свою деятельность, и я был доволен, что пока у нас было достаточно принесенных с собой продуктов.

На следующий день я перебрался в английскую миссию, причем «паж» короля, все еще остававшийся около меня, без дела бродил вокруг нас. Имея мало носильщиков, я должен был долго поджидать, пока они сделали два рейса, но все же большая часть багажа осталась еще в хижине до следующего дня, и я был вынужден оставить на охрану несколько слуг.

Когда посланные короля вернулись, пришлось опять раздавать подарки. Наконец, я отдал даже свое единственное ручное зеркальце, которое они настойчиво выпрашивали. Макей любезно предложил мне некоторый запас товаров, и я взял у него несколько кусков ткани и 10 000 ракушек каури для мелкой торговли. Чтобы не обременять миссию прокормлением моих слуг, я послал Бинзу на рынок за продуктами. Базар находился очень близко, так как миссия граничила с кварталом занзибарских купцов, которые каждый день выносили на продажу мясо. Там же туземцы торговали местными продуктами питания. Ежедневно можно было там купить топливо, бананы, сахарный тростник, кофе в зернах и т. п. На положение на рынке жаловались, говорили, что времена стали хуже. Многие продукты подорожали, и скот не был больше в таком изобилии, как раньше. Молоко можно было достать с трудом, масло стало роскошью. Занзибарские купцы не выносили привезенных товаров на рынок, и ассортимент базарной торговли ограничивался продуктами питания, главным образом мясом, бананами многих сортов и маисом.

Теперь я узнал более подробно о печальных обстоятельствах страны и опасном положении миссионеров. Варварский поступок Мванги, который вскоре после смерти своего отца Мтезы (в октябре 1884 года) казнил нескольких воспитанников английской миссии, основывался на детской боязни, что европейцы могут захватить его страну. Именно поэтому он позже приказал убить епископа Хэннингтона, который подошел к границе его страны с востока, через Узогу, что было запрещено. Также не разрешил он въезд д-ру Фишеру с сопровождавшим его эскортом, но предложил ему прибыть одному, без вооруженных спутников. Мванга считал европейских миссионеров своего рода эмиссарами, боялся их все более усиливавшегося влияния в стране, увеличения христианской общины и пытался угрозами препятствовать обращению негров в христианство. Приказ гласил, что все, кто посещал миссию и принимал христианство, должны были быть казнены. Такое преследование христиан было новостью в истории негрских стран, и оно создало Мванге славу деспота. Несмотря на угрозы, миссия имела вокруг себя небольшую общину христиан, крестила, венчала и отпевала.

Лишь 8 июня прибыло распоряжение короля, все еще пребывавшего у озера Виктории, явиться к нему на следующий день.

Я, конечно, очень хотел увидеть африканского тирана, но решил не спешить ни в чем и при первом свидании даже не ставить таких важных вопросов, как проезд Эмин-бея с его людьми, посылка ему тканей и мое дальнейшее путешествие. Но для подношений я разыскал все, что имел подходящего для его величества, без чего мог сам обойтись: заводные часы, большой складной арабский фонарь, новую подзорную трубу, ванну, длинный плоский ящик для оружия, некоторое количество патронов и другие мелочи. Так как по местному обычаю все подношения королю и министрам должны быть завернуты в ткань, я был вынужден пожертвовать еще и изрядное количество материи, которую мог бы использовать для более важных целей. К этому присоединялись и маленькие подарки для сановника, сопровождавшего повелителя в его поездке; от него мы должны были получить разрешение проехать к озеру лучшим – личным путем короля, через область, представлявшую его частную резервацию. Эти господа, собственно говоря, не заслужили моих подарков, так как со времени первой скудной посылки бананов и маиса я от них ничего не получил. В этом отношении я был поставлен в худшие условия, чем предыдущие путешественники, обильно снабжавшиеся Мтезой скотом и продовольствием.

Сопровождаемые посланным короля, рано утром 9 июня мы двинулись в путь. Несколько человек несли перед нами подарки. Вблизи резиденции нам разрешили пройти через личные владения повелителя и дали проводника. Путь вел на запад вдоль оград королевской резиденции, между ней и сделанным для короля прудом, к которому мы спустились среди полей и новых банановых насаждений, и, наконец, пошли на юг вдоль пруда и питающего его канала. На берегу, под навесом, лежала новая лодка, в которой Мванга обычно катался. Принадлежавший королю участок ничем не отличался от всех других обработанных земель и состоял из отдельных насаждений с охраной в сторожевых хижинах. Мы пересекли местность к западу от резиденции и вскоре вышли на широкую королевскую дорогу, ведущую на юг к озеру Виктория-Нианца.

За королевскими владениями эта дорога переходит в общую, открытую для всех дорогу, обходящую пруд с западной стороны; ввиду ее болотистости по ней труднее пройти. Новая широкая дорога шла по многим маленьким мосткам, проложенным через сухие русла речек, чтобы его величеству не пришлось сделать слишком большого шага или перепрыгнуть. Этих совершенно ненужных мостов было до двадцати, в то время как на болотах кругом лежали лишь сгнившие мосты времен Мтезы. Правда, его величество не имел обычая ходить туда, поэтому не было нужды их ремонтировать или обновлять.