Текст книги "Отравленная сталь"

«Не скажет», – хотел возразить Артур, но передумал.

Вместо этого он просто сказал: «Пошли».

– Пожалуй, – согласилась Белла. – Схожу с вами разок-другой, а? Будет хороший аргумент. Подберите что-нибудь приличное.

– Приличное? Банк Березовского подойдет?

– А где это?

– На Большой Никитской.

– Смотрели по базе?

– Да. Один банк. Субаренды нет.

– Так? А поинтересней?

– Театр на Таганке.

– О, нет! Это слишком! У них все крайне сложно. Пусть комитет по культуре вначале разберется с Любимовым и другим, как его… он еще министром культуры был?

– Губенко.

– Да? Все время забываю.

– Вы молоды и не обязаны помнить, – галантно сказал Артур. – Были времена, когда Театр на Таганке гремел, Коля Губенко играл Пугачева, а Высоцкий играл Хлопушу. Давно это было. И театр был другим, и мы были другими.

Когда Артур вышел, Белла достала пудреницу, повернулась в кресле к окну и посмотрелась в зеркальце. Кресло имело колесики, и Белла, отдвинувшись от стола, сбросила туфли и положила ноги на стол. Посидела немного, глядя на ноги, затем взяла трубку телефона и набрала номер мужа.

– Привет, это я! Какие планы? Опять на дачу? Поезжай. Только знаешь что! Сначала забеги домой, там, на тумбочке лежит квитанция, забери мои туфли из ремонта. Да, и купи мне что-нибудь поесть, нарезки какой-нибудь, зелени, салатик и мороженое, мороженое купи, брось в морозилку, а то у нас дома шаром покати. И можешь ехать. Понял? Ну, все, у меня работа.

На следующий день небо зависло над городом серой водяной пылью. Белла, посмотрев в окно, решила остаться на рабочем месте, и Артур поехал в банк один. Это его устраивало. Он желал бы держаться от начальства подальше. Особенно если начальство – женщины. Минуй нас пуще всех печалей… то он был никому не нужен, и не успела появиться Зиночка, как к нему проявили интерес сразу две начальницы… и барский гнев и барская… Кто сказал, что у случая вихры только спереди, а затылок выстрижен? Не за всякий же вихор теперь хвататься.

Однако к концу недели его легкая тревога улеглась. Он продолжал работать один, как ни в чем не бывало.

И вдруг неожиданно ему позвонила Вера Герасимовна.

– Не называйте меня вслух, – сказала она. – Подойдите, мне нужно кое-что спросить.

– Хорошо. – Артур встал и вышел, не надевая пиджака, и никто в комнате не обратил на него внимания.

Вера Герасимовна читала подготовленные юридическим отделом должностные инструкции. Она хотела знать мнение Артура.

– У вас не замыленный глаз, – отвечая на вопросительный взгляд Артура, заявила она, – посмотрите, что здесь не так?

Артур уже видел проект этих документов, поэтому сразу высказал свои замечания. Он даже был готов к обобщениям, но сдержался.

В кабинет начальницы вошел ее заместитель.

– Извините, Вера Герасимовна, я по срочному делу. Наше обращение о расширении инспекторской службы согласовано с экономическим управлением, – тут он спохватился и тревожно посмотрел на Артура.

Вера Герасимовна ответила энергично и весело:

– Начало положено! Прекрасно! Продолжайте, Станислав Михайлович, в том же духе.

– Мы убедили их, что при нашей окупаемости мы просто обязаны расширяться. Наши инспектора, – Станислав Михайлович сделал жест в сторону Артура, – пополняют городскую казну штрафами, чуть ли не в двадцать раз превышающими их зарплату. При такой рентабельности мэрия должна по-любому согласиться.

– В добрый час! Как они вообще-то вас приняли?

– Адекватно! Я как Александр Македонский – пришел, увидел, победил! Типа того!

– Ну да! Ну да!

– Мы же как бы не раздуваем штаты, мы их увеличиваем во имя экономической целесообразности. Возьмем еще несколько десятков человек. Не просто людей, а людей моторных. Однозначно! Как у Гомера в «Энеиде»: «Эней был парубок моторный!»

– Хорошо! Если будут какие затруднения, сразу ко мне. Спасибо. А вы, товарищ Гонсалес, останьтесь еще на одну минуту.

Станислав Михайлович ревниво оглянулся на Артура и вышел. Вера Герасимовна с некоторой досадой посмотрела на закрывшуюся дверь.

– Что скажете? – повернулась она к Артуру.

– По поводу инструкций?

– Нет, по поводу штатного расписания.

– Вы действуете исключительно профессионально. Таковы законы бюрократии.

– Чувствую, не одобряете? Почему?

– Боюсь, что вам не понравится то, что я скажу.

– И все же…

– В бюрократии надо ориентироваться на качество, а не на количество, – угрюмо сказал Артур, не глядя на Веру Герасимовну. – И еще. Не о прибылях надо думать, а о соблюдении закона. Погоня за штрафами приведет к злоупотреблениям. Там, где цель выбрана неправильно, там нет места для справедливости.

Артуру тяжело было говорить и потому что приходилось противоречить высокому начальству, и потому что не его это компетенция, и потому что, как ему казалось, выходило слишком высокопарно. Вера Герасимовна выслушала его.

– Чересчур масштабно мыслите, – заметила она, и это прозвучало как деликатное возражение.

– Извините, это ваш масштаб, а не мой, – упрямо сказал Артур.

Ему не хотелось ссориться, но и сдаваться не хотелось, поэтому в его ответе было больше комплиментарности, чем дерзости.

Вера Герасимовна повертела в руках авторучку.

– Что бы сказал на ваши слова Станислав Михайлович? – произнесла она.

– А я бы и не стал с ним говорить на эту тему. Он бы ничего не понял и смотрел бы на меня как на сумасшедшего.

– Ну, зря вы так. Он – человек широко образованный, хороший специалист. Диссертацию защитил. Я ему доверяю.

– Флаг ему в руки, барабан на шею и поезд навстречу.

– Какой вы, однако… ершистый.

Действительно, стриженые виски Артура с пробивающимися кое-где седыми волосками казались мягкоколючими, и ей ужасно хотелось провести по ним пальцами.

– У всех – свои недостатки, – спряталась за фразу она, – у меня, да и у вас также.

– Есть недостатки и недостатки, – стоял на своем Артур. – Государственная служба должна быть совершенна.

– Какое общество, такая и служба.

Артур покачал головой.

– Кто-то сказал, а вы повторяете. Какая госслужба – такое и общество. Так будет вернее. Вы что же, выбираете людей на службу, как случайные числа? Хороший рыбак не всякую рыбу, что в озере водится, на стол тащит. Если госслужба такая же, как общество, значит, вы не контролируете отбор, и не надо свою вину перекладывать на общество.

– Да вы идеалист. Интеллектуальный идеалист.

– Я – реалист. Просто верно выбранные цели – половина решения, как верно поставленный вопрос – половина верного ответа. Я очень хорошо знаю, что интеллект не всесилен. В атмосфере несправедливости интеллект мало на что способен. Где здесь идеализм?

– А! Так вы – перфекционист. Есть теперь такое слово. Желаете совершенства? Но сама жизнь не совершенна, она полна всяческих противоречий.

– Согласен! Но мы говорим не о жизни вообще, а конкретно о государственной службе. Здесь отклонение от совершенства следует рассматривать, как провал. По-крайней мере, совершенство является здесь целевой функцией, и стремление к нему – главная задача.

Когда разговаривают двое, они похожи на пильщиков дров: то один тянет пилу на себя, то другой.

– И на солнце бывают пятна, – потянула на себя Вера Герасимовна. – Отдельные, кое-где и кое-когда встречающиеся недостатки, хоть и нежелательны, не перечеркивают общей картины.

– Не в данном случае. Что вы скажете, если вам предлагают кофточку с пятном на груди? Ведь вся кофточка такая белая, а пятно такое маленькое. Нет, – говорите вы, – она целиком непригодна для носки.

– Вы печете ответы, как блины.

– Однако вы меня не слышите. Вы же хотели незамыленного взгляда. Я не думал касаться общих мест, но так уж получилось, извините.

– Не извиняйтесь. Я вызвала вас на разговор, и я слушала вас, согласитесь.

Артур, криво улыбнувшись, кивнул.

– Ладно, ступайте, а то Станислав Михайлович сделает относительно вас какие-нибудь неправильные выводы. Не будем вас подставлять.

– Разве у него есть недостатки? – вставая, бросил в сторону Артур.

– Идите, идите, – глядя на него танцующими глазами, сказала Вера Герасимовна. – А Станиславу Михайловичу, между прочим, я доверяю. Он из нового поколения молодых, умных, интеллигентных людей. Многим стоило бы у него поучиться.

Артур сопровождал каждое ее слово энергичным кивком. Дослушав, он пошел к двери, она смотрела ему вслед. Сделав несколько шагов, он обернулся.

– А я бы, – бросил он, – не стал бы уж так доверять ему. Дело в том, что Гомер не сочинял «Энеиды», это произведение принадлежит Вергилию, однако строка «Эней был парубок моторный» не принадлежит и Вергилию. Она из поэмы Котляревского, которая написана в восемнадцатом веке нашей эры по мотивам поэмы Вергилия.

На этих словах Артур взялся за ручку двери и исчез.

– Ну, не можешь ты без эффектов, – сказал он себе, приходя в хорошее настроение. – Никак не можешь!

8. Путь наверх

В Лефортове, на месте, где сейчас стоят корпуса Московского энергетического института, в начале двадцатого века высились вековые деревья Анненгофской рощи. Преданья старины говорят нам, что роща была высажена за одну ночь, когда в новый дворец Анненгоф приехала императрица Анна Иоанновна. Поглядев в окно, скучающая императрица увидела унылое пространство и пожалела, что здесь нет леса. За ночь тысячи крепостных и солдат высадили на этом месте деревья, привезя их из Сокольников.

На месте Анненгофа – дворца Растрелли, который сгорел, Ринальди и Кваренги соорудили новый дворец, уже для Екатерины Великой. Затем весь этот район военизировался: в Екатерининском дворце разместились кадетские корпуса, рядом стояли Красные казармы и Алексеевское военное училище, на севере Анненгофской рощи – военная тюрьма (теперь знаменитая Лефортовская).

В июне 1904 года над Москвой пронесся страшный ураган. Анненгофскую рощу будто сбрили. Вековые деревья вырывало с корнем. Ураган пришел с юга, срывая избы с фундаментов. Далеко за городом в селении Капотня снесло 200 домов.

Второй по силе ураган пронесся над Москвой ровно через 94 года, в 1998-м. Было повалено 65 тысяч деревьев. Деревья падали на автомашины, гаражи, дачные домики, сараи, бани.

Славная баня была в одном поселке на западе Подмосковья, но теперь она нуждалась в ремонте. Поэтому три приятеля из высшего круга, когда собрались в очередной раз попариться, призадумались, куда бы им направить свои «мерседесы», раз их баня нуждается в починке. Один из них вспомнил, что министр чрезвычайных ситуаций Шойгу говорил ему о новом стадионе МЧС в Измайлове, аккурат на шоссе Энтузиастов. Там недавно отделали баню.

Действительно, оказалось, что баня в Измайлове избежала каких-либо потерь, связанных с ураганом. Ни одно дерево из измайловского леса не попало на ее крышу. Место тихое, баня на краю стадиона в стороне от спортивных сооружений, машины заезжают через ворота в большой двор, позади лес, слева гаражи.

Не стоит и говорить, что русская баня – это не просто место, где можно помыться, скажем более: это и не только место, где торжествует ритуал омовения, сопряженный с физическим удовольствием и удовольствием от общения. Баня – это еще и учреждение, непременное для тех, кто выбился в люди, куда ходят, как на службу, чистилище в прямом и переносном смысле.

Вот живет мальчик, учится в физматшколе, взрослеет, поступает в университет, изучает экономическую кибернетику, выходит в жизнь в своих очочках, мучает какую-нибудь научную проблему при маленькой зарплате, и вдруг судьба открывает ему двери в государственные, партийные, карьерно-престижные органы. Ну, мылся он всегда под душем, тер под мышки дезодорантом, но никогда на теме бани не заострялся. И вот теперь, поднявшись в круг начальства, он, хочешь не хочешь, принимает обычаи «элиты». А в обычаи «элиты» входит обязательный банный ритуал с коньячком да крендельком. И поначалу, скрывая стеснение, заходит он в парную, обжигает уши, морщится от начальственного мата, отстраняется от крепких напитков, а потом привыкает. Таковы условия, такова традиция: ты вошел в узкий круг, здесь только козыри, и ты – один из них.

Что за странный для человека разумного обычай расслабляться в бане: накрывать «поляну», со спиртным, желательно «с девочками», не в праздник, без повода, стремиться в этот «рай для нищих и шутов», апеллируя к стрессу, который будто бы прилагается к высокой должности? Возможно, возник он тогда, когда новоиспеченной «элите» начальственный труд в самом деле был не по силам и требовал невзыскательных способов расслабиться, отвернуться от непривычной напряженной работы серым веществом. А может, те, кто выбирает такое решение, просто слабы духом или вообще не предназначены для ответственных высоких постов?

Традиция, слабость, испорченность? Как бы то ни было, вошло в обиход. Здесь уже упоминался генеральный прокурор, которого вроде бы засняли в неподобающем антураже. А еще раньше случая с прокурором был обнародован сюжет с министром юстиции, тоже служителем закона, который развлекался в бане с лицами женского пола. И ни у кого не возник вопрос: да может ли такое быть? Возникают вопросы другого рода: он это или не он, это монтаж или нет, что это – «наезд» или реакция оскорбленной добродетели?

За пару недель до своего назначения кандидат на должность директора ФСБ, а пока чиновник президентской администрации с двумя своими приятелями приехал в баню, принадлежащую Министерству по чрезвычайным ситуациям. Их привычное банное место пострадало от урагана, пришлось ехать с Минского шоссе на шоссе Энтузиастов. Послали вперед специалиста, который обследовал помещение на предмет «жучков» – подслушивающих и подглядывающих устройств. Правда, глава МЧС гарантировал полную конфиденциальность, но, как говорил президент США Рейган: «Доверяй, но проверяй».

Трое приятелей прибыли, чтобы попариться, поговорить, как приличные люди. Все трое были блондинами средних лет, без животов и отъевшихся морд, занимали большие посты в органах власти, и все трое Москву знали плохо, поэтому с любопытством взирали на окрестности, подпираемые зеленым массивом Измайлова.

После парной и бассейна с холодной водой все тело ощущает себя приблизительно так же, как рот после зубной пасты, то есть чувствует чистоту, свежесть и горит холодным огнем. Тогда ты заворачиваешься в белую простыню и садишься с друзьями к накрытому столу с самоваром, крепким чаем, лимоном и всякими баранками, булочками с маком, рогаликами, печеньем, глядь – и печатный тульский пряник тоже тут как тут. Опять же – для любителей: «Реми Мартен», «Абсолют-курант», «Джонни Уокер» и уже выходящий из моды «Амаретто», а к напиткам – рыбка, икра, ветчинка розовая и тому подобное. Ну и конечно – пиво светлое: патриотическая «Балтика» и немецкий «Туборг», соки тоже приветствуются. За таким столом, да не поговорить!

А ну, братухи борзые, скажите мне по-взрослому, кому без кайфа париться по русским областям?! Один сказал: процентщику, другой сказал: купечеству, а третий, самый старший, блин, откашлялся: властям!

– Ну, за все хорошее! – сказал один.

– Чтобы хотелося и моглося, – сказал другой.

– Прозит! – сказал третий, погружая верхнюю губу в пивную пену. – Ох! Чтоб я так жил!

Третий был постарше двух других, но выглядел молодо: невысокая спортивная фигура, светловолосая голова и светлые глаза на узком лице, они сообщали его облику некоторую европейскую, точнее, прибалтийскую, а можно сказать и так – нордическую внешность. Впрочем, его товарищи отличались от него тем, что были повыше ростом и смягчены рыхлостью тела и незаостренностью лица.

– Как на новом месте работы? – спросил его первый, надевая очки.

Речь шла о месте в администрации президента.

– Зер гут! Сразу столько новых знакомых образовалось!

Действительно, недавно из кресла руководителя контрольного управления он перебрался в кабинет первого заместителя главы администрации.

– Теперь папу каждый день видишь? – намекая на президента, спросил его второй. – Слышь, Лелик, – обратился он к первому, – ты когда папу последний раз видел?

Лелик снял очки, посмотрел их на просвет и стал протирать стекла простыней.

– По телевизору, – невозмутимо сказал он.

– А я когда-то вживую!

– Не завидую, – сказал Лелик.

– Небось, весь запас вазелина израсходовал? – насмешливо спросил старший из них, до того не вступавший в словесную перепалку.

– Мне вазелин не требовался.

Старший засмеялся, а Лелик надел очки и посмотрел на второго.

– Да ну вас! – махнул на них второй.

Он не обиделся, в лучшие времена он был членом правительства, причем одним из первых, теперь – уже нет. Наверное, потому, что уже нет, он усерднее других налегал на крепкие напитки.

– А я слышал, – бросил он старшему, – тебя опять передвинут.

Тот все еще держал кружку с пивом. Он коротко скосил глаза на первого и поставил кружку на стол.

– С дуба рухнул?! Откуда такая информация?

– Аналитика, мой друг, аналитика. Ты ж – разведчик. Понимать должен.

– Чего я должен понимать?

– Чего понимать? Понимать, что папе новый Кальтенбруннер нужен. Наш-то фишку не рубит. Не врубается в ситуацию.

– И чего?

– То, что первая кандидатура – это ты!

– Ну, ты – аналитик! – Старший опять засмеялся.

– А что? Скажешь, нет? Лелик, скажи!

– Все может быть, – сказал Лелик.

– Что ты все сок-то пьешь? – возмутился на Лелика второй. – Давай водочки тяпнем! Давай? Что говорил Суворов? После бани рюмка водки – святое дело. Продай последние штаны, а рюмку выпей!

– Слышал, сто раз уже, – сказал Лелик.

– Ничего! Не грех и в сто первый послушать. Давай!

– Ну, хорошо. Давай.

– От це дило! За нового главу ФСБ! А, Лелик?

– Ну, хорошо. Чтоб все срослось.

– Именно. За нашего Штирлица! Хайль Гитлер! Я имею в виду: в хорошем смысле. Нет, кроме шуток!

– Ладно вам, шутники, – старший, в чью честь подняли рюмки, снова держал кружку в руке. – Пошутили и будет. До нового назначения сто верст и все лесом!

– Ты не понимаешь! – с жаром сказал второй. – Не понимаешь, какие перспективы открываются. Лелик, скажи!

Я когда в правительстве работал… Лелик знает. Мы же – новая генерация, у нас – энергия, у нас – голова работает. А генералы, вообще все эти совки в погонах, они же из параллельного мира. Мы – отдельно, они – отдельно. Туда – нельзя, сюда – нельзя. Куда льзя – они не знают. Слова такого не знают. Они сами для себя не решили, а им можно или тоже нельзя? Живут как в прострации. Как собака на сене. И сами не едят, и другим не дают. Понимаешь?

– И тут выхожу я, весь в белом…

– Именно! Ты не из параллельного мира. Ты – наш, ты все понимаешь. Пусть все занимаются делом. Пусть каждый делает свой бизнес и не мешает другим. А им и хочется, и колется. Ты им морковку подаришь, пусть имеют свой кусок, а нам не мешают. Правильно я говорю? А, Лелик? Это же так просто. Это само просится.

– Да ты стратег!

– Сейчас не об этом!

– Скажи еще, что ты не пьянеешь никогда.

– Лелик, чего он надо мной насмехается! Подумал бы лучше.

– Терпение, друзья, терпение. Меньше пены! Подождем немного. Все наладится.

– Вот и я говорю! А он насмехается. Скоро у папы терпение лопнет. На фига ему ФСБ, которое его семью защитить не может. И от кого? Не от ЦРУ. От своей же Генпрокуратуры. Тьфу! Я бы не терпел.

– А я бы, – блеснув очками, сказал Лелик, – хоть и не решился бы назвать президента джентльменом, но то, что он по-крестьянски порядочный человек, – это точно.

– Подмечено верно, – согласился старший. – Вот только стали в нем не хватает. Сталь есть только в городских.

– Лелик, кажется, кто-то сам себя похвалил. Нли я ошибаюсь?

– Это он про Толю Чубайса.

– Само собой, – подтвердил старший. – Я – не волшебник, я только учусь.

– Слышь, Лелик, а давай за него выпьем.

– За кого?

– За будущего волшебника, а?

– Правильное решение, – поддержал второго Лелик. – А главное – своевременное. За успех.

Водка была холодной, из запотевшей бутылки, она не ударяла в голову, не опаляла горло, она нежно ласкала гортань, самарским хрустальным родничком, живой водой перетекала в пищевод и далее. А розовая семужка, напластанная кусками на тарелке, прозрачно-жирная у самого брюшка, отправлялась вслед, обогащала кровь целебными омега-3-кислотами, укрепляла здоровье и сердечную мышцу.

– Эх, будто Господь босыми ножками прошелся по сердцу! – воскликнул второй, оглаживая грудь.

И красная икорка с белым хлебом и ароматным финским маслом легла в строку, и маринованный огурчик, весь в пупырышках, мягко хрустнул на зубах, оттеняя холодяще-огненный водочный вкус. Белиссимо! Разговор был прерван, все трое отдали дань закуске.

Когда вышли на воздух, оказалось – уже стемнело, взгляд естественным образом устремлялся на запад, где еще светилось небо. А над головой обозначились первые звезды.

Тот, кто больше всех отдавал должное водочке, вышел, слегка покачиваясь, сошел с крыльца в темноту к деревьям, постоял, задрав голову кверху и окропляя сухую траву. Из-под деревьев небо казалось темнее, и звезды на нем строились в созвездия. Он не помнил их названия, но точно ухватывал знакомые очертания уложенных в ожерелье жемчужинок.

– Лелик, ты меня подвезешь до дома? Садиться за руль сейчас мне не позволяет воспитание.

– Какой руль? Конечно подвезу. – Лелик был на машине с шофером.

– Ну, все, парни! Давайте по петухам и валим отсюда, – сказал старший, протягивая руку сначала одному, затем другому.

Он крепко, не жалея, пожал им руки и вразвалочку пошел к своей машине. Его шофер уже завел двигатель и включил фары.

Машина выползла из ворот, проехала по пустой дороге мимо гаражей, взяла влево, пересекла трамвайную линию, повернула направо и рванула к центру по шоссе Энтузиастов, по прямой, как стрела, магистрали на закат, оставляя позади запоздало мигающие светофоры и разогнавшиеся, с одним-двумя пассажирами, светлые в ночи троллейбусы.

– Лелик, – сказал второй, – ты не знаешь, почему мне ботинки жмут? Может, я его шузы надел, а? – Он показал на удалявшиеся красные огни отбывшего автомобиля.

– Ну да! А он, по-твоему, не заметил? – съязвил Лелик, снимая пиджак, прежде чем сесть в машину.

Второй тоже стал стаскивать с себя пиджак.

– И лапсердак мне, кажется, мал, – виновато сказал он.

– Ты просто распух в бане.

– Наоборот, я должен был похудеть. Слышь, Лелик, как думаешь, его назначат директором ФСБ? Чего там у вас в правительстве говорят?

– Думаю, назначат.

– Назначат? Ну и слава Богу!

– Ты-то чего радуешься?

– Я не за себя, Лелик. Я за всех. Сейчас всем такой нужен, чтобы и сам жил, и другим жить давал. Нам комиссар Каттани не нужен.

– Кому это нам?

– Вообще! Бизнесу. Ты у нас кто? Финансист, титан и стоик, так? Ты ж меня понимаешь.

– Может, ты и прав.

– А ты сомневался?

– Сомневаться – это часть моей профессии. А так – мне только в масть! Он – человек надежный, только возводит все в абсолют. Вроде тихий, скромный… как Сталин. Или Дзержинский.

– Лелик, ты угадал. У нас был железный Феликс, потом – железный Шурик, будет железный Вовик.

Водитель Лелика стоял, опираясь рукой об открытую дверцу, и смотрел на закат. Ветер вдруг начинал тревожить ветви деревьев, листья всполошенно начинали шуметь, но это была лишь игра, ветер, добродушно взъерошив их, тут же стихал. Воздух замирал, повесив над землей лесную свежесть, прозрачную синеву и чуткую тишину.

Закат двадцатого века окрасил горизонт, в который упиралось шоссе Энтузиастов. Водитель Лелика бросил «бычок» под ноги и наступил на него. Ветер надул щеки и снова попытался разбудить лесной массив. Тот поворочался, но не проснулся.

В глазах у века – злое веселье. Он отметился черным юмором, не бог весть каким афоризмом подвел итог: «Хотели, как лучше, получилось, как всегда». Бессмертные слова. Никуда не деться. Жадность и месть, зависть и секс – по-прежнему движут людьми. А ведь задумывались на первый взгляд хорошие вещи. Но век честно играл плохими картами и нечестно хорошими.

Век-волкодав, данный людям в назидание, и не думает отпускать железную хватку. Люди решили, что ими все раскрыто и понято, что информация и знание дадут им цели и средства, что наука и искусство страхуют их от ошибок, что позитивное сознание и психоанализ непременно спасут их от бедствий и войн. И промахивались, и забывали о горьких и страшных уроках, и затевали какую-нибудь новую авантюру, помрачались умом, ослеплялись идеей и находили себя среди руин, на колючей проволоке, в безымянном болоте, сожженными напалмом, отравленными газом, убитыми радиацией, разорванными пластидом, разлагающимися от дезоморфина.

– Проснись, Нео.

– Что?

– Ты увяз в Матрице.

– Что такое?

– Иди за белым кроликом.

– Что?

– Тук, тук, Нео. Добро пожаловать в реальный мир. Охота за человеком уже началась.

В глазах у века коварная неуверенность. Матрица не откроет тебе, кто ты. Познай себя.

Информация и умствование или знание и чувство. Утверждать – значит ошибаться. Диалектика, друзья мои, диалектика.

Что знает Гамлет? Он поверил призраку! Он сражался, но не знал с чем. Итог? Уберите трупы!

– Лелик, а мне все по фигу! Настолько по фигу, что даже то, что по фигу, тоже по фигу!

– А мне по фигу, что тебе по фигу! – осердился Лелик.

Водитель с интересом прислушался к их диалогу. Лелик заметил это и поспешил сесть в машину. Оба собеседника разместились на заднем сиденье.

– Вот что я тебе скажу, Лелик: как ни крути, а мы – обанкротившаяся страна. А? Мы – народ-страдалец! В лучшем случае наше будущее – быть сырьевым захолустьем!

– Да не переживай ты так! Отцепится от тебя твоя прокуратура.

– Отцепится, как же! Держи карман!

– Сто процентов! Я тебе говорю! Скоро, понял?

– Ну дай бог! А то понимаешь, Лелик, у меня развился внутренний дискурсивный ценностный конфликт. Ферштейн?

– Ферштейн, ферштейн.

Водитель уже давно, подавляя зевоту, перестал слушать, что говорят на заднем сиденье. Он вырулил на шоссе и ударил по газам. Машина бесшумно неслась вперед, будто скользящая в сумерках низко над землей летучая мышь.

Следующий день, наплевав на законы метеорологии, выдался хмурым и серым. Где-то глухо погромыхивало. Артур, отряхивая зонтик, вошел в двери старинного особняка, где размещался банк. Он был здесь не в первый раз, и его пропустили через шлюз. В вестибюль вышел начальник службы безопасности банка. Он повел Артура по коридору.

Навстречу к выходу быстро шел человек. Артур узнал Березовского. Тот, сверкнув глазами, остановился поздороваться:

– А! Господин Гонсалес?!

– Гонсалес, Гонсалес, – шутливо проворчал Артур.

Березовский посмотрел на его мокрый зонтик.

– Над всей Испанией безоблачное небо? – спросил он.

– Скоро и у нас будет, – в тон ему ответил Артур.

– В принципе, я не сомневаюсь, – согласился Березовский. – Какие проблемы?

– Ничего такого, – пожал плечами Артур. – Работаем с вашими юристами.

– О’кей! Если что – информируйте! – Уже на ходу махнул рукой Березовский.

Он спешил, дела не ждут, тут еще пришла важная информация, что скоро будет новый директор ФСБ. Надо было ее хорошенько обдумать. Самое время что-то менять.

Ну, не умеем мы еще контролировать жизнь! Пора учиться. Сейчас, хочешь – не хочешь, а время постмодернистских формул. Видеть причину – значит получить код доступа к власти.

Идеи у человека хороши, но человек всегда хуже, чем он думает. Власть тоже денег хочет. Дадим ей денег и будем процветать сто крат. Она тяготеет к диктатуре? Пусть, пусть контролирует общественное пространство. Можно приветствовать и интеллектуальную демагогию, лишь бы она понимала свое единство с бизнесом. Видно же, что сегодняшнее положение просто смешно и никому не выгодно.

Он ступил на тротуар и посмотрел вверх. Подошедшая туча зависла над головой. Березовский достал сотовый телефон и нырнул в открытую дверь машины.

Артур стоял у окна юридического отдела банка и видел, как Березовский успел сухим сесть в машину, в самый последний момент, потому что порыв ветра принес первые крупные капли дождя и стеной шедший ливень накрыл отъехавший от банка автомобиль.