Текст книги "Острова архипелага Сокотра (экспедиции 1974-2010 гг.)"

Общая характеристика скотоводческого хозяйства

Даже оценочный подсчет численности поголовья домашнего скота на Сокотре был всегда затруднителен ввиду многих причин, в том числе недостаточного участия человека в выпасе части поголовья. Но сегодня можно дать более точные, чем прежде, оценки. Конечно, полевые наблюдения важны, однако, к примеру, на склонах какой-либо из гор Хагьхера может в свободном выпасе бродить, пощипывая кусты, 500 коз, а вы не увидите ни одной. Тем не менее, по данным консультанта Европейского Союза, проводившего полевые наблюдения на Сокотре, в 2000 г. на острове насчитывалось (Miller, Morris, 2002: 303): коз – 29 300;

Илл. 4. Каменная изгородь

Илл. 5. Овцы на пастбище

овец – 7300;

коров – 500;

верблюдов – 400;

(число ослов не упоминалось).

Сравним эти цифры с теми приблизительными оценками, что приводил Дж. Браун в 1966 г. (Brown, 1966: 25).

Коз – 19 000 (они были в избытке лишь на ограниченных территориях худших для пастушеского хозяйства районов острова, т. е. на равнинах, в больших вади, в анклаве Хадибо, а на западе и особенно в Хагьхере потенциальные пастбища для коз недоиспользовались).

Илл. в, 7. Козы – самый распространенный вид домашнего скота

Овец – 26 000(в силу непонятных сегодня причин это была явно избыточная численность, создававшая предельную нагрузку на кормовую базу, однако точность подсчета невозможно проверить; илл. 4, 5).

Коров – 1800 (в то время почти все поголовье, за исключением не более полутораста животных, находилось в пределах Хагьхера, потом коровы стали появляться и в других районах; илл. 33 на цв. вкладке).

Верблюдов – 350 (тогда они разводились только бедуинами востока и юго-востока, в последние годы же этих животных явно больше: мы встречаем их и на холмах Северной прибрежной долины и в Центральном районе (илл. 34 на цв. вкладке).

Ослов – 500 (по наблюдениям Дж. Брауна в 1966 г., их держали только бедуины восточной и южной части острова, которые были более других склонны к миграциям и имели что перевозить).

На естественных пастбищах, считал тогда британский эксперт, поголовье крупного рогатого скота не могло быть увеличено. В целом поголовье скота на острове было небольшим, на голову приходилось приблизительно 8 га пастбищ (но на горных овечьих пастбищах – в среднем 2,4 га), на востоке – не менее 1,6 га. Единственными экономичными животными, которых на Сокотре могло быть гораздо больше, – это козы.

Эксперт не нашел объяснений тому факту, что козы, которым ничто не угрожало со стороны хищных животных и людей, не размножились в числе, адекватном возможностям пропитания, как это можно было бы ожидать, хотя они могут размножаться и без контроля человека, что доказано существованием большого числа диких коз, иногда образующих немалые стада там, где пастбища не заняты домашним скотом (илл. 6, 7).

Дикие козы, которых горцы называют tahrir, в прошлом в изобилии водились на Сокотре, но сегодня их на острове практически не осталось (один информант предположил, что если таковые где-то и сохранились, то, возможно, в горах над Калансией). Еще живы горцы, которые любят похвастать, как они некогда гонялись по горам за дикими козами и как им удалось поймать одну из них. Такие козы одного вида внешне практически не отличались от домашних, но жили на свободе и убегали от человека при его приближении. Можно легко предположить, что это была не какая-то особая порода коз, а одичавшие домашние, что подтверждалось и легкостью их приручения, о которой рассказывали информанты. Другой вид дикой козы назывался tahrir di zimezehen. По утверждению информантов, эти козы и бегают по горам быстрее и внешне якобы несколько отличаются от домашних, причем всегда бывают бело-коричневого цвета. Диких, точнее, одичавших коз ловили сетью, веревку от которой протягивали на большую длину к спрятавшемуся ловчему. Скотоводы рассказывают и о существовании одичавших овец: их просто отпустили в благополучный год, так как было невыгодно ими заниматься. Логично предположить, что одичавший скот, поживший на воле, а может быть, и родившийся от уже одичавших животных, становится крепче, сильнее, а то и крупнее своих домашних сородичей.

Нельзя согласиться с утверждением Брауна, будто бы на острове не было каких-либо эпидемий, приводивших к массовому падежу скота: я слышал от пастухов о таких эпидемиях и собрал о болезнях домашнего скота некоторую информацию (которую, к сожалению, трудно проверить у специалистов по ветеринарии, кои на острове пока отсутствуют). В частности, сокотрийцы называют в качестве губительной для коз одну из болезней, чесотку, по-сокотрийски garb. Моррис отмечает, что под ней, возможно, имеется в виду «саркоптическая чесотка», sarcoptic mange, и что горцы считают, будто эту болезнь завезли с континента во времена правления последнего султана ‘Исы бин ‘Али (Miller and Morris, 2002: 347). Пастухи утверждают, что есть две формы этой болезни. Первая из них – «внешняя», когда шкура козы белеет и дубеет, шерсть выпадает, животное часто чешется, шкура расчесывается и появляются кровоточащие язвы. На первоначальном этапе пастухи мажут эти места жиром, надеясь, что он поможет, но коза обречена, и ее, как правило, убивают и закапывают или закладывают камнями. При второй, «внутренней» форме проявления болезнь напоминает корь, считается, что если хворь выходит наружу, через появляющиеся пятна, то коза может выздороветь. Не исключено, что этим же словом garb обозначаются также другие сходные, неэпидемические болезни коз.

Еще одно, более легкое заболевание называется тэbзёгк. Пораженное им животное тяжело, с хрипом дышит. Эту болезнь традиционно лечат прижиганием раскаленным железом с двух сторон шеи. Тем же способом у домашних животных лечили и заболевания желудочно-кишечного тракта. Симптом одного из них помимо поноса – падение удоя. Такое заболевание называется kabt и лечат его прижиганием на животе. В другом случае, не сопровождаемом падением удоя и называемом masrah, или mahrüg, животному делают прижигание на затылке. На животе делают прижигание и при других заболеваниях – talhim, при котором коза или овца слабеет и худеет, и kila, с похожими проявлениями. У коров случается болезнь, называемая ge’f, при ней корова «трясет головой, как сумасшедшая», тогда ей делают прижигание на затылке. Распространенное желудочно-кишечное заболевание скота – ‘uqäba, при котором животное тоже худеет и часто страдает от поноса. Заболевших животных забивают.

Английский ученый сообщал также, что ранее на Сокотре будто бы не воровали скот, но и тут он был не совсем прав: о таком явлении упоминается в записанных нами фольклорных текстах. Правда, воровство, которое наблюдалось лишь в периоды засухи, вызывало решительное осуждение. «Видимо, – замечал английский исследователь, – козопас стремится ограничиться минимальным количеством скота, – которое он способен доить, с легкостью забивая приплод на мясо. Это претит правилам любых других пастухов, особенно в отношении приплода женского пола».

Браун считал, что только разведение коз имело перспективы на острове с точки зрения и «улучшения» породы, и увеличения численности поголовья. Он выдвинул тогда идею заняться здесь разведением каракульских овец – что сегодня абсолютно неактуально ввиду отсутствия спроса на каракуль. С разведением таких овец, по его мнению, бедуины могли бы легко справиться: шкурки каракуля не подвергаются порче, их легко транспортировать. Он писал: «Если в Южной Африке фермеры могут с выгодой для себя разводить кар акул ь ских овец в условиях пустыни Калахари, то почему бы этого не сделать на Сокотре, ведь в Калахари овцы живут лишь подножным кормом?» (Brown, 1966: 26).

Мы имеем возможность убедиться, что за истекшие с тех времен более четырех десятилетий численность коз действительно возросла, а овец – резко упала. Во время моей жизни на острове в 70—80-е годы у меня не было возможности определить численность поголовья домашнего скота, но можно было сказать с определенностью, что овцы и тогда уже уступали по числу козам, и эта тенденция, видимо, активно развивалась в дальнейшем.

Скот на Сокотре разводили и сейчас разводят в основном на молоко, служащее не только одним из основных продуктов питания, но и сырьем для изготовления масла и – главное – масла хами, основного товарного продукта сокотрийских скотоводов, на который они могли выменивать практически все, что они не были способны произвести сами: от сахара и риса до железа и тканей. На мясо всегда шел преимущественно мелкий рогатый скот, который вполне удовлетворял потребности людей в этом продукте; коров забивают на мясо крайне редко, так как у них период лактации может длиться дольше, и, соответственно, их ценность как источник получения молока намного выше. Этот период у коров длится более 300 дней, если не прерывается новой беременностью; теленок же до трех месяцев питается исключительно молоком матери, после чего он в состоянии дополнять питание и из других источников (Miller and Morris, 2002: 305).

Что же касается сокотрийской козы, то у нее период лактации весьма короток – всего около 4 месяцев (для сравнения: у специально выведенных пород молочных коз он длится при хороших кормах до 2 лет), а доить ее начинают через несколько недель после окота, в течение которых козленок питается исключительно молоком матери. Он начинает жевать траву и жесткие листья кустарника в возрасте 2–3 недель, а через 10 недель после рождения – может питаться любой твердой пищей (см.: Miller and Morris, 2002: 304). Именно для того чтобы получать в этот короткий период лактации максимальное количество молока для своего потребления, пастухи режут большую часть козлят мужского рода в возрасте от 10 дней, когда коза уже хорошо доится, до одного месяца. На Сокотре можно часто видеть стоящую на задних ногах у деревца козу, объедающую нижние листья. Более удивительное зрелище – бродящие по улицам Хадибо и других прибрежных поселков козы, которые поедают любую валяющуюся на земле бумагу и даже картонные ящики (иногда и с заметными следами стирального порошка).

В семьях сокотрийских скотоводов существовало традиционное разделение труда. Когда я впервые посетил остров в 1974 г., доением всех видов домашних животных занимались исключительно мужчины, женщины вообще не имели права доить. Можно с уверенностью предположить, что это стойко укоренившееся в сокотрийском обществе правило восходило к древним табу, ритуальным запретам, связанным, очевидно, с мифическими гендерными представлениями, согласно которым женщина ассоциировалась с вредоносным или колдовским началом. Однако уже в 80-е годы этот запрет, по моим наблюдениям, нарушался, не в последнюю очередь под воздействием социалистической идеологии установившегося в Южном Йемене левого режима, при котором проповедовалось равноправие полов и размывались старые родоплеменные социальные и культурные нормы. В наши дни под воздействием модернизации запреты такого рода постепенно уходят в прошлое, но в некоторых местах, прежде всего Центрального и Западного районов, женщинам по-прежнему не позволяют доить. Информанты рассказывали мне, что иногда мужчины отказываются пить молоко или даже употреблять изготовленные из него продукты, если подозревают, что доила женщина. Эрозия запрета касается, в первую очередь, доения овец – животных менее престижных, чем считающиеся благородными козы, которыми в большей мере владеют женщины. В некоторых местах, как я видел, женщины доят уже и коров, и коз, но только не верблюдиц. Доить верблюдиц – повсеместная прерогатива мужчин. Кроме того, женщины не имели и не имеют права резать скот. Но женщина сбивает масло и занимается приготовлением масла хами (см. о технологии его приготовления в шестой главе), пасет скот, приносит для него воду.

Обеспеченность водой – главное условие успешного функционирования пастушеского хозяйства. Засуха всегда была подлинным несчастьем для сокотрийских племен. Мне самому пришлось быть свидетелем огромных трудностей, переживаемых скотоводами, когда я жил на острове в пору засухи (удивительно, но гостеприимство сокотрийцев не иссякало и в это трудное время, а их высокое достоинство оставалось столь же непоколебимым). Однако в исторической памяти сокотрийцев сохранились воспоминания о страшных бедствиях, постигавших островитян в ту эпоху, когда они находились практически в полной изоляции от мира: бескормица, нехватка воды, массовый падеж скота, болезни, смерть большого числа людей от голода. Именно в те времена сокотрийцы не успевали хоронить всех умерших – так их было много, а здоровых людей и сил мало, а потому, согласно обычаю, трупы складывались в пещерах, входы в которые закладывались камнями. Не случайно в сокотрийском языке до сих пор существуют названия (конечно, их знает только старшее поколение) тех страшных лет, которые одновременно показывают нам, как горцы старались выживать, используя скудные возможности природы. Назову те наименования, которые мне довелось записать.

’eno di mindo’ – год, когда стервятники склевывали тела умерших; ’eno di halqa – год, когда люди «сгибались» от голода; ’eno di misibili – год, когда люди ели солому от проса;

‘eno di gem‘ano – год, когда вымерли все козы, кроме тех, которые еще не родили;

‘eno di ummat – год, когда умерли все люди [в племени], кроме одного;

‘eno di artah – год, когда для еды ничего не оставалось, кроме козлятины;

‘ело di megeris – год, когда приходилось переходить с оставшимся скотом с места на место, где были остатки травы;

‘eno di kidihir – год, когда ели сердцевину пальмового ствола; ’eno di mahtighebeten – год, когда от голода ели беременных коз, своих или сворованных.

Конечно, внутриплеменная солидарность и взаимопомощь племен – главное, что помогает выживать скотоводам в трудные годы. Выше упоминалась, в частности, откочевка мат‘ино. Есть и более специфические механизмы. Один из них – система устойчивых дружеских связей людей, живущих в разных климатических зонах и занимающихся разной хозяйственной деятельностью. Партнер по такой дружеской связи именуется mahrif (ma‘rif). Махрифы приезжают или приходят в гости друг к другу, обмениваются подарками, помогают друг другу и выручают в случае необходимости. Как мне рассказывали мои друзья из племени да‘рьхо, если кто-либо из них имеет махрифа в Хадибо, он может привезти ему в подарок козу, бурдюк фиников, жир, одежду и т. п. Махриф из Хадибо приходит к нему помогать снимать урожай фиников, тоже приносит подарки. Они питаются друг у друга, в частности, горец у горожанина – рыбой.

Особая роль коз

Козы и овцы у сокотрийцев различаются по месту в иерархии домашнего скота. Коза имеет значительно более высокий статус, чем овца. Этот «аристократический» статус наверняка объясняется традиционным для древней Аравии культом этого животного, подкрепленным многочисленными мифами. Однако современные сокотрийские скотоводы дают высокой статусности козы сугубо практическое толкование, вовсе не лишенное смысла. Овцы – глупые животные, они не отзываются на свою кличку, в отличие от коз, каждая из которых знает свое имя и идет к хозяину, если он ее подзывает. Козы дают больше молока. Их фактически не надо пасти: утром можно выпустить из загона на целый день, и они все равно вернутся. Овец же надо на ночь непременно собирать в загон, иначе они разбегутся. Козы узнают своих хозяев. Коза может дольше, чем овца или корова, обходиться без воды, если вокруг есть достаточно кустарника, листья которого она общипывает; в отличие от нее овцам и коровам нужна трава. Овцы сильно загрязняются, в отличие от коз, поэтому раза два в год их обязательно приходится купать.

Реминисценцией обожествления козы можно считать существование среди коз животных особо высокого статуса. Первый тип подобного животного – махзаза (mahzaza). Один из моих сокотрийских информантов уподобил махзазу среди коз «мудрецу среди людей». Дойка коз, принадлежащих к этой категории, является исключительной привилегией мужчин, кроме того, женщины не могут пить их молоко, его запрещено заливать в бурдюки и хранить в них, сбивать из него масло, продавать. Кипятить это молоко (а сокотрийцы кипятят его перед употреблением в пищу) также позволено лишь мужчинам, но женщине разрешается взять в руки таз, в котором молоко стояло на огне. Сакральным молоко, получаемое от махзазы, считается и по сей день, хотя это представление и несколько размывается по мере модернизации жизни и ослабления традиционных обычаев (например, сегодня в случае острой необходимости козу осмеливается подоить и женщина). Подразумевается, что с молоком пьющему передается некая благодать, дается благословение.

На мясо махзазы подобное табуирование не распространяется, его разрешено употреблять в пищу всем. И здесь довелось слышать от информантов логичное объяснение: «А почему же его не есть всем? Ведь коза уже не живая, зарезанная!» Иначе говоря, сакральность покинула козу вместе с жизнью. Само же заклание не противоречит сакрализации, так как перед ним исполняется обряд дуа (du‘ā’) – моления, обращенного к Богу, чтобы он простил умерщвление этого животного и даровал благополучие. Дуа совершается перед закланием не всех, а лишь статусных коз. При этом мужчина, присев на корточки, держит животное за рога. Во время исполнения дуа козе нельзя показывать нож, чтобы она не поняла, что будет зарезана. Правда, информант с явным сочувствием к страданиям животного сообщил, что мудрая коза, к сожалению, догадывается, что ее ожидает, и иногда дрожит во время дуа. Обряд, безусловно, является реминисценцией доисламского жертвоприношения (оно в измененном виде сохранилось и в исламе), о чем свидетельствует использование в тексте слова qaninhin (букв, «хозяин», некий аналог известного семитского bal). Ясно, что когда-то здесь (см. текст дуа в главе девятой) использовался лишь этот термин, в процессе же исламизации к нему было добавлено Allah, но это парное обращение явно не аутентично. Мясом махзазы угощают почетных гостей, это наивысшая честь. Из шкуры махзазы разрешается изготовлять бурдюк (опять же потому, что она «уже не живая»). Животных этой категории содержат в отдельном загоне. Козлятам мужского пола из потомства, полученного от махзазы, не дают дожить до зрелости, так как они не должны покрывать коз, их режут в младенческом возрасте. Махзазу может покрывать любой козел. Иначе говоря, сакральная наследственность, как верят сокотрийцы, передается «по женской линии»; понятно, что при такой системе разведения махзаза внешне ничем не отличается от остальных коз.

Второй тип статусной козы – мегредо (megredo), или ди уэхеб (di we-heb). В отличие от молока махзазы, ее молоко разрешено греть на огне и даже пить женщине. Однако табуируется сбивание из него масла и продажа этого молока. Женщинам позволяется доить мегредо наравне с мужчинами, за исключением периода heza – буквально «излияния», «нечистого состояния» (дней менструального цикла). При этом мегредо, так же как и махзазу, доят в специально отведенных для этого местах, отдельно от других коз, но держат в загоне вместе с другими. Из всего этого следует, что статус мегредо ниже, чем махзазы, но выше, чем обычной козы («рядовых» коз называют ди гизхер/di gizher/), они – животные «второго класса». Козлятам мегредо, как и представителям коз «первого класса», придается особый статус: козлики также должны быть зарезаны до наступления половой зрелости.

Любопытно, как толкуют сокотрийцы само происхождение коз с привилегированным статусом. Этот миф сам по себе – часть явно древнего культа. Одно и то же объяснение в разных версиях повторяли несколько информантов, что свидетельствует о широком распространении легенды.

Один мужчина лег спать и в сумерках увидел тень. Это был дид-бахт (di-d-baht), дух, или джинн. Дидбахт прыгнул на одну из коз, хотел загрызть ее, но успел лишь отхватить зубами кусочек плоти, – ей удалось убежать. У козы остались шрамы, хозяин сохранил ее и завещал перед смертью относиться к ней по-особому. Так и появились запреты, которые по сей день соблюдаются в отношении к махзазе и мегредо, ведущих свое происхождение, как считается, от той козы.

Этот рассказ очень напоминает легенды о происхождении того или иного сокотрийского племени от мифического предка, а также рассказы о людях, якобы спасшихся от нападений джиннов и колдуний.

Один из моих основных информантов и сокотрийских друзей – сын шейха, моего уже давно покойного первого сокотрийского друга и знатока сокотрийского фольклора ’Амера Ахмеда. После смерти своего отца он и сам – шейх племени да‘рьхо ‘Иса Алмер, состоятельный хозяин, в большом стаде которого – лишь незначительное число статусных коз: 20 махзаз и 15 мегредо. По его признанию, культ статусных животных постепенно уходит в прошлое и вскоре, наверное, совсем исчезнет. Многочисленные табу лишь осложняют жизнь молодого поколения сокотрийских скотоводов – исламизированного и модернизированного, не склонного соблюдать старинные обычаи и бояться их нарушения. Уже есть хозяйства, в которых практически не осталось коз с привилегированным статусом.