Текст книги "Острова архипелага Сокотра (экспедиции 1974-2010 гг.)"

В Калансии в 70-е годы мне удалось поговорить с местным жителем, который когда-то сам выступал «истцом» в подобном деле. Мухаммед рассказал, что как-то у него одна за другой стали гибнуть овцы и он обратился за помощью к маколе (maköle), т. е. ведуну и знахарю, который мог изгонять из человека вселившегося в него джинна, излечить от болезни прижиганием или заговором, снять чары колдовства, найти пропавшего человека или животное и т. п. (илл. 2). Маколе сказал Мухаммеду, что в беде повинна его соседка, это она насылает болезнь на скот. Сначала Мухаммед решил разделаться с колдуньей сам, способом, который был раньше принят у сокотрийцев: ее следовало подкараулить и метнув в висок камень, попасть. Потом испугался: вдруг он ее не убьет и она отомстит ему. Тогда он обратился с жалобой к султану. Султан обычно вершил свой суд в месте, называемом maqhad, расположенном на перевале Хайбак, между Хадибо и Кадубом. Там собирались представители всех племен. При них выносился приговор. Соседку обвинили в setbere, колдовстве, отвезли в селение Серьхим, что к востоку от Хадибо (именно это место и описывает Снелл), и подвергли испытанию. Перед тем как погрузить женщину в воду (rehāžo), ей под мышки и к ногам привязали камни (nüger hes, engero) весом примерно по 6 фунтов, т. е. оба весом около 5,5 кг. Но обвиняемая, видимо, была физически сильной женщиной и, вынырнув, поплыла, глотая воду. Этого было достаточно, чтобы признать ее виновной и выслать с острова.

Илл. 2. Маколе

Мухаммед долго хвалил мне маколе, жившего по соседству, и поругивал власти, которые запрещали тому заниматься своим делом, в результате чего и ведьмы оставались безнаказанными.

Маколе лечит также болезни при помощи магии. К сожалению, нам тогда не удалось исследовать обряды лечебной магии: это ремесло было в ту пору на острове строго запрещено. Бывшие пациенты лекаря рассказывали, что он совершал над больным сложные манипуляции, например, погружал его голову в воду, бормоча заклинания. Иногда лечение проводилось заочно: для этого достаточно было описать состояние недужного, а еще лучше дать маколе принадлежащую больному вещь. Часто маколе спрашивал имя матери больного – его у сокотрийцев не принято сообщать посторонним, поэтому, когда мы проводили свои опросы, информанты неохотно нарушали табу. Маколе использовал в лечении и растительные средства, благовония.

Не менее была живуча у сокотрийцев и вера в муху di-‘äsar. Горцы панически боялись этой мухи белесого цвета, появляющейся только в сезон дождей. Они считают ее смертоносной: проглотив ее, человек погибает. (Обычную муху называют иным словом – idbibo.) Сокотрийцы утверждают, что диасар – живородящая муха, откладывающая не яйца, а личинки, которые якобы и причиняют смерть человеку.

Илл. 3. Муха Diptera, или ди’асар

Илл. 4. Горец с бусами «хандаб», по поверью, оберегающими от мухи ди’асар

Эти личинки муха может занести в глаза человека (тогда они воспалятся) или в дыхательные пути, что вызывает еще более опасные заболевания, поэтому в сезон появления мухи горцы закрывали рот полоской материи, закрепленной на затылке, чтобы муха не могла залететь в него. Иногда в рот берут бороду, превращая ее в подобие кляпа. Некоторые старики не завязывали рот, бравируя своей смелостью. Они утверждали, что долгий жизненный опыт научил их слышать жужжание мухи издалека и вовремя закрыть рот. Другие полагали, что для защиты от мухи необходимо подержаться за ствол дерева определенной породы, и тогда она не залетит в рот (илл. 3).

Если муха все-таки залетит, горцы прополаскивали и рот, и горло настоем табака или другим едким составом, чтобы уничтожить «личинки». Действенным средством защиты от мухи горцы считали тогда ханзаб (hanzab) заморские бусы (их привозили из стран Залива), которые они и носили с этой целью (илл. 4). Бусы якобы отпугивают муху, а в случае особой опасности их берут в рот и, прикусив, держат некоторое время.

В одной из опубликованных в России работ я со своим соавтором В.Я. Порхомовским подробно характеризовал связь поверий, относящихся к мухе, с древней магией, имеющей общесемитские корни. Никто никогда не был свидетелем гибели человека от этой мухи. Ну а реальные неприятности, которые сулит встреча с ней, уже описаны в первой главе этой книги[31]31
  Самки всех видов оводов носоглоточных (семейство Oestridae) живородящи, но к моменту их появления из куколок личинки в яйцах не успевают развиться. После появления в их брюшке яиц из них выходят молодые личинки. После этого начинается период активного поиска животных-хозяев. Самка выбрызгивает каждый раз по несколько личинок непосредственно в носовую полость животного, где они развиваются за счет слизистых и кровяных патологических выделений. Личинки очень чувствительны к высыханию и еще до испарения этой жидкости должны попасть на слизистую оболочку носоглотки. Некоторые животные во время нападения оводов вдыхают пыль и мелкий песок, тем самым высушивая носовую полость и в какой-то мере защищаясь от личинок. Взрослые личинки выходят через ноздри хозяина. В различных регионах известны случаи нападения носоглоточных оводов на человека. При этом самки обычно выбрызгивают личинки в глаз. Личинки быстро расползаются и царапают слизистую оболочку глаза, вызывая ее воспаление (конъюнктивит).


[Закрыть]. Современный арабский автор Ахмад Саид аль-Анбали (аль-Анбали, 2010) пишет, что «некоторые иностранцы», в том числе автор этих строк (в английском издании прежней версии этой книги), будто бы подвергают сомнению существование мухи ди-асар. Аль-Анбали, видимо, не понял, что в моей работе вовсе не подвергалось сомнению существование мухи, а лишь анализировались связанные с ней суеверия, которые в течение веков бытовали на острове.

Семейная обрядность

Вступление в брак у сокотрийцев сопровождается ритуалами и обрядами, одни из которых ведут начало из глубокого прошлого этого народа, а другие пришли с исламом. В результате их смешения получился сплав свадебных обрядов и обычаев, которые придают началу семейной жизни сокотрийцев, их семейному быту особую окраску, отличающую их от других групп населения Йемена. Речь идет, конечно, о той ситуации, которая существовала на острове в 70—80-е годы – основное время моей полевой работы.

Выбрав невесту, жених и его семья направляют к ней сватов. Сватами выступают обычно: отец жениха и если его нет, то старший брат или же брат отца в сопровождении двух-трех родственников. Они приходят в дом к невесте вечером, после ужина. Если идти приходится далеко, то они остаются там на ночь, притом даже в том случае, если сватовство не состоялось. После разговоров о здоровье и обмена любезностями, сваты зовут отца девушки (если его нет, то ее старшего брата или дядю), говорят ему, с какой целью пришли, т. е. просят отдать девушку за такого-то. Сваты не ждут немотивированного отказа – его, как правило, не бывает. Они лишь говорят: если девушка не просватана, давайте договоримся о выкупе и о свадьбе, если же просватана, то простите нас и до свидания.

Если согласие получено, – начинается торг. Хотя закон тогда официально устанавливал максимум выкупа за невесту в 100 динаров, на практике это правило редко соблюдалось: все зависело от достоинств невесты и жениха, конкретных обстоятельств. Родители молодых могли сторговаться, скажем, на 150–200 динаров. Кроме того, договаривались о том, какие продукты внесет семья жениха на празднество: например, мешок риса, мешок сахара, канистра коровьего масла, молоко, коробка банок с томатной пастой, а также животных на заклание – одну-две коровы, а если коров нет, то семь-восемь коз и овец. Все это – и плата за невесту, и продукты – называется хусара (husära) букв, потеря, т. е. то, что теряет семья жениха, приобретая невесту. Как правило, тут же и вручают деньги, благо они уже приготовлены. Затем сваты договариваются о времени свадьбы: она может состояться сразу же после того как будут проведены необходимые приготовления или через неделю, десять, пятнадцать, двадцать дней, но обычно не позже.

В тот день, когда начинаются празднества, невесту, которая еще ни о чем не подозревает (как правило, ей ничего не сообщают, но даже когда она знает о намерении жениха посвататься, все же она не знает, что свадьба уже назначена), с самого утра удаляют куда-нибудь, с тем чтобы она возвратилась после шести часов вечера. Мать девушки созывает всех соседок, которые, помогая ей прибраться в доме и во дворе, метут, чистят, моют, готовят «стол» (т. е. разложенные на полу циновки и матрацы), толкут в ступке специи и кофе к вечерней трапезе. Каждая приносит с собой какие-либо продукты, будь то барашек, банка домашнего масла, мешочек риса, пара баночек томатной пасты и прочее – кто что может. В подготовке пира принимают участие все односельчане.

Тем временем в доме жениха тоже предстоит торжество. Здесь готовят много еды: ведь в доме собираются все родственники мужского пола, соседи и соплеменники. Примерно в половине четвертого – четыре часа дня начинается так называемое зайефе (zayefe), празднество. На праздничный ужин приходит много мужчин. Каждый из них приносит в подарок жениху определенную сумму денег – от 1 до 10 динаров, в зависимости от своих возможностей и степени близости к семье. Одни лишь возвращают долг (действует принцип «мне платили – плачу тем же»), и это не записывается; подношения же тех, кто впервые вступает в такие отношения с хозяином дома, фиксируются, чтобы жених мог потом по такому же поводу вернуть им долг. Ужин завершается в начале шестого. После этого в доме жениха начинается веселье, т. е. мулид, который продолжается до самого утра. Мулид сопровождает группа певцов и музыкантов, именуемых маальма (ma‘alma), которые специализируются на исполнении свадебных песен.

В доме невесты тоже идут приготовления. Здесь уже собрались все женщины окрути. Примерно в половине седьмого девушка должна вернуться домой. И тут ее поджидает сюрприз. Около дома ее подкарауливают несколько молодых людей из числа близких родственников. Один из них – обычно ее брат – неожиданно выскакивает из-за утла, хватает ее и несет на руках в дом. Так начинается тырях (tlrah) – обряд «укладывания» невесты. В доме уже приготовлена махадра (mahadra) – часть комнаты, где постелено ложе, специально отгороженная на скорую руку занавеской из простыни или какого-то куска ткани. На него и укладывают невесту. Тут же сюда сбегаются все женщины, которые и сообщают напуганной девушке новость – ее выдают за такого-то. Все – и невеста, и гостьи – в один голос принимаются рыдать, после чего, наплакавшись вдоволь, – начинают веселиться. В этом им помогают специально приглашенные музыканты, именуемые тэлюд (telud). Они в отличие от ma’alma исполняют не религиозные песнопения, предписанные исламом, а сокотрийские народные песни – тооди-хин (to’odihin), аккомпанируя себе на бубнах и барабанах. Женщины рассказывают невесте о предстоящей супружеской жизни, наставляют ее. Вскоре музыкантов приглашают поужинать, а затем веселье продолжается. К ужину приходят молодые люди, которым было поручено «укладывание», – теперь их очередь наесться до отвала. А потом накормят и плакальщиц.

Невеста же выбирает себе двух свидетелей, чтобы вместе с двумя свидетелями жениха пойти к кади подтвердить свое добровольное согласие на брак, и кади запишет молодых мужем и женой. Женщины после ужина возвращаются к исполнению сокотрийских песен, каждый куплет в которых начинается с распевного восклицания yä wäw. Праздник продолжается примерно до четырех утра.

На заре происходит еще одна ответственная процедура – заффа (zaffa). Это «введение жениха в дом невесты». Вся процессия – жених и сопровождающие его музыканты, а также небольшие группы родных, весело приплясывающих на ходу, – торжественно движется к дому невесты. Но в первый раз жених появляется в доме девушки лишь для того, чтобы совершить обряд «потирания невесты» – масх mash. Он входит к ней в комнату и кладет ей на голову крупную денежную купюру, как бы потирая ею голову. Это символизирует собой достаток создаваемой семьи, готовность жениха взять на себя все тяготы семейной жизни. После этого он сразу же уходит и возвращается в свой дом, где веселье возобновляется и не смолкает до восхода солнца. Тогда маальма уходят: после совершения масха их миссия заканчивается. Возвращаются с прогулки друзья жениха (в Хадибо во время масха они обычно прогуливаются на берег моря), он угощает их завтраком, и все расходятся. На этом первая часть свадебной церемонии заканчивается.

На второй день после полудня начинается праздник у невесты. У нее вновь собираются все женщины из округи – родственницы, соседки, соплеменницы, односельчанки, они поют народные песни и пляшут во дворе под музыку тэлюд (telud) до ужина. После сытной трапезы, в которой принимают участие все гости, начинается кусбе (qusbe) – обряд, аналогичный состоявшемуся накануне в доме жениха. Каждая гостья кладет на блюдо определенную сумму, и специально приглашенный писарь (катив) записывает в тетрадь, кто сколько внес. Эти деньги идут родителям невесты. Таким образом, все присутствующие женщины селения, имеющие дочерей, возвращают матери невесты те деньги, которые она (или ее мать) когда-то дарили им в день их свадьбы, а также добавляют какую-то сумму сверх этого. Когда придет время свадьбы их детей, нынешняя невеста, если у нее к тому времени будет дочь, вернет «долг», также добавляя от себя столько, сколько сможет. Эта добавка с новым «процентом» вернется к ней, когда придет черед ее дочери. Если же у нее не родится дочерей, то долг будет возвращен ее матери. Таким образом, женщины, не имеющие дочерей, не вносят вклада. Писарь регистрирует все эти расчеты, да женщины и без того держат их в памяти долгие годы.

У горцев же, где денег ранее почти не знали, помощь и по сей день часто оказывается в натуральном виде – козами, маслом.

По завершении процедуры «сбора пожертвований» все возвращаются к пению и пляскам. После заката солнца гости расходятся. Тут в дом невесты вновь приходит жених в сопровождении своих родственников, на этот раз для того, чтобы торжественно вручить ей сабха (sabha) – подарки. Если родственники жениха голодны, им поднесут ужин, если нет – напоят чаем, но угостят обязательно. Теперь он

может остаться наедине с невестой (женой) и поужинать с ней вдвоем, без свидетелей. Ночевать он остается у нее. Начинается лейлат ад-духля (leylat ad-duhla) – ночь, которая здесь чисто условно называется брачной. Дело в том, что жених пока не имеет права исполнять свои супружеские обязанности, хотя и спит с невестой в одной постели.

Наутро к ней вновь приходят родственницы, соседки, они убирают, украшают ее. Тело ее натирают благовонными маслами, глаза подводят сурьмой, лицо подкрашивают хной. На нее надевают новое, расшитое серебряными нитями платье. Отовсюду сходятся женщины полюбоваться на подарки жениха, которые выставляются для всеобщего обозрения.

Во время работы нашей экспедиции на Сокотре невестам уже стали дарить золотые кольца, браслеты, подвески, серьги, часы. Кто победнее – мог ограничиться новой одеждой – ярким платьем, накидкой, головным платком. Те, у кого совсем не было средств на подарки, могли взять украшения напрокат, которые образно называются сабха ди фэне (sabha di fene) – подарки для лица (т. е. напоказ). Заставив всех соседок поцокать языком, подарки вернут тому, у кого их одолжили.

Проходит третий день – теперь жених уже полностью вступает в свои права мужа. Один информант, у которого мы побывали на свадьбе, рассказывал: «На вторую ночь я поцеловал свою невесту, но не больше, ведь если я не могу терпеть, какой же я мужчина?!» Итак, вторая ночь представляется для мужчины своего рода испытанием.

Молодые супруги решают, когда жене переходить к нему в дом. Это может состояться сразу же на следующий день после брачной ночи, а может, в случае каких-либо препятствий, произойти через два дня, через неделю, максимум – через месяц.

К дому молодого человека молодую жену тоже провожает процессия – также заффа (zaffa), только теперь это «введение жены в дом мужа». Родные и подруги, припевая и приплясывая под удары бубна, медленно движутся к дому. А за калиткой уже притаился один из братьев или друзей мужа с маленьким козленком (или барашком) в руках. Как только молодая супруга приближается к порогу, он режет козленка прямо у нее под ногами и выпускает кровь перед ней на порог. С кровью от молодых должно уйти все дурное. Жена перешагивает через политый жертвенной кровью порог и входит в дом, который теперь должен стать, возможно навсегда, ее домом. Опять начинается праздничный ужин, в котором принимают участие и хорошо потрудившиеся женщины, которые пели и били в бубны, и не меньше их поработавшие мужчины, которые готовили в доме мужа еду. Теперь приходят посмотреть на молодую жену соседские женщины. Им подают холодной воды с сиропом. Долго гостьи не задерживаются. Если дом жены неблизко, ее мать остается ночевать у сватов, но все остальные уходят. Если матери нет в живых, всю процессию возглавляет старшая сестра молодухи или сестра матери, но непременно женщина из материнского рода. Если же дома расположены рядом, как чаще всего и бывает, то мать возвращается домой и засиживается с родными за полночь, обсуждая будущую судьбу дочери.

Если обстоятельства некоторое время не позволяют привести жену в дом мужа, он может навещать ее в доме ее родителей, оставаться там ночевать, но не переезжает туда.

Выкуп за невесту ее родственники расходуют по своему усмотрению. Обычно на часть суммы они приобретают подарки дочери. Иногда это заранее оговаривается. Бывает и так, что родственники невесты берут у родственников жениха лишь часть обусловленной суммы выкупа, оговорив, что на оставшуюся часть суммы жених купит невесте подарки. Бывает, жених настаивает на том, чтобы часть выкупа была потрачена так, как он считает необходимым. Уже говорилось, что в прошлом на Сокотре бытовал обычай, когда при разводе муж забирал заплаченный им выкуп или же его часть, но сумма его в то время была мизерной, натуральную же составляющую выкупа он, естественно, оставлял. Утешением покинутой служил зимма (zimma) – залог, особый вид выплаты (компенсации), которую жена получала от мужа при разводе или же от его родственников в случае его смерти. В годы моей полевой работы на острове залог оговаривался в суде, который устанавливал и его сумму – 5 динаров. Если родственники станут тянуть с выплатой залога, жена может пригрозить им либо тем, что не будет его хоронить, пока не получит денег, либо тем, что не устроит поминки.

Описанная церемония свадьбы характерна для брака, заключаемого между жителями одного селения или близлежащих селений. В каких-то случаях свадебные обряды бывали несколько иными, но по сути оставались теми же.

С начала супружеской жизни молодые должны спать совместно; стремление мужа спать отдельно воспринимается женой как обида. По словам информантки, это означает, что он не хочет с ней физической близости.

Дети в возрасте примерно до 10 лет спят в одной комнате с родителями, потом их непременно отделяют, и они спят либо в другой комнате, либо во дворе.

У сокотрийцев, – во всяком случае, как рассказывали информанты из центральной части острова, и естественно, правдивость этих сведений не представлялось возможным проверить, – было принято якобы, чтобы по четвергам мужчина обязательно выполнял свои супружеские обязанности. Женщина тщательно готовится к этому дню – умасливает себя благовониями, душится, приводит в порядок прическу, надевает лучшую одежду. Если это все не окажет должного воздействия на супруга, он якобы может «откупиться» – заплатить 5 динаров. Подозреваю все же, что сказанное было лишь шуткой.

Праздники и ритуальные обряды

Суеверия, восходящие к доисламской эпохе, остатки древних верований и культов, обычного права у сокотрийцев, как уже было отмечено, причудливо смешивались с нормами шариата, что проявлялось и в быту местных жителей, и в их ритуальных обрядах, праздниках.

Например, горцы и в прошлом соблюдали рамадан, но не так строго, как их собратья из долин и прибрежных районов. Даже теперь, став более религиозными, они относятся к посту спокойнее, чем остальные жители острова, для которых этот месячный пост, как и для всех мусульман, – праздник.

В сокотрийском существуют специальные слова, обозначающие первый и последний дни рамадана: marhaz и gibbäna (в прошлом горцы определяли начало месяца только по луне).

В рамадан у сокотрийцев не было принято, как у большинства мусульман, ежедневно устраивать шумные посиделки за полночь, бурно веселиться с наступлением темноты, чаще ходить друг к другу в гости. Это объяснялось их более скромными, особенно в прошлом, возможностями, чем у жителей континента. Ночные же песнопения островитян прибрежных районов рамса (ramsa) проводились и в другие месяцы не реже, чем в рамадан.

Зато по-настоящему праздновали завершение поста. ‘Ид аль-фитр – праздник разговения отмечали все. Первый день праздника ‘ид аль-фитр семьи обычно остаются дома: режут баранов, обильно едят, поздравляют детей, ставят на стол заранее приготовленные сладости, женщины умасливают себя благовониями, облачаются в праздничные наряды, достают из сундуков украшения. На второй день супруги с детьми (живущие, как правило, в доме мужа вместе с его родней) навещают родственников жены; если муж так не поступает, – значит, он на них обижен. В этот же день сокотрийцы ходят в гости к своим друзьям, соседям, соплеменникам и, как водится, приносят с собой съестное. Мужчины и женщины сидят отдельно; беседа может продолжаться долго, время пребывания в гостях не ограничивается. Обычно все дома открыты для любого гостя. Даже в Хадибо, столице, любой человек может зайти в любой дом и ему будет оказано гостеприимство: его накормят, напоят чаем, обрызгают духами или окурят благовониями.

Сокотрийцы торжественно отмечают рождение ребенка. Женщина в прошлом рожала обычно сама, без помощи повитухи, присев на корточки в специально приготовленной для родов хижине типа стэре (stere) и держась руками за свисающую с потолка толстую веревку. Через неделю после рождения ребенка считают, что он sirqah min siyät (букв, «вышел из огня»), и над ним совершают специальный обряд: ритуально сбривают волосы с головы, рассматривая это как своего рода очищение от грязи.

По случаю рождения ребенка его родители устраивают празднование – зайефу. Гости приносят в подарок небольшую сумму денег, которая предназначается для покупки младенцу всего необходимого и частично компенсирует затраты на зайефу. Здесь, как и в случае со свадьбой, происходит как бы взаимное кредитование сокотрийцев.

Не менее радостное событие для сокотрийских семей – день обрезания сына. У горцев еще недавно было принято совмещать этот праздник со свадьбой, чтобы сэкономить продукты, столь тяжело достающиеся хозяйству. В этом случае мальчикам, над которыми собирались совершать обряд, символизирующий их превращение в мужчин (обрезание делали – теперь это уже отдаленное прошлое – в очень позднем возрасте, а именно в 14–15 лет, вопреки мусульманским канонам), родственники подбирали невест и устраивали один большой праздник, продолжавшийся несколько дней. Вот отрывок из диалога горцев, записанный в 1983 г.

Мубарак: Моему сыну пора сделать обрезание. Скоро он станет большим. Мы хотим собраться. Надо послать к нашим соплеменникам, у которых тоже сыновья. К И се, Али, Осману, чтобы договориться собраться в среду Скот резать будем в пятницу, а в субботу закончим праздник. Соберемся, чтобы договориться, кто сколько скота даст на праздник. Ты дашь десять голов, десять сайгов масла и четыре бурдюка фиников. И ты – десять голов, четыре сайга и четыре бурдюка. Встретимся на площади на полуденной молитве. Только не опаздывайте, приходите вовремя да пошевеливайтесь.

Мы пошлем в племя дарьхо и племя шаабхо, чтобы позвать их.

Позовем их, пусть побудут на празднике у моего сына, посмотрят, как он женится на дочке брата, большой должен быть праздник. Вы тоже попросите, чтобы все сделали хорошо.

Салем: Коль скоро ты будешь делать ему обрезание, мы тоже придем и попразднуем.

Мубарак: Как хотите, если есть желание, можете прийти и праздновать.

Мухаммед: Мы хотим, чтобы от каждого было по две коровы и десять голов (коз или овец. – В. H.).

Салем: И с каждого по шесть сайгов и шесть бурдюков.

Мубарак: Нет, нет, так не пойдет. Уж слишком большой праздник получается. Не надо, чтобы все приходили, а то будет слишком много народу.

Али: Но нас-то ты не оставишь? Мы тебе близкие, нехорошо нам оставаться без праздника.

Мубарак: Нехорошо, конечно. Но и вы, и другие еще на многих праздниках побываете: девушек у нас много, так что будем их всех выдавать.

Али: Но мы тебе ближе других.

Мубарак: Только пусть Иса приведет корову и десять коз.

Салем: Корову и пятнадцать.

Мубарак: Нет, нет, не прибавляйте больше, пусть с каждого будет корова и десять коз. Хватит, пора собираться и готовить праздник. Давайте, давайте. Посоветуемся с уккалами (старцами – В. Н). Всех, кто придет со стороны, я накормлю обедом.

Али: Ну а те, кто придет вместе с нами, с нами и пообедают, отдельно кормить их не надо.

Мубарак: Тех, кто подойдет вечером, мы разделим. Тем людям, кто из племени камхер, дадут десять козлиных шкур, коровью ногу и бок да пять коз. Вот и всё. Род белых из племени харавейхон столько же получит, племя калихо – тоже столько и шаабхо – столько же. А сколько [людей придет] из племени бет малик? Двое или трое?

Мухаммед: Трое. Сколько им дадут?

Мубарак: Им дадим козу, коровью ногу, бурдюк фиников и сайг масла – пусть принесут им. Еще осталось племя хизхеметен. А их сколько?

Мухаммед: Шестеро.

Мубарак: Тогда им полтора бурдюка и все то же самое.

Салем: Хватит с них и бурдюка.

Мубарак: Нет, нет, полтора бурдюка.

Салем: Да хватит одного бурдюка. Еще много есть сокотрийцев.

Мубарак: Давайте. Пусть для них поищут большой бурдюк. Идите, идите.

Али: Еще осталось племя ле-мин-’адха и гисфо. Ле-мин-’адха обойдутся одной циновкой (мяса с рисом): чужие нам они. А гисфо нет.

Мубарак: Пусть им дадут два бурдюка, два сайга и десять больших козлов.

Али: Ну а ле-мин-’адха?

Мубарак: Ле-мин-’адха получат пять циновок. А теперь идите. Давайте, потом увидимся. А теперь пообедаем. Накормите своих детей и женщин. А потом возьмите еду и несите на площадь. Некоторые гости придут ночью.

Салем: Помоги, Аллах, чтобы побольше людей прослышали о нашем празднике.

Мубарак: Еще солдаты придут, и служащие, и все приглашенные.

Салем: Надо им говядины дать.

Мубарак: Нет, угостим их козленком: говядина жесткая. Давайте, пусть им положат вместе и говядины, и молодой козлятины. Теперь на площадь, на площадь. Пусть там почистят, подметут, принесут хвороста, а мальчиков пора красиво одеть.

Мухаммед: Пусть им выстригут волосы на висках, научат, как вести себя, и отведут к камню.

Мубарак: Вот-вот. Научите их как следует да оставьте, пусть мезейдехер на них посмотрит.

Мухаммед: А ты видел мезейдехера?

Мубарак: Да, видел.

Мухаммед: А обрезание будем делать на площади или дома?

Мубарак: Конечно на площади! Зачем тогда делать праздник, если не будем обрезать на площади, перед всеми?! Давайте пляшите. Спойте-ка хэдон-эдон.

Салем: Ты слышал касыду людей из племени камхер? Что в ней поется?

Мубарак: Да, слышал, хорошая касыда, клянусь Аллахом.

Салем: Тебя в ней восхвалили.

Мубарак: Дайте им побольше еды. Окажите им гостеприимство. А они нам воздали в песне.

Мухаммед: Ле-мин-’адха обиделись.

Мубарак: Да не может быть, чего они хотят?

Салем: А ты слышал их касыду? Что они в ней поют?

Мубарак: Добавьте им мяса.

Салем: Ну а касыду-то ты слышал или нет?

Мубарак: Да нет, не слышал.

Салем: Они поют, что никто не встал перед ними и никто на них и не посмотрел.

Мубарак: Эй, Абдалла Масвийат, ответь им касыдой. Давай, племянник, побыстрей, спой им.

Мухаммед: Поищите Абдаллу Масвийата.

Мубарак: Вот, ответили им касыдой. Пусть им подадут воды, пахты и чаю.

Мухаммед: Давайте, уже светает, кончайте, кончайте. Доброе тебе утро, старуха[32]32
  Об употреблении этой фразы см. ниже.


[Закрыть]. Теперь надо обрезать.

Мубарак: Где мальчики? Приведите всех, кому будут делать обрезание. Светает, да поможет вам Аллах. Сколько еще вы будете тянуть? Доброе тебе утро, старуха, да удалится от тебя рассвет. Где мезейдехер? Молитесь за пророка.

Мезейдехер: Да будет с тобой Аллах.

Мубарак: И с тобой тоже, мезейдехер. Смотри, поосторожнее, не порежь их, будь поаккуратнее, внимательнее с мальчиками.

Мезейдехер: Пусть попрыгают у камня – садиться мальчики ни за что не хотят.

Мубарак: Поистине, когда мальчикам делают обрезание, они становятся серьезными, взрослеют.

В 70-е годы некоторые старые горские обычаи постепенно отмирали, обрезание совершали в возрасте, предписанном шариатом, гораздо раньше, чем прежде, и не на виду у всех, а дома (хотя еще не в больнице, как теперь). Однако некоторые элементы старого обычая сохранились. В этот день приглашают гостей, родственники делают подарки – коз, овец. Иногда, как в приведенном выше случае, обрезание проводили вместе группе мальчиков из родственных или живших по соседству друг с другом семейств. Тогда на празднование, как и на свадьбу, могли пригласить музыкантов. Мальчики, как и встарь, должны были непременно продемонстрировать мужество, способность хладнокровно вынести боль – под пристальным наблюдением родственников. Традиционными оставались в 70-е годы и инструменты, каковыми проводилась эта операция, и статус лица, проводившего ее, и средства, коими облегчали затем страдания «пациента». Таким лекарством служил порошок из вываренной коры дерева экша, которым присыпали рану, и зловонный состав хальте (halte), мешочек с которым вешали под нос и на шею и который нужно было нюхать в течение 15 дней.

Если ребенок умирал в раннем возрасте, ему делали обрезание, прежде чем похоронить, «чтобы он умер мусульманином».

Обычай обрезания девочек здесь ушел в прошлое, хотя о нем прямо говорится в архаичных фольклорных текстах. Однако сохранилось воспоминание, как рассказывала одна из информанток, о сутцество-вавшем в прошлом правиле: если девушка или женщина хотела отправиться в хадж, то перед этим будто бы ей следовало задержаться в Хадрамауте, где этот обычай еще кое-где соблюдался, и совершить обрезание, которое должно было символизировать собой полное очищение паломницы.

При совершении обряда обрезания всегда произносится традиционная, унаследованная от предков формула: al ba’äris е slbib rahaq hes sibeho. Смысл этой формулы, которая, несомненно, является заклинанием (возможно, древним), самим сокотрийцам был неясен. Дословный перевод ее тоже допускает различные толкования, буквально означает: «доброе утро тебе, старуха, да удалится от тебя рассвет». «Старуха», безусловно, – символ зла, которое, как уже говорилось, всегда воплощается в образе женщины, поскольку колдовством занимаются исключительно женщины. Обрезание совершается на рассвете, когда, согласно сокотрийским поверьям, вообще меньше всего шансов встретить гиннию, «железноногую» и прочие зловредные существа (которые активно действуют вечером и ночью), а совершающий обрезание еще и заклинает, чтобы «старуха» была далеко от рассвета, т. е. от обряда. Представляется наиболее вероятным толкование данной формулы как заклинание от сглаза: «пусть утро будет добрым, пусть старуха (злой дух, колдунья) будет далеко, не мешает обрезанию, не принесет зла».