Текст книги "Легендарный ФД. Фёдор Гнездилов – московский ополченец, смоленский партизан, советский гвардеец"

Помимо танков, здесь ремонтировали тягачи «Комсомолец» и автомашины ЗиС. Потом на исправной технике ребята ездили ко Всходам и к Волочку за другими разбитыми машинами.

В скором времени в Мазово завершили полностью восстановление трёх показанных нам танков Т-34, а также пустили в дело два трактора ЧТЗ и один трактор НАТИ. Эти тягачи использовались для перемещения партизанской артиллерии.

Кроме осмотренных нами, по всему Партизанскому краю раскинулись ремонтные мастерские и склады оружия. Начальником одной такой базы в деревне Лысогорье был Василий Александрович Дорохин. Он первым стал обучать партизан владеть трофейным оружием. На его складах находились тысячи немецких мин и снарядов, сотни тысяч патронов, в большом количестве винтовки и автоматы.

Оружейная мастерская Третьего батальона размещалась в деревне Дворище Спас-Деменского района, в доме Шаповаловых. Там ремонтом оружия занималась вся семья: отец и три сына. А ещё им помогал опытный партизан-оружейник Залепущенков И.Я. «Готовая продукция» сразу же поступала в распоряжение комбата «Кочубея» – Механошина.

«Птички» прилетели…

Выполняя моё указание о подготовке списка на всё необходимое оборудование, которое следовало запросить для нас с Большой Земли, Марчук с Гамбургом составили огромные «простыни» – перечни недостающих частей к орудиям и танкам. Теперь пришлось «аппетиты» специалистов существенно умерить, оставив в списках только то, что мы никак не могли добыть на месте. Присутствовавший при этих «мучениях» Петька Волк, располневший от спокойной жизни в Некрасах, просил составить наше «прошение» покороче – не так-то просто передать радиограммой столько наименований. В результате командование ОПП имени 24-й годовщины РККА просило Военный совет Западного фронта сбросить в расположение Полка только различные оптические приборы в указанном нами количестве, полторы тонны горючего и смазочные масла для опробования отремонтированных танков, а также специальное масло для устройств отката орудий и мины для полковых миномётов.

После того как, наконец, всё было утрясено и согласовано, радист составил шифрограмму в штаб Западного фронта. Через несколько минут наш «Волк» начал выбивать ключом позывные. Скоро радиограмма легла на стол командующего Западным фронтом.

Два дня прошли в томительном и тревожном ожидании. Я всё это время провёл в штабе – не рискнул даже выезжать для проведения боевых операций.

И вот на третий день, только мы с комиссаром собрались пойти на обед, как на пороге появился радостный Петька Волк с ответной радиограммой. Приём пищи пришлось отставить. Я быстро пробежал глазами текст и передал листок Амирову Г.С. В радиограмме говорилось о том, что следует приготовить площадку для самолётов, сообщить её координаты, а расположение аэродрома обозначить кострами, разложенными звёздообразно.

Я приказал адъютанту срочно собрать весь руководящий состав Полка на оперативное совещание. Вскоре прибыли секретарь партбюро Потап Паненков, начальник Политотдела Газбе Абаев, начальник штаба Николай Рачков, заместители начальника политотдела Фёдор Павлов и Михаил Крохин и другие командиры.

На летучке, среди прочих забот по подготовке аэродрома, который решили обустроить возле Некрас, возник простой вопрос: из чего разжигать костры? Все присутствовавшие предлагали распилить свежесрубленные деревья. Но как они будут гореть, тем более на сильном морозе? Коптить и только?

Мы с комиссаром предложили поступить несколько иначе: разломать старый амбар и забор возле него и из этих сухих досок напилить дров. Так и сделали.

Волнение охватило всех партизан: успеем или не успеем встретить самолёт, «первую ласточку» с Большой Земли?

Николай Рачков с двумя десятками партизан обошли лётное поле и заровняли все воронки. Затем выбрали места для костров: их расположение должно было быть точно звёздообразным. Наконец, всё готово…

За час до назначенного времени все командиры и свободные от несения службы партизаны потянулись на окраину деревни. В трёхстах метрах отсюда раскинулся аэродром. Все напряжённо вслушивались в ночную тишину, изредка нарушавшуюся оружейной трескотнёй – то дрались наши батальоны.

И вот вдали послышалось ровное рокотание моторов. По команде вспыхнули все костры, растопив вокруг себя утоптанный ногами снег. Темнота сразу отступила куда-то в стороны. Многие даже ослепли от столь яркого света и, закрывая лицо ладонями, отошли в темноту как в укрытие. А вот и сам самолёт: лёгкая чёрная птица, будто спорхнувшая с небосвода, сделала круг над кострами. Потом стало видно, как от борта отделились тоже чёрные предметы, похожие на бочки. Они стремительно юркнули в снег, но всё равно приметно темнели на белом фоне.

Мы думали, что самолёт сядет на аэродром, но этого, к сожалению, не произошло, и потому приятное оживление как-то сразу спало. Все продолжали наблюдать за самолётом. Вот от него отделились несколько парашютов, а затем полетели вниз две большие сумки с газетами. Лётчик опустился совсем низко, и было даже слышно, как он что-то прокричал нам. Потом помахал крыльями и улетел.

Мы стали собирать «подарки». Они оказались достаточно большими: пять бочек с топливом для машин и танков, две бочки с маслом для смазки моторов и для заправки откатных артиллерийских систем, а также пять парашютов с минами для 120-миллиметровых миномётов. К сожалению, долгожданных оптических прицелов в упаковках не было (нам их доставили только в апреле-месяце).

Несмотря на то что личная встреча с представителями Большой Земли не состоялась, всех обуяла огромная радость: Родина знала о нас и, как могла, помогала в борьбе с врагом.

В ту же ночь всё имущество было развезено по своим местам.

А через пять дней мы снова получили радиограмму: «Встречайте птичку». Это был условный пароль: надо подготовить то же самое звездообразное расположение костров.

Хорошо, что на этот раз уже никто, кроме назначенных Штабом Полка людей, не пошёл встречать самолёт. Опять из темноты вынырнула «птичка» и сбросила две сумки с газетами. И тут произошло событие, которое не сразу все поняли: вдруг откуда-то сбоку и с жутким воем появился «мессершмит». Он чуть не пристроился прямо в хвост летевшему над нами ТБ-3. Раздалась пулемётная очередь, но советский лётчик успел сделать небольшой маневр: «припал» ближе к земле, и змейка трассирующих пуль проскользнула мимо. Это и спасло наш самолёт, который, набрав скорость, взмыл вверх и скоро скрылся из вида.

А «мессершмит» развернулся, зашёл на наши костры и сбросил на них несколько бомб. Вверх поднялись клочья мёрзлой земли. Горящие поленья разлетелись в разные стороны, и аэродром сразу погрузился в темноту. Потом стервятник сделал ещё заход, но стрелял и бомбил уже наугад, просто в предполагаемую зону. Хорошо, что народу было немного, и от взрывов и пуль никто из наших людей не пострадал.

Стало ясно, что враг узнал о существовании партизанского аэродрома. Это требовало принятия неотложных мер. Прежде всего следовало передать в штаб Западного фронта, что мы создаём новый аэродром (который у нас уже был облюбован возле деревни Мосалы). Для этого я вызвал Петьку Волка и попросил его срочно передать радиограмму, текст которой набросал тут же. Далее необходимо было спешно передислоцировать Штаб Полка из Некрас (на тоже заранее подготовленную позицию) в Мазово, поскольку был возможен новый налёт авиации противника.

По тревоге подняли партизан и быстро уложили в повозки штабное имущество. Несмотря на царившую темноту, всё население высыпало на улицу, чтобы проводить нас. Так не хотелось расставаться с семьёй Фильченковых. То же самое испытывали, наверное, и другие штабисты в отношении своих хозяев. Почти месяц Некрасы являлись центром Партизанского края, и вот приходилось их оставлять.

С трудом произнёс команду: «Выступаем». Объятия, поцелуи с добрыми людьми, благодарность за гостеприимство. Обоз из 20 подвод, рассредоточившись на случай бомбёжки, выступил за околицу. Впереди следовали разведка и квартирьеры, а по краям – дозорные. Хоть и наш этот Партизанский край, но предосторожность не помешает.

Через два часа мы прибыли на место. Штаб вернулся «по старому адресу» – к Домне Овсеевне Лебедевой. Рачков разместил нехитрое «канцелярское имущество». Партизаны разошлись по избам. В них хозяева уже поставили самовары. Началось чаепитие под воспоминания о пережитом в минувшую ночную пору и за прошедшее трудное время.

На следующий день жители Некрас рассказали, что над деревней всю ночь кружили немецкие самолёты, сбрасывали бомбы, но ни одна изба не пострадала. Хорошо, что так обошлось, но всё-таки очень правильно передислоцировали Штаб Полка: подставлять его под бомбы врага мы не имели права.

Большое поле возле деревни, на котором Потап Аввакумович перед войной учил ребятишек ездить на велосипеде, как раз подходило для посадки любых самолётов. Конечно, кое-где торчали бугры, но сама природа, казалось, создала здесь почти идеальную площадку для взлётно-посадочной полосы, готовую удовлетворить вкус самых изысканных авиаторов.

Опять мы обратились к населению за помощью, и местные жители снова охотно откликнулись на нашу просьбу: надо было срезать на поле бугры и заровнять ямы. Свободные от службы партизаны тоже работали на расчистке аэродрома. На это ушло два дня.

И вот снова поступила радостная радиограмма из центра: «Прилетают птички…» Очень кстати, так как нам необходимо было эвакуировать раненых, особенно получивших тяжёлые травмы. А таких набралось уже свыше 100 человек. Наша полевая хирургия ничем не могла им помочь: не приносили результата ни хороший уход, ни лекарства. Их могли вылечить, поставить на ноги только на Большой Земле.

На следующую ночь к нам прилетали два тяжёлых бомбардировщика ТБ-3, переоборудованных в транспортные борта. На одном самолёте мы благополучно отправили 60 человек, а другой еле сумел взлететь даже на две трети облегчённый – с 19 ранеными. Перебороздив всё поле, пилот оставил нам весь аэродром исковерканным. Пришлось опять приглашать население не только из Мосалов, но и из других деревень. Целая неделя ушла на ненужную работу. Пришлось в штаб Западного фронта радировать, чтобы нам не присылали больше тяжёлых самолётов. С тех пор «птичками» стали только «Дугласы».

Бои становились всё ожесточённее, и с каждым днём раненых прибывало. Всех отправить на Большую Землю мы не могли, поэтому принципы отбора были строгие. Это осуществляла специальная медицинская комиссия.

Транспортировать тяжелобольных из Курвости, где находилась «Лесная дача», до Мазово было нерационально. Поэтому раненых, требовавших отправки на Большую Землю, старались в госпиталь не класть, а оставляли поближе к аэродрому.

Сложности возникали в связи с тем, что не хватало медикаментов, да и квалифицированного медицинского персонала на весь Полк имелось только семь человек. Но они трудились, не считаясь со временем, часто и вовсе забывая про отдых.

Раненые порой находились в избах, не приспособленных под лазареты. Иногда они лежали просто на соломе, без всякой постели. И перевязки осуществлялись случайным материалом, что попадался под руку: и холстом, и тряпками. Некоторые бойцы снимали своё нижнее бельё и им перевязывали раны. У иных и белья-то не было. Зайдёшь навестить своих раненых, увидишь такую неприглядную картину, и становится просто не по себе. Сердце кровью обливается. Они просят помощи, а ты оказать её не можешь. Единственно только, что имелось в нашей власти, – распорядиться побыстрее приготовить сытный и вкусный обед. Да ещё наказать, чтобы лучше следили за больными. Для многих командиров подобные визиты являлись самыми утомительными.

Но происходили и такие неожиданные случаи, когда пострадавшим удавалось серьёзно помочь. Помню, однажды мы остановились в деревне Марьино, чтобы обогреться у жительницы Графинской. Самовар с горячим чаем стоял на столе, и хозяйка любезно предложила нам выпить по чашке. Как приятно с мороза погреть у самоварчика закоченевшие руки. Только мы расселись вокруг стола, как в избу вошёл незнакомый человек. У него через плечо висели две сумки. Он поздоровался, однако, увидев, что нас здесь слишком много, смутился и хотел уйти.

Но я попросил незнакомца представиться. Он сказал, что является офицером Красной Армии, родом из Краснодара. В последнем бою был тяжело ранен. Его войсковая часть отступила, а он остался на оккупированной врагом территории. У правой руки лейтенанта была перебита кость выше локтя, и поэтому конечность совершенно не действовала. По этой причине в партизаны его не взяли. Молодой парень ещё не приспособился, как ему обходиться одной только левой рукой, и потому не смог пока найти для себя достойного занятия. Жил то в одной, то в другой деревне, «околачивал пороги» у добрых людей. Представления не имел, что ему делать дальше, как выбраться отсюда.

Поскольку документы лейтенанта Александра Калистратовича Сацункевича были в порядке и подтверждали его рассказ, я распорядился прикрепить товарища к офицерской столовой. Пусть человек почувствует нашу заботу.

Через сутки получили радиограмму из штаба Западного фронта о подготовке раненых партизан к эвакуации: сегодня в ноль часов будут «птички». Весть о прибытии самолётов всегда вызывала большую радость. И сейчас на лицах больных и раненых расцвели улыбки: Родина не забыла о них. Со всех концов Партизанского края к деревне Мосалы тянулись подводы – везли раненых. Вечером туда направились и мы с адъютантом и ординарцем. Взяли с собой и раненого офицера Сацункевича А.К. и, пристроив его на один из «Дугласов», тоже отправили на Большую Землю.

Алексаендр Калистратович Сацункевич, партизан. После тяжёлого ранения в правую руку был отправлен самолётом на Большую Землю. 16 сентября 1951 года

С тех пор прошло немало лет. В 1955 году ко мне в Москву из Краснодара прибыл секретарь партийной организации, где работал Сацункевич. Он приехал выяснить, при каких обстоятельствах тот вырвался с оккупированной врагом территории. Слишком фантастичным казалось компетентным органам его объяснение. О дальнейшей судьбе спасённого товарища я до этого ничего не знал, но подробно рассказал партсекретарю о том, как тогда всё это произошло. Через два года в Краснодаре на улице Красной состоялась тёплая и волнующая встреча с моим «протеже». Александр Калистратович искренне благодарил меня за ту помощь, которая была тогда оказана ему, молодому лейтенанту, попавшему в беду в тылу врага, откуда он, по его словам, «чудом выбрался».

18. Разведка и контрразведка

С большой любовью Фёдор Данилович Гнездилов описывал предельно опасную работу партизанских разведчиков, добывавших важнейшие сведения в стане врага. Но и враг не дремал, самыми разными путями стараясь заслать в ряды патриотов своих провокаторов. Вот как об этом вспоминал легендарный партизанский командир:

С помощью разведданных

Самая ответственная работа выпадала, без сомнения, на долю наших разведчиц. От их умения, смекалки и быстроты передачи информации зависели все без исключения бои, которые мы вели. Полковая женская разведка работала безупречно, не зная отдыха и покоя. Обычно разведчицы находились там, где располагались немецкие гарнизоны: в городах Ельне, Спас-Деменске, Рославле, на станции Павлиново, в совхозе Теренино и других местах. Как правило, разведчицы действовали группами по два-три человека. Так, если ставилась задача разведать вражеский гарнизон, то они поодиночке добирались туда, а затем встречались на нашей явочной квартире. После сбора нужных сведений о расположении немецких частей, об огневых средствах противника, о постах и прочем женщины спешили в штаб. Много ценных данных доставляли наши лучшие разведчицы Зоя Шведова и Шура Пырикова, Вера Ивановна Явкина, Людмила Калиновская, Лена Куликова, Дарья Фириченкова, Лида Беликова, Ольга Сергеевна Варечкина, Анна Петровна Силлинг, Дора Минаевна Маркина, Татьяна Алексеевна Антонова. Они ежечасно, ежеминутно рисковали своей жизнью, но под носом у гитлеровских «ищеек» добывали ценную информацию.

Разведчицы зачастую выполняли и другие задания. Так, в деревне Покровской немцы очистили все колхозные амбары, забрали хлеб. Охранять его поручили полицаям и старосте. Партизаны решили вырвать похищенное добро из рук врага. И эту операцию провели разведчицы. Сначала дождались, когда на Покровской воцарилась тишина и по улице остались бродить только одинокие патрули. Но вот из-за сильного холода даже эти вояки перестали показывать нос из тёплых помещений.

Зоя Дмитриевна Шведова, разведчица Отдельного партизанского полка имени XXIV годовщины РККА, с сыном. 1948 год

Во втором часу ночи к Ольге Сергеевне Варечкиной прибежала Мария Афанасьевна Констанденкова, и они отправились на выполнение операции. Большими хлопьями падал снег, прикрывая все следы на знакомых только разведчицам тропинках. Сначала добрались до деревни Сленево, где запрягли лошадей, а оттуда поехали в Покровскую. Там их уже ждала Вера Явкина. Разведчицы заглянули в дом, где находились два полицая, «караулившие» хлеб. Их уже успели напоить самогоном, и «бдительные стражи» просто валялись на полу. Для надёжности дверь дома заперли, а замок на воротах сарая ради видимости оставили. Чтобы не быть замеченными, в склад забрались через люк в крыше. Затем в окно выставили ковш, и зерно потекло прямо в полог, расстеленный в санях. С погрузкой хлеба быстро управились и без проблем вывезли весь «немецкий запас» из Покровской. Потом всё это зерно раздали местному населению.

А вот не совсем удачная история с разведчицей, присланной из Центра. В конце февраля по заданию штаба Западного фронта на территорию нашего Полка была десантирована Вера Сергеевна Андреянова (Антонова). В целях конспирации у неё было две фамилии. А партизанам она была известна только по кличке «Галка».

Позднее нам стала понятна причина её появления в нашем краю. В Смоленске действовала группа наших разведчиков, в числе которых была радистка. Сначала она работала отлично, но с некоторых пор загуляла с немецким офицером. Коллеги-разведчики до некоторых пор считали такие встречи полезными. Однако радистка, как говорится, «перегнула палку», и это общение её с фашистом стало вызывать большое подозрение. Из-за боязни, что она предаст всю группу, радистку пришлось уничтожить. В штаб Западного фронта группа направила радиограмму с просьбой прислать нового радиста. Вот им-то и должна была стать «Галка».

Когда по указанию начальника Разведывательного отдела штаба Западного фронта Ильницкого разведчицу Андреянову (Антонову) выбросили на парашюте в расположение нашего Полка, «Галку» сразу же задержали бдительные особисты. Они не знали тогда, что она являлась разведчицей. Задержанная настойчиво просила, чтобы её провели к самому «ФД». На вид этой девушке было не больше двадцати лет – стройная, с мягкими карими глазами. Она невольно ассоциировалась с определённым типом «дочки из интеллигентной семьи». Никак не верилось, что «такая красотка» отправилась на очень ответственное задание. Но, поговорив с девушкой всего лишь пять минут и почувствовав всю твёрдость её характера и убеждений, лично я понял, почему именно на ней разведотдел штаба фронта остановил свой выбор.

К тому же нам было дано задание содействовать реализации разработанной для «Галки»-радистки «легенды» её проникновения и работы в тылу противника. В соответствии с этим начальник Санитарной службы Полка Иван Емельянович Леоненко сначала крайне недоумевал, зачем из такого «цветущего создания» надо было делать «тяжелобольную»? Но поскольку при выполнении полученного секретного приказа не следовало задавать лишних вопросов, приступил к выполнению задания. В помощницы он взял себе Клаву Галашкову, и вдвоём они буквально преобразили «Галку»: нащипали ей шею до синяков, намазали «раны» йодом и забинтовали. Когда я увидел «Галку» в таком «преображённом» виде, то, невольно сдерживая улыбку, сказал: «Ну, теперь не стыдно появиться и в Смоленске!» Проводить разведчицу «туда» поручили Дарье Терентьевне Фириченковой, которая сама не раз пробиралась в Смоленск, знала, как говорится, все «входы и выходы».

Собирали в дорогу наших разведчиц очень тщательно: им выделили лошадь с санями, дали по две тысячи советских и немецких денег, наручные часы. Пожелали им «ни пуха ни пера», а они, как положено, послали нас к чёрту и отправились в опасный путь.

Но случилась непредвиденная «накладка». Через несколько дней разведчицы вернулись пешими и со слезами на глазах рассказали, что в Глинковском отряде, которым командовал Куковенко, их задержали, обыскали, отобрали часы и деньги, а также «конфисковали» лошадь. И ещё вдобавок посмеялись: мол, идите, девахи, туда, откуда приехали.

Такого у нас ещё ни разу не бывало: свои же партизаны-глинковцы «по ошибке» не только обобрали наших разведчиц, но и, самое главное, сорвали выполнение важного задания разведотдела Западного фронта!

Гневу моему не было предела. Я тут же написал записку командиру Глинковского отряда Куковенко, в которой однозначно «пояснил», что они наделали, и просил вернуть часы и деньги, изъятые у разведчиц. Куковенко очень извинялся и передал нашим людям отобранные вещи, а также возвратил и лошадь. Инцидент можно было бы считать исчерпанным, но как теперь снова послать разведчиц в немецкий тыл? Ведь глинковцы случайно испортили такое важное «легендированное» дело. Повторять точно такую же «ходку» было нельзя из-за опасения, что вражеской разведке будет известно о задании.

Однако, посовещавшись, решили «Галку» снова переодеть, «загримировать» и направить в Смоленск тем же, ранее разработанным в её «легенде» путём.

Большую часть маршрута разведчицы проехали благополучно, но проникнуть в город оказалось не так-то легко – фашисты хватали всех людей без разбора. Разведчиц остановили у города Рославля. Фириченкову как «старуху» отпустили, а Веру Сергеевну Андреянову – задержали. Потом до нас дошли сведения, что она бежала из рославльского лагеря. Но на этом связь с ней была потеряна. В моей записной книжке остался только адрес «Галки»: город Калуга, улица Советская, дом 73. После войны мы пытались разыскать всех наших людей, участников партизанского движения. Многие отозвались на наши розыски. От бывших партизан мы узнали, что наша разведчица «Галка» погибла. И только после 20-летия Победы над фашистской Германией бывшее командование Отдельного партизанского полка имени XXIV-й годовщины РККА через Смоленский обком партии представило Веру Сергеевну Андреянову – Антонову к правительственной награде. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 26 сентября 1965 года, опубликованным в № 228 газеты «Рабочий путь», она награждена посмертно медалью «За отвагу».

Всего в нашем Полку числилось 40 женщин-разведчиц. Из их числа в фашистских застенках погибли отчаянно храбрые Калиновская, Явкина, Беликова, Пырикова. Светлая им память!

Заслуженно отмечая женщин, нельзя забывать и о «мужской части» партизанской разведки, которая посылалась командованием в самые опасные места. Это были старшина Н.А. Бизменов, Н.И. Попов, П.А. Филяев, Нафик Ибрагимов, М.Г. Русев, Н.К. Синько, С.И. Коровин, Яков Жданов, Д.К. Блаженов, А.Ф. Самочкин и многие другие.

Крючки на гимнастёрке, или Работа контрразведки

Полк всё возрастал численно, расширял границы своей зоны действий. Но и враг не дремал. Фашисты хотели любой ценой заполучить сведения о нашем соединении, о тех, кто им командовал. За это они обещали «доброжелателям» заплатить марками, продуктами и махоркой.

Конечно, и партизаны, и местные жители были весьма бдительны, и потому мы достаточно хорошо подстраховались от проникновения в наши ряды шпионов и диверсантов. Но всё же в тот период всяких провокаторов вылавливали предостаточно.

Так, по деревням тогда часто бродили различного рода «заготовители». Одни искали картошку, другие – сахар, третьи – ещё что-нибудь. Но нам было абсолютно понятно, что именно они высматривали на самом деле. Наши бригады самообороны действовали очень бдительно, и потому никто из посторонних не мог пройти незамеченным. После задержания все «заготовители» непременно сознавались, что они пожаловали в наш край с совершенно определёнными целями.

Например, однажды привели в штаб Полка некоего Виноградова. Назвался он москвичом, то же подтверждал и его паспорт. О цели своего визита он сообщил, что ищет «горошек» и не какой-нибудь, а «зелёный». Кругом война, сожжённые деревни, снег на полях, мороз, а он ищет, видите ли, «зелёный горошек». Потом он сознался, что послан комендантом города Ельни со шпионским заданием.

А бывали в нашем крае и другие «гости». Они засылались армейской разведкой гитлеровцев – абвером. Изба Домны Овсеевны Лебедевой, в которой расположился Штаб полка, немного «господствовала» над деревней: дом был расположен на пригорке, и из него хорошо просматривались все въезды и выезды из поселения. Ну и конечно, далеко виднелся горизонт. В таких точках можно даже отчётливо пронаблюдать, что наша Земля – круглая. Часовые тщательно следили за «воздухом» – не дай бог, появится «летающий пират». Вот и действительно, какой-то самолёт заурчал моторами. Но его не было видно, и потому данное обстоятельство не вызвало тревоги. Двойные рамы со стёклами в избе заморозило – не видать ничего. Я поскрёб наросший иней, подышал на стекло. И вдруг заметил в воздухе какие-то белые точки. Чем ближе к земле, тем крупнее они становились. Беззвучная эта картина заставила задуматься: «Что бы это могло быть?» Но как только вышел на улицу, сразу догадался – парашютисты! Но откуда? Может быть, немцы выбросили большой десант против нас? Это было возможно, но маловероятно: их войска вполне уверенно перемещались по земле.

Сразу же по всему Партизанскому краю была объявлена боевая тревога, благо связь у нас налажена хорошо.

Вот уже всё заметнее купола парашютов: они разбросаны по небу как бы в шахматном порядке. Один из десантников парил прямо над нами, в зените. Так он и опустился на крышу штаба. Тут мы его и взяли, когда он повис на стропах.

Оказался русским по национальности бойцом, в сапогах, в телогрейке поверх гимнастёрки, в шапке-ушанке. Но только взгляд у него был какой-то тяжёлый, ненавидящий. Говорит – выброшен красноармейским воздушным корпусом. Но в своих показаниях сразу запутался и, чувствуя это, замолчал. Посадили его в нашу тюрьму. Ночью память, видимо, вернулась к парню. Сознался, что прошёл школу гестапо, обучался в местечке Ловать, недалеко от Смоленска. Сам – бывший учитель одной из местных школ. Сейчас заброшен армейской контрразведкой фашистов.

– Ненавижу вас, гадов, – заявил он под конец допроса.

Но это были уже его проблемы. А в целом шпион показал, что в наш край десантировались 300 таких «красноармейцев». При этом все одеты точно так же, как и он, снабжены автоматами и пистолетами, пачками советских денег, поддельными документами, рациями. Такое же «имущество» мы обнаружили и у нашего «гостя».

Сразу же объявили операцию по задержанию парашютистов и на месте захватили более ста человек. Остальные успели «сделаться партизанами», но всего лишь на несколько дней. Вели они себя тихо, старались войти в доверие, расспрашивали про штаб, про командиров. И ещё одну интересную деталь поведал нам вражеский лазутчик: шпионы узнавали друг друга по одному расстёгнутому верхнему крючку на гимнастёрке. Как известно, таких застёжек на воротнике имелось две. Так вот «у своих» один из крючков должен быть расстёгнут. При встрече они сразу узнавали друг друга по этому признаку, а потому при контакте задерживались всего на несколько секунд, только чтобы передать необходимые сведения.

Но широко эти диверсанты не распространились: через два дня начальник Особого отдела Иван Ивлиевич Ананьев доложил, что все шпионы-парашютисты в Полку выловлены.

Вот такой работы у нашего особиста было премного. Иван Ивлиевич не знал отдыха ни днём, ни ночью. Однажды он пожаловался мне, что не может добиться никаких сведений от захваченного в плен немецкого майора. Тот ехал на своём «Оппель-Адмирале» к Ельне, на большаке его и «накрыли» партизаны. Я попросил Ананьева разрешить мне присутствовать при допросе.

Майор был невысок, но крепок, хотя туловище его едва поддерживали кривые, худенькие ноги. Чувствовалось, что всего неделю назад (ровно столько он находился у нас) его лицо было наглым, лоснящимся и высокомерным. Но теперь физиономия фрица противно обрюзгла. С этакой кислой миной майор принял наше появление и набрался наглости заявить: «Рус, капут… Шнель…», дальше шло незнакомое мне немецкое слово. Гриша Гитин перевёл, что гитлеровец просит скорее прислать врача: у него может начаться гангрена. Действительно, в перестрелке с нашими партизанами офицер был ранен в левую руку и обе ноги. Так как он не хотел ничего говорить, то медицинскую помощь ему не оказывали.

Долго и тщетно через переводчика я пытался втолковать пленному майору, чтобы он всё рассказал: о цели своего визита, из какой части прибыл, что знает о военном гарнизоне Ельни. Но фашист не желал с нами общаться. Ничего не добившись, отправили пленного обратно под замок.

Вспомнил я о нём случайно, когда на рассвете мы вместе с Ананьевым приехали из Семенково и не спавшие, голодные шли по улице. Решили посмотреть, что стало с немецким майором. Мы вошли в караулку, партизан открыл ключом окованную железом дверь. Фашист лежал на топчане. Ему надоело запираться, от былой спеси не осталось и следа. Он охотно ответил на все наши вопросы, и полученные от него сведения оказались весьма ценными. Рассказал о том, что в Ельне о его, инспектора тыловых войск, приезде были оповещены и потому ждали. Сообщил также, что готовится нашествие новых карательных отрядов. Майор не мог назвать точные направления их движения, но районом предполагаемых боевых действий был определён именно наш Партизанский край.

Допрос, проводившийся скорее в виде беседы, закончился. Немецкий офицер поднял обе руки и стал их осматривать: они были в запёкшейся крови. Ею же выпачкан мундир фрица. На каком-то ломаном русском языке гитлеровец попросил показать его доктору.

Я сказал Мише Никифорову, чтобы он отвёл раненого к врачу.

– Этого гада?! – возмущённо воскликнул мой коневод. – Да вы знаете, скольких он наших уложил?

Однако, увидев, что переубеждать нас с Ананьевым бесполезно, Никифоров повернулся к немцу и скомандовал:

– Шнель… шнель… к доктору.

– О! Очень карашо… доктор… – обрадовался немец, поднимаясь с топчана.