Текст книги "Легендарный ФД. Фёдор Гнездилов – московский ополченец, смоленский партизан, советский гвардеец"

С южной окраины по-прежнему доносилась пулемётная стрельба. Как выяснилось впоследствии, атака лазовцев, начатая в полночь, не достигла успеха. По существу, штурм Ельни начался только с нашим приходом, то есть в 6 часов утра.

Прискакали двое связных. Они доложили: Первый батальон, смяв сопротивление противника, захватил часть города вплоть до винного завода. Второй батальон завязал бой в районе Заречья. Скорее всего, что в самое ближайшее время он выбьет гитлеровцев и оттуда.

Несмотря на острую боль, я непрерывно наблюдал за боем. В результате напряжённых переживаний за происходившие события мои болезненные ощущения как бы отступили назад. Но всё равно я в который раз корил судьбу за то, что она послала мне приступ чудовищной болезни в столь неподходящее время. В предыдущих боях партизаны всегда видели «ФД» в первых рядах сражавшихся. А тут я оказался в роли как бы стороннего наблюдателя. От Погибелок, с приличного расстояния до Ельни, мне было прекрасно видно, что партизаны дрались отчаянно. Несмотря на утомительную ночь, полную отчаянного напряжения, бойцы с завидным упорством, целеустремлённо продвигались к центру города.

Владимир Сувве подбежал ко мне и доложил:

– ФД, прибывает Третий батальон.

Это было преотлично. Я рассчитывал, что Механошин появится минимум часа через два. Дело в том, что бойцам его батальона пришлось проделать путь вдвое больший, чем остальным партизанам. Но кочубеевцы, как всегда, высоко держали марку своего подразделения. Когда они приблизились, то могло показаться, что ребята преодолели не 60 километров, а подошли откуда-то из соседней деревни. Об этом говорили прямо-таки весёлые лица бойцов.

Механошин подскакал ко мне, лихо, как всегда, осадив коня, спрыгнул из седла и доложил:

– Товарищ командир полка! Третий батальон в составе трёх рот прибыл для штурма Ельни!

К сожалению, времени для разговоров не было – следовало действовать без промедления. Я поставил перед комбатом-3 задачу:

– Передай Макарову, чтобы он рассредоточил по сторонам оба наших батальона и дал тебе возможность вклиниться между ними. Надо как можно скорее продвинуться к центру города. Именно там всё логово зверя.

О том, что это логово сильно укреплено, доносила и наша разведка. Больше всего я боялся, что фашисты окопаются в могучих и крепких подвалах зданий, и тогда оттуда их не достать будет ни нашей артиллерии, ни миномётам. Кроме того, партизаны батальона Литвиненко захватили несколько пленных, показавших на допросе, что город обороняют части 221-й охранной дивизии, которые ожидают прибытия подкреплений из Спас-Деменска и Смоленска. К тому же есть приказ самого фюрера – удержать Ельню во что бы то ни стало.

Механошин-Кочубей сказал, что задачу понял, и вихрем помчался к городу. «Ну теперь, – подумалось мне, – фашистам будет секир башка».

Но рано было давать столь радужные прогнозы. Связи с нашим соседом слева всё ещё не было, и можно было только догадываться о том, что там происходит. Лишь потом стало нам известно, как у них развивались события.

Когда Полк имени Лазо начал своё наступление на Ельню, то вначале всё вроде бы шло гладко. Благодаря тому что гитлеровцы не ожидали налёта, партизанам удалось частично выполнить свою задачу. Лазовцы захватили железнодорожный вокзал и продвинулись за него немного далее. Потом фашисты опомнились и начали яростно сопротивляться. Открыли артиллерийский огонь, полетели вверх сигнальные ракеты, да и по прямому проводу ими была вызвана помощь из Спас-Деменска.

Утром 23-го марта, когда наш Полк только ворвался в город, фашисты уже начали теснить лазовцев назад. Наши партизаны слышали затихавшую пулемётную стрельбу. Единственный, участвовавший в штурме Ельни, 4-й батальон Полка Казубского В.В. отходил с занятых им на железнодорожной станции позиций. Остальные силы этого Полка были разбросаны по дорогам в радиусе 20 километров от Ельни и не принимали непосредственного участия в штурме города. Но, самое главное, эти подразделения не выполнили своего основного назначения – задержать подкрепления противника и не допустить их в город. В ходе самой операции по захвату Ельни лазовцы не выдержали ответного огня частей 221-й охранной дивизии и стали отходить. С рассветом 23 марта Полк имени Лазо вёл уже не наступательные, а оборонительные действия. Случилось самое худшее, что может быть в военной тактике: ввиду отсутствия какой-либо координации и взаимодействия между Лазовским и нашим Полками не получилось единого концентрированного удара.

Бойцы нашего Полка сражались храбро, беззаветно, причём все как один. И не их вина, что в итоге город удержать не удалось. В тот момент, когда в уличные бои включились наши батальоны, одна лишь мысль владела мной – как можно быстрее выяснить положение дел у соседей.

Бой кипел вовсю, надо было им управлять. Связные сновали без конца. Из донесений их явствовало: батальоны стремительно развивали успех. Если батареи Марчука ещё час назад стреляли с закрытых позиций, находившихся недалеко от штаба Полка в Погибелках, то теперь они вели огонь из боевых порядков батальонов почти прямой наводкой. Враг поначалу не заметил нашего подхода к городу с северо-восточной стороны и, проиграв во внезапности, постепенно переходил в стойкую оборону. Фашисты запрятались где только можно – в подвалах, на чердаках, за заборами. А наши партизаны оказались совсем на виду, поскольку в городских условиях не имелось привычной возможности укрыться «в складках местности».

Фашистские стервятники неотрывно гудели в воздухе. Разрывы бомб просматривались от Погибелок до Заречья. А наши партизаны медленно, но уверенно продвигались вперёд, занимая объект за объектом, дом за домом. Уже захвачен винный завод. Выбит противник из Заречья. Батальон Ковалёва атаковал медлечебницу, где за каменными стенами укрылась не одна сотня фашистов. Тут бойцы, наверно, не один раз вспоминали добрым словом артиллеристов: только с их помощью являлось возможным продвигаться вперёд на очередные несколько десятков метров. Ельня окуталась дымом. Немцы непрерывно посылали вверх сигнальные ракеты. Для кого они предназначались, где их должны были увидеть? Скорее всего, в Софиевке и Серебряновке, поскольку там тоже были расквартированы части 221-й охранной дивизии.

В это время руководство нашего Полка срочно вызвали на командный пункт, расположенный в Гричанах. Из-за своего неприглядного вида, связанного с болезнью, я на вызов не пошёл, и туда отправились комиссар Амиров, секретарь партбюро Паненков и начальник штаба Рачков. Представитель штаба Западного фронта Осташев М.М. встретил всех приветливо и зачитал только что полученную радиограмму от «Хозяина», в которой командующий Западным фронтом генерал армии Жуков Г.К. подбадривал и подзадоривал партизан: «Жмите, враг в панике!»

К сожалению, несмотря на то что мы постоянно развивали успех, штурм города стал затягиваться. Так как боль моя несколько утихла, я решил отправиться на коне в Ельню, чтобы на месте получше разобраться в обстановке.

В это время вдруг появился комиссар Полка имени Лазо Андрей Юденков. Он сообщил, что проскакал кружным путём 75 километров, чтобы обратиться к нам за помощью: у них заканчивались патроны – «видимо, захватили мало».

Я попросил Володю Сувве дать Юденкову два воза патронов и три ящика гранат. Не до выяснения отношений сейчас было. Рассчитывая на неделю непрерывных боёв, мы захватили с собой достаточное количество боеприпасов. Юденков дал нашим артиллеристам ориентиры и цели выявленных ими огневых точек противника (которые тут же были успешно обстреляны) и повёз к своим, вкруг города, обоз с патронами.

А я, приказав перевести свой командный пункт в Заречье, вихрем поскакал в район винного завода. Штаб Полка по-прежнему оставался на хуторе Гречаны.

На боевой позиции с сожалением увидел, что с нашей стороны уже имелись потери – были убитые и раненые. Последних скопилось немало. Пострадавшие бойцы лежали прямо на цементном полу. Ладно, если бы это было закрытое помещение, но корпуса завода стояли без крыш и окон, выделяясь краснотой кирпичных стен. Кругом сновали запыхавшиеся медсёстры – им в эти часы досталось больше всего хлопот. Мы немедленно организовали эвакуацию раненых в госпиталь.

Над городом появились немецкие транспортные самолёты. Фашисты из центральных кварталов стали подавать им сигналы ракетами. Мы легко разгадали «их код» и тоже начали пускать аналогичные трофейные ракеты. Ориентируясь на эти огни, самолёты принялись сбрасывать грузы, не особенно разбираясь, куда и что попадёт. В результате нам досталось немало продовольствия, сигарет и различного снаряжения.

Становилось очевидно (да это подтверждали и пленные), что фашисты уже подготовили осаждённым подкрепление, которое вот-вот могло прибыть и из Спас-Деменска, и из Смоленска. В связи с этим нам следовало ускорить развязку операции.

Стрелки часов уже преодолели полдень, когда я оказался в Заречье, где в это время гитлеровские позиции штурмовал Третий батальон Механошина. Осмотрев вместе со Степаном Васильевичем занимаемые нами позиции, пришли к выводу, что дела у него идут нормально.

Из Заречья я поехал дальше к центру города. На всём пути следования виднелись следы разрушений, развороченные дома, воронки от бомб, трупы фашистских солдат. В том месте, где улица выходила на площадь, в крайних домах засели наши партизаны. Меня встретил Ковалёв:

– ФД, никак не можем пройти вперёд – мешают пулемёты на колокольне.

Я попросил позвать Марчука. Но прежде чем начать артобстрел, надо было узнать, где сейчас находятся бойцы Полка Лазо, чтобы не нанести огневой удар по своим. Как раз в это время от них прибыл связной. Договорились с ним о действиях и сигналах: мы сейчас откроем огонь по церкви, а когда лазовцы пойдут в атаку с другой стороны площади, то пусть дадут зелёную ракету, и мы стрельбу прекратим.

Улыбавшийся, как всегда, Марчук прибыл вместе с Анатолием Пшеничниковым.

– Ну что, бог войны, – обратился я к главному нашему артиллеристу, – рубани-ка по этой колокольне, чтобы там фрицы заглохли, а то мешают хлопцам наступать.

Подтащив 122-миллиметровое орудие на удобную позицию, Марчук захлопотал возле него, сам решив показать снайперское искусство. Ему помогали Пшеничников вместе со всем орудийным расчётом. Прицела на пушке не было, и потому Марчук всё делал на глаз. «Заряд бронебойный, тройной!» – скомандовал он артиллеристам. Пулемётчики с колокольни, видимо, заметили приготовления к стрельбе: по стволу, по лафету зачирикали пули, но вреда они никому не принесли. Марчук сердито помахал кулаком в сторону колокольни: «Сейчас мы тебе вмажем, немчура поганая, что матку свою не узнаешь!» И вдруг резко скомандовал: «Огонь!» Вспышка выстрела была столь мощной, что всё кругом задрожало. Послышались сильный гул, грохот, и тут все увидели, что снарядом верх колокольни срезало начисто. Виднелись лишь развороченные балки. Но Марчук, видно, не удовлетворился сделанным и хотел «подсыпать гадам ещё». Вот только он величину фугасного заряда не рассчитал: в результате колокольня была разрушена, но и у пушки отвалился ствол и отлетел на несколько метров в сторону, к счастью, никого не зацепив.

Второй батальон через площадь, не подвергавшуюся теперь обстрелу из немецких пулемётов, устремился вперёд. Штурм Ельни продолжался успешно: уже половина городской территории была нами занята.

В этот же день мы установили связь с батальоном капитана Плешкевича, который наступал со стороны населённого пункта Глинка на кирпичный завод. Стрельба продолжалась до позднего вечера, но в темноте наступать было нельзя, чтобы не попасть в своих. А фрицы, как всегда, беспрерывно пускали осветительные и сигнальные ракеты.

После трёх дней боёв

Фашистский гарнизон дрался с завидным упорством. На врага оказывало мощное психическое воздействие само слово «партизаны». Немецкие солдаты до того были напуганы смелыми действиями народных мстителей, что буквально боялись отойти от занимавшихся ими домов. Они заперлись повсюду, где только имелись бетонные подвалы. Всю ночь врага следовало держать в напряжении, а с началом нового дня 24 марта фрицев предстояло «выкуривать» из этих их бастионов.

В полночь собрались на совещание командиры батальонов и рот. Основное их сетование было направлено на то, что нет точных данных о батальоне Полка имени Лазо, в связи с чем отсутствует чёткое взаимодействие с ним. Мы всесторонне обсудили данный вопрос и в который уже раз послали туда связных. Литвиненко, Ковалёв и Механошин рассказали о том, что многие немецкие офицеры переодевались, действуя под видом партизан. Они пытались войти в наши боевые порядки на стыках батальонов. В связи с этим личному составу постоянно следовало быть «начеку» – задерживать всех подозрительных лиц.

В целом боевая обстановка складывалась в нашу пользу, но всё-таки мне было неспокойно. Всё мы вроде бы делали правильно, но вот как узнать, что предпримут лазовцы? Ведь это они по собственной инициативе начали операцию по штурму Ельни, но почему теперь медлят, копошатся возле привокзальной площади? До сих пор наш левый фланг так и не соединился с ними. А подобная неизвестность в бою – хуже всего.

Ельня горела. Тяжкое, едкое марево повисло над городом, наполняя воздух смрадом. Пылали дома и целые улицы. В ночном небе роились вражеские бомбардировщики, но они, очевидно, не решались сбрасывать свой смертоносный груз на город, не зная, где находятся немецкие части. А мы специально не открывали огонь, чтобы не обнаружить своих позиций.

По сути дела, в руках батальонов нашего Полка находилось чуть больше половины Ельни. Уже вынашивался план – как бы на заре добить врага! Для уничтожения запрятавшихся фашистов непрерывно стреляли по подвалам из пушек прямой наводкой.

Но нашим надеждам не суждено было сбыться.

Вновь рассвет простёрся над обезображенным последствиями тяжёлого боя городом. Солнечные лучи заскользили по ледяной корке мартовского наста, позолотили крыши уцелевших домов. А нам этот новый день принёс ошеломляющую новость: малочисленные батальоны Казубского (точнее, один, да и тот неполный), израсходовав полученные у нас боеприпасы, снова начали отходить. На этот раз окончательно.

В связи с этим инициативу боя приходилось брать на себя. Прежде всего следовало предусмотреть все возможные пути подхода противника к городу. Главным, конечно, являлся Калужский большак, и туда для засады отправили две роты, на остальные дороги – по одной роте партизан. Все они имели 45-миллиметровые пушки. Можно было, конечно, надеяться, что на большаках ещё стояли заслоны Казубского. Но это представлялось маловероятным, поэтому посчитали, что надёжнее будет выставить там свои посты.

Между тем боевые действия продолжали развиваться своим чередом. Наши батальоны уже вошли в южную часть города и постепенно расширили радиус своих «владений» вплоть до кольцевой дороги. Здесь были подбиты несколько оставшихся у гитлеровцев танков и танкеток. А Глинковский батальон Плешкевича выбил фашистов с кирпичного завода, тем самым лишив их последнего крупного опорного пункта. Но фрицы по-прежнему не хотели сдаваться: отдав один дом, они судорожно цеплялись за другой.

Механошин очень кстати захватил ценного «языка». Молоденький лейтенант, видимо, всего несколько дней назад попавший на тыловой фронт, отчаянно «цеплялся за соломинку», прося сохранить ему жизнь. Он откровенно рассказал об услышанном им телефонном разговоре коменданта Ельни со Спас-Деменском: оттуда вышли танки. Судя по тому, что этот разговор состоялся накануне, подкрепление должно было с минуты на минуту появиться у ворот города.

Анатолию Пшеничникову сразу же было приказано развернуть орудия на Калужский большак и безотрывно держать его в поле зрения. Только из штаба с этим распоряжением поскакал на окраину связной, как кто-то из партизан крикнул: «Танки идут!» Теперь их можно было различить даже невооружённым глазом. Внушительная армада двигалась по шоссе. За танками шли самоходки с пехотой.

Наши бойцы, притаившиеся в засаде, заметили подходившую колонну вовремя. Пушки сделали несколько выстрелов, но бронебойных снарядов у нас не было, а осколочные не причиняли броне танков никаких повреждений – отскакивали как горошины. Несколько смельчаков попытались метнуть гранаты, но были сражены пулями гитлеровцев. Наша артиллерия стала бить вдоль шоссе. Две или три самоходки оказались поражены прямым попаданием снарядов. Из остальных машин повыскакивали пехотинцы, и наши роты завязали с ними ближний бой. Через несколько минут все гитлеровцы были перебиты. А танки продолжали идти, поскольку артиллеристы по ним не били, боясь попасть в своих. Вот вражеская бронетехника миновала заслон лазовцев, но там вообще не сделали никаких попыток задержать врага.

Артиллеристы, посылая снаряды, старались брать машины со свастикой в вилку, но точно попасть в движущиеся мишени никак не могли из-за того, что на наших пушках не было оптических приспособлений (приборы прицеливания прибыли к нам с Большой Земли только в апреле!). Немецкие танкисты не решались, видимо, свернуть с шоссе прямо в город и потому пошли в обход по кольцевой дороге. Но тут они наткнулись на отходивших лазовцев, с которыми завязался бой.

К вечеру 24 марта около сотни партизан Полка имени Лазо были вытеснены противником в наши боевые порядки, и в результате враг прорвался в город. Наши батальоны, продолжая бой, особенно упорно дрались в центре города, возле комендатуры, тюрьмы и гестапо. Всю ночь на 25 марта партизаны снова и снова штурмовали укрепления противника, по очереди охватывая их со всех сторон. Наутро 25 марта у гитлеровцев осталось всего два дома. Эти каменные кирпичные здания старой постройки выдерживали удары нашей артиллерии, а расстрелять их в упор с близкого расстояния не представлялось возможным. Фашисты очень сильно укрепили подвалы этих зданий, вкопали в землю танки, понастроили дотов и дзотов. Из всех огневых точек на наступавших бойцов изливался буквально огненный смерч. Все наши атаки на эту пару крепких зданий успешно отражались врагом. А время шло. Танки противника уже начали хозяйничать на улицах. Наши бойцы пытались спрятаться от них в домах, но фашистская бронетехника подходила вплотную и палила из пушек. С нашей стороны начались большие потери. Несколько танков нам удалось всё же подбить, но остальные делали своё варварское дело. К тому же, несмотря на поднявшийся сильный буран, авиация противника с ближайших аэродромов бомбила наши боевые порядки. Вскоре в город ворвались свежие подкрепления противника, с которыми бой завязался на южной окраине. А в центре всё ещё продолжалась осада двух оставшихся домов. Из них фашисты вели такой сильный огонь, что головы просто невозможно было поднять. Мы понимали, что если не возьмём эти последние «бастионы» врага, то успеха быть не может. К сожалению, артиллерию мы использовали для отражения атак подошедших частей противника и не могли всю её мощь обрушить на неприступные подвалы. Ещё и ещё раз партизаны атаковали кирпичные форпосты, но безуспешно.

Ожесточённые бои мы вели и 26 марта. В этот день штаб получил сведения о том, что противник со стороны станции Павлиново и со стороны Спас-Деменска перешёл в решительное наступление на оставшиеся для обороны Партизанского края роты Третьего батальона и занял наши сильно укреплённые опорные пункты Клюшки, Гранкино и несколько других. Наступление фашистов было нацелено на село Зимовино, где располагался штаб генерала Белова П.А. Стало ясно, что противник нащупал слабое место в наших боевых порядках и хочет отрезать нас от Всходских партизан, от кавалеристов и десантников. Генерал Белов потребовал немедленно восстановить положение и отбросить противника.

Во второй половине дня 26 марта мы фактически уже не имели связи ни с лазовцами, ни с глинковцами, но продолжали вести бои в городе – отбивали ожесточённые атаки фашистов, которые перешли в решительное наступление.

Перед командованием ОПП имени XXIV годовщины РККА встала дилемма: или драться за Ельню и потерять Партизанский край, или оставить город и сохранить обширную подконтрольную нам территорию. Долго наша четвёрка (Паненков, Амиров, Рачков и я) советовалась, что делать дальше? Взвешивали все за и против. В результате представитель Западного фронта Осташев согласился с нашим решением: отвести Полк из Ельни. И мы подписали приказ об отходе.

Город был весь в развалинах, повсеместно виднелись следы разрушений, многие дома продолжали гореть. В северной половине города всё ещё шли бои. А мы пошли в батальоны, чтобы без паники и без потерь вывести их из боя и из города. Артиллерия Марчука и миномёты прикрывали отход и отражали атаки танков противника.

К рассвету 27 марта 1942 года нам без больших потерь удалось оторваться от противника. Безусловно, фашистам был нанесен значительный урон. Но гитлеровцы подтянули столь большие силы в радиусе действий нашего Полка, что они оказались выше имевшихся у нас боевых возможностей. И всё-таки мы добились своей цели – отвлекли многочисленные резервы противника от военных действий на переднем крае советско-германского фронта.

В дополнение к общим боевым успехам при отходе по дороге к деревне Ярославль мы уничтожили 150 старост и полицейских, которых фашисты собрали вместе и бросили для устройства засад.