Текст книги "Отравленная сталь"

9. Цветы осени

Костя, как только узнал о том, что Лена была и, вероятно, остается в опасности, засобирался к ней. Пока оформляли приглашение, затем документы, приблизилась осень. Он улетел, и Артур остался на даче один. Это устраивало и его и Костю: в неласковые годы за дачей надо присматривать. Утром Артур готовил себе завтрак, ужинал чаще всего у Зиночки, возвращался под вечер, пил чай и ложился спать.

Матери он наказал жить в Москве. В городе осенью и теплей и удобней. Время от времени Марина срывалась к нему из Москвы, и тогда он наслаждался домашним изыском: она привозила ему пирог с рыбой, или суп харчо, или картофельные котлеты с грибной подливкой.

Если с бытом у него все складывалось удачно, то, увы, на работе появились проблемы. Скорее, его они коснулись косвенно, а вот у Веры Герасимовны действительно были серьезные неприятности. Она решила, и это было вполне обоснованное решение, отвечающее вызовам дня, создать отдел для контроля за инвестиционными контрактами. Артура она хотела поставить на место начальника нового отдела. Граната без взрывателя довольно безобидна, в данном случае взрывателем, который соединился с гранатой, был некий протокол о правонарушении, составленный одним из инспекторов на предпринимателя по фамилии Родченко. Никаких задних мыслей у инспектора не было, он действовал по принципу Станислава Михайловича с опорой на Александра Македонского: пришел, увидел, победил, хотя, если быть точным, слова эти, по общему убеждению, принадлежат Гаю Юлию Цезарю. Не суть важно! Вера Герасимовна не имела возможности уследить за всеми протоколами, иначе, увидев фамилию предпринимателя, она бы попросила выяснить, не тот ли это Родченко, который…

Не успела перемениться переменчивая московская погода, как Вере Герасимовне пришлось выдержать нелегкий разговор со своей подругой-начальницей, которая фактически командовала всем городским имуществом. Когда Вера Герасимовна вошла к ней в приемную, начальница, стоя у стола секретаря, разговаривала по телефону. Ее левая рука гладила шелковистые волосы молоденькой секретарши, перебирала мягкие пряди, согревалась молодым теплом.

– Вера! – Начальница коротким движением головы показала на открытую дверь своего кабинета. – Проходи!

Положив трубку, она еще минуту задумчиво смотрела в окно, продолжая гладить голову девушки, потом нахмурилась и пошла вслед за Верой Герасимовной.

Причины хмуриться у нее имелись, более того, она едва сдерживала себя. Вчера вечером она была в мэрии, в красивом красно-белом здании, у самого мэра. Тот принял ее поначалу приветливо, ничто не предвещало беды, однако через некоторое время он заглянул в какую-то бумагу и, округлив глаза, поднялся. У нее душа ушла в пятки.

– А как это вам пришло в голову, – высохшим голосом спросил он, – наехать на Родченко?

– Какого Родченко?

– Какого Родченко?! Она спрашивает, какого Родченко?! Ты меня спрашиваешь?! – он заорал так, что с нижнего этажа прибежал его заместитель, который, собственно, и направил ее к Самому.

Ей досталось. Заместитель тоже пережил неприятную минуту.

Теперь она срывала свое возмущение на Вере:

– Ты что, Вера?! Тебе что, неизвестно, что Родченко – человек Ахмадуллина, а тот, можно сказать, родственник мэра? Или ты решила меня подставить?! Блин! Проснись, Вера! Открой глаза!

– Да все уже! Протокол порвали. Если надо, я позвоню, извинюсь перед этим Родченко. Виновата, исправлюсь.

– Я говорю: открой глаза, Вера! Если бы дело было только в Родченко!

– А в чем еще?

– Она еще спрашивает! Игорь, блин, Иванович со второго этажа примчался, и ему попало по первое число. А он этого ох как не любит.

– За Родченко?

– Уже не за Родченко, Вера. За тебя конкретно. Не ты ли хотела создать управление по контролю за инвестиционными контрактами?

– Отдел.

– Какая, блин, разница?! Хоть сектор! Ты кого контролировать захотела? Ты хоть понимаешь, чья это епархия?

– Само собой, понимаю, – Вера Герасимовна подняла глаза к потолку.

– Понимает она! Эта шишка не для твоей задницы, ясно?

– Ты… вы меня превратно поняли. Ну, посудите, я полагала, что контроль нужен за конкурентами, понимаете, за конкурентами.

– Ты из себя целку не строй! За какими конкурентами? В том-то и дело, что на этом рынке нет никаких конкурентов и не будет.

Вере Герасимовне оставалось только смотреть и часто моргать.

– Вот так, подруга! Контроль над строительством надо держать в руках. В одних крепких руках.

Вера Герасимовна поникла, как ива.

– Короче, пиши заявление. Пенсия у тебя большая, проводим по-тихому, но достойно.

– Может, переводом?

– И не заикайся. Ты толмачевский характер знаешь. Его мэр выругал, он тебе этого не простит. И не суйся. Игоряша – он такой, вякнешь – растопчет.

Вера Герасимовна выпрямилась и пошла к двери. Не оглянулась, не попрощалась.

Начальница исподлобья смотрела ей вслед. Когда дверь закрылась, она встала и полезла за коньяком. Выпила, посидела, уронив голову на руки: дура Верка, дело баблу теперь не конкурент. Еще выпила и нажала кнопку переговорного устройства.

– Лапуля, – сказала она секретарю, – принеси-ка чаю и чего-нибудь перекусить.

Вера Герасимовна взяла больничный, не потому что вдруг заболела, а потому что начальство, если оттянуть время ухода, может и передумать. Но не тут-то было. Слишком уж сладкой была перспектива инвестиционных контрактов на строительство. Фактически мэрия давала разрешение, где строить, и инвестор делал предложение, от которого невозможно отказаться. И стали строить, где надо, а еще больше, где не надо. Появился термин «точечная застройка», когда здание вгоняли прямо во дворе, на удобном и выгодном для застройщика «пятачке». Москва заболела перенаселенностью, автомобильными пробками, гастарбайтерством и коррупцией. Вице-мэр по строительству носил на руке часы за миллион долларов. Освоив методу, жена мэра стала миллиардершей, одной из самых богатых женщин мира.

Артур слышал, что Вера Герасимовна на больничном, но вначале не придал этому никакого значения. Он не знал, что она прочила его на должность начальника отдела, ничего не ведал ни о Родченко, ни о проекте нового отдела. Не знал и того, что она советовалась с Беллой и Станиславом по поводу его, Артура, кандидатуры.

Белла с Верой Герой не согласилась.

– Работать он умеет, – сказала она, – но я бы не стала на него полагаться. Ваше распоряжение, например, для меня бесспорно. С ним так не будет. Он прежде возьмет в руки гражданский кодекс и будет нудеть про законность и незаконность.

Станислав заверил Веру Герасимовну, что он полностью полагается на ее выбор.

– Я его достаточно немного знаю, – как бы оправдываясь, заявил он. – Может, Белле Юрьевне видней, а может, нет. Ей, наверное, жаль терять работника. Ей вовсе не хочется играть роль чеховской генеральской вдовы, которая сама себя высекла.

Теперь, когда Вера Герасимовна увольнялась и Станислав Михайлович стал исполняющим ее обязанности, он всячески избегал встречи с ней.

В последний день ее никто не провожал. Секретаря попросили не отлучаться, шоферу приказали готовить машину к выезду нового начальника. Белла пролетела мимо, едва поздоровавшись.

– Пошла транзитом земная слава, – сказал кто-то из инспекторов, стоя у окна.

Артур увидел сверху, как Вера Герасимовна выходит с тяжелой сумкой, и рванулся вон из комнаты, едва не зашибив входящую Беллу.

– Вы куда?

– Никуда, – крикнул Артур, съезжая по перилам лестницы.

Он догнал Веру Герасимовну всего в нескольких метрах от выхода. Она замешкалась, оглядывая здание, оставляя его в своей памяти. Здесь она наладила инспекторскую работу, коллектив заработал, как хорошо смазанный механизм. Ни завтра утром, ни послезавтра, ни в последующие дни больше не придется спешить сюда, она свободна. Чувство свободы порой изрядно приправлено ощущением сиротства.

– Вера Герасимовна! – это Артур, запыхавшись, догнал ее. – Позвольте, я помогу вам донести вашу сумку.

Знал ли он, что и начальство и сотрудники прильнули к окнам, наблюдая, как уходит их повелительница? (Не может не выпендриваться! – поджала губы Белла). Ему очень хотелось оглянуться, но он не оглянулся.

– А где ваше пальто? – Вера Герасимовна строго посмотрела на Артура, но в глазах на мгновение вспыхнули и были притушены ресницами танцующие искорки.

– Сегодня тепло, – принимая сумку, сказал Артур. – В пальто мне будет жарко.

Они переулками дошли до Тверской и поймали машину. Артур донес сумку до самой двери, но входить наотрез отказался. На том и распрощались.

Осень в тот год выдалась хмурой. Артур ежедневно челноком ходил по московским улицам. Однажды он разговорился с секретарем Веры Герасимовны (Станислав Михайлович пока секретаря не менял), разговорился и спросил, не знает ли она, как поживает их бывшая хозяйка. Секретарша, недолго думая, набрала ее номер. Артур невольно его запомнил. У него было такое свойство: он запоминал телефонные номера и не забывал их, телефонная книга была у него в голове. Если какой-либо номер не использовался, он постепенно стирался из памяти, тем скорее, чем реже им пользовались в прошлом.

Спустя две недели Артур позвонил. Ему показалось, что Вера Герасимовна ожидала его звонка, но чуть раньше, потому что вначале ее голос звучал немного обиженно, однако затем она оттаяла и в знак благодарности за помощь и внимание пригласила его в гости. Артур подумал, что приглашение – это не более чем исполнение долга вежливости, но Вера Герасимовна без обиняков заявила, что было бы неплохо, если бы он посмотрел заодно ее дверной замок, который заедает и не хочет открываться. Живет она одна, и ей неловко обращаться к старикам-соседям. Это убедило Артура, и они назначили время.

Пока Артур договаривался с бывшей начальницей, его нынешние начальники в своем роде решали его судьбу. Станислав Михайлович, выглядевший теперь очень важно, пригласил в кабинет Беллу Юрьевну.

– Как вы смотрите на то, чтобы стать моим заместителем?

– Станислав Михайлович! – Белла расцвела улыбкой.

– Пока просматриваю кандидатуры, – поспешил оговориться он.

– Я понимаю, понимаю, – Белла смотрела на него обожающим взглядом.

– Вот только оголим ваш отдел, – озабоченно сказал он. – Я тут прикинул, получается, на ваше место ставить некого. Одни старики да молодежь. Выходит, вас нельзя забрать из отдела.

– Как нельзя?! Почему нельзя?! На мое место пойдет Гонсалес. Кандидат наук и вообще…

Станислав посмотрел на нее с удивлением, удивление сменилось иронией.

– Постойте-ка, не вы ли говорили, что он хороший работник, но на место начальника отдела не годится. Или я чего-то не улавливаю?

– Ну, это когда было! Считайте, что я ошиблась. Да и он подтянулся.

Станислав Михайлович задумчиво соединил перед собой пальцы обеих рук, как молящийся, и перевел глаза на окно. Белла благоговейно наблюдала за ним.

– Санкта симплиситас! – тихо, но значительно произнес он.

– Что, простите?

– Так сказал Джордано Бруно, когда одна старушка подложила хворост в его костер.

– А! Галилей тоже что-то сказал в такой ситуации.

– Он сказал: а все-таки она вертится!

– Точно!

– Только Галилея никто не сжигал. Он изучал свободное падение, бросая шарики с Эйфелевой башни, – Станислав Михайлович продолжал смотреть в окно, как бы отвлекшись от всего земного.

Белла Юрьевна тоже посмотрела в окно. Оттуда доносился звук работающего отбойного молотка.

– Я уверена, что Гонсалес справится, – сказала она.

Станислав Михайлович, продолжая держать руки перед собой, перевел взгляд на Беллу и вздохнул, он все еще пребывал в эмпиреях.

– Я вас услышал, – прошелестел он. – Будем думать.

Артура занимал совсем другой вопрос: как он должен себя вести с Верой Герасимовной. Первое, что пришло ему в голову, – почтительно, даже если она перейдет на вполне себе дружеский тон. Мысль, что она захочет привлечь его к работам по дому, он отодвинул и решил к этой мысли больше не возвращаться. Романтические отношения с особой, которая старше его годами, он относил к фантазии авторов романов. Сам он не очень хорошо представлял себе, что делается в голове у женщины, родившейся на десять лет раньше него.

Дверной замок действительно заедал, но все, что ему требовалось, – это смазка машинным маслом. Вера Герасимовна жила в центре Москвы, в большой квартире с окнами на Яузу. И всего полчаса ходу до его квартиры на Старой Басманной (а до квартиры на Библиотечной еще ближе). Вот что значит жить в центре. Артуру вообще нравился центр, нравился вид на Яузу с моста, на просторное Садовое кольцо и набережную. Отсюда открывался вид на железнодорожный мост, похожий на старинный виадук, и стоящий над ним на зеленом холме белый Спасо-Андрониевский монастырь.

Была пятница, 16 октября. Вера Герасимовна поила его чаем, они сидели и разговаривали, будто давние знакомые. Артуру было легко с человеком, которого он знал с детства. Странное и редкое, почти невероятное чувство попадания в мирок, словно сделанный по твоей мерке.

Прощаясь, она приобняла Артура, он почувствовал приятный запах. Когда она его коснулась, между ними в полутемной прихожей ярко полыхнула электрическая искра. Так бывает: одежда накапливает электричество. Она вздрогнула, он улыбнулся. И в этот момент за окном полыхнула настоящая молния и ударил гром. А вот так не бывает почти никогда. Гроза в это время года? Они распахнутыми глазами посмотрели друг на друга. Но так было.

Выйдя из подъезда, Артур поднял голову. Свинцовое небо, подкрашенное сиреневой краской, замерло в ожидании, раздумывая, окатить ли землю стремительным дождем или выпалить снежным зарядом. Пауза затягивалась. Артур поднял воротник и зашагал по мосту. Поверхность воды полированной сталью отбивалась от нависшего над ней неба. Стальные отблески предвещали осадки, и Артур прибавлял шаг. Только в метро он задумался, восстанавливая в памяти детали своего визита.

Стоя на эскалаторе, прилежный ученик Александра Дюма, прежде всего оценил облик хозяйки, а именно три главных признака благородной внешности: руки, ноги, волосы. Руки и ноги у нее были одинаково изящны (такая согласованность встречается нечасто), правильной формы и почти детского размера. Короткие волосы напоминали шапку из черно бурой лисы. Они были густыми и в то же время мягкими, хорошо промытыми и ухоженными. Она была ему приятна внешне, но главное – ему с ней было хорошо. Будто они – одной крови.

Совсем неплохо, если у него появится еще один друг. Он помнил о некотором неравенстве с нею: в социальном плане (де-факто феодальные отношения у нас так никуда и не исчезли) и по возрасту. Но и у него, Артура, тоже кое-что имеется, взять тот же возраст, и в интеллектуальном дерби он бы не проиграл. Они могли бы чудесно дополнять друг друга.

Так он размышлял, а электричка уносила его все дальше и дальше от Москвы.

И опять безрадостно потекли рабочие будни и осенние дожди. Станислава Михайловича так и не назначили руководителем. Артур знал, что и не назначат. Это он понял окончательно, после того как побывал со Станиславом на одном совещании в мэрии, где Артур присутствовал как член одной комиссии по спорным имущественным правам. На совещании присутствовал вице-мэр, тот самый Игорь Иванович, который возглавлял комплекс, куда входил и их департамент.

Артур знал его с той поры, как писал диплом в Физическом институте. Они с Игорем тогда работали в разных лабораториях. Игорь пошел по общественной линии, стал секретарем комсомольской организации (его научным руководителем был парторг института), затем секретарем партийной организации, защитил одну диссертацию, потом другую, потом сделался секретарем райкома, префектом округа и, наконец, вице-мэром Москвы. Артур в ту далекую пору предсказывал Людочке большое будущее их комсомольского вожака. Правда, портретов Игоря Ивановича на демонстрациях не носили, но и ничьих портретов уже не носили.

Теперь Игорь делал вид, что не узнал Артура, а когда в списке членов комиссии зачитали вслух фамилию Артура, он даже не пошевелился.

Объявили перерыв, и люди вышли в коридор. Игорь сразу же деловито исчез. В коридоре окружные начальники и начальники управлений потянулись к крупному, полному мужчине, который двигался, как фрегат среди волн. Кто-то спешил поздороваться с ним за руку, кто-то приветствовал словом. Он же спокойно шествовал, раздвигая толпу животом, как форштевнем, и имел вид покровительственный и самодовольный.

– Кто это? – спросил Артур Станислава.

– Миша, шофер Игоря Ивановича.

– А-а, – озадаченно протянул Артур, но тут же собрался. – Самого Игорь Иваныча?! О-о! Какие люди! Вах-вах!

– Ну, ладно, – не замечая иронии, сказал Станислав. – Вы на рабочее место?

– Я – на проверку.

– Вот и хорошо. Я вас попрошу ни с кем не обсуждать то, что сегодня обсуждалось на совещании.

– Не буду.

Станислав Михайлович развернулся и медленно пошел обратно в комнату, где проводилось совещание.

Он был обеспокоен одним обстоятельством. Дело в том, что, когда назвали его должность и фамилию, представив его как руководителя организации, Игорь Иванович вдруг оторвал свой взгляд от стола и вслух уточнил: временно исполняющий обязанности руководителя. Докладчик поправился.

«Что бы это значило?» – спрашивал себя Станислав.

Ему было приятно, что вице-мэр держит этот вопрос на контроле, однако же…

Станислав передернул плечами.

– А! Пусть будет, как говорила Алиса: не стану думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра.

Для Артура замечание Игоря Ивановича было так ясно, как простая гамма: нашему Станиславу место руководителя не светит. Жаль, конечно, он вроде неплохой парень, хоть и путаник. Артура это мало касалось, слишком далеко было от него начальство. Зато есть что рассказать Вере Герасимовне.

Вера Герасимовна… за много лет он привык к обществу Людочки, его все в ней устраивало, он не хотел никакой другой женщины. Когда она ушла, он стал Летучим Голландцем, мертвым и бесполезным. Всякая вещь мертва, когда возле нее нет человека. Но он еще не был готов к одиночеству, через некоторое время в его жизни появилась Зинаида. Зинаида – это не спасательный круг, это привязанный жернов, который будет тянуть его вниз к водорослям, в мутную глубину, туда, где она живет припеваючи, словно русалка, но где он жить не сможет. Она хотела, чтобы он стал справным мужичком, чтобы обрел свое счастье в семье. Ей в свои тридцать восемь еще не поздно иметь детей, хорошо бы двух – мальчика и девочку, пусть это будет гражданский брак, сейчас все так живут, а там, глядишь, он разведется. Увы, за эти несколько месяцев она убедилась, что напрасно теряет с ним время. Он, типа, с ней не чувствует себя в своей тарелке.

Артур понимал Зиночку лучше, чем она сама, и с самого начала не скрывал от нее, что он – герой не ее романа. Их встречи становились все реже, она часто была занята, а он не ревновал ее. Если уж он не может устроить ее жизнь, зачем же мешать ей устраивать свою жизнь самой?

Общение с Верой Герасимовной несло и новизну, и теплоту. Она не умничала, не пыталась настаивать на своем, не держала монополию на последнее слово. Он сразу высоко поставил ее расположение к нему и осторожничал, боясь показаться навязчивым. Потому между его первым и вторым звонком был значительный перерыв. И опять он почувствовал, что несколько задержался, но они вновь встретились и провели несколько часов за разговорами, обсудили новости, и она поведала ему историю своего увольнения.

Поздно вечером он вышел и отправился ночевать к матери. Марина уже спала, когда он пришел. Ночью, едва он собрался лечь в кровать, Вера Герасимовна ему позвонила и задала вопрос: может ли он сейчас к ней приехать? Стоя в коридоре с телефонной трубкой в руке, Артур спрашивал себя, спит он или грезит наяву? Боясь разбудить Марину, он тихо оделся, оставил записку и вышел.

На улице его встретил насыщенный влагой ветер, черный асфальт и зловещее, подожженное Москвой небо. Он двинулся кратчайшим путем через сырые и тусклые туннели Курского вокзала. Когда он выбрался на воздух, отблески поджога на небе исчезли, небо окрасилось в серо-зеленые тона и напоминало неодушевленный экран первых компьютеров.

Она сразу ему открыла, Он прошел в прихожую, готовый ко всему. И она увидела, что он готов ко всему. И ей было совсем не страшно подойти, обнять его за шею и сказать: я хочу тебя. И ему стало легко на душе, потому что чудом расцвели замороженные им ожидания. И если кто-то мог бы выдвинуть сейчас скептические замечания, Артур посмотрел бы на скептика с сожалением, как на человека, знакомого только с евклидовой геометрией. Артур знал, что прав даже не на сто, а на сто десять процентов.

Это была произнесенная шепотом, почти про себя, просьба о помощи. Просьба без прицела на будущее. Здесь и сейчас сошлись ее просьба и его ожидания. И осень стучалась им в окна. Но им было не до осени. Они срывали ее цветы.