Текст книги "Отравленная сталь"

10. Финал охоты

Джанни Аньеле, главу концерна ФИАТ, который не так давно оставил пост директора, Спецьяле знал уже лет двадцать. Познакомились они в начале семидесятых. В ту пору Аньеле, директор ФИАТа являл собой тип стареющего денди (ему исполнилось пятьдесят два года) на манер итальянского Браммела, но только внешне. Не надо забывать стоящие за его плечами машиностроительные заводы, тысячи рабочих, огромные связи, членство в самых привилегированных клубах Европы, международные контракты и даже футбольные команды.

Спецьяле тогда делал карьеру, борясь с «красными бригадами». Готовились взрывы на заводах ФИАТ. В Турине действовал его агент Фумигалли. Впрочем, кто свой, а кто чужой в этой борьбе, человеку со стороны было не разобраться. Вовлечены были не только так называемые партизаны «красных бригад» и спецслужбы Италии. На той и другой стороне действовали агенты ЦРУ, «желтые» профсоюзы, итальянские монополисты, которые боролись с «красными» профсоюзами, экстремистские группы типа «Авангардна национале» и «Комитета демократического сопротивления», двойные и тройные агенты, «братья» из масонских лож, в том числе из числа лиц, занимающих важные посты в секретных службах Италии и Франции.

Теперь Аньеле отошел от текущих дел, но связи и влияние сохранил и даже расширил. Что касается Спецьяле, то он в своем роде тоже вошел в мировую элиту, возможно, не самого первого ряда, но все же высокого уровня. Они общались, хотя не всегда и не во всем были согласны.

Бывший бригадный генерал приехал на виллу Фрескот, где жил Аньели, во второй половине дня. Ничто во внешности хозяина, как обычно элегантной, не указывало на подтачивающий его недуг. Спецьяле прибыл по делу. Он продолжал расследование покушения на Лену.

– Вдова моего тезки Миллера, говорите вы? – Аньеле поставил стакан на стол и поднял глаза к потолку. – Не имел чести познакомиться, но видел фото. И хотя фото плохое, кажется, оно не испортило портрет. Оригинал в самом деле производит впечатление?

– Не сомневайтесь.

– Она говорит по-итальянски?

– Знает несколько слов. Но говорит по-английски.

– Что здесь удивительного?

– Она из России.

– Из России?

– Папаша Миллер женился, когда ездил в Россию в девяносто третьем. Оказывается, он бывал в России и раньше, потому что у него остался взрослый сын, пасынок Элен. Сейчас он живет с ней и, надо сказать, неплохо ее охраняет. Если бы не он, скорей всего, она попала бы в список без вести пропавших.

– Вы разожгли мое любопытство, генерал. Может быть, и у меня в России есть сын. Я ведь тоже был там. Первый раз летом 41-го. Я был солдатом группы «Юг». Россия – это бескрайняя страна. Она напомнила мне нашу Сицилию. Там бедные люди, плохие дороги и дизентерия. Но там красивые девушки, большие реки и чистый воздух.

– Вы построили им завод.

– Да. Через тридцать лет я построил им завод, и до сих пор русские ездят на моих машинах.

– Могу ли я высказать предположение, что русские вам не совсем чужие?

– Вот вам ответ: расскажите-ка мне все подробно, что случилось с синьорой Миллер?

Спецьяле рассказал все, что ему было известно, не пожалев красок.

Когда он замолчал, ему даже пришлось перевести дух. Возникла пауза, в течение которой Аньеле, прикусив нижнюю губу, качал головой.

– Ну, хорошо, – наконец сказал он. – Чем я мог бы помочь? Ведь вы сами занимаете высокое место в корпорации избранных.

– Вряд ли я пользуюсь авторитетом там, где имеете авторитет вы и ваши друзья.

– Ах, доктор Спецьяле, я не открою вам секрет, если скажу, что все эти ваши, наши и не наши трудятся над одним и тем же, они не враги друг другу, а коллеги.

– Пусть тот, кто правит лодкой, рассуждает про два весла. Мы же с вами стоим перед конкретной задачей. Это – предмет анализа, а не синтеза.

– Разумеется. Я лишь хотел зафиксировать факт, что нам с вами делить нечего, хоть мы находимся на разных бортах. Непримиримы лишь солдаты, маршалам вполне к лицу вести переговоры. Сделаю что смогу, чтобы угроза для синьоры Миллер была снята с повестки дня.

– Мне бы хоть какие-нибудь зацепки, чтобы выйти на исполнителя, – озабоченно сказал Спецьяле.

– Но такая информация, я полагаю, будет сопряжена с выполнением определенных условий.

– Вне всякого сомнения. Я это прекрасно понимаю, – твердо заявил Спецьяле.

– В таком случае мы договорились. Не хотите ли остаться на обед? Угощу вас еще одним моим гостем.

– Я его знаю?

– Его знают все. Это – еще один мой тезка – Траппатони.

– Погодите-ка! Он ведь теперь вернулся в Италию?

– Вернулся, чтобы стать тренером «Фиорентины». Он обещал мне обязательно приехать в Пьемонт. Как видите, он держит слово.

Спецьяле рассыпался в словах благодарности, но учтиво отказался, сославшись на неотложные дела. Оба расстались довольные друг другом: Спецьяле тем, что Аньеле заинтересовался его вопросом, а Аньеле тем, что Спецьяле не стал мешать деловой встрече с гостем.

Лена положилась на профессионализм Спецьяле и постепенно забыла о бывших и о грозивших в будущем неприятностях. Теперь ее охраняли и Виталик и Костя. А она увлеклась новой идеей. Вначале она решила написать историю своего знакомства с Иваном Францевичем. Однако одна деталь цепляла другую, тема расширялась, а тут еще Костя предложил написать про Глеба Лобова. Лена пошла в библиотеку. Наконец, она сказала Косте, что так она запутается и нужен какой-то план, на что Костя сказал, что планами увлекаются чаще всего люди непорядочные, что надо брать жизнь, как она есть, и описывать ее, а он, Костя, будет ей рассказывать о том, как жили в Стране Советов он и его близкие, а она, Лена, опишет и свою жизнь, и жизнь людей, и жизнь страны, которая в конце концов прекратила свое существование как целое. Лену захватила эта идея, потому что получалась хроника, из которой мог бы получиться роман. Но романов она писать не умела. Ей надо было на что-то опереться. Она жаловалась Косте и жаловалась Виталику. И тогда Виталику пришла в голову мысль, что надо опереться на какой-нибудь всем известный роман. Не повторять, не переделывать его, а сделать как бы лейтмотивом. Взять хорошо известную книгу, «Войну и мир» например. Тогда они втроем принялись прикидывать, какую книгу и каких героев знает весь мир? Наконец Костя уверенно сказал: «Три мушкетера». Ни у кого не нашлось возражений, хотя Лене пришлось перечитать роман Дюма, а позже и всю трилогию.

– На этом примере, – доказывал Костя, – ты сможешь заострить внимание читателя на том, что содержание объемно, оно имеет три оси координат: публичную, частную и тайную.

И еще один, более понятный аргумент Костя вынул из рукава. По его мнению, часть работы уже была выполнена, ведь Артур когда-то написал сценарий к «Трем мушкетерам». Если он даст использовать выдержки из него, это будет круто.

Через три недели Артур прислал рукопись, и начало для Лены нашлось само собой.

– Как начать? – переспросил ее Костя. – Проще простого! Как начинается роман Дюма. Классически: «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка…» Вот и начни так же. Когда Артур засел за чтение «Трех мушкетеров»? Лет в 12–13? Вот так и начни, скажем: «В пятницу, такого-то числа 1963 года, в Москве стояла отличная погода».

– Все! – воскликнула Лена. – Дальше я сама!

Дело пошло удивительно быстро. Она писала черновики, которые Виталик аккуратным почерком записывал в большую тетрадь.

Лена впитывала то, что рассказывал ей Костя, кое-что добавлял Виталик, что-то спрашивали у Артура, что-то знала она сама, а что-то черпалось из старых газетных подшивок. Вскоре тетрадь кончилась, потребовалась другая. Главным консультантом был Костя, ему пришлось выступать в роли историка, политолога, конспиролога, философа и даже мистика.

– Книга, – говорил Костя, – это спасательный жилет в суровом житейском море. Действительность – жесткая штука, но вытерпеть ее человеку по силам. Так и надо писать. Жизнь – это смена, которую надо отстоять по совести, пока не пришла другая смена.

И добавлял:

– В сущности, это и написано в трилогии о трех мушкетерах.

Лена ежедневно посещала библиотеку. На обратном пути она обдумывала информацию. Обратный путь превращался в долгую пешую прогулку. Обычно она звонила, выходя из библиотеки, и ее встречал Костя. Но часто она забывала звонить или из упрямства решала проявить свою самостоятельность и прогуляться одной.

Читая старые газеты, она смотрела на факты через призму, которую ей исподволь навязал Костя, и тогда ей открывались элементы скрытой борьбы, и их вряд ли можно было бы отнести к политике. Она стала понимать Костю, когда он говорил, что политика – это лишь явленная нам часть контекста этой борьбы, настолько малая, что ее, политику, правильнее было бы отнести к формам незнания.

Лена находила подтверждение Костиным словам в своей судьбе. Смерть первого мужа, работа на неведомое братство, затем избавление с помощью Кости, Иван Францевич, почетное членство в некой ассоциации и, наконец, совсем свежие события этого года.

Когда она писала свою хронику, она спорила с Костей.

– Почему бы мне не написать конкретно то, куда ты клонишь? – предлагала Лена. – Так, мол, и так! Без экивоков. К чему надевать рыжий парик и ботинки-мухобойки?

– Мысль надо формировать, а не изрекать ее, – возражал Костя. – Читателя надо сделать своим попутчиком, а не учеником.

– Тогда придумай карту путешествия. Дай мне какую-нибудь легенду или предание. Например, легенду о короле Артуре.

– Это мысль! Святой Грааль! Вот что тебе нужно! Это – история тысячелетия.

– В каком смысле?

– В том смысле, что Святой Грааль, это не Сан Грааль, а Сайт Роял – Королевская кровь. Семья Грааля – по сути, священный род Меровингов. Я тебе рассказывал. Собственно, ключом к тайне является гипотеза о родовой линии «королевской крови», которая идет от самого Иисуса Христа. Она объясняет родословную герцогского дома Лотарингии и отпрыска мистической семьи Грааля Готфрида Булонского, который захватил в крестовом походе Иерусалим. Помнишь, я говорил тебе о тамплиерах и Сионском ордене?

– Это нам подойдет, Костя.

– У тебя будет не просто хроника, а хроника с экскурсом в прошлое.

Лена брела от бульвара Мезоннев к рю Айр, изредка улыбаясь своим мыслям. Ветер нес по дорожкам опавшую листву. Кленовый лист обгонял Лену, замирал, выжидая, когда она подойдет, и снова уносился вперед. Немыслимо зеленая трава ярко горела изумрудами на газонах, а вдали разрывались горизонты, пленяя неожиданной бирюзой. Ей нравились такие прогулки, так она гуляла школьницей, убегая с уроков.

– А что нам дает сценарий Артура? – спрашивала она себя и Костю.

– Хочешь его убрать?

– Ни в коем случае. Но все-таки, что нам дают сцены о трех мушкетерах?

Костя долго не мог сформулировать. Интуитивно им обоим они казались вполне к месту. Наконец он нашелся.

– Отсылка к роману – это свидетельство правдоподобия твоей хроники, – так подобрал слова Костя и пояснил: – Для многих «Три мушкетера» – это сказка, оторванная от жизни, фантастическая история, гротескная и лишенная жизненного смысла и ума. А мы разбираем ее обстоятельно и дотошно, с привязкой к реальности, показываем, что это не игра, что люди на самом деле жили, любили, умирали в конкретном пространстве и времени. Можно увидеть тот мост, на котором, допустим, стоял Планше, улицу, на которой жил Арамис, путь, по которому проехала карета с госпожой Бонасье. Каждый персонаж – не человек, неизвестно откуда взявшийся, нет, каждый имеет свою историю и историю своей семьи. Ну, ты понимаешь. Вот и твоя история такая же. Она взята из жизни.

Костя умел объяснять даже самые сложные вещи.

До дома было не слишком далеко, но и не близко. Чистая и прямая стрела проспекта Кубертена вела Лену мимо редких, застывших у тротуаров машин, к теплу и крахмальной, белой скатерти, к обеду, который быстро и аккуратно приготовил Костя. К ее семье. Вот такая у нее семья: двое мужчин – старый да малый. Впрочем, не такой уж и старый, не такой уж и малый, ты попробуй с ними потягайся! Лена усмехнулась, пытаясь представить, чем занят каждый. Костя раскладывает столовое серебро, а Виталик расхаживает по кухне и ворчит, что она не позвонила.

Примерно так оно и было. Виталик нервничал.

– Может, мне съездить за ней? – Он посмотрел на Костю.

– Лучше уж я пойду ей навстречу. Ты ее своей тревогой доконаешь. Обед – дело важное, но психология важнее.

Виталик в раздумье вынул из кармана ключи от машины и опустил глаза.

– Психология важнее, – повторил он. – Знаешь, я тебе не рассказывал. Недели две назад ей кошмар приснился. Она во сне с какой-то злой силой столкнулась. И чувствует, что победить ее не может. Не получается, понимаешь?

– И что?

– И ей будто кто-то говорит: не можешь убить зло, впусти его внутрь и убей себя.

– И?

– Она проснулась.

– Сильно! А она мне ничего не говорила. И ты скрыл.

– Ничего я не скрыл. Забыл просто.

– Вот тебе и психология, – бросил Костя и пошел надевать ботинки.

Виталик тоже вышел за ним в прихожую, и в этот момент зазвонил телефон.

Звонила Лена со своего сотового…

Прошла всего минута, как Лену с шумом обогнал пикап «шевроле» и остановился метрах в тридцати от нее. Из него вышел мистер Смит собственной персоной, обошел автомобиль, проверяя, все ли в порядке с колесами, запрыгнул обратно и не спеша проследовал дальше вдоль проспекта.

Лена в растерянности приостановилась, оглядывая пустынную улицу и нашаривая в сумочке телефон. В самом начале улицы появился старый «мерседес-гелендваген», и Лена замахала ему рукой. «Мерседес» остановился.

– Вы ведь едете прямо, не так ли?

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам, мэм? – вопросом на вопрос ответил водитель.

– Да. Я живу там, в конце авеню. Вы не подбросите меня?

– С удовольствием, мэм. В миг доставлю.

– Спасибо, – сказала Лена, устраиваясь рядом с водителем. – Едем, но не разгоняйтесь. Видите пикап? Просто следуйте за ним. – И Лена набрала номер своего домашнего телефона.

Водитель покосился на Лену, его пассажирка говорила на каком-то тарабарском языке, будто все слова говорятся шиворот-навыворот. Очень похоже на жестяной вентилятор.

Если бы у Лены было время подумать, она бы пришла к выводу, что мистер Смит неслучайно появился в окрестностях ее дома. Но этот вывод все равно ничего бы не изменил в ее плане проследить за ним. Она привыкла действовать напористо, где-то даже прямолинейно, оставляя побоку ту здравую мысль, что прямая – кратчайший путь ко всяким неприятностям.

В самом деле, появление мистера Смита не было случайным. Получасом ранее на боковой улочке остановился пикап. Водитель выключил двигатель и продолжал сидеть за рулем, потирая руки. Не успел он переменить позу, как к нему подсел справа мистер Смит. Поздоровались.

– Как рука? – спросил мистер Смит.

– Сегодня сыро, – ответил водитель, растирая пальцы. – Затекает. Но это ерунда, – добавил он. – Бывало и хуже.

– Пальцы не сводит?

– Есть немного.

– Это – писчий спазм, – авторитетно заявил мистер Смит. – У меня так было.

– Какой писчий спазм?! – раздраженно отреагировал водитель. – Откуда у меня писчий спазм?! Это – последствия перелома. Ладно, хорош травить! Где машина?

– Оглянись, видишь «мерседес» темно-синий?

– Это что за катафалк?

– Отличная машина! На ней и по бордюрам прыгать можно, и по ямам, если надо.

– Какие мы предусмотрительные, – с сарказмом похвалил водитель, все еще приглядываясь к «мерседесу».

– А ты как думал?! Мадам должна исчезнуть. Просто и изящно.

– И ты согласился стать приманкой?

– Чего не сделаешь ради общего блага?!

Водитель хмыкнул, но ничего на это не сказал.

– Долго еще ждать? – наконец спросил он.

– Сейчас появится, – Смит посмотрел на часы. – Я изучил ее расписание. Она каждый день тут ходит. Только редко одна бывает. Сегодня как раз такой случай. Давай иди в «мерседес», вот тебе ключи. Когда я отъеду, выжди немного и езжай за мной.

Водитель пошел к «мерседесу», а Смит пересел на его место.

Вот так Лена очутилась в «мерседесе» и устремилась в погоню за Смитом.

Когда она позвонила, трубку взял Виталик. А спустя мгновение он с изменившимся лицом показался в дверях прихожей.

– Ну, что я говорил?! – вытолкнул застрявшие слова Виталик. – Прикинь, она увидела Смита и теперь гонится за ним на каком-то синем джипе!

Костя в сердцах ударил об ладонь кулаком.

– Едем! Телефон!

– Здесь! – хлопнул себя по карману Виталик.

Они скатились с крыльца и бросились к «понтиаку».

Автомобиль, набирая скорость, понесся по рю Айр.

– Где они?

– На Кубертена, – Виталик смотрел вперед, боясь пропустить синий джип. – Я ей сказал, чтобы она остановилась и ждала нас.

– Это вряд ли, – сказал Костя.

Виталик только сильнее сжал зубы.

За это предельно малое время в голове у Кости пронеслось воспоминание, как они с Виталиком уходили от погони, спасая документы Глеба. Больше четверти века прошло. Считай – полжизни. Там тогда стояли сосны над речной поймой и за деревянными зелеными заборами – добротные двухэтажные дачи.

И снова они с Виталиком мобилизованы, чтобы схватиться с неизвестным противником. Солдаты нескончаемой войны без победителя – на ней есть только жертвы.

– Уже успели проскочить, – прервал его воспоминания Виталик. – Гоним направо.

«Понтиак» с визгом шин, накренившись на левый борт, выехал на безлюдный, как деревенская улица, проспект Кубертена. Лишь далеко впереди маячила машина.

– Давай, Виталик, жми!

Не успел Костя закончить фразу, как его печень прижало к спине, а спину к сиденью.

– Теперь догоним, – уверенно сказал Виталик.

– Поморгай фарами.

В ответ из окна впереди идущей машины появилась рука. Она помахала и исчезла.

– Есть! – сказал Виталик.

– Там скоро перекресток, – поморщился Костя. – Ну, давай же, Лена, выходи!

– Может, догадается?

– Не успеваем, – покачал головой Костя.

– Успеем, – азартно сказал Виталик.

И в этот миг произошло то, чего никто не мог ожидать. Джип вдруг встряхнуло. Задние колеса подпрыгнули, брызнули во все стороны стекла. Костя с Виталиком увидели короткую вспышку, и не успели они инстинктивно податься вперед, чтобы лучше видеть, как до них долетел, будто выстрел, звук взрыва. Облачко дыма поднялось вверх и растаяло. Джип дернулся в агонии и замер, немного выставив левое плечо.

– Вперед, вперед! – закричал Костя ошарашенному Виталику.

Виталик вдавил газ в пол так, что свело ногу. Шесть секунд прошло, как шесть лет.

– Вот тебе и сон, – шептал Виталик, – вот тебе и сон.

При торможении «понтиак» развернуло. Костя выскочил из него еще до того, как машина остановилась. В два прыжка он достиг двери мертвого джипа, той, откуда Лена помахала им рукой, и рванул ее так, что почти вырвал из петель. Дверь беспомощно повисла, будто сломанное крыло птицы.

На месте Лены никого не было. Водитель с обожженным лицом, по которому стекали струйки крови, с трудом поднял веки с обгоревшими ресницами:

– This is fuckin’ Smith. Hole shit![7]7
  Это все выродок Смит. Полное д…! (англ.).


[Закрыть]

Слова забрали последние силы, голова упала на грудь. Белые глаза с черными-черными зрачками последним пристальным взглядом впились в эмблему «мерседеса» на руле и остановились навсегда.

Часть третья
Утро дракона

1. Весна тридевятого года

Вереду, 24 марта 1999 года, боевые самолеты НАТО атаковали сербские города и аэродромы. Это было начало операции «Решительная сила».

За три дня до начала операции в Белград прибыла по заданию редакции журналистка Элен Миллер вместе с сопровождающим ее высоким спортивного вида мужчиной, в светлых волосах которого можно было углядеть лунную дорожку седой пряди.

Да, это Лена, собственной персоной, и вряд ли случайно, прилетела в Югославию накануне военных действий. Ее появление никак не обеспокоило ни разведку Ратна морнарицы – Военно-Морского Флота, ни Стары-Бановци – командный пункт противвоздухоправна одбраны (противовоздушной обороны), они следили за авианосцами морской группы НАТО, самолетами с авиабазы Даль-Молин и «Ночными ястребами» с Ариано.

Люди посвященные, а таковые имелись и в Белграде и в Нови-Саде, куда Лена вскоре отправилась, встревожились. Они ожидали неприятностей от союзных сил Европы, которыми командовал американский генерал Кларк, но с появлением Элен Миллер окончательно убедились, что со дня на день начнется война.

Поразительно, но Лена пережила покушение на проспекте Кубертена. В самом деле, в машину, на которой она следовала за Смитом, была заложена взрывчатка. Вы скажете: так не бывает. Бывает, еще как бывает. При взрыве Лена вылетела через переднее стекло и приземлилась на изумрудный газон далеко впереди машины.

Когда Виталик, а за ним и Костя подбежали к ней, она уже успела встать, ноги ее заплетались, она моргала, не понимая, что у нее с глазами, и как заведенная стряхивала мелкие ветки и сухие листья с головы.

– Башка гудит, – сказала она подбежавшим товарищам, не узнавая собственного голоса.

Оказалось, у нее обгорели ресницы и брови. Ссадины и синяки – не в счет. Конечно, в ту же минуту Виталик уже мчал ее в госпиталь, но в госпитале ее осмотрели, залепили ссадины и смазали гематомы, после чего сочли возможным отпустить ее залечивать раны дома.

Вот и все, не считая обнаруженной у Виталика на следующий день белой пряди в волосах.

Мистера Смита пожурили за несвоевременное и неуместное усердие, подивились результату и довели до его сведения вердикт оставить Лену в покое. Аньеле совсем немного не успел. Спецьяле принесли извинения за чрезмерное упорство Смита: он вздохнул свободнее. Судьба распорядилась за всех. Как никак, эти генералы сражений под крышами, эти начальники штабов виртуального фронта тоже не были лишены мистицизма и в глубине души, размышляя в одиночестве, не могли не ощутить некий благоговейный трепет от вмешательства Судьбы или Провидения. Дважды избежать тщательно, по всем правилам спланированного покушения – это не шутка. Не заслужил ли старик Миллер таких привилегий на небесах, что может защищать своих близких здесь, на земле? И тем более не хотелось задаваться вопросом: а что, если он может не только защищать одних, но и карать других?

Дело замяли, везде были свои люди. Полиция практически не проявила к Лене никакого интереса, а установив по имеющимся документам личность погибшего киллера, переадресовала дело американским федералам.

Лена ухватилась за работу над книгой, как за транквилизатор, и справилась со ссадинами и стрессом. Она спешила и подгоняла Костю, которому до окончания срока пребывания в стране оставались считаные месяцы. Когда он уехал, черновик ее хроники был фактически готов.

Югославские власти хорошо приняли Элен Миллер, местные ложи знали ее как противницу военных планов НАТО. К ней стали относиться еще лучше, когда узнали, что большую часть жизни она прожила в России.

Лене с Виталиком удалось совершить поездку на крепкой «тойоте» в Нови-Сад и Кралево, они сделали остановку в секретном расположении средств ПВО, где стояли знакомые им по прежней работе советские комплексы «Печора», и попали под бомбежку. Они так и не успели побывать на юге в Подгорице-Бока и в Приштине, потому что по окончании бомбежки их, оглушенных и еще не пришедших в себя, наглотавшихся пыли и дыма, без разговоров, почти насильно доставили в госпиталь и после осмотра настоятельно, в целях безопасности, предложили покинуть страну. Это предложение активно продвигала редакция, так что наши герои подались еще дальше на восток и очутились в Москве. Жаль только, что потерялись вещи и тетрадки, исписанные мелким почерком Виталика.

Оставив позади сиреневые сумерки Шереметьева, они высадились в синеву станции Удельная, как марсиане в предапрельскую весну. Их звездолет, принявший вид источающего белые, красные, желтые огни такси, приземлился прямо на мягкий грунт у Костиной калитки. Воздух переливался и вибрировал, источал аромат и дарил тепло. На дворе было плюс 14 градусов по Цельсию и 57 – по Фаренгейту.

На следующее утро они бродили по тихому Костиному дому, недоумевая, с ними или нет случилось значительное и опасное сафари за пределами Родины?

Неоконы в мировом клубе избранных, как мы могли заметить, были не в восторге от боевых действий в Югославии. Им не по душе пришлись первые опыты перехода к политике управляемого хаоса. Ведь теория устойчивого развития вполне соответствовала времени и позволяла неплохо контролировать изменяющийся мир.

И вот один из избранных, российский премьер Примаков, услышав о начале бомбежек, буквально разворачивает свой самолет прямо над Атлантическим океаном. Его визит в США в такой обстановке не состоится.

Российская армия тоже консервативна. Главное разведывательное управление готовит бросок батальона десантников на Приштину. Необходимо взять под контроль аэродром Слатина. Майор ГРУ Юнус-бек Евкуров исполняет тайную операцию командования.

В целом Россия – за Югославию. Примаков – авторитетный руководитель, проявил себя умным хозяйственником (оставить экономику в покое, дать ей самой подняться – зачастую самое умное, что можно сделать).

Авторитет Примакова растет, к нему начинают стекаться хозяйственники из старой советской гвардии: мэр Москвы, глава Татарстана и другие. Авторитет Ельцина не то чтобы падает, ему уже некуда падать. Путь один – отправить Примакова в отставку, найти нового, послушного премьера. Такого, который мог бы в известный момент взять на себя полномочия президента. А полномочным представителем по Югославии пусть будет играющий на баяне Черномырдин, он не станет разбираться в амбициях членов элитарных международных клубов, он сделает, что скажут, просто и без затей. В сущности, Ельцин хорошо понимал Черномырдина. Он сам придерживался той же позиции, презирал всякую метафизику, мистическое целеполагание, усложненные многоходовки и прочий анализ и синтез. Всю эту «суперзагогулину» он понимать отказывался, а раз отказывался, то и не лез в извилистый лабиринт, а раз не лез, то давал свободу делать это другим, тем, которые, как он полагал, дыру протерли во всей этой каббалистике.

Примерно так описал Лене весну в России Костя.

– Примаков, – добавил он, – еще при Сталине женился на дочке генерала МГБ, а ее брат, шурин Примакова, женился на дочке Косыгина и стал директором НИИ системных исследований, а затем, как и Примаков, членом Римского клуба. Помнишь Виктора? Того, который уговаривал тебя стать Великой Жрицей?

– Ох, как давно это было! И как романтично!

– Маразматично! Этот Виктор работал в этом самом НИИ. Вместе с Гайдаром, Авеном, Жуковым. Одевался во все заграничное, потому что не вылезал из Австрии, из института системного анализа. У них связи были со всеми международными институтами и академиями управления. Кстати, сейчас этот Виктор – депутат Думы и учит нас, как жить.

– Забавно было бы посмотреть.

– Растолстел, как чушка.

– Как ты его через перила… а?

– Да уж! Было дело, – Костя заулыбался, вспомнив, как Виктор повис над черной водой Москвы-реки.

– Чего только не было! – качая головой, согласилась Лена. – Будто и не со мной вовсе.

Виталик по вечерам рассказывал Артуру о том, что произошло с ними за этот год. Артур, воспитанный на приключенческих романах, слушал его и переживал, что на его долю не досталось никаких ярких событий.

Ах, жизнь, где твоя справедливость?! Ты летишь так быстро, с каждым годом прибавляешь скорость, и с каждым годом сужаются наши возможности, сокращаются перспективы, снижаются горизонты. Мы становимся старше, разумнее, осторожнее. Мы теряем реакцию, активность, упругость, эластичность, приближаемся к старости, немощи, созерцанию. И уже нет былого азарта и веры в себя. Нам уже не спрыгнуть из электрички, не вскочить в вагон на ходу, нас ждет роль наблюдателя. Стоя в сторонке, мы будем смотреть на проходящие поезда.

Разочарованием мы платим жизни за входной билет.

Кто-то возразит: мол, будь проще, будь нахальнее, напористей, не теряйся, схвати то, что хочешь схватить, прыгни ему из ветвей на плечи. И что? Наша лагерная жизнь проявит к тебе свою справедливость? А сколько таких, моторных, попало в переплет, обломало зубы, успокоилось на кладбище. Жизнь, ты не любишь самодеятельности, – это когда ошибаются насчет того, чей тут каравай, когда хотят сделать по-своему, не по твоим расчетам, резонам и маневрам. Вот тогда становится страшно. Все делается ужасно обременительным. В лучшем случае, не получаешь того, чего ждешь.

Или это свойство только наших необъятных пространств, где даже время чувствует себя неуютно?

Его роман с Верой Герасимовной продолжался. Но шел неровно, дискретно, квантами.

Артур рассуждал, что, возможно, она включила мозги и надумала, что их связь принесет ей больше проблем, чем дивидендов, ее не поймут знакомые и родственники, она станет жертвой его корыстных интересов или будет страдать от социальной диспропорции между ними. Не следовало исключать и боязнь испортить ему жизнь, неуверенность в себе, а также желание проверить его, Артура, на прочность. Ну почему, почему женщина и мужчина всегда бьются в кровь?!

И опять встреча – расставание, встреча – расставание… Она смотрит на него, изучая. Он это или всего лишь похожий? Он или не Он? Подумаю об этом завтра. А сегодня пусть будет он!

Артур вперед не заглядывал, не строил планов, не испытывал сомнений. Когда-то он был нужен Людочке, теперь – нет. С Зинаидой он с самого начала знал, что она – не та. Сейчас она работает в частном охранном бизнесе, нашла себе трезвого, крепкого парня, ей под стать. Иногда он встречает их по дороге. Дайте мужа Зинаиде! Вот так звучит припев этой неспетой им песни.

С Верой Герасимовной у Артура не было вопросов. Неприятности, которые свалились на ее голову, могли быть для нее опасны, даже смертельно опасны. Такие вещи иногда приводили к самоубийству. Потеряв рассудок, Вера Герасимовна решилась бы в злосчастную минуту прыгнуть с балкона седьмого этажа вниз. Она думала об этом. Земля, там внизу, манила ее. Поэтому он старался, чтобы в ее новом чувстве утонули старые неприятности. Он был признателен ей за потребность в нем, потому что плохо быть бесполезным сухим деревом. Этой признательностью и питалось его чувство, и сам он расцветал, как миндаль весной. Для него все было просто: делай, что должен, – чистый Марк Аврелий.

Может быть, обмениваясь поцелуями, они обманывали себя, но не друг друга.

Артур видел, как она становится увереннее в себе, набирается сил, раздумывает о новых забегах, становится более независимой, и это радовало его. Он называл ее по имени и отчеству и не мог перейти на «ты». Может быть, это было его ошибкой? Он отбросил расчеты и был тверд в настоящем. По отношению к нему она играла роль учительницы, их близость на почве ее временной слабости имела рамки. Эти двое честных, говорящих на одном языке, соединялись условно. Их можно было смешать и взболтать, но растворить одно в другом не получалось.