Текст книги "На переломе эпох. Том 2"

3.16 (89.06.04) А в это время в мире. Кровавое воскресенье

В эту же ночь, с 3-го на 4-е июня, когда в Ружомберке уезжали наши дембеля, «демократически настроенная» китайская молодежь вышла на площадь Тяньанмынь в Пекине.

«Китайский Горбачев» – председатель КПК Чжао Цзыян, призвал демонстрантов, основной костяк которых составляли студенты, разойтись. Он также пообещал провести необходимые реформы. Однако за свою нерешительность и излишний либерализм, неприемлемый для решительной нормализации ситуации в стране, он вскоре был отстранен от власти и помещён под домашний арест, где провёл свои последние 15 лет жизни. Тогда же было принято решение о силовом урегулировании беспорядков в стране. Армия действовала решительно и жёстко, если не сказать жестоко. Эта кровавая ночь надолго запомнится не только её организаторам, но и её уцелевшим невольным участникам. Пройдут годы, но рано или поздно, на пролитой крови невинных жертв этих безумных обстоятельств, воодушевлённых эйфорией возможных перемен к призрачному «лучшему», кто-нибудь снова замесит свою политическую платформу для нового захвата власти и очередного передела мира и собственности.

Тогда же капиталистический мир, руководивший этими событиями, немедленно ввел санкции против Китая, однако вскоре они были отменены, ибо для капитала это не было выгодно. А «Капитал» ведь всегда первичен, даже первичнее пресловутой «демократии», которая сделалась безотказным, как автомат Калашникова, инструментом в руках современных «крестоносцев», насаждающих повсюду, всеми возможными средствами свою модель общества ради собственного обогащения.

В СССР данные события вызвали широкий резонанс на предмет того, окажется ли КПСС способной на «советский Тяньаньмынь», «ежели чего»…

В этот же день 4 июня, словно по глобальному сценарию, в Польше на парламентских выборах наконец-то решительную победу одерживают представители профсоюза «Солидарность». С этой отметки вся власть в стране переходит по сути под контроль английской секретной службы Ми-6. Страна начинает менять принципиально вектор своего дальнейшего развития.

Параллельно, 3–9 июня продолжаются массовые беспорядки в Ферганской долине Узбекистана. Узбекская молодёжь учинила крупный погром турок-месхетинцев, чьи предки были выселены в ноябре 1944 года в Среднюю Азию из Грузии ввиду союзничества Турции с гитлеровской Германией и активной работы Абвера по массовой вербовке агентов и формированию диверсионных групп в тылу своего противника.

В этих этнических стычках, согласно официальным сводкам, погибло 103 человека, в том числе 52 турка-месхетинца и 36 узбеков, было травмировано 1011 человек, в том числе 137 военнослужащих и 110 милиционеров (один из них впоследствии скончался). Были сожжены и разграблены 757 частных домов, 27 государственных зданий, уничтожены 275 автомобилей. В городе Коканд толпа захватила здание ГОВД и железнодорожный вокзал, в райцентре Ташлак – здания милиции и райкома партии. В Ферганскую долину были спешно переброшены части внутренних войск, иногда открывавшие огонь в воздух, благодаря решительным действиям которых вскоре удалось остановить погромы и восстановить управление, закон и порядок. 12 июня ТАСС заявило, что это было «продуманной и организованной акцией» и делом рук неких «экстремистов», которых при этом выявить и обличить не удалось. В течение года большинство турок-месхетинцев, а это более 70 тысяч выехали из Узбекистана в Азербайджан и Турцию. Интересно и то, что около пяти тысяч их переселилось в США в рамках международной гуманитарной программы…

(По материалам открытых интернет-источников.)

3.17 (89.06.05) «Мозгоклюй»

– Прикинь! Говорят, нам назначили нового ротного, завтра будут представлять! Ёшкин кот! – Майер отхлебнул из холодного бокала пенное горьковатое пиво.

– Откуда он? – Тимофеев обвёл реставрацию скучающим взглядом.

– Из Комарно перевели. Блатного. Нашего года выпуска, но он уже старлей. Я так понял, что все наши усилия по наведению порядка в роте он подошьёт к «делу» своей карьеры! А нам высосет мозг!

– Ничего! Япона мать! Не таких обламывали!

– Знаешь, Влад, вообще-то и без ротного у нас здорово всё получалось! Вроде и порядок навели. Лучшей рота не стала, но и худшей перестала быть. А что будет теперь, хрен его знает! «Новая метла по-новому метёт»! Начнутся новые забубоны! Что там этот выскочка придумает?! Захочет стать «лучшей ротой» в дивизии?!

– Да брось ты, может, нормальный будет мужик! Мож и сработаетесь!

– Сомневаюсь я что-то, Владик! Нутром вот здеся чую!

– Ладно! Утро вечера мудренее. А давай ещё по пивку, а? – Тимофеев махнул рукой официанту, спешившему мимо них с охапкой пенных бокалов…

* * *

Перед казармой третьего батальона.

– Рота-а-а! Сми-и-рно! – новый ротный важно задрал подбородок перед застывшим строем. В головах солдат ещё звенело его «представление» комбатом.

«Представляю командира седьмой роты гвардии старшего лейтенанта Самойлова!»

«Ну, ничего! Обломаем щас этого «засланного казачка»! Он ещё нас не знает!» – крутилось в солдатских головах…

– Пётр, добро пожаловать в нашу легендарную роту! – Хашимов протянул руку.

– Не Пётр, а товарищ гвардии старший лейтенант, – заносчиво поправил Самойлов нового сослуживца, своего нового подчинённого.

– А-а-а! Ну-ну, всё ясно, товарищ гвардии старший лейтенант! – Хашимов с Майером переглянулись…

Общий враг объединял…

Старлей уже покрылся багровыми пятнами, а подразделение никак не выражало должного трепета его новой персоне, несмотря уже на битый час строевой подготовки. Казалось, что с каждой минутой происходит только регресс, и бойцы маршируют всё хуже и хуже.

– Рота-а! – Самойлов снова рявкнул команду.

А рота между тем продолжала топать по плацу без особого усердия без вдохновения, лишь вяло имитируя переход на строевой шаг.

– Рота-а! Стой! Кру-у-го-ом!

Половина подразделения вяло развернулась, половина нет.

Не воинское подразделение, а толпа анархистов… «Седьмая рота» в своём лучшем проявлении, чего уже давно не наблюдалось.

– Вы не советские солдаты, а банда басмачей! – выпалил Самойлов.

– Какой басмачей! Маму твою шишин!.. – раздались шипящие ругательства на тюркских языках, вперемежку с брызжущей слюной.

– Шишингесхен!

– Катангесхен!

– Моги де да мутхан!

И не на тюркских то же:

– Этот плац – поле чудес какое-то в стране дураков!

– Задолбал этот дурдом, ё-титвою мать!

– Разговоры! – рявкнул Хашимов, хотя им на пару с Майером было по большому счёту глубоко «фиолетово» всё то, что делает сейчас новый ротный…

Ночь. На часах полпервого. Самойлов вышагивает перед шеренгой выстроенных в расположении солдат, долбя бойцов, как птица мозгоклюй. Без цели и плана, без стратегии.

– Солдат, да ты чурка! – старлей дёрнул за ремень солдата из первой шеренги, который щурился на него взглядом, полным ехидного презрения.

– Э-э-э, таварыш старшый лейтенант, если бы в армии говорили по-казахски, чуркой были бы вы! – узкоглазый боец произнёс на хорошем русском.

– Что-о-о! Что ты сказа-а-а-л, солда-а-а-т!

– Ур коркма![81]81
  Бей не бойся


[Закрыть] – кто-то выкрикнул из строя.

Раздались смешки.

– Зверинец! Ни хрена не понимаете человеческого языка!

– А вы сами другой язык кроме русского-то знаете? – киргиз из второй шеренги неожиданно задал вопрос и гордо добавил. – А я на двух умэю разговарывать!

Самойлов кипел: «Чурки! Совершенно разнузданное стадо баранов!.. Я вам покажу, кто в доме хозяин! Я вас тут замариную до утра! Вы у меня посмотрите киноленту «деревья умирают стоя!»

И Майеру и Хашимову было совершенно очевидно, что вот-вот «болты» будут сорваны и ситуация может перерасти в открытый «бунт на корабле». А тогда ситуация станет неуправляемой и необратимой! Они и хотели бы что-то сделать для дисциплинарного обуздания роты, только было им самим трудно понять нужную «линию поведения». Ротный её тупо не имел, бесполезно унижая и оскорбляя солдат и только. Тупо компостируя мозг.

– Товарищ старший лейтенант, я предлагаю сейчас сделать «отбой». Нет смысла сейчас это продолжать, сорвёте болты! – Хашимов полушёпотом сказал Самойлову.

– Замполи-и-т! Займитесь лучше воспитательной работой с личным составом! Вместо того, чтобы говорить мне эту чушь! И вообще, товарищи офицеры! Встать в строй! – громко заявил ротный.

Хашимов ретировался и, разведя руками, встал в конец строя, ближе к открытой настежь двери канцелярии. Они простояли ещё с полчаса, слушая раскаты бесполезного гнева Самойлова, направленного бог весь куда.

– Пойдём, посидим в канцелярии, меня это всё уже задолбало! – Хашимов потянул Майера за рукав, и офицеры тихо скрылись…

– Он какой-то дебил! Думает, так вот пришёл и всё, щас всех под себя прогнёт! Да не хочу я участвовать в его дебилизме!

– Я знаю, он задался целью сделать из нашего воинства лучшее подразделение в полку! А для начала с нами хотя бы контакт человеческий наладил.

– Ага, а с учётом того, что имэнно сюда поступают если не всэ полковые отбросы, то, то, что останется после «шапочного разбора» другими, сдэлать лучшее подразделение ему нэ по зубам! Мы сколько здэсь уже!? Особенно я! То, что эта рота уже стала управляемая и бэз крупных залётов, это и так уже огромное достижение. Это нам далось потом и кровью! Получить довэрие, завоевать авторитэт, подчинить себе лидеров, объяснить наши цели и задачи! Сколько воспитательной работы, сколько бессонных ночей и нэрвов! А этот думает, что так вот прискакал и в один день всэх прогнёт и всэ начнут дэлать совершенно бесполезные отжимания по пэрвому же его свистку с энтузиазмом!?

– «Я не Пётр, а товарищ гвардии старший лейтенант!» – Ты слышал?! Во, зануда!

– Мозгоклюй!

В эту минуту в расположении раздался вопль Самойлова, переходящий в визг.

– Ро-та-а-а-а! Стоя-я-ть! Я кому сказа-а-ал! Стоя-я-ть!

Хашимов с Майером высунулись из канцелярии.

– Хаши-имов! Ке-е-ллер! Стройте роту! Что-о смо-отрите!

В расположении царил хаос. «Болты» явно были сорваны. Последние солдаты расползались как тараканы.

– Делаем «йок»![82]82
  «Йок» с тюркского – отсутствовать, исчезать.


[Закрыть]

– Вáлим! – кричали бойцы.

Через несколько минут в расположении роты были только багровый Самойлов, усмехающиеся Хашимов и Майер.

– Это всё вы! Почему вы мне не помогали? Развалили здесь всё! Где ваша рота?

– Таварыш гвардии старший лейтенант, вы – командир роты, значит, это ваша рота, а нашей помощи, равно как и нашего мнения, вы не спрашивали! – Хашимов пожал плечами.

– Завтра, товарищ старший лейтенант, вы будете это объяснять комбату! Вам ясно?

– Так точно, таварыш гвардии старший лейтенант! Разрэшите идти? – Хашимов произнёс подчёркнуто.

– Не разрешаю! У нас ЧП! Объявляю вам казарменное положение! Ночуете сегодня в расположении роты!

– Есть! Таварыш гвардии старший лейтенант!

Хашимов зашёл в один кубрик, заглянул в другой. Окинул взглядом полупустое расположение. В кубриках кровати, после тренировки «отбоя», были расправлены…

Единичные бойцы, как правило, славяне, всё же ползали по расположению, некоторые – с полотенцами на шеях, с голыми торсами. Явно из умывальника.

– Якушев! Буряк! Где остальные? Куда остальные то расползлись?

– Не знаем, товарищ старший лейтенант, – солдаты невозмутимо раздевались, готовясь к долгожданному отбою.

Тут в кубрик зашли Ким и Бедиев.

– А вы что, вернулись? Нагулялись уже? – ехидно, с издёвкой, смотрел на них Хашимов.

– Нагулялись вокруг казармы, да и что теперь делать!

– А нам некуда бежать! Наш «туркестан» весь по землякам разбежался.

– А нас и тут неплохо кормят.

– Ну, тогда отбой, седьмая рота! Или то, что от неё осталось!

Скрипели двухэтажные кровати. Единичные солдаты, преимущественно славяне, занимали свои койко-места…

Бедиев ухватился за спинку кровати второго яруса и, сделав «дембельское солнышко»[83]83
  Подъем с переворотом у спинки кровати.


[Закрыть], оказался наверху.

Комбат гневно Самойлову:

– Товарищ старший лейтенант! Где ваша рота? Куда вы её дели??? Мать вашу дивизию!!! Вами во-още понят мой вопро-ос, старлей!?

Хашимов с Майером сидели в ленинской комнате, наблюдая в окно, как Тимофеев весело командует прославленной своей дисциплиной девятой ротой… Смотрели с нотками зависти и грусти за своё бытие…

Дверь открылась. На пороге стоял Самойлов. На его лице были следы усталости и даже отчаяния. Спесь куда-то исчезла. Он снял фуражку с высокой тульей. Вытер пот со лба, пересечённого поперёк красной полосой от фуражки, словно шрамом. Спереди короткие волосы были примяты, а на затылке торчали несуразно.

– Мужики, разговор есть!

– Неужели!?

– Чё так?..

– Якушев, найди мне Саядяна с девятой роты, – крикнул Хашимов первому попавшемуся ему под руку бойцу.

– Ашот! Ты моя надежда! Не зря носишь такое имя,[84]84
  Ашот – надежда мира. (Армянск.)


[Закрыть] – воскликнул он, как только тот появился, – найди мне, дружище, Озаняна, скажи ему, что я его ищу. Это срочно и очень важно! Усвоил?

– Здэлаем, таварыш старший лейтенант!

Вскоре появился рядовой Озанян собственной персоной. Он смотрел на Хашимова с хитрыми вопросительными нотками.

– Азат, пойди сюда! Давай, найди мне Гусейнова и Сабирова, передай им от меня болшой прывет и скажи, что я лычно прасил, что харош ерепэнитса, пускай строят роту! Собери всех! Скажи, что мнэ лично это нужно! Я сказал всэх собрать. Обещаю, что если сэйчас всэ будут в строю, то крайних назначать не будут! Ну а не соберут роту, сам понымаешь, я тогда никому ничего пообещать уже не смогу! Так что пусть думают! Сам понымаеш, дойдёт до полкача, меры будут суровые! Тут дисбатом попахивает! Игры кончылися! Причём на все думы у вас у всэх пятнадцать минут максимум! Понял меня!? Это моя тебе личная просьба!

– Понял, товарыш лейтенант! Всё будет сделано!

– Давай, дружище, не подведи ни меня, ни роту!.. А я вам потом выход в город сделаю! Обещаю!

Подразделения третьего батальона застыли перед своей казармой. Даже седьмая рота была в полном составе. По окончании Пронин подошёл к Самойлову, сказал ему негромко.

– Отойдём, ротный! Смотри, старлей, второго шанса у тебя не будет. Распустишь ещё раз роту, последуешь за своим предшественником! Мне таких залётов не надо! У меня другие планы на ближайшее будущее. Загубишь мне карьеру, я твою угроблю, и никакие твои «волосатые руки»[85]85
  «Волосатые руки» – блат


[Закрыть] не помогут, я сам весь в «волосах»! Понято?

– Так точно, товарищ майор!

– Смотри, ротный! И вот ещё тебе мой личный совет, ты держись своих офицеров, они тут до тебя с этой ротой нормально справлялись! Авторитет свой строй через них. Обопрись сперва на них, а после, шаг за шагом отбирай их авторитет себе, но не всё сразу. А то пуп себе надорвёшь! Понято?

– Так точно, товарищ майор! Спасибо за дельный совет!

– Ха! Спасибо! Мне твоё спасибо не надо! Мне порядок в своей роте обеспечь! И запомни, все мои советы «дельные» по определению! Или ты иначе думал, старлей?!

– Никак нет, товарищ майор!

– Ха! «Дельный совет!» Что, подмахнуть мне вздумал!? Всё, ротный, свободен! – комбат махнул рукой, словно смахнул крошки хлеба со стола.

– А спорим, будет так, как сказал замполит!

– Не-а! Самойлов не уступит!

– Да побоку Самойлов! Если Хашимов сказал, что пойдём сегодня в город, значит, пойдём. Он своё слово держит. Хрен Самойлову уступит. Вот посмотрим!

– А я тоже спорю за замполита!

– Кто спорит, тот г. на не стоит! Вот посмотрим! Ротный сегодня решил строевой смотр провести. Так что увидим, чья возьмёт!

Солдаты скучали в кубрике. Кто лежал, закинув сапоги на спинку кровати, кто сидел на табурете, подшивая подворотничок, кто писал письмо на Родину, кто скучающе таращился в окно или читал газету на родном языке [86]86
  Полк регулярно обеспечивался газетами на разных языках народов многонационального СССР.


[Закрыть].

– Комиссар! – Самойлов наклонил голову, говорил медленно, катая желваками. – Если мы не сработаемся, мне ничего не останется, ты сам понимаешь, как писать рапорт на твой перевод. В роте должно быть единоначалие. Я командир. Ты мой заместитель. Твои решения и приказы не могут идти вразрез с моими! Будет для всех лучше, если именно ты сам объявишь бойцам о том, что сегодня будет строевой смотр. А город твой будет в другой раз. Иначе это придётся сделать мне! А это тебе же хуже тогда!

– Ладно, ты правильно всё говоришь! – наконец сдался Хашимов. Он понимал, что как ротный Самойлов, конечно же, прав. Он командир! И принцип единоначалия обязывал его подчиниться решению командира! И подчинить этому решению упрямую своенравную роту!..

– Ну что! Кто у нас проспорил?

– Ну! Всё! Спёкся замполит!

– Прогнул его Самойлов!

– Ладно, твоя взяла!

Бойцы сразу же отметили появление нового лидера в лице ротного. Авторитет других офицеров стал медленно, но верно таять. Солдаты уже не спешили выполнять распоряжения замполита, оглядываясь на командира. Самойлов самоутверждался всё более и более, всё менее и менее обращая внимание на мнение других офицеров. Он, как ему и посоветовал комбат, шаг за шагом отбирал себе их авторитет! Вскоре он перевернул здесь всё с ног на голову. И порой было трудно понять, что он делает и какой в этом прок. Так, он сделал из ленкомнаты кубрик, а из кубрика – ленкомнату. Он перекрасил всё расположение без особой на то нужды и перенёс тумбочку дневального. В канцелярии он все переставил с точностью наоборот. Всё это раздражало и Майера, и Хашимова. Они не могли видеть в этом никакого проку. Хашимов не мог без слёз смотреть на убогость своей новой «ленинской обители», благоустройство которой опять же осуществлялось его «потом и кровью» денно и нощно двумя солдатскими бригадами, ведущими непрерывные работы, попеременно сменяя друг друга на сон и еду. Он с грустинкой вспоминал доставшуюся ему «по наследству», ныне обращённую в кубрик, роскошную ленинскую комнату, сделанную практически словацкими «мебельных дел» мастерами в обмен на работу солдатских рук, организованную его предприимчивым предшественником. Теперь здесь изменилось всё. Трудно сказать, что стало лучше, а что хуже, но просто стало по-другому! Казалось, что всё это делалось во имя утверждения новой власти нового дикорастущего ротного, когда вытравливалось буквально всё, связывающее память со «старым временем!»

Вскоре все стали говорить, что Самойлов действительно изменил роту. Что она стала другой.

– Разве она стала лучше? Разве здесь больше порядка, чем мы навели? – негодовал Майер. – Полный бред! Неуютно и пакостно!

– Зря я пошёл тогда ему навстречу!

– А у тебя был выбор? Ну, накатал бы он на тебя рапорт и отправили тебя куда-нибудь!

– И то верно!

– А мож так оно и должно быть?

– Не совсем! Вон у нас, в девятой роте, Сидоренко в авторитете, но и другим даёт шанс. Он мои распоряжения никогда не отменял, даже если был не согласен! Всегда давал мне «коридор полномочий!» А Самойлов – везде только он герой! – встрял Тимофеев в разговор товарищей.

– Да! А я тебе говори-ил! Чуйка у меня была неспроста-а!

– Говори-и-л!..

Сам Самойлов сидел в канцелярии над кипами ротной документации и, закрыв глаза, повторял про себя, как молитву, словно уговаривая самого себя, слова его училищных педагогов:

«… ты совершенно спокоен. Из тебя исходит уверенность и позитивный настрой. Другим хочется быть к тебе ближе.

Ты источаешь энергию и оптимизм, которыми окружающие заряжаются на весь день и пашут как сумасшедшие.

К тебе все тянутся и хотят у тебя учиться. Ты – пример для подражания и образец поведения в обществе как для рядового бойца, так и для офицера. Ты – самый лучший комроты. Строгий, но справедливый. Не ищешь крайних, но помогаешь людям увидеть ошибки и исправить их. Проявляешь лояльность и ценишь индивидуальность каждого. Умеешь прощать мелочные проступки и промахи. Люди получают мотивацию самим сделать так, чтобы тебя не подвести и не разочаровать.

Ты терпелив и вынослив. Не пытаешься всё взять сразу наскоком. Строишь свою работу спокойно и не боишься временных ошибок, связанных с разделением служебных полномочий с другими. Знаешь, что всему требуется время и опыт. Все ошибаются и ты – тоже. Ты признаёшь легко свои ошибки. И не тычешь в ошибки других. Не ищешь крайних. И избегаешь вопросов, типа: «Почему? Кто виновен?» Ведь главное – та Цель, к которой мы все идём по жизни день за днём, минута за минутой, а не поиск ошибок и промахов, не слёзы о «пролитом молоке». А процесс движения к цели – и есть жизнь! А прожить жизнь красиво и легко – и есть наша истинная цель существования каждого человека!!!»

Вся эта философия хоть и красиво звучала, раздражала Самойлова.