Текст книги "Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта"

Глава двадцать вторая

Существование моё на парселе в течение месяца очень напоминало известную историю Робинзона Крузо. Правда, попугая у меня не было, а общаться-то хотелось, чтобы совсем не разучиться говорить. Все дни приходилось проводить в обществе окружающих животных – вот с ними я и разговаривал. И надо заметить, друг друга мы понимали с полуслова. Вожак стаи Мандела сначала всё косился на меня, возражал, чувствуя собственное ущемление прав, но в конечном итоге смирился и снисходительно признал за мной некоторое исключительное право ввиду моего человечьего происхождения. Он принял меня в стаю. А Кевин, вообще, был этакий собачий рубаха-парень и ему всё было «по барабану» – главное, чтобы пожрать давали. Блаки же была молодой избалованной сукой и привыкла чтобы все вокруг опекали её, заботились, ласкали. Ни на какую иную роль она отнюдь и не претендовала. Так что, большинством голосов меня признали. Правда, был ещё Вилли, но он высокомерен, нагл, держался от всех обособленно и был «себе на уме». Имел скверный скандальный характер, больно лягался, а если что-то было ему не по нутру – начинал плеваться. Удивляюсь, почему сеньора Сильвия души в нём не чаяла? Видимо, всё из меркантильных соображений, ибо она счёсывала с его лохматых боков пух и вязала тёплые шапочки и носки. Этот безгорбый верблюд доводил меня порой до исступления. То он залез в цветочную клумбу и вытоптал три куста любимых роз хозяйки, то ему, видите ли, приспичило попастись на капустных грядках. А давеча вообще что учудил, мерзавец! Взял и нагадил в обеденную чашку Кевина, и когда униженный пёс стал громко высказывать свое возмущение, смазал того копытом по морде. Я прибежал на жалобные вопли бедняги, взывающего к справедливости, и хотел было устроить разборку, но беспредельщик-лама, в ответ на мои рассудительные доводы, невоспитанно отрыгнул… и выплюнул мне в физиономию какую-то вонючую клейкую массу. Хам!..

Такие вот дикие нравы царили в нашей среде. Со временем я стал за собой замечать, что и сам начал дичать понемногу. Ну а как иначе можно истолковать вот такой, например, факт?

Забрался я, как то, на дерево, чтоб с высоты птичьего полёта лучше обозревать подведомственные территории. Сижу, бдю. Вдруг вижу, внизу стая без меня загоняет кого-то. В сваре так сразу и не разглядишь что за дичь там преследуют мои сотоварищи. А когда всё утряслось, гляжу, Мандела бережно несёт в своей пасти бездыханного дикого кролика. Во мне мгновенно вспыхнул хищный инстинкт и я, сломя голову, резво сиганул вниз с древа (такое впервые со мной приключилось!) и, воспользовавшись правом сильного, отнял у экс-вожака его законную долю (прямо «дедовщина» какая-то!). Успокаивает одно – добычу я хоть приготовил на огне, а не употребил в пищу в сыром виде. Видимо, все-таки гены цивилизации сработали во мне.

А Родриго, шельмец, так ни разу за месяц и не появился на парселе. Вот и пришлось нам кормиться чем придётся. Всё чаще этим «чем придётся» оказывались хозяйские куры. Они здесь, в отличие от России, не жили в курятниках и паслись где хотели, а спали на деревьях. Точно в определённые распорядком часы утром и вечером птичье поголовье собиралось под навесом, чтоб получить полагающуюся им порцию кукурузных зёрен. Ох и ловко же я приспособился их отстреливать из своего табельного револьвера.

Но, как говорится, хорошо всё то, что хорошо кончается. Так и в моём случае: месяц пролетел быстро, безмятежная жизнь закончилась. На парселе появилась сеньора. Приехала она одна – страшно раздраженная и озабоченная. И главное, со мной больше не обходилась с прежней учтивостью и вниманием. А через пару дней, вообще, заявила, что продает парселу и мои услуги здесь потребуются лишь до конца текущего месяца. Стало быть, с первого сентября я свободен, как шалый весенний ветерок, ибо на юге американского континента именно с этого дня начинается календарная весна.

Да, и ещё чуть не забыл. Когда приехала донья Сильвия, первым делом она, взглянув на меня, заметила:

– Ты хорошо выглядишь, Влади. Поправился!..

На это я ничего не ответил, лучшим нашёл скромно промолчать.

А когда вечером хозяйка изъявила желание собственноручно покормить куриное поголовье, тут-то всё и выяснилось. На её зов: пойито… пойито… пойито… (так по-чилийски звучит «цып-цып-цып») – собралась такая жалкая кучка испуганно озирающихся на меня пернатых, что хозяйка вопросительно вскинула на меня невольно выпучившиеся глаза.

Я неопределённо дёрнул плечами:

– Может разбежались по другим парселам? Корм ведь давно закончился и мне нечем было их кормить. А Родриго так ни разу и не появился и некого было попросить купить кукурузу.

Так я лихо перевёл стрелки на хозяйского сынка.

***

Нутром я чувствовал, что моя эпопея на плантации безуспешно заканчивается и нужно срочно что-то предпринимать. Чем дальше, тем больше стервенела сеньора, докапывалась до меня по всяким пустякам со своими придирками. Обстановка становилась всё невыносимей. В ближайшие выходные я ринулся в Сантьяго к моим друзьям. Срочно нужно было встретиться с Ярославом.

– Можешь ликовать, Влад! – успокоил меня благодетель. – Я говорил насчёт тебя с Роном и с Верой. Они о тебе хорошего мнения и, в принципе, ничего не имеют против того, чтобы ты занял моё рабочее место.

– Вот спасибо тебе, друг! Век не забуду, – рассыпался я в благодарностях. – Никогда не подведу. Буду из кожи лезть…

– Я тебе верю. Только они хотят прежде с тобой поговорить. Завтра вместе поедем на фирму и там они всё объяснят.

– Конечно, конечно. Я готов хоть сейчас…

Наутро я с Ярославом явился в офис фирмы «Аминас». Была суббота, но учреждение функционировало и в этот день недели тоже. Кругом ощущалась производственная озабоченность: секретарь отвечала на телефонные звонки, служащие принимали посетителей, несколько клиентов листали иллюстрированные журналы, вальяжно развалившись в креслах.

Мы расположились в директорском кабинете. Супруги Модра отличались благородством манер, сама любезность исходила от них. Озабоченно осведомившись о моих проблемах, они прониклись неподдельным сочувствием, любезно вошли в положение и обещали своё участие в моей судьбе.

– У меня просрочена виза и, чтобы легализовать дальнейшее пребывание в Чили, необходим рабочий контракт. Иначе мне грозит депортация в Россию.

– О! Это значит – мы будем платить государству налоги за вас. Ярослав ведь работал у нас по-чёрному, – воскликнула Вера.

– Да-да, верно! – отозвался Рональд. – Мы вам сможем платить только сто тысяч песо.

– Я согласен, – неуверенно как-то откликнулся я.

– …зато мы вам можем предложить пока ночевать у нас в приёмной офиса на диване, – поспешила вставить хозяйка. – Заодно и приглядите, чтобы налётчики не проникли ночью внутрь.

– И питаться будете с нашей кухни, – надбавил глава фирмы. – О`кей?

– Об этом мне могло только сниться, – удовлетворённо воскликнул я.

– Сами мы живём в этом же здании – занимаем второй этаж, – далее вводила меня в курс Вера. – Так что, берём вас в семью. Придётся, как члену семьи, иногда выполнять мелкие поручения: погулять с детьми, сходить в маркет за продуктами, доставить по назначению корреспонденцию, выгулять собак. Ну и тому подобное. Если согласны на наши условия, то мы вас ждём.

– Да, я на всё согласен. Только это ничего, что я до конца месяца отработаю на парселе, а потом получу причитающуюся месячную зарплату и приеду к вам? Иначе мне могут не заплатить за отработанные дни.

– Договорились! Так мы вас скоро ждём, – закончил Рональд.

– А эти чилийцы такие бессовестные люди. Они всегда обещают, но никогда не сдерживают слово, – посетовала Вера.

– Бог их наказал тем, что лишил совести и они сами же от этого страдают, – мудро изрёк рассудительный глава австралийского семейства…

***

Уж так было угодно провидению, что мытарства мои на парселе добром не закончились. Чем ближе подходил к финалу срок моего пребывания там, тем лютей становилась хозяйка – при любом удобном случае она старалась проявить свою ядовитость.

– …Влади, а ты какого вероисповедания? – елейно вопрошала она, явившись из иглесии (церкви) на парселу в благоговейном состоянии духа после традиционной у католиков воскресной мессы. При этом она так смиренно сложила на груди лодочкой ладошки и смиренно закатила очи к небу, что я искренне уверовал в благочестивость её помыслов.

– Родители мои православные христиане, а сам я атеист, – разоткровенничался чистосердечно я.

Бесы, видимо, прочно угнездились в чёрном чреве этой женщины. Услышав подобный ответ, она взвилась, как ужаленная шершнем, и мгновенно обернулась в фурию:

– Так значит ты сатанист!

И пошло, и поехало…

– По твоим выходкам я давно это подозревала! О, Диос (бог), прости мне это… – она истово принялась осенять себя перстами, страстно целуя их после каждого приёма.

– Я не сатанист вовсе.

– …Санта Мария, прости мне грех… я так долго давала кров этому безбожнику… – совсем не слушала меня благословенная католичка. – И ещё я должна давать ему плату…

Вот так и продолжался мой неоконченный кошмар. А когда, наконец, наступила долгожданная последняя ночь на парселе, я просто исходил нежным трепетом в предощущении предстоящего утра – тогда хозяйка должна будет выдать мне причитающуюся плату за последний месяц. О как безмятежно я почивал напоследок!..

Наутро блаженно восседая на собранном чемодане в ожидании заслуженного вознаграждения, я самодовольно размышлял:

– А я не дурак, однако! Эк и ловкий парень! Заблаговременно позаботился о себе. Теперь мне есть куда приткнуться и не останусь на улице. Вот только сейчас получу плату и… чао, сеньора!.. Только что-то долго она там возится… Ага, вижу!.. идёт наконец ко мне с моим гонораром… А какая физиономия недовольная… Ну, это она оттого, что не хочет, чтобы я уезжал… кто теперь будет её ублажать?..

Не поздоровавшись, сеньора решительно протянула руку:

– Отдай пистолет!

Ну, да, – ключи от дома и револьвер я ещё не сдал. Резонное требование с её стороны. Это мы знаем: сначала стулья, а потом деньги!

Я непринужденно передал оружие.

Донья грубо выдернула из моих рук пистолет, взвела курок и, больно ткнув мне под левый сосок, рявкнула:

– Пошли!

В недоумении я покорно поплёлся, подгоняемый сзади воронёным дулом:

– Что ещё выдумала эта коварная бестия? Может таким образом хочет принудить меня остаться? Ох, как неисповедимы эти женские души!

Почему-то старая стерва уводила меня куда-то мимо сараев в глухую часть двора. Я реально забеспокоился.

– Что она хочет со мной сделать? Может расстреляет, чтоб денег не платить – и делу конец? Тогда надо успеть сказать ей, что я добровольно без постороннего вмешательства отказываюсь от месячной платы… и пусть эти деньги пойдут на лечение бедному дону Энрике. Такой, мол, милосердный акт я совершаю в знак признательности за доброе отношение со стороны старика и самой сеньоры, – лихорадочным потоком проносились мысли в моём воспаленном опасностью сознании. Картины далёкого детства и последующей жизни, как обычно у обречённых на смерть, в моём воображении не успели промелькнуть до конца, как…

– О-па! Что такое? – обалдел я. На земле валялся мёртвый Вилли. Его вывалившийся изо рта лиловый язык и неестественно выпученные глаза подтверждали худшее. Вокруг шеи задушенной ламы были намотаны несколько витков верёвки, которой верблюд был привязан по обыкновению к вбитому в землю металлическому стержню, чтоб не сбежал с отведённого под пастбище места.

– Что это такое? – завизжала зловредная чилийка.

– Меня это не касается! – отрезал я. – Я закончил все дела на парселе вчера ровно в семнадцать часов, на этом я сложил с себя полномочия и на тот момент Вилли был жив. А остался я здесь до утра потому, что вы должны мне заплатить за последний отработанный месяц.

– Ах, ты ещё плату требуешь! Подлый коварный гринго, ты остался специально, чтоб погубить животное. О бедный мой, бедный Вилли…

– Что вы теперь на меня всё сваливаете? Надо было ещё вчера вечером со мной расплатиться, и я не оставался бы на ночь на вашей парселе.

– …мой бедный, бедный Вилли. О-о-о!.. – завывала сеньора.

– Вы же знаете как он не любил быть на привязи и всегда крутил головой, чтобы освободиться от верёвки. Вот она и обмоталась вокруг шеи… – резонно рассуждал я.

– Я уже позвонила в полицию и скоро сюда приедут карабинеры. Тебе придётся ответить по закону, – злорадно осекла меня бывшая хозяйка.

Я обречённо констатировал про себя:

– Ну, вот! А я так радовался, что умно всё устроил. Кого теперь Рональд возьмёт на моё место? На этот раз обязательно депортируют на родину или посадят в местную тюрьму.

Вскоре появился полицейский автомобиль с зарешёченными окнами и два карабинера направились ко мне. Сеньора фабриковала мне криминал. Один из стражей порядка принялся было отстегивать наручники, но вдруг увидев во мне что-то необычное, решил выслушать и обвиняемую сторону. Словно приговорённый, обрадовавшись последнему слову, на скверном испанском, но больше в виде пантомимы, я принялся отстаивать свои права…

– Он иностранец?! – осенила вдруг догадка светлую голову служивого.

– Это русский! – довольная сделанной пакостью, выдала меня с потрохами злопамятная аборигенка.

– Ну, приехал! – подытожил я собственную участь.

Но не тут-то было. Полицейский неприметным движением спрятал приготовленные было стальные браслеты за спину. Видимо, чтоб не ударить лицом в грязь перед представителем иностранной державы, он неожиданно решил проявить служебное рвение в исполнении своих обязанностей. Оставив меня в одиночестве возле машины, полицейские в сопровождении хозяйки отправились к месту трагедии.

Вернувшись назад, карабинеры вдруг объявили меня свободным и сказали, что я свободен и могу идти. Как там ни брюзжала сеньора, представители власти меня отпускали на все четыре стороны, даже не истребовав документа, удостоверяющего личность. Хвала восторжествовавшей справедливости!

Опьянённый сладким духом свободы, я совсем зарвался и стал требовать в присутствии полицейских, чтоб мне немедленно выплатили причитающееся жалованье за последний месяц, хотя работал-то я на парселе незаконно. Но никто не захотел глубже вникать в моё положение и полицейские выразительно указали на ворота. Что ж, мне ничего иного не оставалось, кроме как подхватить свой чемодан и пошкандылять прочь по пыльной дороге в сторону шоссе. Не успел ещё отойти от ворот и сотни метров, как меня догнал карабинерский автомобиль. Открыв дверцу зарешеченного отсека, страж порядка жестом указал мне место внутри на жёсткой скамье.

Я моментально скис:

– Вот сука! Всё-таки уговорила пакос (ментов) чтоб упекли меня в узилище. Теперь ничего хорошего не жди.

В гнетущем состоянии духа я уныло взирал на мир сквозь железные прутья решётки. Машина выкатила на асфальт шоссе и, набирая скорость, направилась к автомагистрали. Добравшись до главной автотрассы, по которой резво несся автомобильный поток в сторону столицы, карабинеры остановили свой автофургон, высадили меня на автобусной остановке и вежливо объяснили:

– Здесь сеньор может подождать попутный автобус. Вам ведь надо в Сантьяго?

– М-м-м… – только и смог я выдавить из себя нечленораздельное.

Тогда-то я впервые ощутил на себе преимущества своего европейского происхождения.

Глава двадцать третья

За последнее время в русской колонии произошли некоторые изменения. Долгушин побывал в командировке в США и там ему очень понравилось. Он подсуетился и нашёл-таки в Штатах себе применение. Николай вернулся назад к семье, быстро собрал манатки и всё семейство спешно укатило в Северную Америку.

Теперь Фельдфебельша насылала вслед беглецам всяческие проклятия:

– Прикидывались здесь паиньками! А я-то наивная, доверилась им, ключи от всех кладовых поручила хранить… Крохоборы они – две простыни спёрли, пододеяльник новый совсем… всего-то лет пять назад приобрели для церкви… Все поголовно эти проклятые коммунисты такие… сволочи… чтоб им ни дна, ни покрышки…

Аргентинская троица тоже распалась, не встретив взаимности и понимания в среде соотечественников. Угрюмый Фёдор намылился в Венесуэлу – там у него какая-то родственница объявилась. Мой кровник Вован вернулся в свою Украину. И только предводитель несостоявшейся банды все ещё болтался на старом месте. Но после предательства Долгушиных подозрительная комендантша не доверяла больше и ему. Она его теперь избрала на роль козла отпущения и вымещала на нем зло за всех. Олежек тяжело маялся гнетущим положением, но терпел, дожидаясь обещанного Долгушиным приглашения в США…

Приехав в Сантьяго, я с автовокзала прямо с вещами заявился к моим австралийским благодетелям. Меня тепло приняли, но предупредили: офис открыт для посетителей до двадцати одного часа, а значит раньше этого времени мне негде постелить постель, потому что в приёмную заходят посетители. Но это меня не пугало. В конце концов важно, чтобы имелось место для ночлега, а днем я могу и перебиться. Вечером же за семейным ужином выяснилось ещё одно обстоятельство. Оказывается, на рабочее место Ярослава уже приняли какого-то чилийца. Хозяева любезно извинились передо мной за то, что, к сожалению, и рабочий контракт со мной заключить не смогут.

– Увы! Но такова производственная необходимость, – печально пригорюнилась Вера. – Понимаете, Владислав, фирма в настоящее время находится в тяжелом финансовом положении, фактически на грани краха и нам, возможно, придётся скоро закрыться. Вы должны войти в наше положение.

– Вот это неожиданность! – опешил я.

– Но вы не расстраивайтесь. На улице мы вас не оставим и, пока будете устраиваться, можете пожить у нас, – несколько успокоил глава семейства.

– Слава богу, хоть так! – подумал я про себя.

Снова навалились заботы по поводу визы, поиску работы и жилья. Я принялся снова восстанавливать контакты со знакомыми. Перво-наперво нанёс визит Лацкам, но почувствовав их заметное охлаждение к своей персоне, больше не стал обременять эту семью своим присутствием. Я догадывался, что всё дело было в отце Вениамине – это он дал своим родственникам установку на то, как им вести себя в отношении меня. В принципе, я понимал Лацков: с какой стати им подставляться из-за меня и терять расположение наделенного несметным наследством святого отца.

Другие друзья старались найти что-нибудь для меня. Но что они могли – бесправные гринго в чужой стране? Никто здесь не придаёт им значения.

В русскую церковь больше я не ходил. Внутри клокотала обида за то, как несправедливо там обошлись со мной. Но по воскресеньям я снова посещал «Эстрейю», где встречался с Василием Иванычем, Игорем, Сашей Гореловым, Чикиным и другими. Здесь меня познакомили с Николаем Кочерыжкиным, который наконец-то вернулся с юга к семье.

Он мне жаловался как потерпел новый финансовый крах:

– Знаешь, Влад, кинули меня эти проклятые староверы. Надули, как пацана. Глава их секты Илья, когда брал мои деньги, заверил, будто теперь я его компаньон и он будет честно наделять меня причитающимся процентом от дохода. Однако, сам даже зарплату полностью не выплатил.

– Почему это? Привлеки его к суду, – посоветовал я.

– Какой там суд! У меня на руках нет никаких документов, чтоб уличить его в обмане. Получается, что я просто работал у него по-чёрному. Вот так и доверяй божьим людям!

– Как же ты так, Николай, доверился необдуманно? Как теперь будешь забирать свои деньги?

– Уже никак. Напоследок я напился и хорошо смазал по морде этому святоше.

– А почему у тебя самого лицо в побоях? – поинтересовался Чикин.

– Да это они потом всей сектой меня отдубасили, – безнадежно отмахнулся лишенец.

С главой семейства Кочерыжкиных у меня с первой встречи установился добрый контакт. Он не проявлял ко мне враждебности, я – тем более. Мы дружески беседовали на любые темы, не касались лишь одной – о женщинах. Нас вполне устраивали такие отношения с некоторыми негласными условностями. Окружающие тоже, зная истинное положение дел, хранили нейтралитет, принимая не оглашаемые публично условия наших отношений.

С Чикиным никто тесно не сближался, все как-то сторонились его, считая склочным и неприятным субъектом. Поэтому, видимо, он и стал плотнее общаться со мной и старался, как мог, изо всех сил для меня.

Он опять говорил мне:

– Саша Батин имеет вес на дискотеке, хозяин ему доверяет, приблизил к себе, даже домой к шефу он вхож. Тебе надо с Батиным подружиться. Тем более, тебя уже знают в «Ла Осе» и там о тебе сложилось хорошее мнение.

– Но ты понимаешь, Серёга, я ушёл оттуда, а теперь мне как-то неловко возвращаться. Что я там скажу: примите назад блудного сына?

– Чепуха всё! Тебя ведь взяли на работу по-чёрному. И ты никому ничем там не обязан.

– Ну, хорошо! А как ты себе представляешь моё возвращение?

– Надо к Батину подъехать и срочно подружиться. Я всё устрою, подготовлю для этого нужную почву.

– Это долго, а мне нужна работа уже сейчас. Виза уже полгода как просрочена. И даже не знаю сколько времени позволят ещё ночевать на диване в приёмной мои австралийцы.

– Да, положение действительно серьёзное. Надо что-то срочно придумать…

– Сергей, как ты думаешь, а если я, как это принято у нас в России, пойду по предприятиям сам искать себе работу?

– Ну-у-у! Это ты перебрал. Здесь так не принято, тебя не поймут. Ты должен составить куррикулум (анкету), в котором нужно указать где и в какой должности работал, отправить это письмом вместе с рекомендациями предыдущих работодателей по указанному в объявлении адресу и ждать когда пригласят на собеседование.

– Когда там увидят, что я из России и в Чили ни в какой должности не работал?.. тогда хоть триста лет жди этого самого приглашения…

– А как ты представляешь свои поиски работы? Ты же по-испански ни бельмеса.

– Ой, не знаю, Серёга. Не даётся мне этот язык, видимо, много нервничаю и совсем не до испанского сейчас…

Но делать-то надо было что-нибудь. Ведь говорят же: под лежачий камень вода не течёт. Плохо спалось по ночам, маялся: положение бедной нищенки меня никак не устраивало. И я решился… Кое-как, с помощью словаря, с ошибками написал на листке: «Я русский, ищу любую работу». И прихватив с собой порядком поистрепавшийся словарик, отправился на поиски хоть какого-нибудь места работы. Я просто шёл по улице и заходил в подворачивающиеся на пути магазины, рестораны, склады, заправочные станции, учреждения, разные мастерские и показывал свой листок для начала. Потенциальный патрон вникал в суть начертанного мною, потом напускал на себя глубокомысленный вид и… далее следовало действие: либо в ответственном лице пробуждался естественный интерес, и оно изъявляло желание пообщаться с наглым русским, либо просто указывали мне на дверь, мол, зря отвлекаешь от насущных дел. Но от безысходности своего положения я был чрезвычайно упорен, ведь и вода – капля за каплей – камень точит!

В итоге, результатом двухдневных активных действий стало следующее: мне предложили аж три места! Сначала одна хозяйка склада китайской продукции предложила место грузчика. Затем, на заправочной станции «Шелл» её руководитель, примерно одного со мной возраста, проявил живой интерес к моей персоне, пригласил в свой офис, угостил кофе. И как продуктивно мы пообщались! Правда, диалог был предельно сжатым, фразы максимально лаконичны.

Типа того:

Я: Подаю свой листок.

Патрон: Обыкновенно для латиноса, что-то быстро лопочет.

Я: Ни черта не понимаю. Жестом останавливаю его. Листаю спасительный словарик, нахожу искомое слово, тычу в него пальцем: «не понимаю».

Патрон: Кивает головой, перехватывает словарик, тычет: «профессия»?

Я: «журналист».

Патрон: «Заправочная станция» и делает выразительный круговой жест рукой.

Я: «Ничего».

Патрон: «Давно»?

Я: «Что»?

Патрон: «В Чили».

Я: «Девять месяцев».

Патрон: Разражается вдруг неудержимым хохотом… потом долго листает словарь и попеременно указывает на несколько слов.

Прочитав их и связав в сознании логической цепочкой, улавливаю смысл и тоже принимаюсь смеяться… А смысл был вот в чём. Чилиец говорит, мол, девять месяцев – это как, вроде бы, я только что родился, теперь понятно почему ещё не научился говорить.

– Но ты мне понравился и я согласен тебя воспитывать, – подытожил мой веселый собеседник.

Короче говоря, он предложил мне работу: при заправке менять масло в автомобилях. Эта работа была несложной и я вполне с ней справлюсь. Только нужно было подождать до конца месяца, пока этот пост освободится от занимающего его работника.

Ну, а третье рабочее место отыскалось совсем рядом. Оно находилось в пятнадцати минутах ходьбы от фирмы «Аминас», где меня приютили. Это была автомастерская. Хозяином являлся чилийский еврей: молодой и деловитый. Он мгновенно уловил собственную выгоду и предложил мне назавтра с утра приступить к работе. Трудовое соглашение между нами было заключено в устной форме: работа по-чёрному, плата традиционная – пять тысяч песо в день. Я уже знаком был с подёнными расценками для нашего брата, поэтому согласился без всяких колебаний.

И началась моя трудовая деятельность на новом месте. Гараж был, по российским меркам, крохотный – ёмкостью всего-то на десяток автомобилемест. Здесь специализировались исключительно только на ремонте автомобильных автоматических коробок скоростей. Вернее, ремонтировал их Серхио – дипломированный специалист, а мы – трое слесарей, демонтировали неисправные коробки с автомобилей и передавали их мастеру, а затем, отремонтированные устанавливали назад на авто.

Так я стал механиком (по-нашему: слесарем по ремонту автомобилей), а это уже у латиносов считается вполне квалифицированной профессией – не то что какой-нибудь там уборщик, сторож на автостоянке, мойщик автомобилей, грузчик и тому подобное. Механик – это полноправный и уважаемый представитель трудовой когорты. Ходил я теперь, правда, измазанный по уши в мазуте и разило от меня за версту бензином и смазочными материалами. Но горд был собою неописуемо! Эта новость быстро распространилась по русской колонии и однажды даже поп в своей проповеди привёл мой пример прихожанам в подражание. Мне об этом Чикин рассказывал.

Патрон каждый день обещал сделать мне рабочий контракт, просил принести то один, то другой документ… и каждый раз повторял: маньяна. А я всё надеялся и верил, ибо, как известно, надежда покидает последней.

Приёмная фирмы «Аминас», где я ночевал на диване, всё больше насыщалась от меня бензиновыми испарениями и запахом пота. Хозяевам это, естественно, не доставляло удовольствия, но они мужественно терпели до поры…

Трудясь на парселе, я сколотил себе некоторую финансовую платформу, да и работа в мастерской тоже позволяла делать сбережения. Правда всё это по местным оценкам было – пшик, но по меркам обнищавшей России – целое состояние. И я отправил хороший денежный перевод Марине: пусть у меня там не бедствуют!

Хоть и без удовольствия, но подогреваемый финансовым интересом, я усердно трудился на посту механика. Хозяину импонировало, что в работниках у него состоит белый и стал мой еврей на моей натуре проталкивать свою рекламу: самым богатым клиентам он теперь представлял меня, вот, мол, смотрите – у меня русский работает. Те обычно немедленно изъявляли желание познакомиться со мной. А пристрастия клиентов – закон для обслуживающих их персон, поэтому мне приходилось сносить эти снисходительные собеседования имущих людей. И принужден был я достаточно рабочего времени тратить на такие дипломатические миссии. А богатенькие после такой обработки непременно желали, чтоб их машиной занимался именно русский механик. Всё это так не нравилось двум моим коллегам-механикам индейского происхождения, ведь я таким образом находился по сравнению с ними в более привилегированном положении. А зависть – скверное чувство и может запросто сподвигнуть мелкого духом человека на любые неблаговидные поступки.

Вот и стали портить моё пребывание в гараже всякими упреками и мелкими пакостями соратники по трудовому коллективу. Но я безропотно сносил притязания местных аборигенов. Пару месяцев успел перекантоваться в этой мастерской. А однажды по завершении трудового дня за воротами мастерской меня дожидался один из клиентов мастерской. Это был старик-болгарин дон Эдуардо. Он держал собственную авторемонтную мастерскую, только у него не было специалиста по ремонту автоматических коробок скоростей, вот и пригонял дед свой «Шевролет» на ремонт к нам.

Старик оказывается давненько присмотрелся ко мне и сегодня решил сделать выгодное предложение: он пожелал переманить меня на работу в свой гараж.

– Я платить тебе буду больше, – дон Эдуардо сразу же выдвинул веский аргумент. – Кроме того, мы с тобой европейцы и нам легче будет понять друг друга.

Но я-то был уже достаточно искушён в перипетиях заключения трудовых соглашений, поэтому к данному предложению внешне не выказал никакого участия:

– Мне Панчо тоже обещает скоро поднять заработок.

– Зачем тебе этот жид нужен? У меня тебе лучше будет, – раззадоренный моим безразличием к его предложению, рьяно уговаривал болгарин.

– Но мне нужна рабочая виза и шеф сейчас как раз занимается моими документами. И какой смысл теперь срываться с места? – без зазрения совести врал я.

– Что ты, что ты, Влади… какие проблемы? Я и сам сделаю тебе всё, что нужно.

– Ага, есть! Клюнул, – мысленно удовлетворился я охотничьим азартом.

Но вслух безразлично изрёк:

– Ну если так, то ещё можно!..

Невозможно обрадованный работодатель продолжил уже деловым тоном:

– В общем, завтра выходишь на работу ко мне. Гараж находится на соседней улице. С Панчо я сам всё улажу…

На другой день я уже трудился у дона Эдуардо.