Текст книги "Острова архипелага Сокотра (экспедиции 1974-2010 гг.)"

Помимо чисто стихотворного жанра, есть особый жанр песенного творчества. Празднования и ритуалы у сокотрийцев всегда сопровождаются песнопениями. В каждом роде и почти в каждой семье есть человек, который умеет сочинять такие поэтические тексты, которые исполняются не только на праздниках, но и просто в часы досуга. Эти поэтические тексты делятся на несколько своеобразных видов и, в зависимости от принадлежности к тому или иному жанру, их или декламируют, или распевают на разные мелодии. Иначе говоря, существует определенный музыкально-поэтический канон.

Первый из этих видов – темтэлё (temtelo, мн.ч. temötil). К нему относятся стихи, всегда на чисто сокотрийском языке, поучительные по содержанию, напоминающие притчи, обычно с подтекстом, не всегда понятным тем, кто не знаком с отраженными в них реалиями, включая и самих сокотрийцев. Как правило, в основе такой притчи лежит история, в действительности происшедшая с человеком. Темтэлё не поют, а быстро проговаривают. Вот пример:

 
ken de hen neṭā‘an besen
id-tane’en id-kёde
kor netekey tanōbik
wi-t-‘arbiyye šekloten
 
 
Как мы загоняли их (т. е. коз)
В Танехен, в Кеде (название мест около селения Ди-Рисмойтен в Дарьхо),
Так мы курим табак
И учимся арабскому.
 

Смысл этого четверостишия таков: человек пригнал своих коз к родственникам, но пока он сидел у них, случился ливень, козы погибли, а он все сидел и курил табак (символ бесцельного занятия); он разговаривал по-арабски, получая от этого удовольствие, а тем временем потерял ценный скот.

Приведу еще один образец короткого назидания-притчи в жанре темтэлё:

 
tentōben birheten
ṭe ‘an ṭe qenheyeten
wa ške yintōben dahen
do’ot ‘an ṭeytodsen
 
 
Отличаются родительницы
Одна от другой – воспитательницы,
И вооруженные [люди] различаются умом,
Мыслью друг от друга.
 

Этот короткий нравоучительный стих, который известный на острове поэт Али Абдалла Ригдхи (из племени ригдхо) охарактеризовал как очень старый, написан в характерной для традиционной сокотрийской поэзии манере – лапидарно и образно. Стих четко делится на две части – такая структура часто встречается в фольклорных произведениях этого жанра.

В первой части говорится о том, что женщины по-разному воспитывают своих детей, и поэтому, как пояснял информант, «у одной вырастает хороший сын, а у другой – плохой». Здесь бросается в глаза не лишенная смысла предпосылка: дети рождаются одинаковыми, но воспитание делает их либо хорошими, либо плохими. Так что отличие женщин друг от друга проявляется якобы в том, как они воспитывают своих детей.

Что же касается мужчин, «носителей оружия», о которых говорится во второй части стиха, то они тоже отличаются друг от друга. Мужчины не случайно поставлены на второе место: ведь различия эти предопределены воспитанием, они как бы вытекают из различия между воспитавшими их женщинами. Но отличаются мужчины друг от друга характером, разумом, моральными качествами – всем тем, что, как пояснил информант, определяет их поступки.

Темтэлё служит и способом самовыражения, в песне человек часто говорит о себе, о своих бедах, горестях, радостях, успехах, любви. Например, бедняк сочинил о себе темтэлё. Когда у него совсем не было пищи, он питался плодами тамаринда (hibele), плодами дерева Ziziphus spina-christi (оно называется по-сокотрийски zaad, а его плоды – zireme, по-арабски – dum), мелкими морскими крабиками, которых поджаривал на огне (sahaq).

 
ake to hibēle
žirēme qasethen
wi-yḥahaq d-baḷ rinhim
eqal to d-baḷ lafi
 
 
Я ем тамаринд
И «дум», я, худой,
И крабов из моря,
Они сделали меня слабым.
 

Еще одна темтэлё:

 
tintefen aronik
‘agg tre‘e eroni
yaḷ ma‘rek šer‘ehesen
waḷ enkarker ken yheni
 
 
Ослабли икры (ноги)
У мужчины, который пасет коз,
И не дает им из сети (рыбацкой),
И не копает землю, чтобы сажать.
 

Второй вид – тентэрё (tentero, мн.ч. tenötir). Как и темтэлё, это тоже – четверостишия на сокотрийском языке, но их всегда распевают на один и тот же мотив, при этом часто повторяют. Тентэрё встречаются в текстах рассказов, где их произносят те или иные герои. Ниже следует пример тентэрё, записанной в столь близком моему сердцу племени да‘рьхо совсем недавно:

 
‘uqalk ‘ek ‘aqel rakahsen
wa ho hek ere‘e kadah
nim mahsen tri min obni
salkiyo ‘an di min maṭif
salkiyo takus bēne
arkan we-meshebeten
di-min maṭif ke nekalah
te‘ek wa telata‘ lafi
 
 
Я оставил тебя, мудрого, он выгнал коз,
А я тебе пасу, бедняк.
Какой камень из двух лучше:
Камень с гор или камень из долины?
Камень с гор, который хорошо сцепляется
На углах и на крыше,
[Или] камень из долины, который если мы бросим,
Поломает (поранит) тебя и убьет сильного?
 

Автор этой тентэрё имеет в виду, что первый камень лучше.

Третий вид – касыда (qasida). Это поэма обязательно с использованием слов из касиритского диалекта арабского, распространенного в юго-восточной части Йемена, или даже целиком на упрощенном варианте этого диалекта. Касыду тоже распевают, но ее мелодия отличается от той, на которую поют. Касыда исполняется только мужчинами, имеет припев hedön edön. Она часто используется при совершении различных ритуальных обрядов (по случаю обрезания, свадьбы и т. п.), но может быть и чисто развлекательной. Вот пример касыды, которую ее автор сочинил, когда пришел на зайефу, праздник:

 
nise sart mes maqtalib
laḷ di nagimi sa‘īd
dawwart līle wa-nahār
wa-ṭarīq al-ḥaṣalit
 
 
В Нисе я бы заблудился,
Если б не моя счастливая судьба,
Я б искал ночь и день
И не нашел бы пути.
 

А следующую касыду автор, родом также из да‘рьхо, сочинил для того, чтобы выступить на зайефе:

 
hes’ohon l-gunūd saka’
wa dirismoyten mes ma‘āsh
wa-‘abub mehendes mēl
fakkat sōq min handurāb
 
 
Хэсохон накормит народ,
А Ди-Рисмойтен – у него пища,
А у Абуба хороший умелец («инженер»),
Снял с рынка замок.
 

А вот пример песни еще другого, четвертого жанра – это обычно очень короткая трудовая песня, называемая по-сокотрийски кульхель (qulhel):

 
fāne ha dōmik
fāne ha a‘tinonk
 
 
Ты всегда здесь спал,
А я всегда здесь тянул веревку.
 

Смысл этого: давай работать скорее, шевелись.

Вот что пишет об этом жанре молодой сокотрийский собиратель фольклора Фахд Салем Кафайин аш-Шазаби в своей небольшой работе «Мухтарат мин аль-Адаб ас-Сокотри» («Избранное из сокотрийской литературы»).

«Песни этого вида исполняются во время физической работы, они представляют собой повторяющиеся дважды или несколько раз два бейта, исполняемые в очень быстром темпе и высоким голосом. Рабочие разделяются на две группы, сначала одна группа поет эти два бейта, затем ей вторит другая, и так несколько раз. С такой песней спорится работа, а слова, как правило, отражают характер действия – подъем камней, их переноска, рытье канавы и т. д. Их поют строители, когда кроют крышу, носят тяжелые камни или землю, рыбаки, когда тянут сети. Например:

1-я группа: mergihel di min ber

2-я группа: al di ber bes

1-я группа: qayd inhi wa guniye

2-я группа: same habesiye

1-я группа: howro wa libene

2-я группа: qaar di bisese

1-я группа: al ahämel di mbelilin

2-я группа: imba‘d tomer wa ham⁵»

(Аш-Шазаби, 2006: 91–92).

Адекватно понять юмор этой песни без знания местных реалий и символики трудно, но буквальный перевод таков:

 
Камни и земля снаружи.
Не тот, кто в них,
Кто с веревкой и мешком.
Померла старуха Хабешийя,
Черная и белая.
Дом, как у птицы бешуши.
Не люблю я ленивых,
[Наевшихся] масла и фиников.
 

Пятый вид – самхер (samher). Эти песни исполняются мужчинами и женщинами совместно, имеют свой ритмический рисунок и припев wäw yä wäw. Процитирую то, что говорит о них аш-Шазаби, приводя в пример стих Салема Ахмеда Салема Каррани: «Это самый широко распространенный вид сокотрийской песни. Он исполняется на свадьбах, помолвках, праздниках по случаю обрезания, а также на вечеринках, в путешествиях, особенно верхом на верблюдах…»:

 
billā‘ak de ṭer tiẑāle‘
wa tamōtilin ṣarāḥa
min kāf di rikebōti
sir inhi alla tiẑāli‘
wa ‘aleyhen di šikāri
di ‘aqal be sittīn metr
bi hams daraga siyāsa
 

(Аш-Шазаби, 2006: 86–87).

В этом стихе сокотрийские слова перемешаны с арабскими, образность очень специфична. Буквально он переводится так:

 
О птица, ради Аллаха, расскажи мне,
Расскажи как на духу,
Кто заставит тебя улететь,
С крыш Тильтина,
Ради Аллаха, открой мне тайну,
Ведь любовь пропала [Ушла] на глубину 60 метров,
А потом [поднялась ввысь] на пять этажей.
 

Шестой жанр – то ‘одиин (to‘odiin). Это праздничная песня, ее поют и мужчины, и женщины. Еще раз процитирую сокотрийского автора:

«Это распространенный вид, напоминающий самхер, но отличающийся от него быстротой ритма и танца, которым он иногда сопровождается. Исполняется на свадьбах и помолвках, причем кто-либо из поэтов произносит один или два бейта, находясь между двумя стоящими друг напротив друга рядами – мужчин и женщин, затем присутствующие повторяют эти бейты и начинают танцевать; при этом сначала ряд мужчин в ритм песни приближается к ряду женщин, отходит, затем те делают то же самое. И так от одной песни к другой, от одного поэта к другому долгие часы до самого утра» (Аш-Шазаби, 2006: 89–90).

Собиратель приводит в пример стихи поэта Мухаммада Ахмеда Баяды, смысл которых малопонятен без толкования самого автора:

 
hānet tho di ḥabr bōri
eṣfero di min mukalla
wa ho aḷ ma‘adk hada‘a
yaḥfaẑ allāšarafaš
neṣabšḥi l-ter d-ka‘ar
murtama dyaḷḥawēlen
 

 
Предала меня Ди Хабр Бори (имя женщины, возможно, подразумевается Сокотра),
Птица из Мукаллы,
Был я ею обманут,
Да сохранит Аллах твою честь,
Положила мне у дверей дома
Тяжелую ловушку.
 

Седьмой вид – колыбельная, или тинданэ (tindäne) – которую поет мать своему ребенку перед сном, укачивая его. Во время полевого сезона 2009 г. я записал от Исы Амера Да‘рьхи две такие короткие колыбельные:

 
wa lōṣim ‘anš dišŝāf
ga‘lihil di qa‘ādo
wa beqāḷo wa zenēgo
‘āni di ŝḥaf wa ‘ād
žerehem be-ma‘rizo
 
 
Я умираю по этой ножке,
Большой, по тому, кто спускается
И поднимается, и несет
Бурдюк с молоком и еще
Плоды жиреме, которые на поясе.
 

В этой колыбельной мать, убаюкивая ребенка, нахваливает его, говорит, какой он будет здоровый и сильный.

 
wa-d-biyo aḷ tenḥag bek
di ged’ohoḷ waḷ teẑḥok hek
di ṣaḥṣaḥan di ses ekref
il ‘aṭrha wa ses ḥouwanak
di bešābaš wa teza‘e d-biyo
wa deš besen maḥazeḷo
ber se di ta‘rir l-te’r
wa toyḷoy hok
 
 
Дитя мое, пусть она не играет тобой,
Та, с красивыми волосами, и не смеется над тобой,
Как играют пальцами,
Та, что носит браслеты,
И побрякушки, у которой ожерелье,
Из Бешабаша – та, что заберет моего ребенка.
Возьми из своего дома сироту,
Пусть такую, которую не любят,
Она будет всегда ждать тебя дома у двери,
И держи у себя
То, что взял.
 

Здесь мать поет своему ребенку, чтобы он, когда вырастет, не женился на девушке из чужого племени, даже если она будет богатой, она не будет его любить, будет насмехаться над ним. Пусть он лучше возьмет бедную сироту из своего племени, она будет дорожить им и всегда ждать его дома, и пусть он бережет ее.

Аш-Шазаби говорит о восьмом виде стиха – кануне: «Это сокотрийская песня, которую исполняет всегда один человек, мужчина или женщина. Часто это бедуинка, разыскивающая свою овцу перед заходом солнца. Пение может сопровождаться игрой на сокотрийском найе (дудочке). Песню поют высоким голосом, припевая после каждой строки «канунеу кануне». Вот пример такой песни:

 
yi’ōten ginna al ta‘āba‘
min ḥoyhe ‘es al gewonun
‘ar ta‘āgub ‘amil di šker
wa elbil dyhe min edhero (аш-Шазаби, 2006: 93–94).
 

 
Люди, в рай просто не попасть
И не поднять его с земли.
Для него нужен благочестивый труд
И доброе сердце для общения с людьми.
 

Существует и девятый, впервые описанный мной ранее (см.: На-умкин, Порхомовский, 1981) специфический вид поэтического творчества – talba, или mobor, – заклинание, исполняемое во время заклания животного. При этом просят у бога здоровья, много скота, выздоровления больного, дождя и т. д. Исполнитель этого заклинания сидит на корточках, одной рукой держа животное за рога, а другой – поглаживая его по бокам в ритм стиха. В племени бени малек нам довелось услышать наиболее архаичную форму пгалбы, когда все присутствующие после каждой фразы заклинания хором произносили aminal (Аминь!). Совершенно очевидно, что когда-то это был древний языческий обряд, на который наслоилось, возможно, сначала христианское, а затем и мусульманское влияние. Не случайно один из сопровождавших нас сокотрийцев, недавно основательно познакомившийся с исламом, презрительно назвал это действо ширком, т. е. многобожием, против которого, как известно, резко выступает ислам.

Среди образцов талбы, записанных автором в племени бени малек, два были уникальны еще в одном отношении: в них явно восславлялось Солнце. Являются ли эти заклинания реминисценцией поклонения Солнцу, некогда существовавшего на острове (наряду с поклонением луне)? Если сопоставить это предположение с другими, хотя и немногочисленными, свидетельствами, в частности, вспомнить об особой роли рассвета и заката во многих обычаях и ритуалах, а также многочисленные термины, относящиеся к солнечному свету, рассвету, учесть ориентацию древних погребений по оси восток – запад и прочее, то все это оказывается не лишенным смысла. Вот перевод одного из таких заклинаний:

 
Прости меня, Господи,
За эти две козы, Господи,
Пошли мне дождь легкий, который не принесет мне вреда, Господи,
За этих двух коз, Господи,
Воздай мне дождем, Господи,
И даруй мне свою помощь, Господи.
Я прошу тебя, Господи,
Прошу и молю, Господи,
В этот прекрасный час, Господи,
Сохрани этого человека, Господи.
Ты одарил меня этим козленком, Господи.
Сними с нас грех, Господи,
В этот прекрасный час, Господи.
Сохрани оставшихся в живых коз, Господи.
Сохрани тех пестрых, которые остались, Господи.
И пусть да не приблизится к ним чужой, Господи,
В этот прекрасный час, Господи.
 

Родоплеменные сокотрийские поэты часто, как и во времена арабской джахилийи знаменитые авторы му‘аллакат, устраивают поэтические состязания. Вот пример типичного краткого диалога двух поэтов на диалекте арабского:

 
sekhi: ṣouba‘ al ihoz gibāl
nār b-yiddu al iluf yedd
we lesen išta‘alk
egobazank qahra
 
 
ṣouba‘: qahra be-yadd allā
u-be-rās al-ḥakima
wa hat al sulṭān er-rūm
‘an t-seki asalak.
 
 
секхи: соуба‘ не сотрясает горы,
огонь в-его-руке не держится.
языком горишь —
я подавлю тебя силой.
 
 
соуба‘: сила в руке аллаха
и в мудрой голове
и ты не султан рума
из секхи твой род.
 

Текст был записан мной от Али Абдаллы Ригдхи. Здесь пикируются двое: один по кличке Секхи, т. е. из племени секхо и одноименного селения, другой по кличке Соуба‘ (сопоставимо с араб. subä‘ палец). Секхи издевается над соперником, стремясь противопоставить ему себя, как и положено в подобных случаях: соперник неспособен сотрясти горы (а сам он, видимо, способен) и огня добыть не может (напомним, что традиционно огонь добывали путем трения палочек, для чего требуются немалые усилия и умение), а может лишь болтать языком и размахивать руками (что обычно делают при исполнении стихов), которые-де вот-вот загорятся от быстрого движения. Секхи хвастается, что может своей силой полностью подавить противника.

В этом шутливом состязании, где превосходства над соперником можно добиться не только размахом поношения, острой иронией и беззастенчивым хвастовством, но и необычностью полемического приема, ловкостью, с которой опровергаются наскоки соперника, и юмором. В данном случае Соуба‘, в свою очередь, не хвастается силой или способностью сотрясать горы, а говорит, что подлинной силой обладает лишь Аллах, что сила человека заключается в его уме, и, стремясь умерить похвальбу соперника, добавляет, что тот не султан Рума, т. е. Византии (символ могущества), а всего лишь бедуин из племени секхо.

Поразительно, что немало сюжетов, героев и целых произведений сокотрийского фольклора, в том числе мифов, легенд, сказаний, зафиксированных мной на острове, обнаруживаются в том или ином виде среди текстов, записанных в начале XX века Д.Х. Мюллером от сокотрийского информанта (упомянутая выше экспедиция Венской академии наук). Сравнение также показывает, что фактически лексический состав сокотрийского языка сохранился почти неизменным на протяжении более чем столетия, что лишь подтверждает наш вывод об уникальной архаичности этого языка. К сожалению, мы ничего не знаем о происхождении информанта, с которым работал Мюллер, поэтому не можем судить о том, были ли данные произведения и сюжеты распространены на всем острове или же они характерны только для определенного родоплеменного ареала, с единой культурой и устной традицией, отличающими его от соседних областей острова. В любом случае, удивительно, что эта традиция на протяжении длительного времени успешно транслируется из поколения в поколение из уст в уста, не будучи поддержана письменной фиксацией.

Поэтические и певческие таланты сокотрийцев, к сожалению, совсем неизвестны за пределами острова. Удивительно, что в труднейших условиях борьбы за существование, многовековой изоляции, бедности, природных катаклизмов вроде страшных засух, народ острова берег и развивал свою замечательную культуру, поэзию, песни, в которых он шутит и смеется, грустит и радуется, всегда проявлял выдержку и терпение, гордился собой, что люди сохраняли доброжелательность и уважение друг к другу, проявляли извечное миролюбие и готовность к взаимопомощи.

Глава десятая
Остров ‘Абд-эль-Кури

Во время полевого сезона 1985 г. мне удалось совершить поездку на второй по размеру остров Сокотрийского архипелага – Абд-эль-Кури (илл. 1). Попасть на этот остров, казалось, еще более изолированный от материка, чем Сокотра, было моей давней мечтой. Особый интерес представляло то, что его жители, как я слышал, несмотря на свою малочисленность, говорили на таком диалекте сокотрийского языка, который довольно далеко отстоял от диалектов обитателей Сокотры. В 1967 г. на Абд-эль-Кури проживал 151 подданный султана Исы бен Афрара; во время полевого сезона 1985 г. я насчитал здесь 224 жителя, а в 2000 г. число их составило уже 371–186 мужчин и 185 женщин. Тогда же на третьем населенном острове архипелага, Самхе, постоянно жили 139 человек: мужчин – 81 и женщин – 58 (Miller, Morris, 2002: 13).

Природа острова чрезвычайно скупа. Растительный покров скуден, и что больше всего осложняет жизнь островитян, здесь почти нет источников пресной воды. В колодцах, которыми пользовались во время нашей поездки местные жители, вода была сильно засолена, мне с непривычки пить ее было очень трудно, казалось, что она не утоляет жажду, и даже чай с сахаром здесь имел соленый вкус (илл. 2).

Илл. 1. Карта Абд-эль-Кури по Доу (на 1970 г.), на которой помечены селения и колодцы

Илл. 2. Вид на Абд-эль-Кури с российского военного корабля в 1985 г.

Тем не менее, и люди, и мелкий рогатый скот, которого, правда, на острове было немного, привыкли к этой воде и жили здесь, видимо, с давних пор, о чем, в частности, говорит существование абдэльку-рийского диалекта сокотрийского языка. Он не восходит ни к одному из говоров, распространенных на Сокотре, на Абд-эль-Кури не было массового переселения какого-либо сокотрийского племени, население не гомогенно в этническом отношении, а сложилось от смешения различных элементов, включая и хадрамаутский.

Все население Абд-эль-Кури занималось рыболовством и было сосредоточено на северной и южной прибрежных полосах в восьми селениях: Бир аль-Агюз, Бейт-Иса, Хейма, Алийя, Хейсат-Салех, Ат-Тавахи, Серьхон, Минзабетен. Обращало на себя внимание то, что некоторые населенные пункты, известные за пределами острова под арабскими названиями, параллельно носили и местные: Бир аль-Агюз (по-арабски букв, «колодец старика») – Чахал; Бейт-Иса («дом Исы или племя Исы») – Гёрид; Алийя («высокая») – Касрир; Хейсат-Салех (залив Салеха) – Чекер (Д’Шекер); Ат-Тавахи (порт) – Хамир-Аферё.

Рыболовством на острове были заняты исключительно мужчины. Они добывали рыбу в количестве, достаточном для обеспечения пропитания своих семей и продажи части ее в Хадрамауте. В Хадрамаут на больших лодках типа уарра вывозили в основном сушеную акулу и вяленую королевскую макрель (араб, дайрак). На вырученные деньги закупали все необходимое: рис, муку, чай, соль, домашнюю утварь, одежду и т. п. С развитием системы снабжения на Сокотре жители Абд-эль-Кури стали закупать продукты в основном там.

Основные средства производства рыбаков – лодки, моторы, снасти – составляли частную собственность семей или групп семей. Главные виды снастей: ставные сети; «сети– з аки душки» (sabak); переметы (sakka); «морды» (плетеные ловушки), называемые qarqūr.

Абдэлькурийцы, в отличие от жителей континента и сокотрийцев, употребляли в пищу и мясо морской черепахи. Видимо, это в какой-то мере компенсировало тогда недостаток белков в их рационе. Мой информант Ахмед Саид рассказал, что черепаха попадается иногда в плетеную ловушку («морду»). Это считалось большой удачей; пойманную черепаху называли gadiho, т. е. «нежданный дар»; ее мясо делили на всех членов семьи, и этого хватало, чтобы каждый мог насытиться. Черепаху ловили и на крючок. А в весенний сезон, когда она выползает на берег, чтобы отложить яйца и зарыть их в песок, рыбаки выслеживали ее и выкапывали яйца, которые употребляли в пищу. Лакомством считались и яйца, извлеченные из убитой черепахи.

Дополнительным средством существования местных жителей было скотоводство. Они разводили коз, реже – овец. Из-за скудости кормовой базы количество мелкого рогатого скота было невелико; в среднем на семью приходилось около 15 голов. В отличие от Сокотры, пастбища здесь считались общей собственностью всех островитян, каждый пас своих животных где ему вздумается. За животными ухаживали женщины, они же приносили воду, хворост, готовили пищу, заботились о детях.

Благодаря интенсивному обмену с Хадрамаутом в домах абдэльку-рийцев было больше утвари, чем в традиционной сокотрийской семье (которая не получала средств от своих членов, уехавших на заработки за границу, или не занятых торговлей, строительством, транспортом). У большинства семей имелись радиоприемники или магнитофоны.

На летний сезон, когда из-за сильного ветра лодки не могут выходить в море, островитянам приходится запасать впрок все необходимое.

Во время работы на Абд-эль-Кури я ставил перед собой задачу выявить происхождение современных жителей острова, их родоплеменной, возрастной и половой состав, систему семейно-брачных отношений, особенности их разговорного языка, собрать образцы фольклора. Как показал небольшой полевой материал, браки на острове ввиду ограниченных возможностей заключались свободно, без соблюдения каких-либо традиционных предпочтений, но с учетом экономических интересов семей и родов. Несмотря на кажущуюся малопривлекательность и суровые условия здешней жизни, на остров, хотя и редко, переселялись выходцы с континента. Брак на Абд-эль-Кури в те времена был более стабилен, чем на Сокотре, процент разводов меньше (ввиду малочисленности жителей нет смысла заниматься подсчетами, достаточно ознакомиться с результатами проведенного мной обследования семей).

Приплыв на Абд-эль-Кури, я высадился на его северном побережье и провел некоторое время в селениях Бир аль-Агюз, Серьхон, Хейсат-Салех, Алийя; затем посетил селение Бейт-Иса. Было обследовано 150 человек (более половины всего населения острова) и проведены беседы еще с 30–40 жителями. Сделанные записи местного фольклора, образцов поэтической и повседневной разговорной речи показали немалые различия между абдэлькурийским диалектом сокотрийского языка и теми его формами, которые были зафиксированы мной на Сокотре.

На Абд-эль-Кури жители, объединенные в роды, живут в соответствующих селениях, однако эти роды не гомогенны, здесь нет эндогамии, такой, как на Сокотре.

Жители селения Бир аль-Агюз, или Чахал (t-sahal – по названию местного вади), считают, что начало их роду положил Салех, прадед нынешнего старейшины рода из хадрамаутского племени гамхи. Он приплыл на остров вместе с женой и дочерью и основал здесь селение, построив хижину. Говорят, что переехал он сюда из-за того, что в Хадрамауте тогда свирепствовал голод, рыбаки в силу сложных погодных условий не могли ловить рыбу, вот Салех и решил попытать счастья на далеком острове, где, рассказывали, рыба была всегда в изобилии. Возможно, сказалась и предприимчивость, отличающая хадрамаутцев, их извечная «охота к перемене мест». Нынешние потомки Салеха утверждали, что до их прадеда на острове вообще не было коренных жителей, сокотрийцы тут не селились. Но когда же в таком случае появился абдэлькурийский диалект сокотрийского? Кстати, в XIX в. он существовал и нашел даже некоторое отражение в материалах экспедиции Венской академии наук. Да и история других местных селений опровергает утверждение жителей Бир аль-Агюза.

Как бы то ни было, мне предстояло изучить состав населения острова, особенности его родоплеменной организации, что, в частности, могло бы помочь решить и вопрос о происхождении абдэлькурийцев (илл. 44 на цв. вкладке).

Селение Бир аль-Агюз состояло из семи домохозяйств.

1. Хозяин дома – Салем Салех Али Салех (правнук родоначальника). Жена – Фатма, дочь его дяди по матери. У него пятеро детей (два сына, три дочери). Одна из дочерей была замужем за сыном брата (см. дом 2), который с ней развелся, оставив ей трех дочерей. Сыновья хозяина уехали на континент в Хадрамаут. Сам он стар, и ему трудно управляться с хозяйством и содержать дом, но помогает племянник (см. дом 2). Всего в семье восемь человек.

2. Хозяин дома – Салем Хасан Салех. После смерти его отца Хасана, брата Салема Салеха (см. дом 1), мать вторично вышла замуж, ушла к новому мужу, а Салем остался у дяди – Салема Салеха, женился на его дочери, затем развелся. Вторично женился на девушке из селения Бейт-Иса, имеет во втором браке двух сыновей. Всего в семье четыре человека.

3. Хозяин дома – Салем Абдалла Сори. Его предки происходили из Сора в Маскате (Оман) и принадлежали к племени сори (несколько человек из этого племени поселились на острове). У него три сестры. Женат, трое детей (два сына и дочь). В семье восемь человек.

4. Хозяин дома – Авад Салем Ба Муса. Его предки – выходцы из хадрамаутского племени ба муса (район Кусей‘ара). В первом браке взял в жены девушку из селения Бейт-Иса (где жили потомки племен сори и махри), затем развелся; его дети от этого брака (сын и две дочери) остались с матерью, затем сын Салем женился и переехал в Серьхон (см. Серьхон, дом У). Во втором браке женат на женщине из племени сори, сестре Салема Абдаллы (см. дом 3), имел от нее сына и дочь. В семье было четыре человека.

5. Хозяин дома – Гуман Саид Ба Муса, племянник Авада Салема (см. дом 4), женат на его внучке от первого брака, имеет от нее сына и дочь. В семье четыре человека.

6. Хозяин дома – Насыб Убаййид. Он приехал на остров из Хадрамаута в поисках удачи, женился на сестре Салема Абдаллы (см. дом 3) и поселился здесь. Четверо детей (три сына и дочь). В семье шесть человек.

7. Хозяин дома – Саид Салем Ба Муса. Женат на сестре Салема Абдаллы (см. дом 3). Четверо детей (три сына и дочь). Один из сыновей женат на внучке Салема Салеха (см. дом 1), у них сын и дочь, все жили вместе. В семье девять человек.

Таким образом, 43 жителя селения Бир аль-Агюз, с одной стороны, представляли собой расширенную семью, объединение тесно связанных между собой родственными узами людей, с другой – это сообщество образовалось сравнительно недавно, и притом на основе разнородных элементов (племена гамхи, сори, ба муса). Жители селения, как и все островитяне, прекрасно владели арабским языком – его хадрамаутским диалектом, но легко переходили на сокотрийский, который предпочитали в общении между собой.

К Бир аль-Агюз примыкало соседнее селение Серьхон (serhon), фактически состоявшее из одного большого домохозяйства, тесно связанного с одним из хозяйств Бир аль-Агюза. Хотя для удобства изучения я и разделил жителей Серьхона также на семь домохозяйств, – оговорюсь, что главы семейств здесь не были самостоятельными хозяевами, хотя и жили в отдельных хижинах.

1. Глава патриархальной семьи Серьхона – Салем Иса Губран. Происходит от коренных сокотрийцев с острова Самха, где жила небольшая община рыбаков, которая вела свое начало от западносоко-трийских племен и говорила на западном диалекте сокотрийского. Дед Салема перебрался на Абд-эль-Кури с острова Самха вместе с женой. Его сын Иса женился на женщине из племени сори, а их сын Салем взял в жены женщину из племени гамхи, жившую в селении Бир-эль-Агюз, которая ранее была замужем за его двоюродным братом по отцу Али Мансуром. Али умер, оставив жену и семерых детей: маленького сына (он был и в момент нашего опроса неженатым) и шесть дочерей. От Салема жена – вдова Али родила дочь, которая вышла замуж в Хадрамауте (ее муж – из племени йазид), уже имела двоих детей – сына и дочь. Все шесть дочерей были замужем: одна в Серьхоне за Аль-Абдом Авадом (см. дом 6); вторая за Саидом Мухаммедом Яфи‘и (см. дом 5); третья – за Ахмедом Абдаллой, сыном брата Салема (см. дом 2); четвертая – за Мухаммедом Абдаллой, сыном брата Салема; пятая – за Салехом Саидом Салехом из селения Бейт-Иса, племя сори, имел троих детей (двоих сыновей и дочь); шестая – за Салехом Салемом Исой из селения Бейт-Иса, племя махри.

Раньше вместе с Салемом жил его брат Абдалла Иса, после смерти которого Салем взял на себя заботу о его жене и семерых детях (четырех сыновьях и трех дочерях). Три сына выросли, женились, жили в отдельных домах, но фактически не отделились (см. дома 2–4). Хадид Абдалла пока не был женат, жил с отцом. Дочери вышли замуж и ушли к мужьям: первая вступила в брак с Салемом, сыном Авада из селения Бир аль-Агюз (см. Бир, дом 4); вторая – с Салемом Салехом Исой из селения Бейт-Иса, племя махри, родила троих детей (сына и двух дочерей); третья – с рыбаком из Хадрамаута; там она и жила, не поддерживая регулярных связей с островом.

Всего в доме пять человек.

2. Ахмед Абдалла Иса. Сын брата Салема (см. дом 1). Женат на дочери двоюродного брата отца, детей нет. В семье два человека.

3. Иса Абдалла Иса. Сын брата Салема (см. дом 1). Женат на дочери Авада из Бир аль-Агюза (см. Бир, дом 4). Трое детей (два сына и дочь). Всего в доме пять человек.

4. Мухаммед Абдалла. Сын брата Салема (см. дом 1). Женат на дочери двоюродного брата отца. Четверо детей (три сына и дочь). Всего – шесть человек.

5. Саид Мухаммед Яфи‘и. Приехал из Хадрамаута, племя яфи Женат на дочери двоюродного брата Салема (см. дом 1); восемь детей (пять сыновей, три дочери). Всего в доме десять человек.

6. Аль-Абд Авад. Выходец из Хадрамаута. Его имя (букв, «раб») указывает на его принадлежность к хадрамаутской касте рабов-африканцев. Женат на дочери двоюродного брата Салема (см. дом 1). Двое детей (сын и дочь). Всего в доме четыре человека.