Текст книги "Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта"

Глава сорок восьмая

Перед зданием, где разместилась OFPRA, метров на сто растянулась цепочка очереди. Мы пристроились в конце её. Люди двигались потихоньку вперёд, как перед мавзолеем вождя Октябрьской революции. На входе нас обыскали и изъяли сотовый телефон и фотоаппарат. После этой неприятной процедуры запустили внутрь, предварительно проверив наши приглашения и удостоверения личности.

Во вместительном зале ожидания ждали своего вызова негры, азиаты, европейцы. Мы тоже устроились на стульях. Минут через десять появилась женщина с официальным выражением на лице и объявила моё имя. Я последовал за ней по узкому лабиринту коридоров. Ощущение было такое, словно шёл на визит к Минотавру. Слева и справа расположились небольшие застеклённые кельи, где допрашивали таких, как я, просителей политического убежища. В одной из этих келий устроился и я со своей сопровождающей. Маленький столик и два стула – вот и всё убранство кабинета. Перед женщиной на столе лежало моё досье. Допрос она начала с проверки анкетных данных. Мадам хорошо говорила по-русски, но с едва заметным прибалтийским акцентом.

– Ого! – подумал я про себя. – Прибалты не пылают особой любовью к русским. Что же получится из такой нашей задушевной беседы?

– Вот вы пишете в своём досье, будто бы, работая журналистом, публиковали ваши статьи в газетах, где критиковали политику российского правительства.

– Да, это так.

– А зачем вам это надо было? Ведь живут же другие русские в своём государстве и мирятся с тем порядком, который установлен. Зачем вы шли на конфликт с властями, вы что, очень смелый?

– Нет, я не очень смелый. Всегда боялся и, главным образом, за своих близких. Но иногда бывает такое, что наступает момент, когда человека доводят до такой степени, что ему просто надоедает бояться и им обуревает ярость. Когда видишь как твоё отечество хищно раздирают на части, а об тебя вытирают ноги – не каждый такое стерпит!

– Может быть вам просто мало платили за ваш труд и вас одолевала обида?

– Ничего подобного! Как раз, в экономическом отношении моя семья была вполне обеспеченной.

– Сколько членов вашей семьи имели работу?

– Кроме меня, супруга моя работала учителем в школе. Только наша дочь не работала – она ещё училась в школе.

– Но вы же последние пять лет скрывались у вашего брата в глухой отдалённой станице. Какой же у вас мог быть доход? Вас, что, брат столько лет содержал?

– Я сам себя содержал. Всё лето собирал в лесу ягоды и грибы и продавал их на автотрассе проезжающим к морю отпускникам. А зимой на той же дороге продавал законсервированные летом грибы и ягоды, а также, пирожки, которые пекла сноха.

– Ну, ладно, здесь мне всё понятно, – допрашивающая сделала в своей тетради какие-то пометки. – А почему вы утверждаете, что за ваши критические публикации подвергались преследованиям со стороны властей и русских националистов? Во многих российских газетах периодически печатаются статьи с критикой правящей власти, с осуждением государственной политики.

– Но, я надеюсь, вам хорошо известно каковы затем бывают в России последствия для авторов таких публикаций?

– Во всём мире профессия журналиста считается одной из самых опасных. Вы могли бы сменить род своей профессиональной деятельности.

– Конечно мог бы. Да я фактически и сменил – последние пять лет не работал по своей профессии. Но меня преследовали за уже совершённые деяния. Поэтому теперь и прошу здесь убежище.

– А ещё мне не совсем понятно за что вас преследовали русские националисты? Это ведь ваши соотечественники.

– В своих публикациях я осуждал разжигателей межнациональной розни между разными народами, населяющими Россию. Я клеймил русских националистов – всевозможных расистов, скинхедов, казаков, неонацистов за разжигание ненависти в обществе.

– Поэтому вы и считаете, что это они бросили в ваш двор взрывное устройство, в результате чего вы получили ранение?

– Я не могу утверждать, что именно националисты совершили покушение на меня. В то же самое время я подвергся давлению и со стороны ФСБ.

– Вот об этом хотелось бы узнать поподробней…

Я рассказал о том, как написал свою статью о тайном участии российских спецслужб в грузино-абхазском конфликте девяностых годов, и как сдала меня московская журналистка Элеонора, позвонив в городской отдел ФСБ.

– И поэтому вас держали трое суток под арестом в застенках ФСБ и избивали при допросах? – продолжала допытываться прибалтийка.

– Да.

– Вы можете подтвердить эти ваши показания какими-нибудь документами? У вас есть подлинные документы о вашем задержании или акт экспертизы о нанесённых вам при допросах побоях?

– В ФСБ никаких справок, повесток и прочих документов подобного рода не выдают. О проведении же экспертизы для освидетельствования побоев после допросов в ФСБ не могло быть и речи в моём положении.

– Как вы тогда можете доказать, что имели проблемы с ФСБ?

– Я вам могу назвать фамилии тех сотрудников ФСБ, с которыми имел дело. Могу, также, набросать план расположения внутренних помещений в городском отделе ФСБ – только, естественно, тех помещений, которые посещал. А вы уже можете проверить мои показания по своим каналам.

– Непременно проверим! А сейчас ответьте: почему, по вашему мнению, российское правительство развязало войну в Чечне? Какие цели преследует там Россия?

– Чеченские лидеры ратовали за выход Чеченской республики из состава России. Это и явилось главной причиной для ввода регулярных воинских подразделений российской армии в Чечню. Ещё в том регионе имеются запасы нефти.

– Но на севере России есть колоссальные залежи нефти и для чего тогда нужно из-за этого производить вторжение в Чечню?

– Добыча нефти на севере обходится государству гораздо дороже из-за суровых климатических условий и трудной доставки этого энергоносителя вглубь страны. Кроме того, чеченская нефть гораздо чище от примесей и значительно колорийней сибирской.

– Вот вы тут утверждаете, что политический курс, избранный правительством Ельцина, является преступным по отношению к российскому народу, – ткнула допрашивающая меня дама в лежащие перед ней бумаги.

– Совершенно верно.

– Однако, всем известно, что Ельцин ориентирует страну на демократический путь развития.

– Но какой ценой! Народ окончательно обнищал, развалена вся государственная инфраструктура, криминализация общества достигла крайних пределов. Жизнь стала значительно хуже. Недопустимо попираются права человека.

– Вы сторонник прошлого советского режима?

– Вовсе нет.

– Тогда как понимать ваши слова? В то время, когда весь мир приветствует свершающиеся в России демократические перемены, вы осуждаете их. Российский народ поддерживает политику Ельцина, а вы, напротив, её критикуете.

– Это откуда вы взяли, что ельцинская клика вершит демократию? И кто вам сказал, будто все россияне поддерживают политику Ельцина?

– Я офицер полиции и моя компетенция зиждется на профессионализме. И вы напрасно со мной спорите. Вы обязаны лишь отвечать на мои вопросы.

– Я не могу спокойно отвечать на подобные вопросы, ибо вы абсолютно не ориентируетесь в ситуации, происходящей в России.

– Ещё раз повторяю: не нужно спорить со мной!

– А что вы тут мне объясняете какие-то нелепые вещи, которые, будто бы, происходят в России? Вы сидите тут в своём закутке и судите с чужих слов о России, а я жил там и непосредственно варился во всей этой каше.

– Вы зачем явились сюда? Чтоб учить меня как вести допрос?

– Я лучше вас знаю о политической ситуации в России и нечего мне здесь втирать какие-то дилетантские суждения. А явился я сюда потому, что меня направили и я должен пройти OFPRA. Но теперь я вижу, что вам абсолютно безразлична судьба моей семьи и не интересуют причины, в результате которых мы вынуждены просить предоставления нам политического убежища. Давайте сюда мои документы, я в другом месте буду отстаивать своё право.

Налившийся яростью, я стал нервно собирать со стола свои документы. Решительность моего настроя, видимо, вполне убедила оппонентку в последовательности моих дальнейших действий, и она сбавила нахрапистость своего волеизъявления:

– Вы успокойтесь, пожалуйста. И давайте дальше продолжим беседу.

– Что ещё вы хотите знать? Я вам всё рассказал о своём деле.

– Вот вы пишете в своём досье будто составляли критические статьи о чеченской войне, осуждали оккупацию Чечни российскими войсками.

– Почему вы говорите «будто бы писал»? Вот, перед вами газеты с этими самыми статьями.

Дальше, часа полтора дознаватель терзала меня вопросами на чеченскую тему. Более всего меня возмутили такие примитивные вопросы, как: назовите столицу Чечни?.. в каком году началась Первая чеченская война?.. кто был первым президентом Чечни?..

Наступил момент, когда мне вся эта глупая процедура ужасно надоела и я спросил полицейского офицера в юбке:

– Вы почему так усердно расспрашиваете меня о Чечне? Разве в моём досье написано, что я чеченец или что я был в этой республике? Я делал свои газетные материалы по Чечне на основании собственных умозаключений и показаний очевидцев. И мне уже надоело вести с вами этот беспредметный разговор. Я отказываюсь дальше отвечать на ваши вопросы.

– В таком случае вы сами провоцируете меня вынести заключение по вашему делу о необоснованности ваших доводов для предоставления вам политического убежища во Франции.

– Я абсолютно не сомневаюсь в том, что вы вынесете негативное решение по моему делу.

– На чём основывается такая ваша уверенность?

– На характере ваших вопросов и следующих затем на мои ответы выводов…

Тем и закончился допрос, продлившийся аж два с половиной часа. Затем, моя мучительница вызвала на допрос Марину и через пятнадцать минут супруга уже вернулась в зал ожидания. А Викторию, вообще, задержали не более десяти минут. Как я и научил, они мало что раскрыли из моих российских мытарств. Поэтому их показания не представляли никакого интереса для офицера французской полиции.

***

После допроса в OFPRA я ощущал себя сдувшимся новогодним шариком: обессилевшим и вялым. Но неприятная процедура уже позади и перед нами распростёрся Париж. А этот великий город действительно стоит того, чтоб его почтили вниманием. Фиктивно, мы уже посещали сей замечательный град, когда нас провёз азербайджанец Эльдар из аэропорта Шарля де Голля до Восточного вокзала. Но весь тот маршрут протянулся по каким-то парижским окраинам и знаменитую историческую часть города нам посетить не удалось. Теперь мы намеревались отдать дань уважения французской столице, познакомившись с центром Парижа. Наш поезд на Страсбург отбывал вечером, и мы имели в своём распоряжении часа четыре свободного времени. Это время мы и решили потратить на экскурсию по городу.

– С чего начнём? – спросила Марина. – У нас нет даже путеводителя.

– Ничего! Нужно добраться до Сены. Я читал, что по её берегам раскинулся центр Парижа, – развеял я сомнения жены.

– А как нам добраться до Сены?

– Видишь, вон там, автобусная остановка? Пойдём к ней и на месте разберёмся.

На остановке в застеклённой раме оказалась карта Парижа с нанесёнными на ней автобусными маршрутами. Быстро сориентировавшись, сели в автобус пятьдесят второго маршрута. Мы решили так: как только автобус пересечёт реку, тотчас же выйдем, на первой же остановке, и прогуляемся вдоль берега. Поехали мы от Восточного вокзала. Автобус, отклоняясь от прямого направления, петлял по городским улицам. Кругом попадались церкви, памятники, фонтаны и много-много красивых зданий в замечательном архитектурном исполнении. Но всё было нам незнакомо и не являлось символами Парижа, составляющими столь известные всему миру достопримечательности великого города. Мы вежливо восторгались разворачивающимися перед нашими взорами неизвестными видами, но с надеждой ожидали увидеть что-то более выразительное и характерное для знаменитого города.

Из тесноты нагромождённых городских строений автобус вдруг выбрался на широкий каменный мост. Упакованная в каменные берега, внизу струилась река, по которой сновали маленькие речные кораблики. Мы поняли: это Сена! На другом берегу, куда направлялся автобус, опять вырастал непроходимый лес строений, в лоно которых и нырнуло наше транспортное средство. Мы приготовились к выходу. Бус остановился, мы вышли и ожидали на остановке пока отъедет перекрывший весь обзор доставивший нас сюда транспорт.

Вот «пятьдесят второй» тронулся и в открывшемся пространстве прямо перед нами возник, как по мановению волшебной палочки, знакомый до мельчайших подробностей белокаменный и величественный Собор Парижской Богоматери. Его одновременные монументальность и воздушность поражали воображение такой завораживающей совместимостью. Мы долго молча любовались двубашенным чудом, пока, наконец, смогли всколыхнувшиеся в душе чувства выразить в словесных впечатлениях.

– Да-а-а! Собор словно живой. Такой изящный. А как органично вписан в окружающий пейзаж! – восхитился я.

– Я даже верю, что сейчас, вон там, в верхнем портале появятся звонарь Квазомодо с прекрасной Эсмеральдой, – с замиранием прошептала Марина.

– Красота волшебная! – высказалась и Виктория.

Площадь перед Собором была густо усеяна народом. Длиннющая очередь пёстрым хвостом неторопливо вползала под своды величественного исторического сооружения. Мы сфотографировались на фоне знаменитого фасада. С первого раза попасть внутрь не стали стремиться, ибо вполне хватило первоначального впечатления, произведённого на нас этим чудесным памятником старинного архитектурного зодчества.

Потом отправились прогуляться по набережной Сены. Двадцать второе июня – лето в разгаре, а возле воды царит приятная прохлада, веет освежающий ветерок. Тут и там возвышаются великолепные по изяществу исполнения дворцы, примечательные ажурной каменной резьбой старинные здания. Мы всё шли берегом Сены, пока не наткнулись на уютный замечательный сквер. Здесь находился причал, к которому пришвартовывался прогулочный кораблик, совершающий экскурсии по реке. И тут мы увидели, что сквер с трёх сторон омывается водами Сены. Река здесь расходится на два рукава, а мы, оказывается, находимся на острове. И Собор Парижской Богоматери расположился на этом же острове. Мы решили отдохнуть в тенистом ухоженном сквере и устроились на одной из свободных скамеек. В нас пробудился аппетит и захотелось его утолить. Достали заготовленные заранее сандвичи и бутылочки с «кока-колой» и принялись насыщаться. А вокруг радостно наслаждались протекающей жизнью беззаботные парижане.

На зелёном газоне возилась весёлая ребятня, на скамейках обнимались влюблённые, по дорожкам степенно прохаживались пожилые мужи и вальяжные дамы с собачками.

Окружающая атмосфера источала покой, благодать. Наконец-то мы стали приходить в себя после испытанного потрясения на утреннем допросе. Да! Париж в самом деле волшебный город. Это мы ощутили на себе. Здесь сам воздух поистине насыщен ионами счастья, от чего забываешь о бренности жизни, о всех кознях и мерзостях земного существования.

Добрый час провели в уютном сквере, созерцая окружающий быт парижан. Но не вечность же в сквере том нам оставаться! Поднялись по ступенькам наверх к бронзовому монументу, на котором изваян всадник на коне, облачённый в рыцарские доспехи. Изумрудная окись вековым наслоением покрыла всю поверхность бронзового памятника, придав ему антикварную драгоценность. Невозможно было пройти мимо грозного рыцаря, не наделив его почтительным вниманием. Мы сфотографировались, запечатлев себя у постамента ровесника средневековья.

Эх, Париж!.. Париж!.. Сколько здесь свершилось знаменательных событий, какие великие личности здесь заправляли и какими грандиозными делами прославлен сей город! – думалось мне. И невольно в памяти всплыли строки стихотворения «Смута»:

 
Гвардейцы выстояли.
Слава кардиналу!
Напрасно высмеяли
толпы запевалу:
Антуанетта пала.
Сник народ.
И в тронном зале
заправляет сумасброд.
Теперь не жди поблажек:
бунт предотвратили
и вместо каталажек —
камеры Бастилии.
Лувр тихо потрясён!..
Тиран готовит к карнавалу, —
душой до неба вознесён, —
монарший Двор.
Заботы кардиналу! —
и серый призрак бдит
во благо государства:
он непременно победит…
Народные мытарства
отнюдь не омрачат его чела, —
сейчас всего важнее —
мятежный Гавр.
Текущие дела
связь с Альбионом сделали сложнее
и консул их
с визитом не спешит.
Уловка дипломатии – и только!
Скатившись вдруг лимонной долькой,
на небе месяц засиял,
и зуд народного восстанья
в лачуге Жака обуял
…и он прикрыл тихонько ставни.
…Под ружей залпы,
весь в крови,
француз сказал бы:
«Се ля ви!»
 

Вдоволь нагулявшись вдоль берега Сены, мы сполна впитали в себя изумительный колорит Парижа. И совсем не нужно было бросать монету в какой-нибудь фонтан, чтоб, согласно примете, вернуться когда-нибудь вновь в этот город. Я понял, что частица моей души навсегда осталась здесь и, ещё не покинув город, я ощущал грусть предстоящего расставанья.

Но время не остановишь и день неизбежно трансформировался в вечер. Нам нужно было успеть на страсбургский поезд. Тем же «пятьдесят вторым» автобусным маршрутом мы вернулись на Восточный вокзал. Здесь вовсю свирепствовал вирус толпы. Люди беспорядочно мельтешили, навьюченные своим скарбом. От чемоданов, сумок, рюкзаков, пакетов рябило в глазах. И очевидно, никто здесь не задумывался о том, что находится в данный момент в лучшем городе мира.

До свиданья, Париж! Вон, подошёл наш поезд. Мы уезжаем, но непременно ещё вернёмся сюда.

***

В Страсбурге друзья встретили расспросами о том, как прошла процедура допроса на комиссии OFPRA. Тех, кто ещё не побывал на неприятной экзекуции, живо интересовали все мельчайшие подробности прошедшего допроса. Я, наполненный свежими впечатлениями, красочно расписал всё испытанное мною. Но рассказ только нагнал больше страстей и уныния в томящиеся души ожидающих своего вызова на Комиссию. Подвергшиеся смятению мои беззаботные собратья по соисканию убежища во Франции, потом запоздало сожалели о том, что так необдуманно, прежде времени, стали расспрашивать меня.

А я вовсе и не лелеял напрасных иллюзий в отношении того, что по моему делу вынесут позитивное решение. Я ведь не сдержался и сильно повздорил с проводившей допрос мадам, явно болезненно ранив её самолюбие. Но сказано ведь давно:

 
…вода, как время, разрушает камни,
а время, как вода, течёт в небытие…
 

Вот так и у нас, время, как вода, текло в небытие. Стали и других поочерёдно вызывать в Париж. Обычно ответ с решением Комиссии присылают в течение месяца. А у меня и по прошествии трёх месяцев всё не было письма из OFPRA. Наши знакомые, съездившие туда гораздо позже, исправно получали свои «решения», а моя семья по-прежнему томилась в тягостном ожидании. Кругом уже стали поговаривать, что нас не иначе, как ждёт «позитив», но я не воспринимал такого поворота судьбы. Я поздравлял тех, кто получал «позитив» и сочувствовал скорбящим над своим «негативом». Помню такой случай, когда глухой дагестанец Идрис вместе со мной зашёл в CARITAS получить свою корреспонденцию. Ему выдали извещение на получение заказного письма из Парижа. Это, без сомнения, был ответ с решением комиссии OFPRA. У бедняги от нервного потрясения мелко-мелко затряслись руки, и он жалобно промолвил:

– Владислав, это, наверное, «негатив».

– Но почему ты так думаешь?

– Прошло всего десять дней с тех пор, как я был на допросе. Там, видимо, не поверили моим доводам и, чтоб не затягивать время, решили быстрее разделаться со мной.

– А хоть бы и так! Духом не надо падать. Готовь, как и все, документы на следующую комиссию Recours…

А вечером того же дня к нам в номер постучала Катя и с порога объявила:

– Идрис сегодня получил «позитив»!

– Вот это поворот фортуны! – выпалил я завистливо.

Идрис оказался первым из нашего потока, кто получил «позитив» с OFPRA. Затем, все чеченские семьи получили с первой Комиссии заветные «позитивы». И никого из них не допрашивали столь долго и пристрастно, как меня.

А получил я свой конверт с решением OFPRA лишь через три с половиной месяца.

И это был «негатив».

 
Безысходности пугающая бездна
безвозвратно поглощает крик
канувших в провал её безвестно,
отразив неведомости блик.
Кротко погружаясь в хищном чреве,
тешусь мыслью: весточку подам.
Но в смердящем воспалённом зеве
нагоняет ужас по пятам.
Настигают щупальца кошмара,
леденящим холодом сковав,
и душа трепещущим омаром
погибает слабая впотьмах.
Где-то ангел мой? Должно быть встретит!
Все надежды только на него…
Мне звезда давно уже не светит.
Закатилась. Только и всего!