Текст книги "Отравленная сталь"

Мэнни опустил глаза на Марину. Она машинально поглаживала его пальто рукой, будто что-то беззвучно напевала. Перехватив его взгляд, она ему подмигнула.

Значит, так и запишем: у русских реакция была слабой. Погоревали, им это не впервой, и успокоились. В целом ситуацию в стране эти взрывы не изменили. «Отряд не заметил потери бойца и “Яблочко” – песню допел до конца», – Мэнни вспомнил, как он в школе читал со сцены «Гренаду» Светлова… стоп! Нечто похожее было в России? Пример, как известно, заразителен. Мы выходим на фракталы, на развитие самоподобных структур: «Вырастет у сына евин, если сын свиненок». Нет, это чересчур! Вряд ли в Америке кто-то решится действовать столь же прямолинейно, как в России. Хотя… кто знает, la gente esta muy loca![17]17
  Люди посходили с ума! (исп.).


[Закрыть] Америка привыкла думать, что там, где не решает сила, решает большая сила. С них станется!

– О чем задумался? – спросила Марина.

– Вспоминаю, как я читал на вечерах в школе «Гренаду».

– Ты и в институте ее читал.

– Да? А я не помню.

– Читал, читал. А помнишь, как мы в кино ходили, в «Компрессор».

– А один раз пошли в клуб напротив завода… туда еще металлолом сдавали.

– «Серп и молот».

– Да. И там, в кинозале, пол требовал ремонта, и в темноте по ногам бегали крысы. И ты завизжала, и мы ушли и больше туда не ходили.

– А парк МВО помнишь? Московского военного округа.

– Да. Там были карусели, и ты говорила, что нигде больше таких нет, потому что все карусели с конями, а здесь были и жирафы, и слоны, и кого только не было.

– Какая осень была в парке! Помнишь?

– Хороший парк. А по улице ходил трамвай, и висела табличка…

– «Осторожно, листопад».

– Да.

– Трамвай останавливался, и из него выходила тетенька с какой-то железякой.

– Это на повороте она переводила стрелку. Кажется, что трамваи водили только женщины.

– Очень может быть.

– Мы покупали пирожки. Их продавали прямо у входа в институт, да? Таких пирожков я больше никогда и нигде не ел.

– С рисом и с повидлом по полтиннику, а с мясом – целый рубль. Эскимо на палочке стоило рубль десять.

– Это дорого?

– Буханка дешевого белого хлеба стоила, как два пирожка с мясом. Помнишь, у нас китайцы учились? Они на комнату брали один батон. Батон белого и чай, помнишь?

– Что-то припоминаю. Рядом с нашим энергетическим хлебозавод был, да? От него шел запах теплого хлеба.

– И корицы.

– Да. И корицы. А ты уплетала… я правильно говорю? Уплетала пирожок с повидлом и держала его за бумажку, и твердила, что не любишь корицы. И от повидла у тебя были сладкие губы.

– Ой, не говори!

– На территории завода, я помню, стояла большая кирпичная труба, и на ней были цифры 1937 год.

– Лучше скажи что-нибудь еще про сладкие губы.

– Они казались сладкими даже тогда, когда ты не уплетала пирожок с повидлом.

– Неплохо. Похоже на грубую лесть, но все равно приятно.

Марина опять погладила его пальто, а Мэнни Мата устремил свой взгляд в сторону морских просторов, над которыми громоздились подсвеченные закатом облака – серые вершины, тронутые розовым светом. На их фоне казался игрушкой серебряный самолет марки «Боинг».

В конечном счете, к нам приходит все, что мы хотим или чего достойны. Так говорил им, молодым разведчикам, перед финальной практикой генерал Круглов, заместитель Берии. Тогда летом 53-го их, выпускников разведшколы, должен был принять сам Лаврентий Павлович, но он не смог, и его заменил Круглов, высокий, крупный, ростом на голову выше своего шефа. Его ценили наверху за крутость и исполнительность. Оперативной работой в НКВД-МВД он особенно не занимался, потому и уцелел после ареста Берии. На нем были стройки ГУЛАГа, главное управление шоссейных дорог, железнодорожное строительство. После войны он даже приступил к строительству тоннеля на остров Сахалин. В 44-м Круглов был награжден полководческими орденами Суворова и Кутузова за выселение горцев и степняков с Северного Кавказа, татар из Крыма, за «очистку» Западной Украины от бандеровцев и за перенесение этого своего опыта на Литву. У него-то все пришло, причем ждать долго не пришлось: в 32 года он стал заместителем наркома, а в 38 – министром внутренних дел, и даже под репрессии он не попал.

Мэнни Мата хотел высказать свою мысль Марине, но промолчал. Самолет в небе становился все меньше и меньше.

Вот только не знал Мэнни Мата, что генерала Круглова не репрессировали, но и не простили, в пятьдесят лет отправили на пенсию, а через два года исключили из партии. Не мог знать Мэнни Мата и того, что однажды Круглова, потерявшего внешний лоск, ссутулившегося и бедно одетого, встретил случайно на станции «Правда» бывший любимец Берии и хорошо известный Мэнни генерал Канунянц Григорий Михайлович. Слабеющие руки двух бывших генералов встретились, однако Круглову разговаривать не хотелось, и они разошлись бортами под гудок электрички, как два старых парохода.

Имя Круглова могли помнить только ветераны, шли семидесятые годы, тема закрытая, и Канунянц не поделился с Лией новостью о встрече. Ей это имя ровно ничего бы не сказало. Но он все же поделился своим открытием: оказывается, бывший хозяин ГУЛАГа и набитых людьми товарных вагонов на Сибирь и Казахстан часто бывает здесь на даче. Поделился фактом, только не с Лией.

Жарким июньским утром у той же станции, прикладываясь к кружке бочкового пива, обдуваемый легким ветерком за палаткой «Пиво – воды», Канунянц, улыбаясь, рассказал про человека из прошлого, в котором он узнал заместителя и преемника Берии.

Случайно или нет, его слушатели оказались уроженцами Северного Кавказа. Один из них родился на реке Сунжа, другой на Баксане в Приэльбрусье, но молодость оба провели в Казахстане.

Собеседники Канунянца подивились и высказали некоторое сомнение в правдивости рассказчика, на что он ответил безусловной уверенностью, так как они с Кругловым перемолвились словом и пожали руки. Круглов даже сказал ему, где он живет. Канунянц назвал адрес дачи, живописал современный облик экс-министра и готов был показать своим товарищам дом и участок. Собеседники сказали, что в такой денек грех таскаться по жаре, что они и так верят ему и что сейчас в самый раз взять еще по кружечке. Он же, сославшись на возраст, отказался и, предоставив Круглова своей судьбе, неторопливо, по тенечку пошел домой.

Через несколько дней Круглов нечаянно попал под поезд. Так в шестьдесят девять лет окончил дни забытый министр. Шестьдесят девять было любимым числом Канунянца.

– Скажи что-нибудь, – попросила Марина.

Мэнни Мата оторвал взгляд от самолетика, который казался совсем крошечным рядом с нахмуренными горами облаков. Серебряная пулька, выпущенная в белый свет.

– А? Сказать? Знаешь, нас учили, что то, что мы хотим, когда-нибудь обязательно приходит.

– Да? Ты согласен?

– Как-то мы задали этот вопрос генералу Канунянцу. Он был, пожалуй, единственный, кого я бы сейчас не отнес ни к фанатикам, ни к карьеристам. Он принимал действительность такой, какая она есть. И если она была ужасной, то и он был ей под стать и не скрывал этого. И он нам сказал: да, обязательно приходит, только не тогда и не в том виде, в котором нам бы хотелось.

Марина внимательно посмотрела на него посветлевшими карими глазами.

– А ты что скажешь?

– Я думаю, – сказал Мэнни, снимая очки и отвечая ей взглядом, – что все-таки это чудо. И что лучше поздно, чем никогда!

Марина повеселела.

– Лучше поздно, чем никогда, сказал еврей, кладя голову на рельсы и глядя вслед уходящему поезду, – пошутила она. – Как ты назвал этого генерала?

– Канунянц.

– Слушай, знакомая фамилия! Где я ее слышала?

– Ты не могла ее слышать.

– Могла-могла! Точно слышала. Ладно, потом вспомню.

Они оба снова заблудились на дорогах и тропинках своей памяти. Небоскребы сияли электрическим светом. Город утопал в огнях, а огни, не утопая, плавали на поверхности воды. Всем хватало места: красным и белым, голубым и зеленым, розовым и оранжевым.

В ресторане отеля Марина выглядела задумчивой. Мэнни видел, что ее явно мучает забытая фамилия. В какой-то момент она обвела глазами зал, и вдруг лицо ее стало проясняться, взгляд заострился, губы сжались.

– Сзади тебя сидит женщина, – сказала Марина Мэнни, – посмотри, только сразу не оборачивайся.

Мэнни ответил ей выразительным взглядом.

– Господи, я же забыла, с кем имею дело!

Мэнни увидел сидящую за столом даму лет пятидесяти, полноватую, с красивым лицом и большими глазами.

– Если бы не твой Канунянц, – заторопилась с объяснениями Марина, – я бы ее не узнала. И если бы не она, я бы не вспомнила Канунянца.

– Не понимаю, – сказал Мэнни. – Кто она, и при чем здесь генерал Канунянц?

– Я все вспомнила. Это – Лия, его приемная дочь. Она когда-то была замужем за моим двоюродным племянником, Виталиком. Я была у них на свадьбе. Это сколько же лет прошло? Лет тридцать? Ну, надо же!

4. Коммерческие тайны

В 1898 году американский писатель Морган Робертсон написал фантастический роман «Тщетность». В романе был описан воображаемый огромный океанский пароход «Титан», который столкнулся с айсбергом и затонул. Книга Робертсона, изданная в Англии, скромно стояла на полках четырнадцать лет, до 1912 года. В 1912 году мир вздрогнул от сообщения о гибели «Титаника». Характеристики «Титана» и «Титаника» удивительным образом совпадали. Робертсон прослыл пророком, а его роман был срочно переиздан.

28 июля 1945 года около 10 часов утра самолет-бомбардировщик Б-25, заблудившись в тумане, врезался между 78-м и 79-м этажами небоскреба «Эмпайр-стейт-билдинг», самого высокого в Нью-Йорке. Последовал взрыв топлива и пожар. Погибло 13 человек.

Не успели восстановить злосчастное здание, как через год в него врезался еще один бомбардировщик Б-25. Погибло 10 человек.

Наконец, в 1960 году в небоскреб попытался влететь авиалайнер «Боинг-727». Однако, столкнувшись со зданием, самолет упал вниз.

Сейчас мы бы сказали, что медийное пространство и реальность – суть сообщающиеся сосуды. Они взаимно обогащаются, подпитываются энергией друг друга, обретают устойчивость динамической системы. Трудно разобрать, воображение ли предшествует реальности или реальность запускает воображение. Энергетический максимум их взаимодействия – когда неподготовленная реальность и ее медийное освещение синхронизированы, когда действие происходит онлайн, в прямом эфире. Скажем больше – не просто информационное поле признается объектом равнозначным реальности, но литература, журналистика, образование, кинематограф, компьютерная техника накопили в себе реальности не меньше, чем сама реальность.

Второй фильм «Матрица» снимали практически одновременно с третьим, и тоже в Австралии. Однако начались съемки в Калифорнии. Весной Лена улетела на съемки в Окленд, на побережье залива Сан-Франциско. Здесь должны были приступить к эпизоду с автомобильными гонками.

Чтобы снять погоню на трассе, у фирмы «Дженерал моторе» закупили триста различных моделей автомобилей. В главной роли должны были выступать новые «кадиллаки».

– Закончим, когда разобьем все триста, – решили в съемочной группе.

– И это надо сделать ко дню рождения Кэрри-Энн, – закрепили решение братья Вачовски.

Сама Кэрри-Энн Мосс готовилась к съемкам, гоняя на мотоцикле по полосам недействующего аэродрома на острове Аламида, где, собственно, и наметили снимать сцену погони.

«Ну, не могут братья Вачовски без символики», – подумала Лена.

Вообще «Матрица» любит символы и символические даты. Символические имена и названия. Это открыто для зрителя: скажем, Тринити (Троица), Зеон (Сион) и т. д. А вот попробуйте узнать дату рождения Нео – главного героя? Не так просто. Для этого зрителю надо было остановить кадр в эпизоде, когда агент Смит листает личное дело Томаса Андерсона, известного как Нео. Личное дело – всамделишное, не киношная бутафория. В нем стоит дата рождения известного американского футболиста Андерсона из «Нью-Йорк Джетс» – 13 сентября 1971 года (правильно, зачем брать дату с потолка). Это уже не открытая, а частная информация. «Ага, – скажет зритель или читатель, – может, есть и тайная? Открытое, частное, тайное – на этом треножнике покоится мир». Есть и тайная. Только она обнаружит себя позже. Всякая тайна ждет своего срока. Она вызывает вопросы, она – неоднозначна, если не сказать, двусмысленна, и прилежный читатель ее дождется.

Сценарий второго фильма «Матрица» держался в секрете, но автомобильные и мотоциклетные гонки ни в коей мере не раскрывали его, поэтому к Лене на съемочной площадке относились без предвзятости, не прятали от нее планы и реквизит, а она, со своей стороны, ни к кому не приставала с расспросами. Напротив, авторы фильма, зная, что за птица эта Элен Миллер, интересовались ее персоной чуть ли не больше, чем она их новым фильмом. Им хотелось прояснить, на что готовы предпочитающие оставаться в тени властители этого мира.

Переход на следующий уровень развития происходит из-за накопления противоречий, которые возникают, как хаотические возмущения, как вирусы, разрушающие сложившуюся систему. Следовательно, рассуждали они, поглядывая на кольцо Лены, эти вирусы могут играть не только отрицательную, но и положительную роль. Они – как бы часть системы и катализатор ее обновления. Что думает мадам Миллер по этому поводу? Мадам жила в России. Например, что она думает о русских? Ведь у них фактором разрушения являются чеченцы, но они же явились и фактором обновления, не так ли? Повстанцы сыграли свою роль, и в Россию пришла новая команда, как вы полагаете?

Компьютерная Матрица обновляется, переходит к следующей стадии своего развития через сбои в системе, через атаки вирусов, через активность паразитных программ. Таков закон Матрицы. Как далеко может зайти Матрица в своем стремлении к идеалу, на какие жертвы пойти? Увы, стремление к идеалу всегда ведет в тупик, но и без него нельзя. Такова диалектика жизни. А жертвы ничего не прощают.

– Если рассматривать Матрицу как систему, то скажу сразу, к ней я не имею отношения, – отвечала Лена, – но не буду скрывать, я имею некоторые отношения с Матрицей. Но это означает лишь знание полуправды. В принципе, масштабы действия соответствуют масштабам решаемых задач. Насколько я могу судить, Матрица сама полна внутренних противоречий, и это позитивный факт. Борьба ведется и внутри самой Матрицы. Вы же признаете это? Поэтому какая-то радикальная акция, обнуление параметров, перезагрузка компьютера, может и не состояться.

– Вау! В самую точку! Вопрос в том, можно ли поставить интересы человечества выше интересов человека? У нас в фильме это будет.

– И как же вы его решаете? – Лена почувствовала журналистский азарт.

– Это выбор.

– В чью пользу?

– Выбор такой: «Спасая одного, ты спасаешь весь мир!»

Большие глаза Лены сузились и засверкали кинжальным огнем.

– Смело! И красиво. – Глаза, полыхнув пламенем, раскрылись.

Женщина почувствовала в этом сюжете присутствие любви. Однако журналист внутри женщины не дал сбить себя с толку.

– Ваша Тринити, – сказала Лена, – затянута в блестящую лайкру и ездит на итальянском мотоцикле «Дукати». На мотоциклах этой марки в 70-х разъезжали леваки из «красных бригад» и их подруги в кожаных куртках. Сопротивление, которое борется против Матрицы, у вас рекрутируется из левацких организаций? Эти левые нынче стали респектабельными членами Европарламента, не так ли? Ездят на «мерседесах» и «ягуарах». Еще одно подтверждение, что они – часть системы.

– Хотя и создают уйму проблем.

– Но агенты, типа Смита, создают еще больше проблем.

– Увы, вот в чем нищета и проклятие ваших покровителей, мадам Миллер.

– Пожалуй. Это – несчастье всех правителей и покровителей. Агенты размножаются, как вирусы. Кстати, мои, как вы выразились, покровители знают это и не злоупотребляют ими. Потому и держатся. Но штатных правителей они просто губят.

– Мы попробуем отразить это, но в следующем фильме.

Для съемок погони почти трехкилометровую взлетную полосу замаскировали под автостраду. Вначале Кэрри-Энн в своей несравненной черной лайкре вместе с Морфеусом и мастером Ключей, осыпаемая градом пуль, мчится на новейшем «Кадиллаке-CTS» в потоке машин. Она поворачивается к сидящему рядом Морфеусу:

– Ты учил меня на шоссе не соваться.

– Да, это точно!

– Это – самоубийство!

– Я надеюсь, что ошибался.

Потом она пересаживается на мотоцикл, а Морфеусу удается подорвать автомобиль, на котором их догоняли неуязвимые, похожие на призраков близнецы-альбиносы. Диалог близнецов еще более краток:

– Мы приходим в ярость.

– Это – факт!

Вместе с автомобилем близнецы взлетают на воздух.

Солнце опускалось в залив Сан-Франциско, покрывая оранжевой акварелью бетон автострады, удлиняя тени, играя светом в окнах домов островного городка. Уходила натура, смолкали голоса, выключались моторы. Больше не слышно зудящего звука электропилы, рявканья мегафона, люди молча надевали куртки, пиджаки, вполголоса перебрасывались словами, покидали площадку. Дневной завод кончился, драйв сменился покоем, кое-где вспыхивал смех, вспыхивал и гас. Завтра восход снова принесет дневную энергию.

Лена из гостиничного номера звонила Виталику и рассказывала, как прошел день. Виталик пребывал в своем маленьком доме в Миссисаге. Почему он покинул Монреаль? Дело в том, что перед самым отлетом Лены они продали «понтиак» и купили новый автомобиль. Виталику не терпелось проверить его в деле, поэтому, оставшись один, он сел за руль и промчался полтысячи километров до Миссисаги. Виталик чувствовал себя превосходно: это была новая модель концерна «Хонда» «акура-MDX», тоже, как и «понтиак», зеленого цвета. На зеленом «металлике» эффектно смотрелась позолоченная эмблема, изображающая пассатижи в форме буквы А. Теперь Виталик раздумывал, в какой бы пробег бросить еще это японо-американское детище высоких технологий.

И тут от Артура пришло известие: сейчас в Нью-Йорке находится Лия. До Нью-Йорка даже дальше, чем до Монреаля, почему бы не совместить необходимое с излишним?

Когда Марина узнала в женщине за столиком Лию, она не утерпела и подошла к ней. Они разговорились. Марина рассказала о Виталике, рассказала о себе, о чудесном появлении мужа – отца Артура. Лия, как оказалось, проживала с ней в одной гостинице. Она приехала в Нью-Йорк по делу и поселилась поблизости от офиса контрагента. А контрагент ее работал в одной из высотных башен Всемирного торгового центра.

Виталик оказался перед дилеммой: пуститься в отдающее авантюризмом путешествие в Нью-Йорк или ограничиться обычной поездкой по знакомому 401-му шоссе обратно в Монреаль. Нельзя сказать, что его так уж влекло к Лии, но она была частью его прошлого, а кто знает, как сложится судьба, может, он с Лией больше никогда не увидится. Зачем же зачеркивать прошлое? Разве это не сродни предательству. Прошлое, каким бы оно ни было, заслуживает внимания и размышления. Судьба предоставляет случай засвидетельствовать ей, судьбе, свое уважение. Только покойники отчуждаются от судьбы. Перед ним встала проблема выбора. Что же он, станет живым трупом? Нет, такие моменты нельзя игнорировать. К ним надо относиться с должным почтением и тактом.

«Послушаем, что скажет Лена», – решил он.

Лена была в своем репертуаре: всегда приветствовала действие.

– Я за любой кипеж, кроме голодовки, – любила повторять она.

Сомнения исчезли, его ждала дальняя дорога. Он заказал номер в гостинице и позвонил Лии. Надо выехать рано утром, чтобы засветло добраться до Нью-Йорка.

Утреннее шоссе широкой матово-гладкой лентой бежало под колеса. Так бы ехал и ехал, время от времени ловя уважительные взгляды из соседних машин. Виталик обогнул озеро Онтарио, оставил справа Ниагарский водопад и по мосту въехал на территорию Соединенных Штатов. Он ничуть не огорчился, когда взоры пограничников задержались на его новенькой «акуре», а не на нем самом.

Перед глазами лежало то же весеннее шоссе, те же машины, те же домики и автостоянки. Останавливаться не хотелось, даже голода и жажды не возникало, только бы – ветер в окошко, да солнечный свет, да вера в дорогу, да свободный путь до самого горизонта.

Когда он подъехал к отелю «Мариотт», солнце переместилось на запад, и стеклянный фасад отеля салютовал ему всеми окнами.

Его номер на девятнадцатом этаже выходил на деловитый Гудзон, который притворялся совершенно равнодушным к закату.

Лия за два года, что они не виделись, располнела. Лицо еще оставалось по-европейски худощавым, хотя появились признаки второго подбородка, однако фигура приобрела основательность, грудь и плечи налились, талия еще присутствовала, но только благодаря расширившимся бедрам. Лия была одета во что-то темное, но дорогое. Виталик почти не сомневался, что на ней обувь «Маноло Бланик» (он тоже смотрел популярный сериал «Секс в большом городе»), ему не могли не попасться на глаза сумочка с монограммой «Луи Виттон» и часики «Гарри Винстон». Что касается украшений, то он мог быть уверен, что это «Тиффани». В Лииной советской юности заполучить книжечку Трумена Капоте хотя бы на ночь считалось удачей.

Обычно свой день Лия начинала со строгого делового костюма без украшений. Утром она по переходу шла к лифтам Северной башни Всемирного торгового центра. Там на 101-м этаже размещался нью-йоркский офис фирмы «Канторе». Фирма занимала целых пять этажей и торговала отсюда ценными бумагами по всему миру.

Глава фирмы, еще вполне молодой человек сорока лет, познакомил Лию со своим младшим братом Гарри, который тоже вел дела фирмы. Вот с Гарри она и общалась. Он прощал ей ее бедный английский, к нему не нужно было вызывать переводчика, и вдвоем они всегда могли выяснить, правильно ли они поняли друг друга. В документах Лия разбиралась уверенно и знала, что не пропустит какой-нибудь нетранс-форабельный сертификат, но вот к американскому разговорному языку она еще только привыкала.

Этажами выше располагались комплекс ресторанов «Окно в мир» и смотровые площадки, здесь посетители могли считать себя выше всех в этом городе в буквальном смысле. Выше их были только пассажиры самолетов и ангелы.

Рядом стояла такая же высокая Южная башня. В ней Лия тоже побывала. Сюда она дважды поднималась на 84-й этаж, где тоже находились номинальные держатели ценных бумаг, которые представляли фирму «Евроброкерс».

Виталик узнал от Лии, что ее банк выступает в качестве трансфер-агента или, чтобы было понятней, клирингового субъекта м-м-м… по-русски чем-то вроде посредника между их клиентом и фирмами, которые занимаются клирингом, в данном случае погашением срочных ценных бумаг. Понятно?

Виталик подавил желание озадаченно почесать затылок.

– А кто клиент? – спросил он.

– Это секрет, – важно сказала Лия. – Коммерческая тайна. Здесь вообще масса секретов. Даже я не все знаю. Могу намекнуть, что главный эмитент – это там, – она перешла на шепот и показала на потолок, – потому что основная масса ценных бумаг – казначейские облигации.

Виталик тоже посмотрел на потолок, он не мог понять, в чем здесь тайна, но на всякий случай серьезно покачал головой.

– Кажется, я понимаю, почему сюда приехала ты, а не твой Игорь, – осторожно начал он, поглядывая на Лию.

– Правильно понимаешь, – приняла пас Лия, – потому что Игорю в обстановке секретности фирма Канторов не станет доверять так, как Лии Эттингер.

Виталику оставалось только улыбнуться.

– Так-то оно так, – продолжала Лия, – но это – секреты Полишинеля. Все равно при погашении облигаций анонимность участников будет нарушена. Об этом позаботится Национальная клиринговая корпорация. Для того чтобы никто ничего не узнал, надо уничтожить базу данных и заменить обязательства просто физическими ценными бумагами.

– На предъявителя?

– Вроде того.

– А каков объем в денежном выражении? – поинтересовался из вежливости Виталик.

– Этого я тоже сказать не могу. Даже от себя свои подозрения я храню в тайне. А мы – не единственные контрагенты.

– Что? Так много лимонов?

– Арбузов. Лучше нам этого не знать.

Лия повела Виталика, Марину и Мэнни Мата наверх в «Окно в мир». Мэнни, хоть и был жителем Нью-Йорка, побывать в верхней точке большого города до этого момента так и не удосужился. Он приглядывался к Виталику, пытаясь представить себе Артура. И еще Виталик привлекал его внимание, как сын легендарного папаши Миллера. Схожесть судеб была несомненной. Конечно, он, скромный аналитик, не мог тягаться по уровню влияния с тем, кого когда-то называли Великим Хизром, но что касается их взрослых детей, они оказались в равном положении.

Когда родился Артур, Мэнни был слишком молод и слишком занят самоутверждением, чтобы ощутить себя отцом. Сейчас он прислушивался к себе и не находил приличествующего чувства растроганности, до него не доходил зов крови, не рождалась заочная отеческая привязанность. Между тем он знал, что это такое: в Мексике у него осталась семья, жена вышла за богатого человека, но он поддерживал отношения со взрослой дочерью и внуком.

Как оказалось, в нем сохранились чувства к Марине. Эти чувства были сродни любви человека к малой Родине, – они вспыхивают и поддерживаются благодаря воспоминаниям, и с возрастом они становятся только крепче.

Какой он, Артур? Задаваясь этим вопросом, Мэнни Мата испытывал лишь слабое беспокойство, составленное из легкого любопытства и опасения, что что-то пойдет не так. Но как-то же вот этот вот Виталик поладил с Миллером!

Мэнни Мата отметил для себя, что Виталик говорил об Артуре то же самое, что говорила Марина. И даже едкое замечание Лии по отношению к Артуру, сводящееся к тому, что «если ты такой умный, то почему такой бедный», не портило портрета. Поразмыслив, Мэнни Мата пообещал себе, что пошлет сыну приглашение в Нью-Йорк.

А тут еще Виталик развеял все его сомнения, когда упомянул в разговоре, что он и Лена (он сказал просто – мы) пригласили Артура приехать к ним вместе с Костей. Марина заволновалась и потребовала от Виталика подробностей, невольно бросая взгляды на Мэнни. И Мэнни почувствовал себя неловко. Ему не хотелось в ее глазах выглядеть нерешительным стариком. Завтра же, в крайнем случае послезавтра он пойдет к адвокату и выяснит, как наилучшим образом обеспечить приезд Артура в Штаты.

Эти две пары за одним столом, постарше и помоложе, представляли собой единство противоположностей. Марина с Мэнии Мата со временем сближались, а Виталик с Лией, подытоживая свои встречи, видели, что расходятся все дальше и дальше.

В математике, в теории рядов есть ряды сходящиеся и расходящиеся. Если, к примеру, попытаться найти сумму бесконечного ряда, составленного из единицы, одной второй, одной третьей, одной четвертой и так до бесконечности, то такой ряд будет расходящимся – с каждым новым членом ряда сумма будет увеличиваться. Здесь мы попадаем в страну, где быстроногий Ахиллес никогда не догонит черепаху, потому что, насколько бы он к ней ни приблизился, черепаха каждый раз продвинется еще на немного, потом еще и так далее. Не станем называть эту страну Страной Дураков, но есть здесь что-то трансцендентное, выходящее за пределы здравого смысла. Кстати, этот ряд именуют гармоническим. Где здесь гармония?

А вот ряд, составленный из тех же членов, но возведенных в квадрат: единица, одна четвертая, одна девятая, одна шестнадцатая, одна двадцать пятая и тому подобное, – сходится. То есть сумма бесконечного числа членов в пределе составит вполне определенное число, примерно – одна целая и две трети.

Сходящийся ряд все время сходится, а расходящийся может вести себя по-разному, но все равно он разойдется.

Расходящийся ряд – это полная неопределенность результата, это хаос. Сходящиеся ряды предсказуемы.

Виталик с Лией встретились, чтобы убедиться, что они давно живут разными смыслами, и им стало легче.

На следующее утро Виталик помчался на своей новой машине обратно, совсем к другим горизонтам. Справа рассвет махал ему флагом, а слева в открытое окно залетал приветственный ветер. Лия в это время завтракала мюслями и думала о сочных бараньих беляшах. Марина еще спала, а Мэнни Мата сидел в своем кабинете и обдумывал им же самим выдвинутые замечания к своей аналитической записке.

Он вспоминал, что Марина была вчера права, когда заметила, что некоторые переходные процессы сходятся только вначале. Но доведенная до своего логического конца мысль, рано или поздно, становится абсурдной или пустяшной, на нее не обопрешься, и тогда абсурд рождает новый смысл. Сначала мы подходим к какой-то черте, топчемся перед ней, ничего не происходит, но всем видно, что здесь граница. Замедление характерных ритмов системы – предвестник катастрофы. Наступает минута прощания с отжившими свой век контекстами. Требуется… как бы это сказать? Перезагрузка. Вот – современное слово.

Чего они от меня ждут? – спрашивал себя Мэнни Мата. Ответа на поставленный вопрос. Это понятно. Но… но в хорошей пьесе важен подтекст. Если программа зависает, нужно обновление. А она зависает? Можно ли доверять в таком деле русским? Есть дополнительная сложность. Знает ли их новая команда, какой ценой досталась Америке их перезагрузка десять лет назад? А ну как всплывут секретные американские денежные обязательства, вскроются совместные проекты Вашингтона и прежнего русского руководства? Скандальная история – установить демократию русским на деньги американского налогоплательщика. Возможно, не одна сотня миллиардов. А за спинами молодых русских богачей спрятались партийные бонзы и многозвездные генералы КГБ. Разве здесь нет вопроса?

Из далекой юности, из одноэтажной деревянной Москвы в голову Мэнни Мата пришла фраза, которую он мысленно произнес по-русски: «Ты поучи жену щи варить!» Так они мне ответят и будут правы. Послушают они меня, как же! На самом верху скажут «решить вопрос», а на уровне исполнителей вместо сложности – никаких чудес – получишь хамство силовых ведомств. Уж кому, как не ему, знать это! Сделают и сами же ужаснутся.

За окном ветер шевелил побеги дикого винограда, они скреблись о стены дома, это был единственный звук, нарушающий тишину, казалось, что Нью-Йорк замер и слушает, как идет время.