Текст книги "Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта"

Глава пятидесятая

Первое время по получении «позитива» было наполнено эйфорией, нас словно носило на крыльях. Теперь мы были озабочены мыслями об интегрировании во французское общество, направляли необходимые справки и другие бумаги в различные государственные инстанции, где нам готовили французские документы. Процесс этот весьма затяжной, ибо во Франции чиновничий аппарат развернул в полную мощь свою машину. Но это для нас были уже приятные хлопоты…

Давненько я не виделся с Артуром. Он мне не звонил, да и сам я был занят заботами о комиссии Recours. Однако, до меня дошли слухи, что мой азербайджанский друг по-тихому продаёт свой магазин «Баку». А как же его обещания? Ведь я так рассчитывал на эту работу. Может быть теперь, когда я получил «позитив», он одумается и переменит своё решение? Нужно немедленно порадовать его приятным известием. И я поехал в магазин.

– О, Владислав! Как твои дела? – приторно встретил меня Артур.

– Прекрасно всё! Я наслаждаюсь жизнью.

– Приятно слышать. А как твой Recours?

– С ним всё покончено, это теперь для меня отработанный материал.

– ???

– Я на днях получил «позитив».

– Поздравляю! – кисло выдавил из себя азербайджанец.

– Принимаю поздравления. Но почему не слышно фанфар?

– Шутник ты, Владислав.

– Вовсе нет! Я серьёзен, как никогда. А вот вы, месью, шутить изволите и, главным образом, за моей спиной.

– Ты о чём?

– Вообще-то я без претензий. Понимаю! Человек слаб перед соблазнами, а дьявол всё искушает алчностью слабые человечьи души. Корысть есть реликтовый грех человечества.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Да я-то, грешным делом думал, что ты сейчас кинешься выписывать мне обещанный контракт и я уже завтра выйду на работу.

– А я магазин уже продаю…

– А я уже это знаю…

– Теперь я открываю ресторан вместе с одним французом.

– А денег больше тебе в долг не надо?

– Мне банк даёт сколько нужно. Француз тоже внесёт свою половину.

– Что ж, я безумно рад за твой процветающий бизнес. Желаю благоденствовать и дальше на ниве предпринимательства. Адью, мой верный и надёжный друг…

Да, такого пронять ничем невозможно! Сделав физиономию кирпичом и вперив в меня стеклянный взгляд, азер душевно чувствовал себя вполне комфортно. И я ощутил вдруг удовлетворение от того, что хоть деньги свои успел вернуть.

***

Катя получила «негатив» с комиссии OFPRA. Эта весть тут же распространилась среди эмигрантов. Но сама Катя почему-то от всех скрывала правду. Она так красочно перед нами расписала свою легенду и высказывала полную уверенность в том, что непременно получит «позитив» с первой Комиссии, что все уверовали в эту её мантру. Теперь ей, видимо, было неудобно за свою неумеренную самоуверенность. Она убеждала всех, будто ей до сих пор почему-то нет ответа с комиссии OFPRA.

Началось лето и Катя купила старенький легковой автомобиль «Пежо». Машина досталась очень дёшево и теперь стояла без дела, припаркованная на ближайшей от отеля улице. Как-то однажды Екатерина рассказала нам, что в её машине вот уже неделю ночует украинская семья: муж, жена и их четырнадцатилетняя дочь. Эта семья сдавалась в Германии, но их выдворили оттуда во Францию. Тогда они попытались сдаться в Страсбурге. Однако летом здесь префектура вновь прибывшим не предоставляет жильё. Их даже не захотели принять и зарегистрировать как просителей политического убежища. Каждый день с раннего утра они отправлялись в префектуру, выстаивали очередь и вымаливали, чтобы их здесь приняли.

Катя познакомила нас с этой горемычной семьёй. Люди они были простые, работные. Глава семейства тридцатипятилетний Юрий, худощавый и подтянутый, бодрился как мог в сей сложной жизненной ситуации, подавая своим домашним достойный пример стойкости духа. Жена же его Анжела была заметно подавлена свалившимся несчастьем. А дочь Олеся по причине несформировавшегося ещё возраста ситуацию воспринимала, как забавное приключение.

Поздним вечером Катя скрытно проводила страдальцев в свой номер, где угощала их ужином, они принимали душ и могли постирать свои вещи. Но долго в тесной кабине автомобиля не проживёшь – быстро затекают конечности от невозможности вытянуться во весь рост. И Юрий придумал выход из создавшегося положения. Недалеко от нашего отеля располагались дачные участки. А рядом с ними находилась небольшая роща с широкой поляной. Место оказалось удобным и очень приглянулось главе украинского семейства. Рядом протекала речушка и на противоположном её берегу разместился кемпинг. В кемпинге имелись водопровод и душевая, правда, туалетом разрешали пользоваться только своим клиентам. Но находчивый украинец в глубине рощицы вырыл яму, накрыл её досками и огородил раздобытым у дачников старым тентом. Получился сносный импровизированный туалет. В магазине подержанных товаров Юрий приобрёл по дешёвке вместительную армейскую палатку и установил её на поляне. Получилась большая комната с надувными матрацами у стен и обеденным столом в середине. Теперь все стали ходить в гости к поселенцам. Мы поддерживали их морально, советовали, как им надлежит действовать во Франции, приносили страдальцам вещи и продукты.

Вскоре к украинцам присоединилась семья из Карачаево-Черкесии. Низкорослый лысый карачаевец Руслан был молчуном, но работящим и практиковал здоровый образ жизни: не пил, не курил и по утрам делал многокилометровые пробежки. Его жена Юля была русской немкой и в данное время вынашивала плод в своём чреве.

Так эти две семьи и прожили на той поляне аж до октября месяца. В октябре начинается отопительный сезон во Франции и тогда власти приступают к решению вопроса с обустройством бездомных. А пока было тепло на улице, социальные службы, полиция и благотворительные организации просто контролировали жизнь волею обстоятельств оказавшихся на улице людей. Периодически представители этих ведомств появлялись возле возведённых на поляне палаток и выполняли свои должностные функции: проверяли документы, предлагали бесплатные медицинские услуги, доставляли сюда одеяла и питание. Хотя последнее было и необязательно, ибо поселенцы приобрели плиту с газовым баллоном и прекрасно готовили себе горячие блюда.

По утрам их будили белки, которые с восходом солнца принимались скакать по палаточному тенту, поднимая при этом своей неуёмной вознёй громкий шум. А по вечерам обе семьи любили проводить время на берегу речушки, в которой обитали в изрядном количестве нутрии. Поселенцы каждый вечер кормили зверьков хлебом и остатками растительной пищи с своего стола. Животные быстро привыкли к людям и брали корм из рук.

Иногда у места кормёжки собирались за раз до тридцати зверьков.

Жизнь на свежем воздухе среди природы благотворно воздействовала на физическое и моральное состояние робинзонствующих эмигрантов. Они свыклись с выпавшей на их долю участью и так просуществовали до осени. И только тогда их права признали на официальном уровне. В префектура им выдали, наконец-то, удостоверения просителей политического убежища. Это была их маленькая победа.

Итак, с похолоданием палаточный лагерь прекратил своё существование.

***

Моя семья после получения «позитива» ещё около четырёх месяцев ютилась в однокомнатном номере отеля. CODA нас передала в организацию CIR, которая ведает делами семей, получивших во Франции политическое убежище. Теперь нам платали денежное пособие RMI в размере 350 евро на человека. С первого сентября нас поселили во временную трёхкомнатную квартиру. В ней предстояло прожить до того момента, когда подготовят постоянное социальное жилище HLM. Из своих доходов мы платили двадцать процентов в фонд CIRа. И нам, как малоимущей семье, один раз в неделю выдавали дополнительно продукты питания в одном из отделений Красного Креста. Мы посещали теперь обязательные курсы французского языка, по окончании которых должны были сдать экзамен и получить сертификат на знание языка. Виктории предложили идти учиться на подготовительный курс в университет Марка Блока. Учёбу политическим эмигрантам до двадцатипятилетнего возраста оплачивает французское государство.

Вообще, Франция довольно диковинная страна, здесь все люди социально надёжно защищены государством. Мы очень удивились, когда к Рождеству не только нам, но и всем другим малоимущим, получающим пособие RMI, перечислили на банковские счета в подарок по 150 евро. А когда я устроился на работу, мне, как приступившему к труду, государство перечислило тысячу евро премии и потом, каждое лето, помимо моего предприятия, мне к отпуску государство дарило то по шестьсот, то по семьсот евро.

Вот, невольно и вспоминается, как за добросовестный ударный труд, в своё время, меня безжалостно грабила родная отчизна. Любимое государство последние штаны готово было содрать. А здесь, я пока ещё не принёс никакой пользы для Франции, а меня уже наделяют щедротами. Да, в этой прекрасной стране поистине прежде всего заботятся о благе своего населения.

А к Новому году мы получили ещё подарок – шикарную социальную четырёхкомнатную квартиру, общей площадью 122 квадратных метра, на пятом этаже панельной восьмиэтажки. На скопленные от пособия средства мы обставили своё жилище и стали в нём проживать, постепенно осваивая французский быт.

Летом я сдал экзамен за пройденный курс французского языка и получил соответствующий сертификат. В агентстве по найму на работу (ANPE) мне предложили работу с двухгодичным контрактом на одной фабрике по вторичной переработке сырья. Предприятие функционировало следующим образом. Сюда поступала вся домашняя бытовая техника устаревших моделей либо отслужившая свой срок. Холодильники, стиральные машины, телевизоры, оргтехника, магнитофоны, электробритвы, кофемолки, настольные лампы и прочие электроприборы являлись сырьём для нашего производства. Всё это подавалось на конвейер, разбиралось и сортировалось по материалам: простой металл, цветной металл, пластик, стекло, дерево…

Я трудился на линии по демонтажу компьютерных мониторов. Кроме французов на предприятии работало много иностранцев: европейцы, негры, арабы, индусы… Из русскоговорящих много было армян и чеченцев, несколько грузин и двое русских. Нередко случались здесь конфликты, иногда переходившие в потасовки. Но миролюбивые доброжелательные французы очень не любят проявлений агрессии, поэтому зачинщика конфликта мгновенно увольняли и о его действиях сообщали в агентство по найму на работу, где это обстоятельство обязательно принималось к сведению.

Моим ближайшим соседом на конвейере оказался миниатюрный весёлый итальянец Эмилио. Мы быстро подружились. Он всего на два месяца раньше меня устроился на эту фабрику. Мы были ровесниками и это нас объединяло. Эмилио любил поболтать, и мы весь рабочий день перебрасывались весёлыми шуточками. Мне нравился установленный трудовой уклад на фабрике. Рабочий день длился семь часов, в одиннадцать часов был десятиминутный перерыв, с тринадцати до четырнадцати – обед, затем, в пятнадцать часов тридцать минут ещё одна десятиминутная пауза, а в шестнадцать часов пятьдесят минут останавливали конвейер и до семнадцати часов производилась уборка работниками своих рабочих мест. В цеху всегда было чисто, а во время работы конвейера звучала приятная музыка. Платили мне в месяц тысячу евро и ежеквартально начисляли премии евро по двести – в зависимости от выполнения предприятием плана. Кроме того, половину квартирной платы за меня погашало государство.

Марине с её больной ногой назначили пенсию по болезни в размере шестисот пятидесяти евро. У Виктории была небольшая стипендия. Теперь мы могли иногда себе позволять излишества: посетить ресторан, пригласить на домашний юбилей гостей, съездить в отпуск в Ниццу… Раз в квартал отправляли посылку кому-нибудь из родных в Россию. Жизнь размеренно потекла под гостеприимным французским небом.

Впрочем, случались и неприятности…

На нашей улице арабская семья проводила свадебное торжество. Прибыло много гостей и на улице до полуночи было шумно. А наутро меня известили соседи, что ночью арабы сожгли три машины, припаркованные во дворе, и среди этих авто оказался мой «Форд транзит». Фургон не был застрахован от поджога и страховое агентство не компенсировало мне утрату. Было жаль машину, но больше не в материальном плане, а как дорогую нам память, ведь столько тёплых воспоминаний было связано с ней. И чтоб восполнить потерю, мы тут же купили японскую «Мазду».

На пятом году пребывания в стране нам предоставили французское гражданство.

…А Катя так и не получила свой «позитив». Ей было категорически отказано в предоставлении политического убежища. Не помогли ни искусно подделанное досье, ни подтасованные справки, ни фальшивые печати. Получила она разрешение на жительство во Франции лишь благодаря своим малолетним чадам. Но тех льгот, что положены политическим эмигрантам, Кате уже не полагалось. Она устроилась в студенческий ресторан помощником по кухне, да так и трудилась там, а проживала на съёмной квартире.

Однажды мы были в гостях у Кати и там познакомились с молодой семьёй из Южной Осетии. Мы подружились и стали общаться семьями: приезжали друг к другу в гости, вместе отдыхали на природе. Павел был невысокий тридцатилетний крепыш, рассудительный и непримиримый к несправедливостям жизни. Он родился в Цхинвале и с оружием в руках отстаивал свой родной город от грузинской агрессии в начале девяностых. Многие его друзья погибли во время боевых действий или подверглись последующим репрессиям со стороны грузинских силовых структур. По настоянию родственников Павел покинул родину и попросил политическое убежище во Франции. Пока его маленькая Южная Осетия находилась в составе Грузии, патриот был обречён жить в изгнании. Его жена Инга все тяготы жизни делила с супругом и вместе с Павлом, оставив близких, последовала на чужбину. Вообще, по своей натуре, Инга была хронической оптимисткой – весёлый компанейский нрав в любом обществе делал её желанной. Её харизматичная натура не позволяла даже на чужбине замкнуться в узком мирке собственной семьи, отрешиться от связей с обществом. А вскоре в семье наших друзей появилось крикливое пополнение – маленький сын Алан.

***

Жизнь наша протекала вполне благоприятно: ощущался достаток и уверенность в завтрашнем дне. Я издали наблюдал за преобразованиями, происходящими в России, и продолжал скептически относиться к российской официальной политике. Стереотипы, сложившиеся в моём сознании, оставались непоколебимы, как гранитный утёс перед натиском морской стихии. Беженцы из России продолжали прибывать в Страсбург и просить здесь убежище. Несчастные люди всячески изощрялись, лишь бы обрести любой ценой заветный «позитив». Если кому-то не улыбалась удача, бедняга предпочитал бедствовать на чужбине, только бы не возвращаться назад на родину. Хотя, если взять тех же Соловьёвых, то они, видимо, осознав свою несостоятельность в новом обществе, вернулись назад в Россию.

В отличие же от них, семья украинцев, бедствовавшая в палатке, с трудом, но получила-таки свой «позитив». И произошло это после повторного пересмотра решения комиссии Recours. Некоторые с завистью говорили, якобы украинцам просто необычайно повезло. Но всё было так. Юрий добился того, чтоб решение второй заключительной Комиссии было заново пересмотрено. Особых надежд на успех он отнюдь и не питал, но, как говорится: чем чёрт не шутит! Так уж случилось, что процесс по пересмотру его дела, как раз, совпал с осложнением внутриполитической обстановки на Украине.

Перед отъездом в Париж я высказал Юрию своё предположение:

– А ведь у вас появилась реальная возможность выиграть процесс: в Киев ввели танки!..

Впоследствии оказалось, что я «как в воду глядел»…

Ещё замысловатей и изощрённей сложилась судьба у семьи Вагнеров. Они не смогли убедить Комиссию в принадлежности Димы к оппозиционной партии, им даже не помог «чеченский след» в их деле. Перед возникшей угрозой депортации еврейка Надежда, проявив решительность, взяла инициативу в свои руки. Предвидя подобный оборот дела, она регулярно посещала психиатра, получала от него лекарственные препараты, которые, впрочем, никогда не принимала. Пришло время, когда расчёт на психические отклонения должен сработать. Надежда закатила истерику, супруг вызвал «неотложку» и заливающуюся горючими слезами женщину увезли.

В госпитале выяснили, что пациентка состоит на учёте у психиатра и её отправили в соответствующее лечебное заведение. В психиатрической клинике больная объявила голодовку. Восемь дней за ней внимательно наблюдали медики, уговаривали начать принимать пищу, но Надя упорствовала в своём решении. Она настаивала на том, что её семье невозможно вернуться на родину по причине реальности существования угрозы преследования властями. В клинике её навестил раввин страсбургской синагоги. Затем, прибыли представители городской мэрии и обязались помочь с документами, чтоб узаконить дальнейшее пребывание семьи во Франции. Вагнерам выдали соответствующие разрешения с правом работы. Дима устроился подсобным рабочим в строительной фирме, а Надежда, скооперировавшись с одной французской семьёй, открыла продовольственный магазин.

Вот так упорядочилась, наконец, жизнь на чужбине этой страдальческой семьи. Теперь Надежда привлекала и мою жену к работе в своём магазине. Марина получала пособие по болезни, а работа «по-чёрному», то есть, без контракта, давала ей дополнительный заработок.

А однажды из Томска пришло известие, что у Нади тяжело слегла воспитавшая её бабушка. Землячка моей жены непременно желала напоследок увидеться с самым дорогим для неё человеком. Для поездки в Россию нужно было вернуть свои брошенные в Германии российские загранпаспорта. И вот, вооружившись лопатой, словно заправские археологи, чета Вагнеров нелегально ринулась в Дойчланд на раскопки собственных паспортов, зарытых под деревом в парке. Но пролежавшие больше года в земле документы уже невозможно было использовать по назначению: фотографии были испорчены сыростью, печати и подписи размыты, листы подверглись тлению. Никак не везло бедолагам, рок жестоко преследовал их на чужбине…

Самого же меня по окончании двухгодичного рабочего контракта на фабрике пригласил на работу мой итальянский друг Эмилио. Он открыл магазин по продаже сантехнического оборудования, а меня позвал на должность заведующего складом. Теперь жизнь мою на чужбине вполне можно стало считать установившейся и безмятежной. Но всё относительно в нашем беспокойном мире и постоянство совсем не бывает устойчивым.

Днем, восьмого августа 2008-го года, мне позвонил Павел и объявил неожиданную новость: прошедшей ночью Грузия вероломно напала на Южную Осетию. Столица маленькой республики – Цхинвал подверглась массированному обстрелу установками залпового огня «Град», фактически началась война. Павел имел французское гражданство и поспешил в российское консульство, чтоб оформить визу. Он хотел немедленно отправиться на защиту своего народа. Но в связи с осложнением политической обстановки, в Россию не выдавали визы иностранным гражданам. Попытки Павла добиться своей цели затянулись, а вскоре, после вмешательства России в конфликт, нападение Грузии было пресечено и закончилась пятидневная война полным поражением агрессора.

Да, давно этот конфликт вызревал в буйной голове грузинского лидера Михаила Саакашвили и вдохновение в его реализации он черпал у своих заокеанских наставников, которые, видимо, и ознакомили бесноватого грузина с известным высказыванием одного из американских президентов о том, что все политические проблемы решаются с помощью батальона морских пехотинцев. Вот Мишико и решил испробовать это на практике. И тогда довелось ему испытать на себе силу русского оружия, о мощи коего не стоит особо и распространяться, ибо в подтверждение данных слов можно привести хотя бы такое расхожее выражение: самый большой рейтинг в мире у кокаина и автомата Калашникова.

Не оправдались чаяния главного грузина, и после сотворённого им погрома в Южной Осетии его рейтинг окончательно устремился к нулю.

А в сентябре в Страсбурге проходило заседание Парламентской Ассамблеи Совета Европы, на котором рассматривался вопрос происшедшего на Кавказе августовского конфликта. Павел и я, с целью осуждения грузинской агрессии и привлечения мировой общественности к данной проблеме, организовали пикетирование дворца Совета Европы, где проходило заседание ПАСЕ. Здесь присутствовало много представителей прессы из разных стран. У нас брали интервью, и мы открыто высказывали своё мнение, осуждали действия грузинской стороны, поддерживали решительность действий российского правительства, в результате чего был фактически спасён от истребления малочисленный народ.

А через несколько дней Павла и меня вызвали на беседу к представителю французских спецслужб. Ответственное лицо в штатском настойчиво допытывалось о наших политических пристрастиях, о наших связях с российскими дипломатическими представителями и политиками. В заключение встречи с нас взяли письменное обязательство не заниматься во Франции политической деятельностью.

А, вроде бы, всё так хорошо у меня складывалось в этой в высшей степени прекрасной демократической стране, но вот теперь я и здесь оказался «под колпаком»…

Ну и ну!

***

Родина – это всегда так прекрасно! А чужбина, какая б она ни была хорошая, является мачехой. Тоска по родине далёкой всегда будет терзать душу несчастного изгоя. И никакая безукоризненность и безупречность чужого жизненного уклада не заменит впитанного с материнским молоком необъятного чувства осознания своего единства с родной Отчизной.

Так что, дорогие мои соотечественники, знайте, что никогда чужбина не встречает коврижками эмигрантов. И каждый новый проснувшийся день начинается здесь чужим рассветом…

 
Чужой рассвет окрасил окна
в безумно-розовый колор,
и влагой облако намокло,
лужайка – выбитый ковёр.
Безукоризненная площадь
вписалась в правильный квадрат
и монумента скачет лошадь
на просыпающийся град.
Как потревоженная склокой,
душа болезненно саднит:
тоска по родине далёкой
все чувства прочие теснит.
Вот отделиться бы от плоти
и навестить родимый дом:
так сердце бешено колотит,
как будто в гору прёшь с трудом!
Да только там кому я нужен —
внебрачный отпрыск прошлых лет?
Терзает память тяжким гужем
…и бьёт в глаза чужой рассвет.
 

Франция, г. Страсбург, 2006 год