Текст книги "Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта"

Глава сорок шестая

А моя семья так и поселилась в фургоне. В обед и вечером кушали в «Семи хлебах», там встречались с нашими соотечественниками и договаривались о совместных действиях. Ещё мы собирались перед закрытыми дверями CODA и роптали, как угнетённые подушной податью крепостные, таким образом выражая свой протест пренебрежительному отношению к нашим правам. Это пикетирование сплотило всех на почве общей беды. Во время встреч мы делились между собой новостями, которые в тот период обычно были неутешительными, будто преследующий нас злой рок с ненасытностью крокодила жаждал всё новых жертв.

CODA теперь избавилась от всех своих подопечных и тридцать пять семей оказались

без крова. Большое количество народа с детьми и вещами ежедневно приходили к дверям CODA, но никого внутрь не впускали. На входной двери было вывешено объявление, что заведение закрыто для посетителей. Измученные люди негодовали и страсти накалялись.

Первыми не выдержали чеченские беженцы, они вломились внутрь CODA и объявили, что никуда не выйдут до тех пор, пока им с детьми не предоставят какое-нибудь пристанище. Руководитель заведения собрал всех своих сотрудников и распорядился совместными усилиями выдворить из помещения чеченских женщин с детьми. Особенно Шоси наседал на громадного охранника Мишеля. Негр решительно отказался выгонять насильно на улицу доведённых до отчаяния беженцев. Виолайн тоже с увлажнившимися глазами успокаивала собравшихся у CODA людей. Было очевидно, что она искренне сочувствует нам.

Подчинённые отказывались выполнить распоряжение своего шефа. Все возненавидели Шоси. Пикетчики скандировали: Шоси – расист! Тогда директор CODA вызвал полицейских и только с помощью стражей порядка удалось вывести чеченцев наружу…

Что делать дальше – никто толком не знал. Я предложил всем вместе идти к префектуре и там устроиться в сквере: пусть власти видят наши страдания! Другого выхода не было и все согласились со мной. Мы решили никаких активных действий не предпринимать – будем просто выражать молчаливый протест. Как когда-то придумал лидер индусов Махатма Ганди. Катя надоумила привлечь прессу, чтоб в средствах массовой информации сообщили во всеуслышание о нашей беде. Виолайн пообещала после работы придти к префектуре, чтоб поддержать протестующих.

От CODA все мы отправились к префектуре, но до конечной цели намеченного маршрута прибыла лишь половина семей – остальным, значит, было где приютиться. Мы расположились на скамейках и зелёной лужайке в сквере у префектуры с намереньем привлечь к себе внимание.

Вскоре из пикетируемого нами здания вышли два ответственных представителя и осведомились о цели нашего сборища. С помощью Рудика я объяснил нашу беду и официальные лица удалились. Мы опять остались одни. Но по окончании трудового дня мы всё-таки ощутили вдруг внимание к себе. Неожиданно появились озабоченные нашими проблемами люди. Из CASAS мадам Паскаль со своими сотрудниками привезли две огромные палатки, из Красного Креста предоставили надувные матрацы с постельным бельём, работники городской мэрии организовали доставку горячего питания, префектура образовала полицейский пост для охраны нашей безопасности, из местной газеты появились корреспонденты и сделали горячий репортаж.

Делу придали гласность и теперь всем нам стало интересно дождаться конечный результат своих усилий. Пришла Виолайн выразить солидарность с обездоленными. Она очень благоволила ко мне, и я с Рудиком до полуночи просидели с ней на отдалённой скамейке, корректируя дальнейшие действия с помощью её компетентных советов относительно французского законодательства, дабы не нарушить его из-за своей неосведомлённости. Я доверял ей и она была вполне откровенна с нами. Виолайн рассказала, что сегодня после нашего ухода в коллективе CODA произошёл раскол. Первым от работы отказался Мишель и досрочно прервал свой контракт. Затем, Тьерри наговорил кучу резкостей шефу и тоже прервал контракт. Шоси высказал Виолайн своё недовольство тем, что она, в нарушение пунктов контракта, имеет в нерабочем порядке контакты с эмигрантами…

– Виолайн, неужели вам запрещают общаться с нами? – недоумевал я.

– Категорически! Это оговорено в контракте. Но я живу в демократической стране и имею собственное мнение на этот счёт, которое не собираюсь скрывать. Мы обязаны утаивать от эмигрантов всю информацию, кроме той минимальной, что руководство сочтёт нужным довести до вашего сведения. Боятся, что если вы будете много знать о своих правах, то создадите излишние проблемы.

– Но я хочу заметить, что многие французы от души сочувствуют нам. Виолайн, вам огромное спасибо за поддержку! Ещё у меня к вам есть большая просьба: мне нужны законодательные акты, инструкции и другие официальные документы, касающиеся прав беженцев, чтоб на законном основании добиваться своей цели. Не могли бы вы раздобыть для меня такие документы?

– Вообще-то, это чревато для меня нехорошими последствиями. Но я завтра всё равно потихоньку сделаю для вас ксерокопии необходимых документов и вечером принесу.

– Спасибо, Виолайн. У вас доброе сердце. Я безмерно вам благодарен…

Ночь прошла беспокойно, но весело. Предощущение скорой развязки питало надеждой на лучший исход нашей акции. С утра опять набежали корреспонденты каких-то газет и телеканалов, и пришлось позировать, отвечать на вопросы. Суетились вокруг нас, также, посланцы официальных и общественных организаций. К протестному движению примкнули югославы, турки, албанцы, поляки, одна арабская семья, какая-то негритянка из африканского города Абудаби…

После раздутой таким образом шумихи, наших людей стали пристраивать во французские семьи и распределять по различным благотворительным организациям. На третий день акции протеста почти все семьи были где-нибудь пристроены. Сообщили и мне, что месье Шоси приглашает для беседы.

Я явился в CODA в назначенное время.

– Месье, Владислав, я вам хочу предложить трансфер, – озадачил меня директор.

– Простите, а что это такое?

– У нас есть возможность отправить вашу семью в другой город Франции, с предоставлением там жилья.

– Что, решили таким образом избавиться от меня, дабы не доставлял вам излишних хлопот? – догадался я. – Не выйдет! Я буду здесь продолжать отстаивать свои права.

– Вы неправильно меня поняли, месье. Я с большим уважением отношусь к вам, нежели к другим нашим подопечным. Если вы согласны на моё предложение, то я сейчас же, в вашем присутствии, отправлю факс в DAASS и там немедленно профинансируют все

расходы, связанные с переездом вашей семьи. Там о вас уже наслышаны и дали мне относительно вашей семьи соответствующие распоряжения.

– Премного благодарен за тёплую заботу, но можете сообщить вашему руководству, что мне несказанно дорог Страсбург и будет очень горько покидать его.

– Так вы отказываетесь?

– Решительно!

– Тогда у меня есть другое предложение к вам.

– Я слушаю.

– CODA предлагает вам заключить контракт. До решения вашей участи на Комиссии мы поселим вас в отеле и расходы по содержанию семьи возьмём на себя. В отеле уже будете проживать постоянно до получения «позитива», после чего вам предоставят социальную квартиру во Франции.

– Ну, это другое дело! Такой оборот меня вполне устраивает. Я согласен.

Назавтра велено было явиться в CODA для заключения соответствующего контракта и получения распределения на размещение моей семьи.

***

Семью мою определили на жительство в печально известный отель «Радуга». Номер дали однокомнатный, но с ванной и туалетом внутри. Три кровати разместили в комнате так, что свободного места почти не осталось. Но, ничего! После фургона здесь гораздо просторней. Беспокоило лишь одно: мы наслышаны были страстей о самодурстве хозяина «Радуги». Но привередничать о нашем обустройстве мне было не с руки: ещё скажут, мол, нашёлся беженец – диктует свои условия!

– Пока поживём в «Радуге», а там будет видно, – решил я.

– Да, будем довольствоваться этим, – согласилась Марина.

– Позаришься на большее – потеряешь то, что имеешь.

– Но я не согласна на роль старухи с разбитым корытом, – высказала своё критическое мнение моя супруга.

Мы поехали к Артуру забрать хранящиеся у него наши вещи.

– Слава богу, дали, наконец, вам «место»! – приторно обрадовалась Джульетта.

– Поздравляю! – наигранно отозвался с дивана и Артур.

– А ты хоть бы встал с дивана. Целыми днями лежишь у телевизора. Надоел! Когда только тебя вызовут на работу? – накинулась Джуля на мужа.

– А что я могу сделать? У меня временная работа в Интериме и я вынужден ждать когда позовут.

– Конечно, вечно у тебя то спина болит, то ещё что-нибудь. Не понос, так золотуха. Кому нужен такой грузчик?

– И что мне делать? Болею я. Ты же знаешь, у меня была операция.

Тут я вмешался в разговор:

– Ты что, Артур, ничего не можешь придумать?

– Да что тут придумаешь?

– Не знаю пока. Я во Франции недавно. Когда в Чили у меня была сложная ситуация, я решил открыть магазин. Это проще всего: купил подешевле в одном месте – продал у себя в магазине дороже.

– Вот-вот! Послушай Владислава. Он тебе дело говорит.

Артур немного подумал, а затем, изрёк неуверенно:

– Я могу попробовать. Только, Влад, могу ли я, если что, рассчитывать на твою помощь?

– Безусловно. Я всегда готов помочь тебе.

– Знаешь, Влад, если я открою магазин, тогда и тебе с Мариной не нужно будет искать работу. Я оформлю с вами контракт. Для наших двух семей этого магазина вполне хватит, чтобы прокормиться. Если честно признаться, я и сам уже подумывал об открытии собственного магазина.

***

Куда-то исчезла вдруг Катя со своей семьёй. Не появлялась она ни в CODA, ни в ресторане «Семь хлебов», ни в CASASе. И никто из наших не знал куда она пропала. Трансфер ей не предлагали – это уж точно. Её семью разместили в отеле «Сиярус». После Катиного исчезновения все ломали головы над этой загадкой, но до некоторых пор пропажа эта была окутана тайной.

Я со своей семьёй устроился в «Радуге». Здесь кроме нас поселили ещё несколько эмигрантских семей. Одна армянская чета получила свой «позитив» из комиссии Recours и ожидала со дня на день распределения на постоянное место жительства. Ещё здесь проживала армянка с сыном и дочкой. От своего армянского подданства эта семья отказалась и теперь они являлись апатридами, то есть, людьми без гражданства.

Питерцы – кучерявый Савва с Лёлей и сыном Максимом обитали тоже здесь. Они на полгода раньше нас прибыли во Францию, поэтому в ближайшее время уже ожидали вызова на комиссию OFPRA, одновременно с этим «пробивали» гуманитарный «позитив», ссылаясь на олигофрению сына.

Прямо напротив нашего номера проживала молодая интернациональная семья Вагнеров. Глава семьи – белобрысый немец из России Дима, его жена – темпераментная еврейка Надежда и беззаботная хохотунья – дочь Танюшка.

И ещё, чеченская вдова Комета с двумя дочками этажом выше занимала номер.

Мы быстро перезнакомились с остальными обитателями отеля: неграми, турками, арабами, югославами. Ходили друг к другу в гости, советовались по поводу возникающих во Франции проблем.

Вскоре выяснилось, что еврейка Надежда жительница города Томска, откуда родом и Марина. Это нас сблизило с Вагнерами. Теперь их десятилетняя Таня часто оставалась у нас, проводя время с Викторией. Мы доверяли друг другу сокровенное. Надежда рассказала свою историю.

…Дядюшка Димы лет пятнадцать назад перебрался из России на жительство в Германию. Там он с семьёй надёжно обосновался. Дима решил свою семью тоже достойно пристроить к продвинутой европейской цивилизации. Он созвонился с дядькой, разузнал всю необходимую информацию и приобрёл туристическую путевку во Францию. Из Парижа Вагнеры поездом перебрались к родственнику в Германию в город Карлсруэ, где и сдались на милость властям.

Их, как принято у немцев, поместили в лагерь для беженцев. Чтоб никак не скомпрометировать ненароком себя, Дима с Надей зарыли под деревом в ближайшей роще теперь уже ставшие ненужными российские загранпаспорта, ибо на руках держать опасные для себя улики не решились – в любое время их могли подвергнуть обыску. В своём досье они написали, будто Дима в России состоял в какой-то оппозиционной партии, протестующей против продолжения чеченской войны, за что семья подверглась преследованиям со стороны российских властей. А Надя, чтобы усугубить видимость серьёзности их положения, отметила, будто из-за своего еврейского происхождения подверглась насилию скинхедов. И согласно легенде, будто бы, семья в закрытом грузовике бежала в Германию.

Досье их было направлено в соответствующие инстанции и Вагнеры дожидались решения своей участи. Однажды под утро их разбудил громкий стук в дверь. Явились полицейские и зачитали вынесенный вердикт в отношении семьи. Им отказали в предоставлении убежища на территории Германии. Отказ мотивировали тем, что полиции известно каким незаконным способом Вагнеры проникли в страну. Перебежчикам надлежало вернуться туда, откуда они прибыли в Фатерлянд, а значит их выставляли во Францию.

Собрав свой домашний скарб, убитые разоблачением Вагнеры сели в полицейский фургон. Беженцев препроводили до французской границы, где бесцеремонно высадили, выдворив таким образом из негостеприимной Германии. С той поры злопамятная Надежда затаила навечно в душе лютую ненависть к так жестоко обошедшейся с ней стране и теперь срывала за это гнев на супруге:

– Суки они твои фашисты! Мало им Холокоста, всё продолжают ненавидеть евреев.

– Надя, что ты такое говоришь? Меня же вместе с тобой выдворили, – оправдывал своих исторических сородичей Дима.

– Ах ты, сраный ариец, ещё хамить мне будешь? Так! Спать тебе сегодня придётся, там на дерюжке, под дверью.

– Да пошла ты… Смотри, сама окажешься за дверью.

– Это ты мне угрожаешь, урод? Я тебе устрою Освенцим…

– Дура, щас как дам… – разошёлся глава скандального семейства.

Случалось, рассорившись, они по нескольку дней не разговаривали между собой. Но таковы были нравы, царившие в их семье. А вообще, супруги души не чаяли друг в друге, жаркие же диспуты были обыкновенной частью их быта.

Ещё с Мариной сдружилась чеченка Комета. Обычно она от всех держалась обособленно, была скрытна, но к моей супруге прониклась доверием. От всего пережитого в Чечне вдову донимали постоянные головные боли, она часто впадала в хандру, как поэт Пушкин во время болдинской осени, и не могла обходиться без транквилизаторов. Мы очень ей сочувствовали и были настроены к ней доброжелательно. И она вполне доверяла нам.

Однажды Комета показалась нам наиболее подавленной. Чтоб как-то отвлечь её от тягостных мыслей, Марина пригласила чеченку в наш номер на чай. Вообще-то хозяин отеля запрещал жильцам держать в номерах электронагревательные приборы и даже не разрешалось в комнатах принимать пищу. Иногда в подозрительных номерах даже производили обыски. Бывали и такие дикие случаи, когда разъярённый хозяин среди ночи врывался в чей-нибудь номер и если находил запрещённые предметы, то тут же выгонял провинившихся прочь из отеля. Однако, все мы люди и всем нам не чужды маленькие слабости, ибо запретный плод всегда сладок.

Несмотря на жёсткий запрет, все втихаря в своих номерах готовили чай и кофе, а иногда и супы или каши. Люди роптали на произвол, чинимый хозяином отеля, но безропотно терпели. А что ещё нам оставалось? Говорят, будто распоясавшемуся собственнику не раз били морду чеченцы и армяне, но это упрямца ничуть не изменило – не поддавался он такому перевоспитанию. Противостояние в отеле между администрацией и жильцами негласно продолжалось.

Мы угощали Комету чаем с конфетами и обсуждали текущие темы. Так, незаметно перешли к сокровенному. И тут нашу гостью словно прорвало. У неё увлажнились глаза, и страдалица неожиданно разоткровенничалась.

…Я и с мужем толком пожить не успела. Только у нас родилась Ася, как началась Первая чеченская война и мужа позвали в горы. Мы стали видеться очень редко, лишь когда он украдкой ночами пробирался к семье. Вторая дочь Рамия родилась в начале Второй чеченской войны. А вскоре погиб муж. Их группа попала в засаду и была расстреляна федералами. Вторая война оказалась гораздо беспощадней: людей уничтожали авиабомбёжками и артиллерийскими обстрелами, таким образом, целые аулы беспощадно стирали с лица земли.

Ведение боевых действий сопровождалось чудовищным коварством. Были случаи, когда федералы окружали плотным кольцом какой-нибудь крупный населённый пункт и открывали коридор для выхода из осады мирного населения, а затем, беспощадно расстреливали чеченских беженцев. С грудным ребёнком на руках и маленькой Асей несчастная вдова металась по растерзанной Чечне, спасаясь от обстрелов. Попадала под огонь снайпера, горела в подбитом грузовике, терпела унижения при проверках на блок-постах,

выбиралась из-под завалов после бомбёжек, и ещё много-много раз находилась на самом краю гибели.

Голод, холод, лишения повсюду сопровождали её. Временами жить совсем не хотелось. Но Бог почему-то берёг несчастную для дальнейших мук. Когда совсем стало невмоготу, она с группой чеченских беженцев через Грузию бежала в мусульманскую Турцию. Но проведённые там два года не принесли успокоения избитой душе, тем более, что условия содержания в чужой не очень цивилизованной стране оказались далеко не комфортными.

Заработав немного денег, Комета с другими своими соплеменниками перебралась во Францию…

– Знаешь, Марина, нет во мне злобы на русских, – призналась чеченка. – В Чечне проживало много представителей вашего народа и жили всегда мы дружно. Они вместе с нами испытывали тяготы войны и им даже, некоторым образом, было ещё труднее: они гибли под огнём своих же соплеменников, и чеченские боевики нередко преследовали их. Мне искренне было жаль тех русских.

– В самой России многие осуждают войну в Чечне. Вот и Владик столько написал газетных статей против этой войны, – сказала Марина.

– Вы хорошие люди и Владиславу здесь все верят. Вон как он отстаивает наши общие права. Больше всего я молю Бога, чтобы вы обязательно получили «позитив». Ещё я хочу вас предостеречь: не будьте столь доверчивы к незнакомым людям.

– Но мы никому не желаем плохого.

– Не все это ценят.

– Что ты хочешь сказать этим, Комета? – встревожилась Марина.

– Вчера у меня было рандеву в CODA с Виолайн, а за соседним столом с новым социальным работником беседовал ваш знакомый Соловьёв и я своими ушами слышала как этот мерзавец доносил о том, что вы прибыли сюда из Чили.

– Кошмар! – ужаснулась моя благоверная. – Я всегда говорила Владиславу, чтобы поменьше рассказывал о себе, но он такой доверчивый.

– Куда подевались эти Соловьёвы? Мы их давно уже не встречали, – вмешался я.

– Их приняла какая-то французская семья и они теперь живут на окраине Страсбурга, в районе От-Пьер (Высокий камень). Там Боцмана видели на людном перекрёстке, где он просил милостыню.

– Такой здоровый кабан и побирается! Совсем потерял совесть, – возмутилась Марина.

– Оказывается есть среди нас и такие, – обеспокоенно отметил я сей неприглядный факт.

– А ещё я там узнала новость. Это касается Кати.

– Ну-ка, скорей расскажи нам, Комета, – забеспокоились мы с Мариной.

– Вы знаете, что её семью последний раз поселили в «Сиярусе». Там у неё и случился ужасный конфликт с Эдиком.

– Но Эдик же такой спокойный, – удивилась Марина.

– Она его всегда так унижала, причём, прилюдно. А такое далеко не каждый мужчина стерпит, – объяснил я.

– Вот и он не вытерпел, – продолжала Комета. – Разбил бутылку о голову Кати и обломком этой посудины нанёс несколько ударов, сильно порезав её. Старший сын Костя стал звать на помощь, и прибежавшие работники отеля едва вырвали из рук озверевшего садиста истекающую кровью жертву. Эдика сдали в полицию, а Катю отправили в госпиталь, где ей наложили швы на голову и лицо. У неё ещё сотрясение мозга и множественные травмы от нанесённых побоев.

– О, господи! А где теперь дети? – заохала сердобольная Марина.

– Их поместили в детский приют.

– Да-а-а! Но какой безобидной овцой прикидывался этот Эдик, – изумился я.

– Какое несчастье свалилось на бедную Катю! – причитала моя жена.

– Комета, ну а ты почему такая хмурая? Ты ведь уже не в Чечне. Здесь всё спокойно и нет войны. Расслабься! – посоветовал я.

– Владислав, у каждого свои проблемы. Как же я могу успокоиться, когда мой единственный брат объявлен в России в розыск. Он давно уже воюет, ранен, лишился глаза. Ему несколько раз предлагали бежать в Турцию, но он остервенел от потери родных и друзей и не хочет покидать Чечню. Поклялся мстить федералам до конца за все понесённые утраты. Сегодня я звонила в Чечню знакомым, они недавно видели брата, говорят, такой худой и обросший стал, скрывается с друзьями в горах. Когда только навоюется? Убьют ведь его…

***

Меня пригласили в CODA. Месье Шоси сам принимал. Он объявил, что CODA изучила доходы моей семьи и вынесла следующее решение: так как каждому члену семьи выплачивается ежемесячное денежное пособие ASSEDIC в размере – по 300 евро, то теперь мы должны будем оставлять себе по 158 евро, а остальные сдавать бухгалтеру CODA.

– Это на каком же основании вынесено вами такое решение? – возмутился я.

– Мы выполняем распоряжение вышестоящей организации.

– Вы же давно работаете в данной системе и прекрасно понимаете, что пособие выделяется беженцам на их личные нужды и никто не вправе покушаться на эти деньги. Они нам самим пригодятся ещё для оплаты адвоката и услуг других официальных лиц, а также, на какие-то непредвиденные расходы.

– Мы вам создаём все необходимые условия, несём большие расходы при этом. Вы просто обязаны возмещать некоторую часть затрат.

– Знаете что, месье Шоси? Сейчас же мне покажите документ, на основании которого я обязан платить вам из своего пособия. И если действительно ваши действия законны, то я готов хоть полностью отдавать вам все эти деньги, – вскипел я.

– Я не обязан вам предъявлять документы, предназначенные для закрытого пользования в нашей системе, – налился кумачом директор CODA.

– Тогда вы напрасно со мной теряете время. Я ничего вам не дам.

– Тогда я сейчас же позвоню в DAASS и сообщу о том, что вы отказываетесь платить. И больше не рассчитывайте на нашу поддержку.

– Послушайте! Прекратите меня запугивать. Если вы так ставите вопрос, то я приму ответные меры и тогда вам самим не поздоровится.

– Вы здесь иностранец. Что можете сделать?

– Ничего незаконного в отличие от вас. Просто сообщу в прессу о том, чем вы тут занимаетесь и как нагло обдираете несведущих во французских законах эмигрантов.

– Это вы-то несведущий? Да на вас где сядешь – там и слезешь. Мне известно кто вас информирует о французском праве. Ничего, доберусь до вашего покровителя.

– Ну, всё, что ли, со мной? Я пойду, – стал подниматься я.

– Идите. Я не могу больше с вами говорить. Пусть теперь новый директор CODA договаривается с вами.

– Неужто, месье Шоси, вас уже выгоняют?

– Как бы не так. Мне предложили повышение по службе.

– Тогда я вам желаю успехов на новом поприще.

– Не обольщайтесь. Я остаюсь в прежней системе…