Текст книги "Отравленная сталь"

Для обгона пришлось опять залезть на «встрепку», однако впереди фуры шла еще одна, точно такая же. Они шли дружно на высокой скорости, влезть между ними не удавалось, а навстречу спешили фары какого-то недотепы. Надо было от него увернуться, и джип круто сманеврировал, попав, не прицеливаясь, в поспевавшие за ним «жигули».

Джип весил две тонны, и потому «жигулям» разнесло слабенькую заднюю дверь, их выбросило с дороги, и они, потеряв на глубоком снегу скорость, въехали в столб.

У джипа лопнуло колесо, и он тоже остановился. Его водитель посмотрел на своего пассажира.

– Ну, правильно! – возмутился тот. – Бери на таран! Бей, колоти! Не свое, не жалко!

Водитель молчал.

– Ты как? – спросил его пассажир.

– Вроде нормально!

– Ну, так чего сидим, сопли на кулак мотаем? Давай действуй! Или мне прикажешь?

Водитель выскочил из машины и бросился снимать с нее номера. Его шеф, щурясь от холодного ветра, тоже вылез в серую мглу.

Пассажиры «жигулей» почти не пострадали. Кроме одного. В «шестерке» ехала семья: четверо взрослых и двое детей. Мальчик, сидевший у двери, был убит. Насмерть и сразу. Пятилетний мальчик.

Дело, конечно, замяли. Джип за два дня починили и продали. Его пассажир пересел на другую машину. Карьера не пострадала. В пути чего не бывает! Что сказать? Бедовый, конечно, но – надежный.

Ну вот, мы увлеклись рассказом, забежав вперед, а теперь вернемся к Косте. Он с приятелем продолжал путь в столовую. Тогда судьба еще только раздумывала над тем, стоит или нет подтолкнуть встреченного ими чиновника ко всем предстоящим испытаниям. Костя и его приятель, прежде чем забыть о встрече, нашли повод пошутить.

– Он меня тоже в чекисты записал? – со смехом спросил Костя.

– Да у тебя на лбу написано, что ты – чекист на пенсии. Из тех, что одним движением голову откручивают.

– У него глаза, как окошки в кассовом аппарате. Р-раз, и все вычислено. Не то что у тебя.

– Костя, а какие у меня?

– У тебя, знаешь, глаза поэта.

– Ну, спасибо, Костя. Надеюсь, это комплимент.

– И не надейся. У тебя должны быть глаза, как у шифровальной машины.

– Да? Никогда не видел шифровальной машины.

– Я тоже, – сказал Костя под смех приятеля.

В столовой разговор вернулся к делам.

– Так что у нас с останками царской семьи? – спросил Костя.

– Ты понимаешь, церковники не хотят признавать их подлинность, – сокрушенно констатировал приятель.

– Я это слышал. И что? Что на самом деле?

– Мне, честно говоря, без разницы. Есть указание считать их подлинными. А доказательства, Костя, найдутся.

– Это нам знакомо. Но мы-то с тобой историки.

Приятель Кости так выразительно посмотрел на него, что Костя криво улыбнулся. Нам ли не знать, что история – не наука, а политика, рисующая прошлое.

– Ясно! – сказал Костя. – А какую роль ты отвел мне?

– Твоя роль, Костя, чтобы не было полной «липы». Правдоподобие, друг мой, правдоподобие, вот что важно.

– Но… неправда все же не исключается?

– Костя, ты понимаешь, у нас неплохая система обучения курсантов. На такой вопрос я ответил бы дидактической формулой: неправды нет, запомни навсегда, есть только цель, достойная труда!

Костя рассмеялся.

– Я же говорил, что ты – поэт. Омар Хайам.

– А что? Неплохо, да?

– Вполне в духе постмодернизма.

– Постмодернизма? А я и не знал. Помнишь, был какой-то персонаж, который и не подозревал, что говорит прозой.

– Журден.

– Точно!

Шагая домой по подсохшим тротуарам, Костя задумался о судьбе последнего русского царя. Как странно ведет себя судьба, и как странно ведут себя порой люди. Вот Николай Романов, глава огромной империи, вдруг во время войны обосновывает свое отречение необходимостью сохранить именно во время войны стабильность в своем отечестве. Это как понять? Заменить малую нестабильность куда большей?

Итак, вначале он отрекается в пользу своего сына. Ну, допустим. Сделал неверный шаг. Убедили, ловко переиграли. Не выспался, ошибся, с кем не бывает. «Я буду рядом с ним», – думает он и высказывает свои мысли вслух. «Это – вряд ли! – говорит ему Гучков. – Позвольте вам не позволить». Что на это надо ответить? «Извини-подвинься, дядя. Беру свое отречение взад. Сохраним, так сказать, прежнее статус-кво! Замнем для ясности и… знаешь что, дядя, давай лындай отсюда, я спать хочу. Эй, конвой! Проводить депутатов до гауптвахты!» Все, вопрос исчерпан!

Так ведь нет, – продолжал Костя. – Бессмыслица не отменяется. Делается странный поворот. «Ладно, – говорит император, – выход найден! Я тогда отрекаюсь в пользу своего брата Михаила». Нет, такое, даже если очень хотелось поскорей лечь спать, не могло прийти в голову. Тогда так: (растерянно): «Что же делать?» Ему подсказывают: «Отрекитесь, государь, в пользу вашего брата Михаила». А он им (ну, очевидно же): «Ха-ха-ха, господа! Вы что, уху ели?! Во-первых, по закону, при живом наследнике по прямой, я не могу передавать корону даже брату, во-вторых, Михаил давно утратил свое право на престол, пусть скажет спасибо, что я его вообще пустил обратно в Россию после его брака с так называемой графиней Брасовой. Наконец, в-третьих, – получается, что я отрекаюсь за своего сына тоже и тем самым нарушаю его священное право. Все, господа, пора спать. Эй, конвой!»… и т. д.

Ничего этого не происходит! Вопреки закону он передает трон Михаилу. Над ним что, с револьвером стояли? Нереально. Депутация к нему, не он к ней приехал. В его ставку. Он здесь хозяин и главнокомандующий, да еще и помазанник, за которого офицеры с радостью на смерть пойдут. Господь разум отнял? Сделал всем подарочек! Ошибка на ошибке и ошибкой погоняет. И каждая – хуже преступления.

Ну, ладно, стиснули зубы, проглотили, смирились. Что дальше? А дальше вот что. «Здрасьте вам, царь Михаил вторый! Позвольте облобызать вашу ручку-с». – «Что?! Какую ручку? Подайте мне перо!» Царь М-2 тоже пишет нечто похожее на отречение, нечто неслыханное и несусветное. Ну, бред же! Мол, для блага Родины, в эту тяжелую годину, бла-бла-бла, без синей птицы стабильности нам никуда. Посему решил я дождаться Учредительного собрания. Ежели оно меня захочет, то я – завсегда пожалуйста! А пока ни-ни! Два слова, господа! Спокойствие и стабильность! Спокойствие и стабильность! Вся власть Временному правительству!

Что? Где? Когда? Какое еще Учредительное собрание?! Война на дворе! Ганнибал у ворот! Hannibal ad portas! М-2: «Отставить панику! Все хорошо, прекрасная маркиза! То есть графиня!»

Такое впечатление, что Господь разом отнял у всех разум.

 
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке[3]3
  Б. Пастернак. Сказка.


[Закрыть].
 

Все покатилось в пропасть, и все покатились туда же. Михаил был убит в Перми, царская родня сброшена в шахту в Алапаевске, а Николай… Николай Второй, совсем худо, расстрелян в Екатеринбурге в подвале вместе с женой, четырьмя дочерьми и мальчиком-наследником. Наследником, которого Николай так поспешно обделил своим отречением в пользу непутевого брата. Обрекая на смерть вместо трона. Семью в подвале добивали прикладами и штыками. И судя по свидетельствам, тем давним, которым сейчас не придают значения, головы царя, царицы и наследника были отрезаны и в бочонках со спиртом отправлены в Москву Ленину и Свердлову для отчета. Тогда это было в обычае. Наверное, бочонки до сей поры хранятся на дальних полках в архивах Лубянки, чтобы не нарушать отчетность.

Николай Романов. Он что, подписывая отречение, хотел как лучше? Тогда зачем было так торопиться, теряя на ходу галоши? А как насчет подумать?! Посоветоваться, помолиться? Не загадка – тайна. И страшное искупление. Что это? Масштаб личности? Личность не в силах оценить обстановку, заметить тектонические сдвиги? Легкомысленно отмахивается от предупреждений, отворачивается от исторических аналогий, оскорбляет невниманием тенденции? По-хлестаковски принимает решения? Ах, оставьте!

Костя подземным переходом миновал Политехнический музей, вышел на Маросейку и зашагал к Покровским Воротам, которые на самом деле совсем не ворота, а просто место, где они находились, когда здесь была стена, окружавшая Белый город. Стена простояла до конца XVIII века, и сейчас вместо нее Бульварное кольцо.

Какой нажим должен был испытывать Николай Второй, чтобы понять, что другого выхода у него нет? Ничего не приходит в голову, кроме… кроме дисциплины тайной организации. Но на этот счет нет никаких прямых указаний. Контакты и у него и у императрицы, конечно, были. С Папюсом и таинственным Филиппом де Лионом. С родственниками: двоюродный дядя царя – «дядя Сандро», например, был известным масоном. И в ближний круг входили масоны: генерал Алексеев, генерал Рузский, он, кстати, находился в то время в ставке. А приезжие? Гучков? Шульгин? Последний много лет спустя убеждал уже советских историков (посидев в советской тюрьме), что никакого отношения к масонам он не имеет. Да и еще! Текст отречения Михаила писал тоже видный масон Некрасов. Впоследствии он стал министром Временного правительства.

И все равно – не слишком убедительно. В конце концов, Николай был опытным политиком, он мог прибегнуть к дипломатии, начать консультации, найти повод для процессуального затягивания и тому подобное.

Хотел как лучше? Добро мостит дорогу злу. Видно, есть вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Какой там профит? Какие угрозы? Какие маневры? Нельзя, и все! Все меркнет перед грядущим. Торговался по поводу разлуки с наследником, лишил его наследства и подставил под пулю. И всех подставил. Искупил и стал святым или вот-вот станет. Нет, стал: Русская церковь за рубежом уже сделала его святым и все его семейство тоже.

 
Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно…
Какие печальные лица,
И как это было давно!
Какие прекрасные лица
И как безнадежно бледны:
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны[4]4
  Г. Иванов.


[Закрыть].
 

Человеку дана причина, Богу – следствие.

С крови началась династия Романовых, кровью и закончилась. Они убили сына царя Дмитрия (или Лжедмитрия, как нам говорят). Убили и повесили на Спасских воротах. Пятилетнего мальчика. Семья последнего императора вне логики тоже оказалась в руках убийц, и те никого не пощадили.

Костя открыл ключом дверь. Солнце рубиновым светом отражалось от стекол соседних домов. Кто-то открыл окно, и оно сверкнуло ярко, пламенно и сразу погасло. В комнате стоял полумрак. Было тихо. Тишина поддерживалась еле слышным тик-так, тик-так, тик-так.

2. Преодолеть раздвоение

Артур жил у Кости на даче. От работы, конечно, далековато, но, учитывая отсутствие наличия строгой трудовой дисциплины, вполне приемлемо. Людочка отдыхала где-то в Турции, он даже точно не знал с кем, подозревал, что со своим профессором. В жизни образовался разрыв производной, перелом или рубеж, если угодно. И Артур шел по краю.

Тут еще Зиночка. Так получилось, что они стали почти соседями, и дорога у них теперь буквально была одна.

Во вторник, 22 июля, день был солнечным, но каким-то тусклым. Небо матовым экраном повисло над головами, крышами, кронами деревьев. Рабочее время слиплось, склеилось из вялой проверки никому не нужных предложений в план работ до 2010 года, ожидания загрузки страниц в Интернете, ленивого чаепития и рассматривания газового пистолета – новой игрушки Феликса. День, как день.

На выходе из института Артура поджидала Зиночка (опора на левую ногу, правая нога расслаблена и чуть выдвинута вперед, руки сцеплены сзади, у ног – тяжелый пластиковый пакет).

– Домой? – спросила она.

– Ага.

Она подхватила ношу и пошла к автобусной остановке. Артур отобрал у нее пакет. Зиночка вспыхнула и взяла его под руку. Артуру пришлось приноровиться к ее шагу, теперь он переваливался, как селезень.

Тяжелый пакет заставил его проводить ее до самого дома. Пока он затягивал винты в работавшем через раз электрическом выключателе на кухне, она сварила сосиски. Сосиски были розовые, от них шел пар, на столе стояла только что открытая баночка с горчицей, а на тарелке ждал своей минуты свежий черный хлеб. Артур вымыл руки. Отказываться от стола было неловко и просто глупо. Зиночка, топая босыми пятками, быстро перенесла тарелки на террасу.

Потом они пили чай с кексом в яркой упаковке и смотрели, как идет на посадку солнце. В прояснившемся к концу дня небе, в его голубой выси над ними проходили серебряные самолеты, едва заметные из-за большой высоты. Хорошо были видны лишь двойные белые линии, они тянулись за серебряными птичками и расплывались в широкие полосы.

Зиночка пересела к Артуру на диван и прислонилась к нему плечом.

– Я так немножко посижу, – искательно сказала она.

Артур положил руку ей на плечи, другой потер свои глаза.

«Держись, Порт-Артур! – приказал он себе. – Не сдавайся».

Так они сидели, день уходил по капле, приближался вечер.

– Ты хочешь чего-нибудь? – спросила она.

Он вздохнул.

– Нет, спасибо. Извини, я и так у тебя задержался. Поздно уже.

– Ты чего? Я не к тому! Оставайся хоть до завтра.

– Нет, это не годится. Это, знаешь ли, не комильфо.

– Что, что?

– Не комильфо. Не по-джентльменски. Короче, в светском обществе так не принято.

– В каком, каком обществе? – насмешливо спросила она.

– В советском!

– А где оно, советское общество?! Кончилось. Ты что, еще не понял?

– Это точно!

– Вот и сиди! Я еще чайник поставлю.

Она встала и пошла ставить чайник. Вернулась и присела прямо на ковер у дивана, положив руки на диван, а голову на руки.

– Сейчас усну, – глядя снизу, сказала она и прикрыла глаза.

– Не спи, замерзнешь, – машинально пошутил он, мучительно пытаясь найти предлог, чтобы уйти.

Засвистел чайник.

– Чайник, – сказал Артур.

– Убиться веником! – Она встала.

– Я выключу, – вызвался Артур и тоже встал.

Он выключил чайник и заварил чай.

Они доели кекс, и Артур стал прощаться.

– Спасибо, все было высший класс.

«Интеллигенция, чтоб тебя!» – чуть не вырвалось у нее.

Она смотрела ему вслед в некотором смятении. Презрение и уважение попеременно одерживали в ней верх. Не зная, что и думать, она передернула плечами и закрыла дверь.

Артур, повесив голову, брел к станции.

Может, вернуться? И что? А что? Спускаться вниз приятнее, чем карабкаться наверх. И жалеть себя тоже приятно. Главное, ты вроде не виноват ни в чем. Жизнь такая: отнимает все, что есть. Безнадега. Надо стать проще, опроститься, как Лев Толстой. К радости Зиночки, отрастить животик, топать по ее комнатам в одних носках, циклевать полы и делать полки для посуды. Да и слушать, как она рассуждает о личной жизни своих товарок и ругается, не выбирая слов. И наблюдать, как она будет тобой гордиться. Если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться?

А? Смотри-ка: сейчас приходится жить у мамы, у Кости на даче. Прожил жизнь и ничего не нажил. Неловко и перед матерью и перед Костей. А мог бы пристроиться у Зиночки. Зацепился. Не отстал от поезда, вскочил на подножку. Свежий воздух, сосны. Ей зарплату платят исправно.

Артур, конечно, знал, что на это ответить, не напрасно он тут сидел, как кремень, не поддаваясь инстинктам. Здорово сказал: сидел, как кремень. Тело – оно всегда хочет греха. Но тело – только часть личности. Жизнь не только открывает нам двери, но и испытывает нас. Честь – дороже жизни. Есть такие двери, в которые не стоит и соваться. Какой мерой мерите, такой и вам отмерится.

Он знал, что не поддастся соблазну легкого решения. Напротив, эти заходы рождали упрямую решимость одолеть суровую реальность. Бывают трудные задачки, такие трудные, что не знаешь, с какого бока к ним подступиться, какой метод применить, за что ухватиться. Опыт подсказывает: нужно время, задачка уже проникла в подсознание, там незаметно идет ее обработка, ответ уже ищет тебя и найдет, если ты захочешь. Постепенно все укладывается по нужным полочкам, оказывается, что есть связи, которые ты поначалу не заметил, обнаруживается звено, за которое можно потянуть, и вот неуловимость предстает вполне овеществленным объектом, в него еще надо вложить немало труда, но это уже – дело техники.

По привычке мысль Артура, разогнавшись, побежала по инерции дальше. Ему пришло в голову, как все-таки красиво к человеку приходят самые необычные идеи. Взять, к примеру, мнимую единицу. Это же песня! Все всегда знали, что единица в квадрате равна единице, а квадратный корень из единицы – тоже единица. Ну, хорошо, а квадратный корень из минус единицы чему равен? О чем ты говоришь, – минус на минус дает плюс, так что такого числа, чтобы давал в квадрате минус единицу, быть не может, однозначно! Ага!

Талант попадает в цель, в которую никто попасть не может, гений – в цель, которую никто не видит. Кто сказал? Жалко, что не я. Шопенгауэр. А давайте-ка представим, что есть такое число – корень из минус единицы. Чистая абстракция. Какое оно, мы не знаем, но обозначим его буковкой i. Почему бы и нет?

И пошло-поехало. Идея оказалась столь плодотворной, что из-за этой маленькой буковки образовался целый раздел математики – теория функций комплексного переменного.

Математики через эту буковку обрели новые функции, новые методы анализа, новые геометрические преобразования, она позволила решать сложные уравнения и вычислять самые сложные интегралы. Чистая абстракция ушла в практические приложения: без этой буковки нельзя себе представить радиотехнику, электротехнику (здесь ее называют j), физику, оптику и так далее и так далее. Эта мнимая единичка позволила создать теорию подъемной силы крыла самолета и теорию кумулятивного танкового снаряда, всего не перечислить.

Казалось бы – сюрреалистическая идея, то, чего не может быть! И такой эффект! Воистину, для математики и поэзия – проза!

Зиночка поделилась с одной из своих подруг-сотрудниц видами на Артура и назвала его колючим интеллигентом. Та из сочувствия к подруге решила его наказать и при проверке опозданий внесла его фамилию в список опоздавших. Артур привык к тому, что его, благодаря знакомству с Зиночкой, охрана не записывает, но на этот раз он попался.

Не такая уж большая неприятность, гораздо хуже было то, что проснулся их отдел режима и заинтересовался выходом в Интернет. Кто им случайно сообщил или донес и объяснил, что это такое, Артур не знал. Начальство фактически бесконтрольно перекачивало отчеты за границу, и это грозило Артуру серьезными обвинениями, поскольку Интернет был загружен им. Начальство бы вывернулось, а роль ответчика досталась бы ему.

Одно накладывалось на другое: подал заявление об уходе Феликс. В Люберцах неподалеку от его дома открылся один из филиалов ДАМ-банка. Банк открыл ряд отделений в Подмосковье, и руководству потребовался шофер. Когда Феликсу показали «мицубиси-галант», за рулем которого он должен был работать, он почувствовал себя пилотом космического корабля и не нашел сил отказаться. А месячная зарплата в двести пятьдесят долларов окончательно решила дело – почти вдвое выше его нынешней.

Пока Феликс дорабатывал последние две недели перед уходом в «как дам-банк», Артур тоже созрел для ухода. Ему сразу подписали увольнительную, сократили срок увольнения, и он ушел в один день с Феликсом. Уходя, Артур отключил Интернет и вернул кабели своим знакомым с первого этажа. Свободен, как птица. Почему люди не летают? Летают. Самолетами «Аэрофлота» летают. А Зиночка пусть не забудет поблагодарить свою подругу.

Надо было возвращаться снова на Старую Басманную. Чтобы найти работу, лучше жить в Москве, а не на даче. Артур вернулся, а на дачу поехала Марина.

Пролетело лето, погибла принцесса Диана, Людочка стала читать лекции в новом институте то ли бизнеса, то ли биржевого дела, а он все никак не мог устроиться. Даже в грузчики брали только мужчин до сорока пяти. Он встал на учет на бирже труда и исправно посещал ее кабинеты в домике на Николоямской улице. Отсюда два шага до его квартиры на Библиотечной, где сейчас жила Людочка. Одна или нет? Он не удержался и позвонил из автомата: «Можно зайти?» – «Ну, зайди».

– Не соскучилась?

– Как сказать? – Людочка пожала плечами.

– Понятно. Я – да.

– Работу не нашел?

– Успеется.

– Многого хочешь?

– И это тоже.

Артур чувствовал, что потерял с ней контакт.

– Нет, серьезно! – сказал он и сжал губы.

В комнате встревоженным столбиком стояла тишина. Людочка зачем-то достала носовой платок и провела им под носом. Тишина неслышно вздохнула и повесилась на люстре. Бесполезно говорить, даже вредно, только вызовешь с ее стороны ожесточение.

– Не получается у нас диалога.

Людочка убрала платок.

– Послушай, Артур, – начала она, – все меняется, и все меняются. А ты будто не замечаешь. Словом, мне и тебе легче выживать поодиночке, чтобы была свобода.

– Свобода? Мы могли быть парой, летящей в неизвестность.

– Ой, вот только не говори красиво! Вот любишь ты говорить красиво. Мы не пара, летящая в неизвестность, а два узника в тюремной камере.

Артур поднял глаза на Людочку. Для нее это слишком сложная сентенция. Чувствуется чужое влияние. Да, она изменилась. Раньше она жила в его, Артура, тени, а теперь ей выпал шанс сыграть свою роль, и она получает от этого удовольствие. Ну, так что ж – флаг ей в руки! Это и есть жизнь. Выбирая между живым и совершенным, выбирай живое. Нельзя, нельзя быть слишком правильным, нельзя все яйца класть в одну корзину: жизнь пролетит, и не заметишь, оглянешься, а вспомнить нечего. Самоотречение – такой же авантюризм, как и легкомыслие.

– Ладно, проехали, – сказал он вслух почти весело. – Раз ты так ставишь вопрос, может, ты и права. Знай, ты мне всегда друг. Самый близкий, и… я хотел сказать, мои двери всегда для тебя открыты, но у меня нет пока дверей и, похоже, не предвидится.

Людочка облегченно рассмеялась.

Артур с печальным, но будто выплакавшим все слезы сердцем перешел по длинному подземному переходу на нечетную сторону улицы Сергия Радонежского. Вот что значит принятое решение и убежденность в выводах, особенно если они приправлены великодушием. Когда, спотыкаясь, как слепой, выйдешь на свежий воздух, становится легче.

Люди шли от электрички с огромными клетчатыми сумками. Трое бомжей неуверенно стояли с лицами, на которых застыло чувство постоянного ожидания. От магазина к милицейской машине, мешая всем, топал, виляя толстым задом, сержант милиции с четырьмя бутылками портвейна в руках. На углу продавали цветы, но к цветам никто не подходил.

Артур старался держаться прямо и идти твердым шагом.

Миновал месяц, затем другой, Марина приехала с дачи, закружились первые снежинки, подходили к концу отложенные деньги, а работы все не было. Виталик прислал на день рождения по почте «Вестерн юнион» пятьсот долларов. Это был настоящий подарок: хватит не на один месяц.

Кончилась зима. В конце февраля обезумевший от тепла термометр зашкалил. Заблестела на солнце слякоть, серые от грязи автомобили разбрасывали ее по сторонам. Весна ворвалась в Москву, сверкая черными глазами. Она раздвинула надоевшие блеклые занавески облаков, приподняла солнце над домами, открыла шлюзы для тысяч ручьев (они быстро высыхали на асфальтовой сковороде), носилась днем по улицам, заглядывала в окна, лица, сердца, поправляя, подбодряя, тормоша, а ночью, присмирев, замирала, как памятник, в лунном свете, вызывая молчание, томление и восторг.

В такие дни не могло не повезти. И Артуру повезло. В центре труда и занятости ему показали заявку, которая поступила из департамента правительства Москвы. Но была одна закавыка: требовались люди с опытом работы (он у Артура был), причем желательно с юридическим или экономическим образованием (а вот тут – нет).

С Петербурга, как Юденич, примчался циклон и накинул на Москву одеяло из облаков, из них потекли дожди, добивая засевшие между автомобильными «ракушками» остатки снежных сугробов.

Однако циклон опоздал, везение не оставляло Артура. Его приняли в этот департамент системным администратором для работы с компьютерной сетью. Он стал государственным служащим, чиновником с небольшим, но стабильным окладом. Это была одна из городских контролирующих организаций. Ее только недавно создали, и она осуществляла учет и контроль в сфере имущества города. Москва заботилась о своей немалой недвижимости. Организация не сидела на шее у населения, напротив, она приносила доход в казну города, потому что ответственность за использование имущества не обходилась без штрафов. Что это значит, если объяснять на пальцах? Например, некто арендовал у города первый этаж дома, чтобы открыть там булочную. Дело хорошее, город предоставляет льготную ставку аренды. Глядь, а вместо хлеба он там торгует алкоголем, за что ж ему льготы? Изволь заплатить штраф и вернуться к прежней деятельности, или давай пересматривать договор аренды.

Зевая и борясь со сном, Артур прочел всякие положения и местные законы, принятые в данной сфере, а затем и две вышедшие к тому времени части нового Гражданского кодекса. Прочел и не нашел ничего заумного в этих важных многостраничных текстах. Нормально! И чего эти юристы так важничают? Попробовали бы они прочитать хотя бы первую часть «Теории поля» Ландау и Лившица.

Тем не менее Артуру понравилось, что Гражданский кодекс уравнял в правах гражданина и государство, не оставив последнему никаких юридических преимуществ. Правда, ему пришло в голову, что принятый Московской думой закон поступает не очень-то по-товарищески с Гражданским кодексом, но эту мысль он развивать не стал. Он усвоил, чем отличается оперативное управление от хозяйственного ведения и какие три обязательных признака должен содержать договор аренды, и много всего другого и к началу лета сдал экзамен на звание инспектора. Так из компьютерного класса он перешел в инспекторы.

На десятки тысяч нежилых помещений, находящихся в собственности города, было два десятка инспекторов. Ежедневно Артур получал оформленные поручения и разъезжал по адресам.

Между тем провели денежную деноминацию. Теперь вместо полутора миллионов рублей в месяц он стал зарабатывать полторы тысячи. Проезд в московском метро в то время стоил два рубля, но Артура это не волновало, он имел право бесплатного проезда на транспорте. А вскоре он стал инспектором по особым поручениям мэрии.

Деноминация не прошла гладко. Некоторые экономисты предупреждали, что добром она не кончится, во время инфляции государство накопило столько казначейских обязательств, что хватит на хорошее банкротство. И странная штука – вдруг ушел из премьеров политический тяжеловес Черномырдин, и на его место нашли молодого Кириенко. Тут грянул дефолт: по отношению к мировой валюте рубль упал в цене. Гражданам, хранившим в банках доллары, их не дали. «Киндер-сюрприз» Кириенко, сыграв роль куклы, был снят с должности и на место премьера опять шагнул Черномырдин. Но не тут-то было. Парламент, почувствовав, что его обвели вокруг пальца, как фраера ушастого, возмутился, и премьером стал Примаков Ему предстояло удержать экономику от дальнейшего крена.

Падение рубля относительно доллара составило не двадцать, не пятьдесят, не сто процентов, а добрых пятьсот. Можно представить, сколько заработали богачи, которые знали о предстоящей дефляции.